Николай Гейнце
В действующей армии
XIV. На передовых позициях
Я видел, наконец, войну лицом к лицу.
Не скажу, чтобы я был под пулями и в линии огня, но грохот орудий и свист, или, лучше сказать, пение пуль – современные пули не свищут, а поют – слышалось около меня совсем близко, и боевая картина была передо мной как на ладони.
Вы спросите, конечно, меня, какое я вынес впечатление?
Впечатление так сильно и так разнообразно, что в конце концов получается как бы отсутствие всякого впечатления.
Так цветные лучи солнечного спектра при быстром вращении дают впечатление белого цвета, т. е. отсутствия всякого цвета.
Представьте себе движение массы людей, смешанное, нестройное, но при всём том, видимо, руководимое с обеих сторон по точному, заранее обдуманному плану.
Это скорее чувствуется, чем наблюдается.
Гром артиллерийских снарядов, беспрерывные оглушительные взрывы и непрерывное пение металлических соловьёв – пуль.
Там и сям падают люди, иные приподнимаются, иные уже не встают, это тяжелораненые или убитые.
Всё это видно только в бинокль тогда, когда падает сразу несколько человек, стоящих рядом, а сколько одиночных падений.
Вот несут раненых на перевязочный пункт.
На руках двух казаков лежит умирающий офицер. Он тяжело ранен в грудь навылет.
При каждом вздохе на его рубашке образуется большое, всё расплывающееся пятно.
– Пить, пить! – стонет он.
Кто-то подносит к его застывшим губам фляжку.
Это тяжелораненый зауряд-хорунжий Макаров.
Его не донесли живого на перевязочный пункт.
Он умер дорогой.
– Добрый был человек… Из нашего брата, простых казаков, любил нас, да и мы его… – говорят казаки.
Это произошло в славном деле доблестного генерала Мищенко между деревнями Кусандзы и Мугуи.
Тело Макарова, по распоряжению генерала Мищенко, привезено в Дашичао, где и похоронено с воинскими почестями…
Он лежит тут, вблизи поля брани, где нашёл свою славную смерть, завёрнутый в окровавленную простыню, в дощатом гробу.
Таковы должны быть похороны истинного героя.
Их величие в их простоте!
Видел я и работу сестёр милосердия и петербургских общин Георгиевской и Евгениевской под градом японских пуль и снарядов.
Не было ни страха, ни даже следа малейшей робости на лицах, одухотворённых исполнением великого христианского долга, этих доблестных русских женщин и девушек.
Вот с застывшим выражением глубокой печали на челе, бесстрашно и бесстрастно распоряжается сестра Хвастунова, только что потерявшая любимого мужа, павшего славной смертью героя в битве под Вафангоу, вот сестра Тучкова, жена ротного полкового командира, достойная спутница жизни воина, вот и другие, мужественные, пренебрегающие опасностью, готовые на смерть для великого дела помощи раненым.
Зрелище это производит поразительное впечатление.
Тут мало удивления, мало поклонения!
Тут хочется молиться перед этим воплощением милосердия на земле.
А в общем, всё это только ужасно!
Ужасны картины боя, когда о них вспоминаешь после того, как грохот орудий, свист пуль и стоны раненых останутся далеко за тобою.
Ужасны картины полей битв, когда смолкнут орудия смерти, когда подбирают раненых и на окровавленных носилках несут в санитарный поезд.
С 13 июня близ Долинского перевала идёт упорный бой, наши позиции заняты были двумя полками пехоты с артиллерией.
Японские колонны показались ранним утром, пехота, по их обыкновению, впереди, не вступает в атаку, а старается улизнуть, завлекая противника под огонь.
Началось дело.
Загрохотали орудия, запели и зашипели пули, и весь этот «шум войны» гулко стал отдаваться по ущельям гор.
В 9 часов утра неприятельский отряд, силою в один батальон, перешёл в наступление от Стоходзы к нашей передовой позиции у Вадзяпудзы.
К полудню показалась ещё пехота японцев с горной артиллерией.
Отстреливаясь, наши войска отошли на Долинский перевал.
14 июня с утра превосходными силами японцы атаковали наш отряд на Долинском перевале, который, задержав наступление и выяснив силу противника, отошёл по направлению к Синючену.
Туда же вечером 15 июня выехал из Дашичао командующий маньчжурской армией А. Н. Куропаткин.
Тут, по северной дороге, говорят и будет главный театр наших военных действий.
