Никита Владимирович Чирков
Вновь: ложный мессия
20
Пройдя через мост, они вновь шли молча, минуя уже другие раскопки; несколько массовых захоронений в странном расположении тел с головами в центр маленького круга. Причем эти могильники были ритуалом жертвоприношения вокруг постамента со среднего размера статуей женщины в одеянии с покрытой головой, чье лицо не могло не напомнить ту самую матерь Кассандру. Таких мест было три, мимо них они шли к тоннелю, должному стать выходом из этого места. И каждый могильник казался моложе другого, так, словно самый дальний был и самым молодым по отношению к остальным, что не могло не навести мысль на повторяющийся ритуал. Проход же был вдвое шире того, через который они сюда пришли, объяснением чему стали телеги с глиной на выходе.
– Точно, – Алви сокрушался от удивления, – тут все было в глине, я помню. Похоже, все это время в ней пряталась большая история. Видимо, ее вывозили сюда. Интересно даже, с чего вдруг начали эти раскопки.
Несколько телег стояли в стороне на просторе у пещеры, верхняя часть которой еще закрывала их от редких капель дождя. Это углубление казалось уже более естественного происхождения, хотя волновал этот вопрос мало, потому что, преодолев этот километровый путь они оказались в начале заваленной по бокам горами глины широкой грунтовой дороги. Все это было закрыто от внешнего мира высокими скалами, создавая этакое дно бутылки. Если бы не керосиновые лампы, тьма ночи захватила бы их всецело.
Слева тропа вела чуть выше в проем внутри скалы, справа же аналогичная уводила извилистой линией куда-то за более мелкие валуны в ущелье. Не успел Оскар и подумать спросить у Алви направление, как тот окликнул его, указывая на очередного Прыгуна, вышедшего из ущелья, куда вела левая тропа. Они заметили его лишь благодаря какой-то светящейся карточке у того в руках. Он лишь украдкой взглянул на них, как минимум это им показалось из-за естественного поворота головы, покрытой капюшоном, ну и исчез, как и, опять же, бывало ранее. Новый сигнал на обруч Алви. Они посмотрели друг на друга с тяжким ожиданием очередного наставления. Он смотрел на обруч, видел маленькую мигающую лампочку и не делала ничего. А потом сказал сам себе емкое и непростое: «Нет».
Оскар смотрел на него с неподдельным удивлением.
– Надоело. Я проснулся с вами на звездолете с потерей памяти, которая так толком и не вернулась. Эта ваша Люба заверила в том сообщении на звездолете, что так и надо и это все часть какого-то плана, но… Мы уже часов двенадцать только и делаем, что выживаем, но никакого даже маломальского намека на этот план мы так и не увидели. Эти воспоминания лишь все усложнили. Все, что я от них узнал, так это подтверждение того, что в моей жизни есть любимый человек. А ты, вероятно, вообще ничего полезного не услышал. Либо мы слишком глупы, либо мы просто потерялись.
Оскар молчал, видя тяжелый от отчаяния взгляд Алви, и сам ловил себя на аналогичном чувстве и мысли – весь день они только и бегут, спасаясь, теряя людей и те крупицы понимания происходящего.
– У тебя-то есть ради чего жить – твой Монолит ведет тебя. Есть даже близкие, которых ты будешь оплакивать и почитать. Оттого я и боялся остаться один здесь, потому что не знаю, что делать дальше… Я один. А это уже давно не мой дом. Долбаный остров, чтоб его. Все эти люди и их мессия… все эти боги и… В жопу. Мы с тобой втянуты в это против своей воли… как же я устал от этого.
– Можешь полететь со мной на Кому.
– Спасибо. Но думаю, сначала я хочу дойти до конца. – Алви смотрел на него глазами, полными уверенности в своем решении. – Тебе есть куда идти, есть ради чего жить. Мне, судя по всему, только придется это выяснить. За тобой тропа, по ней дойдешь до пересечения, там налево и по прямой. Если ничего не изменилось, то встретишь на краю острова еще одну базу, как ту, откуда мы вылезли. Там должны быть звездолеты, да и не только. Оттуда мы обычно двигались к основной базе по подземным тоннелям, так что об этом месте вряд ли знают эти Нерожденные.