На южной дороге от Сюяна до Гайчжоу и на востоке в местности Сорганчоу в 25 верстах на северо-запад от Фынхуанчена происходят постоянные стычки с переменным успехом для обеих сторон.
В перестрелках мы потеряли ранеными капитана Янчуковского, поручиков Оглоблева и Серпуховитинова и врача «Красного Креста» Рышкова (я ошибочно назвал его в одной из корреспонденций Лешковым).
Капитан Янчуковский, доктор Рышков и три нижних чина остались в руках японцев.
13 июня японцы возобновили наступление по главной Ляоянской дороге и на Модулинский перевал.
Третий день, как начались дожди – и иные говорят, что это начало периодических, другие находят, что для периодических слишком рано.
Выпадающие дожди объясняются усиленной пальбой из орудий.
Война таким образом родит не только героев и поэтов, но и дождь, не в смысле водянистой поэзии, а в смысле настоящего ливня.
Грязь образовалась невылазная.
Говорят, что это большой плюс для нас, так как японцам невозможно будет по размокшим дорогам действовать со своими осадными орудиями, составляющими их главную силу.
В заключение, маленький курьёз на печальном фоне, рисующий ту поспешность, с которой всё делается на войне.
В Дашичао надо было похоронить трёх умерших солдатиков, священника не было, три гроба понесли солдатики на руках. Гробы тяжёлые, из толстых деревянных досок.
Вырыли ямы, опустили один гроб, который был всё же тяжелее других.
Это навело солдатиков на мысль вскрыть два остальных гроба.
Они оказались пустыми.
А третий гроб уже был закопан.
Как быть?
Понесли два пустые гроба назад.
Оказалось, что второпях позабыли положить в гроба двух покойников.
Солдаты говорят, что это произошло потому, что покойники не были отпеты.
– Одного похоронить Бог попустил, а двух других не дозволил…
И действительно, на другой день прибыл священник, и солдатики были похоронены после отпевания.
XV. В Хайчене
В то время, когда эти строки появятся в печати, те соображения, которые я намерен высказать, вероятно уже подтвердятся.
Соображения эти касаются театра войны, в самом центре которого я нахожусь и о котором в центральной России вообще и в Петербурге в частности имеют весьма смутное представление.
Сужу я об этом по своему недавнему сравнительно пребыванию на берегах Невы и тому впечатлению, которое производили на меня, старого газетного работника, известия, получавшиеся с Дальнего Востока.
Понятная неполнота телеграфных известий, зачастую тенденциозная их окраска иностранными агентствами делают то, что разобраться в них более чем затруднительно и вопрос, где правда в них, где ложь – остаётся открытым.
Если это так для журналиста, то какое представление о текущих военных событиях должна иметь публика? Сдержанные, всегда корректные русские известия официального характера тонут в море самохвальства известий из японского источника, услужливо передаваемых иностранными газетами и агентствами и действуют угнетающим образом на русского читателя.
Потеря орудий представляется ему поражением и торжеством врага, диверсия в форме отступления опять же боевой для нас неудачей и т. д.
Официальные известия дают лишь тактические и стратегические абрисы, не разъясняя для непосвящённых суть часто загадочных фраз, – да этого разъяснения и теперь нельзя требовать, – а между тем японская и часть заграничной прессы трубят о мнимых победах японцев.
Для недоумевающих русских людей я и пишу эти строки, по мере сил желая разъяснить положение театра войны, опираясь в данном случае на такие военные авторитеты, как офицеры генерального штаба с командующим армией А. Н. Куропаткиным во главе.
Последний на днях по поводу помещённого в иностранных газетах известия, что японцы, желая прекратить войну, ходатайствуют уже, будто бы, о вмешательстве европейских держав для заключения мира, улыбаясь заметил:
– Странно! По моему мнению, война ещё не начиналась.
Словом, все наши почтенные собеседники находят, что положение наше блестяще, и фазис в который в настоящее время вступили военные действия, окончится полным поражением японцев и быстрым окончанием войны.
– Я могу держать пари, что день моих именин, 10 сентября, я буду праздновать в Петербурге и поеду туда не раненым, или больным, а потому лишь, что здесь нечего будет делать… Всё будет кончено! – сказал нам один из них.
Быть может, это несколько преувеличено, но едва ли срок, назначенный им для окончания войны, чересчур сокращён.
В общем, по единодушному отзыву всех военных деятелей, положение японцев должно с каждым днём становиться всё более и более критическим.
Их мнимые победы, зависящие от неравенства сил, условий местности и других причин, объяснять которые будет делом истории, покупаются ими слишком дорогою ценою.
Потери в людях у них всегда огромны, снаряды они тратят в огромном количестве и сравнительно безрезультатно.
Даже на разъезды в несколько человек они выпускают сотни пуль и десятки шрапнелей и гранат.
Как бы ни было много у них людей и как бы неисчислимы ни были их запасы снарядов, и те и другие при такой чисто лихорадочной расточительности должны идти быстро на убыль.
Наши силы между тем с каждым днём увеличиваются свежими бодрыми войсками.
Любо-дорого глядеть на наших солдатиков, уроженцев южных губерний, оглашающих своими песнями долины Дашичао и Хайчена.
Песни эти подхватывает эхо гор и, думается нам, долети их отзвуки до японцев, они устрашились бы их более, чем трескотни батарей и свиста пуль.
То поёт Русь могучая, непобедимая.
В них слышна та сила русской земли, из которой черпал свою непреодолимую мощь легендарный русский богатырь.
Эти мысли пришли мне в голову, когда вчера в Хайчене я в обществе офицеров на перроне станции беседовал за чаем, под звуки лихих солдатских песен.
Да простит мне дорогой читатель это маленькое отступление, вырвавшееся прямо из сердца.
Продолжаю далее передавать соображения знатоков военного дела о близком будущем, ожидающем японцев.
Потери их на море и успешные действия наших, порт-артурской и, в особенности, владивостокской эскадр, лишат их в конце концов возможности получить подкрепления и продовольствие и тогда положение их станет положительно безвыходным.
Один из офицеров генерального штаба сделал в разговоре со мной несколько смелое, но не лишённое некоторых оснований сравнение настоящей войны с войною англо-бурской, конечно, не по мотивам её возникновения и не по образу наших действий, а лишь по её начальным перипетиям и несомненному исходу.
– Тем более, – заметил я, – что для японцев эта война борьба за существование. Им ведь тесно жить.
Но тут вмешался в разговор человек, уже десять лет изучающий положение на Дальнем Востоке, отношения России к Китаю и Японию, а также политические взгляды других правительств на этот «новый восточный вопрос».
– Вы высказываете мнение, – сказал он, мне, – очень распространённое, принимаемое всеми на веру, но увы, совершенно неверное.
– Как так?
– Да очень просто. У японцев очень много совершенно незаселённых и малозаселённых островов, годных для земледельческой культуры. Статистику этих пустопорожних земель по поручению японского правительства составил несколько лет тому назад профессор земледельческого института в Токио – Сако. Он был в Маньчжурии, и я лично беседовал об этом с ним.
– Какой же импульс толкнул японцев на эту войну?
– Воинственность и жадность – качества, лежащие в характера этого народа. Вся его история – это история непрерывной войны. Сначала они дрались между собою – вели страшные междоусобные войны, партия микадо боролась с партией «сёгуна», военного диктатора и, наконец, последний был побеждён в конце первой половины прошлого столетия. Тогда Япония стала снова тратить все свои средства на вооружение, на приготовление к войне с Китаем; готовилась она долго, почти сорок лет и наконец объявила ему войну в 1894 году. Цель войны была завладеть Кореей и Ляодунским полуостровом, и причина совсем не отсутствие земли, а желание сделать из апатичных и покорных корейцев рабов. Европа, как известно, не допустила этого. Русские заняли Ляодунский полуостров и временно Маньчжурию. Японцы снова начали готовиться к войне уже с Россией, напрягая все свои силы в ущерб экономическому состоянию страны и наконец в конце января нынешнего года бросились в эту опасную авантюру. Если хотите, то эта война действительно является для японцев борьбой за существование, но в другом смысле.
– В каком же?
– Япония уже теперь находится в экономическом рабстве у Англии и Америки: займы, сделанные ею у этих государств, обеспечиваются железными дорогами и таможенными доходами, у Японии осталась только территория. Побеждённая Россией, – а что она будет побеждена, в этом едва ли есть у кого сомнение, – попадёт под протекторат Англии и будет низведена до положения третьестепенного государства; японцы будут служить для Англии наёмными войсками, как служили когда-то Европе швейцарцы.
Такова роковая судьба Японии по мнению этого политического деятеля, всесторонне изучившего Дальний Восток.
XVI. Положение воюющих сторон
В Ляояне говорят об отступлении японцев со всех перевалов.