– О какой основной…
– Той, куда я иду. Откуда вышел этот Прыгун. Опус построил эти базы для исследования океана, насколько я помню. Только о них не знали здешние жители. Как-то уже после обучения я узнал о них и спросил, зачем и почему утаивали, ну и мне сказали, чтобы я заткнулся и помнил о субординации.
– Мой отец был протекторатом Монолита – я получше тебя знаю, как и что делается и что не делается.
– Точно, как я мог забыть.
– Правда, хочешь идти один?
– Мне это нужно.
Алви протянул Оскару руку для рукопожатия, которую ту, пусть и не сразу, но все же пожал.
– Спасибо, Оскар. Без тебя я бы…
– Сочтемся. – Оскар жал руку Алви и смотрел ему в глаза с чувством нужды быть более благодарным ему за весь проделанный путь, по-настоящему сблизивший их до дружеского уровня доверия. Он это чувствовал, но не мог ни сказать это, ни разрешить себе признаться в искренности этого нового союза. Рукопожатие закончилось молчаливо. Оскар осмотрелся, наметил путь в голове и уже захотел идти, как Алви сказал:
– Надеюсь, я смогу найти ответы, и надеюсь, что ты захочешь выслушать их, когда мы встретимся вновь.
– Да, думаю, мы оба должны это друг другу.
– Держи – это капитанский идентификатор, поможет в доступе к звездолету, а там просто используй голосовую команду. Вряд ли тут будут модели какой-то нестандартной системы.
Алви протянул Оскару прямоугольную пластиковую карточку размером с ладонь, красного цвета, с гравировкой разных чисел и твердым металлическим ребром серебряного цвета. Оскар взял ее, внимательно рассмотрел, после чего сказал:
– Все это время у тебя была такая штука. – Оскар аж усмехнулся. – А как же ты?
– Здесь не переживай, я знаю все коды и секретные обходы защиты. Эта штука просто упрощает жизнь, так-то пилоты и без нее должны все знать и помнить. Так что хоть в чем-то тебе повезло. Ну а если не сработает, то… надеюсь, искать меня или нового пилота будешь недолго.
Немного мельтеша, Алви все же развернулся и успел сделать несколько шагов, как Оскар обратился к нему, вынудив обернуться:
– Спасибо. Ты мог бросить меня много раз, но не сделал этого.
Алви ничего не ответил. Улыбнувшись, кивнув несколько раз в знак благодарности, он вернулся к маршруту. И чем дальше он уходил, тем больше Оскар находил причин не вмешиваться в этот индивидуальный поход. Если тот и правда все узнает и справится с тяготами, то при их следующей встрече доверительная преграда окончательно будет преодолена. В общем и целом Оскар радуется этой возможности долгосрочного планирования, что хорошо напоминает ему отцовский образ мысли, необходимый для лидера.
21
Как только шлюпка с Изабеллой покинула корабль и Люба увидела ее значительное отдаление, то обратилась к Бэккеру и Гранту строго, уверенно и властно, так, как умела лучше всего:
– У нас мало времени. Не спорьте – делайте. Изабелла, вероятно, не вернется. Она преследует свою личную цель – найти Адаму, последнего ценного человека в ее жизни. Я бы не была против, но этот человек имеет особую и очень опасную для всех власть над жителями этого острова.
– Что еще за «связь»?
– Бэккер, разве ты еще не слышал Зов?
Бэккер и Грант даже переглянулись в осознании чего-то чуждого и пока сокрытого.
– Значит, скоро услышишь.
Люба закрыла эту тему, потом обратилась к Гранту, приложив ладонь левой руки к его правой щеке, где была пара вертикальных царапин от когтей.
– Оставайся тут. Сторожи этот корабль. Я доверяю тебе. – Она смотрела в глаза столь пронзительно, сколь слаб оказался Грант перед ее просьбой.
– Почему я странно себя ощущаю?