Все их наступательные движения были лишь демонстрациями для прикрытия этого отступления.
Такой же демонстрацией является и их движение в настоящее время на Ляоян, где мы поэтому сидим совершенно спокойно, но нельзя сказать чтобы удобно.
Пять дней сплошных ливней сделали то, что Ляоян «всплыл как Тритон»[4], но всплыл в жидкой грязи.
Ходить даже в больших сапогах немыслимо, надо ездить верхом, но так как и для лошадей подобное передвижение страшно мучительно, то жалея животное, приходится не жалеть человека и ездить на рикшах.
Вообразите себе такую картину.
Два полуголых китайца, буквально по колено в грязи, везут седока в колясочке на больших и тонких колёсах, которые как-то ухитряются катиться, несмотря на то что гряз достигает до оси.
Рикши обливаются потом, издающим специфический отвратительный запах смеси бобового масла и черемши.
Я писал уже о первом моем впечатлении езды на людях.
Это впечатление мною формулировалось словом: жалость.
Теперь это чувство прошло, и я спокойно сижу в колясочке, тем более, что такая прогулка, по невозможности ходить пешком и из нежелания в конец заморить дорого стоящую лошадь, обходится далеко недёшево.
У китайцев с водворением русских развились колоссальные аппетиты и за конец проезда на рикше надо платить рубль, да ещё с перспективой услышать:
– Мало, капитан, мало…
Но тут уже прибавка обыкновенно идёт при красноречивом участии нагайки – в руках её иметь здесь необходимо – и китайцы успокаиваются.
Начались ли теперь действительно «периодические дожди» или нет?
Этот вопрос многими китайцами и здешними старожилами решается различно.
– Для периодических дождей, – говорят одни, – как будто слишком рано, а впрочем, может быть вследствие войны и вызванного орудийными выстрелами сотрясения атмосферы дожди и начались ранее.
Другие утверждают, что это последнее обстоятельство и есть единственная причина настоящих дождей, и что «периодические» ещё впереди.
Если это так, то остаётся только воскликнуть: «Благодарю, не ожидал».
Но вернёмся к японцам, которым эти дожди оказали плохую услугу.
Они страшно затруднили их движение с тяжёлыми осадными орудиями и ещё более ухудшили их и без того незавидное положение.
А что положение их незавидно, они видимо сами это поняли.
Этим и объясняется их отступление.
При постепенном притоке к нам свежих сил, японцы, перенёсшие свою операционную линию на Порт-Артур, рисковали быть запертыми на Квантунском полуострове «как в бутылке», по удачному выражению одного военного писателя.
Потому-то они и стремятся стянуть свои войска к Фынхуанчену, перебросив таким образом снова свою операционную линию в Корею.
Нельзя не отдать справедливость – её надо отдавать и врагу – что план этот не лишён глубокого военного соображения.
При нашем движении на выручку Порт-Артура, они могут напасть на нас с востока, а в случае действий прямо против соединённых армий Оку и Куроки, они могут уйти в Корею, конечно, если им в этом не помешают, и оттуда их придётся выбивать.
Как бы то ни было, но общее мнение продолжает оставаться таким же, каким я излагал его и раньше.
Война вступает в новый фазис. Переживается кризис, благоприятный для нас. Новая диверсия, предпринятая неприятелем, едва ли может не только спасти его от поражения, но даже сделать войну более продолжительной.
Это общий приговор, который слышится повсюду.
Командующий армией переехал со своим штабом снова в Дашичао и, верный своему девизу: «терпение, терпение», выжидает момента, чтобы одним ударом сломить кичливого врага.
И он будет сломлен.
Мнимые победы японцев, о которых трубят как японские, так и американские и английские газеты известного пошиба, таковы, о которых можно повторить древнее изречение: «ещё одна такая победа, и я останусь без войска»[5].
Простой подсчёт говорит это.
На каждого раненого русского приходится не менее трёх раненых и убитых японцев.
И несмотря на это, они, ослеплённые жаждой победы, до последнего времени продолжали наступать, рискуя истребить всю свою армию.
Чем могут кичиться они?
Боем под Тюренченом.
Но там два русских полка и две батареи два дня выдерживали штурм трёх дивизий и пятидесяти орудий.
Разве это победа?
И сколько тысяч жертв стоила она им!
А Чзиньчжоуские высоты взятые ценою истребления целых полков.
Разве это тоже называется победою?