– Потому, мистер Грант, почему я оставляю вас здесь – вы не заболеете, такова цена вашей незаменимой роли на момент моего с Бэккером отсутствия.
Грант не мог оторвать глаз от Любы, пусть и желал задать очередные вопросы, имеющие силу разрушить этот доверительный момент, чего в итоге он и не хотел, то ли от усталости, то ли от редкого ощущения большего, пока неизвестного ему, но нуждающегося в его доверии.
– Я думал, остров необитаем. – Бэккер подошел к ней ближе. Закончив странное наставление Гранта Люба повернулась к нему со взглядом полного любопытства.
– А я не думала, что буду так удивлена. Ты все же учишься, вижу твою попытку балансировать между слепой верой и врожденным инстинктом своевольного навязывания своей игры. Старые привычки не так просто искоренить, прекрасно тебя понимаю. Но ты идешь со мной на этот остров ради своего главного испытания, для познания инструмента в критике той веры, которую тебе навязал Клендат.
– Это здесь при чем?
– Сейчас ты спустишь шлюпку, мы поплывем вдоль острова направо, чтобы успеть совершить единственный действенный способ противостояния ей.
– Знала бы ты, как тяжело мне верить тебе на слово.
– Знаю. Верила и тебе так же как-то, если ты забыл.
– А просто договориться с Изабеллой… убедить ее, как мать убеждает дочь?
– Пришлось выбирать большее зло ради меньшего риска. Изабелла примкнет к Адаме и Нерожденным, ибо едины они столь же кровью, сколь и верой в мудрость Зова.
Бэккер слишком хорошо понимал ее слово свидетеля и то бремя причин и следствий, которое тяжестью лежит на плечах Любы. Отчасти он и рад был тому, что наконец-то не несет знания хронологии.
– Что требуется от меня?
– Для начала сделать то, что я уже говорила, – поставить свою веру под сомнение. Но не здесь. Я покажу тебе библиотеку Колыбели, чтобы ты познал глубину изощренной лжи Клендата. Потому что все эти люди, которых мы с тобой встретим, – очередные Нерожденные, выведенные в пробирках, как я и Изабелла. Только в этот раз Клендат, создавая это место, учел ключевое – они сотканы из истинного направления эволюции этого мира. Мы для них – брак.
– Чем же они так уникальны? – Грант задал этот вопрос вопреки, желая хоть что-то поставить под сомнение.
– Они способны слышать Зов, считая его божественным не только за форму, но и за содержание, позволяющее увидеть истину сквозь навязанную наукой лжи, ограничившей их потенциал.
Эти слова навеяли чуть ли не физического мрака.
– Ты привела нас ради этого? Разменная монета на пути к…
– Если диктует лишь скорбь и боль не будет ни спасения, ни свободы, не перевесит жертву ни одно доброе дело, покуда исходит мысль от чувств к жертве. Все мы, я в том числе, творим лишь доступное в пределах, возведенных богами. Судить друг друга некими законами сулит лишь игре на потеху не только богам, но и тем, кто считает себя богом. Оставив распри, мы сможем показать Нерожденным эту разницу, ибо без понимания истинности и имитации воля их станет выше человеческой лишь с разрушительными последствиями.
Более Грант ничего не сказал. Бэккер же последовал за Любой к шлюпке, успев перед этим сказать Гранту краткое «спасибо», пожать ему руку и увидеть в его взгляде стирающиеся сомнения на его счет.
Уже на воде, направляясь дальше от корабля, поглядывая на остров по левому борту, Бэккер все же не смог молчать.
– Ты держала ее на расстоянии, была холодна и строга с ней лишь ради того, чтобы подтолкнуть ее к поиску этого Адамы, как того единственного, кто остался ей близким. Рискованно, ничего не скажешь. Только вот я думаю о том, что если эти Нерожденные, как и Изабелла, слушают этот сраный Зов, то как ты собираешься противостоять им?
– Верой.
– Отличный ответ. И что это за Зов? Я хоть пойму, когда услышу его? Да и почему вообще должен…
– Бэккер. Я уже сказала, у тебя пока лишь одна работа – Библиотека. Знание должно работать на человека, а не наоборот. Считай это возможностью избежать кары.