Успех при Вафангоу, успех случая, так как японцы едва не потерпели полное поражение, уже совсем не может идти в счёт.
Что же остаётся?
«Ничего или очень мало!» – как говорится в известных виршах.
Быть может издалека, из Петербурга, для глаз невоенных людей, это и кажется чем-нибудь, как плохо нарисованная декорация, но здесь, вблизи слишком видна неискусная размалёвка.
Встретился с одним из участников дела у Айньямыня 9 июня, передавшим мне некоторые его небезынтересные подробности.
Началось с того, что наш конный авангард вытеснил японцев из траншей передовой позиции.
Четыре конно-горных орудия пограничной стражи метким огнём преследовали отходящие цепи и сомкнутые части японцев.
Последние не вынесли напора и стали очищать последовательно ряды траншей на протяжении 3-4 вёрст.
Дело продолжалось с переменным успехом, и в седьмом часу вечера японцы перешли в наступление силою одного батальона, но две роты стрелков и спешенная сотня под начальством штаб-ротмистра Цедерберга опрокинули неприятеля и обратили его в полное бегство.
Поздним вечером бой прекратился и наш отряд отошёл в Саймадзы, оставив на перевалах охраняющие части.
В деле этом были ранены подполковник Ромейко-Гурко и подъесаул Гофман, контужены подполковник Яковлев, есаул Нератов, подъесаул Николаев, подпоручик Шидловский и 53 нижних чина.
Убитых офицеров не было.
Нижних чинов убито 43.
С 12 июня японцы стали наступать по ляоянской дороге против отряда генерала Ренненкампфа и 13 заняли Саймадзы.
14 июня у Сеньючена между нашей конницей и передовыми отрядами японцев завязался горячий бой, после которого, японцы обстреливали санитарный поезд в пяти верстах от Сеньючена.
Я виделся с поручиком Завадским, бывшим на этом поезде машинистом.
Бравый офицер уже не раз ставится судьбою в рискованные, чтобы не сказать более, положения.
Он же вёл поезд, на котором подполковник Спиридонов провёз артиллерийские снаряды в Порт-Артур по линии железной дороги, занятой японцами.
– Это первый случай, – сказал он мне, – чтобы японцы стреляли в санитарный поезд артиллерийскими снарядами… Ружейным огнём они обстреливают их довольно часто… Но это пустяки… Нижние части вагонов бронированы, а пули именно летят по низу… Со шрапнелями и гранатами вопрос другой… Попади одна из них в паровоз, и весь поезд был бы взорван… Я дал, когда сёстры собрали раненых, задний ход и пустил скоростью семьдесят вёрст в час… Снаряды и пули так и осыпали его с обеих сторон… Моя будка качалась из стороны в сторону, свисток попортился и всё время протяжно и заунывно гудел…
– Ваши личные впечатления?
– Как вам сказать? В них трудно разобраться… После того, как всё кончится, кажется, что пережил какие-то очень тяжёлые, но трудноуловимые мгновения… Я помню только, что у меня было ощущение игрока в азартную и большую игру, когда ставка составляет крупный куш, когда поставлены последние деньги и он думает: «дана» или «бита». Тоже думал и я, следя за падающими снарядами. «Куда попадёт?» «Пан или пропал?» Слава Богу, оказалось, что карта, на которую была поставлена не только моя жизнь, но и жизнь десятков людей, была «дана».
Всё это мой собеседник рассказывал так безыскусственно просто, как будто дело шло действительно о вчерашней крупной игре в клубе, и ему повезло.
А между чем ставкой в этой игре была жизнь.
Но здесь «жизнь», видимо, попала под общую переоценку ценностей и стоит очень мало.
В цене только «долг».
И надо отдать справедливость офицерам и нижним чинам – этой ценностью, они не поступятся.
За последние дни незначительные, сравнительно, стычки с японцами происходили в окрестностях Далинского перевала, на северной дороге из Сюяна в Гайчжоу и у Сяхотана.
Самое серьёзное нападение японцев 14 июня на войска, отошедшие в Титхе, было отбито со значительным уроном для неприятеля.
Вчера и сегодня никаких известий с передовых позиций нет, хотя в то время, когда я пишу эти строки в Ляояне, до меня доносится гул артиллерийских снарядов.
Новое ли это дело, или же учебная стрельба нашей артиллерии – неизвестно!
Многие офицеры утверждают последнее, по характеру доносящихся залпов.
Кто знает?