– Я не знаю этого слова.
– Истинное наказание, которое коснется тебя за поступки твои.
– Мда, забавно. – Люба все еще смотрела на него. – Похоже, ты веришь в меня даже больше, чем я в тебя.
– Это и есть ответ на твои вопросы.
– И как эта вера поможет нам спасти Настю, Роду и Оскара, ведь, как я понял, Изабелле до них нет дела?
Люба ничего не сказала, лишь многозначительная улыбка проявилась на ее лице, которую Бэккер и не помнит уже, видел ли у нее хоть раз. Но именно это и именно сейчас, под восходящим солнцем нового дня, придало ему настоящей веры в опору на пути к окончанию этого только начинающегося нового дня.
Они плыли через туман, ориентируясь лишь на землю слева от себя около часа, наблюдая плавное затягивание серыми облаками всего неба. К моменту полного исчезновения открытого солнца туман слегка рассеялся, приоткрыв для них пляж с начинающимся густым лесом уже через метров сто от соприкосновения воды и светлого песка. Слева от самого красивого места, будто бы созданного для романтического свидания на берегу, располагалась пристань с тремя весельными лодками, каждая человек на пять-шесть точно. Они были деревянные, простые, но хорошо обработанные – никакого признака износа или большой возраста не наблюдалось.
– Иди по диагонали направо. – Люба говорила в спешке. – Там будет небольшой храм со статуей, за ней найдешь люк в тоннель, он приведет тебя к развилке между библиотекой и Храмом Первой Молитвы. Я тебя там встречу. Нерожденные о нем если и знают, то искать уже не будут. Но постарайся не попасться им на глаза.
– Наверное, мы можем друг друга поздравить. – Люба ожидала уточнения саркастичного заключения Бэккера. – Мы на пару похоронили две цивилизации, прежде чем научились работать вместе.
Люба ничего не ответила, отчитав того за такую бестактность определенным, пропитанным тонким разочарованием, взглядом.
– Могу ли узнать, что будешь делать ты?
– Заявлю о своих законных правах.
Сказано это было со всем сгустком отвращения к непонятной Бэккеру затее. И только он вылез на песок, как увидел вдалеке приближающихся голых людей с мешком для орудия ручного труда. Они шли строго по направлению к лодкам.
Люба быстро вылезла, оттолкнула лодку в открытые воды, после чего резко и грубо приказала Бэккеру идти к храму, чему он незамедлительно последовал, еле успев скрыться за деревьями справа от пристани. И, лишь развернувшись, чтобы увидеть реализацию задуманного Любой, узрел ее отсутствие. Эти Нерожденные уже подошли к берегу, до лодок осталось метров пятьдесят. Голые мужчины примерно одного крепкого мускулистого телосложения чуть ли не под два метра ростом, бритые наголо, похожие лица казались примером идеального высеченного в камне образа чего-то простого, но запоминающегося. Казалось, у них нет лидера, определенная синхронность действий прослеживалась во всем, будто бы они наперед знают свои исполнительные роли. И вот уже через пару минут они бы начали залезать в лодки, если бы не появление Любы.
Она стала выходить из воды, уверенная и сильная, как не из этого мира, фигура, столь же господствующая, сколь не знающая непокорности пред ней ликов внимания. Золотистые волосы стали будто бы блестеть от влажности, свисая назад единым направлением для воды. Все ее тело не боялось ни холода, ни взглядов, ни любого стеснения от абсолютной наготы. Внезапный образ самой божественной красоты, соизмеримой лишь с ее силой взгляда и грацией, представлял фигуру, неподвластную критике или порицанию. Сам Бэккер видел ее такой впервой, признавая главное: она дочь своей матери – больше чем человек во всех проявлениях этого пресловутого на ее фоне термина вторичности. Богиня во плоти вышла на берег, взгляд ее открывал целую вселенную, принимающую бремя ответственности за судьбы наблюдателей, ставших счастливцами во всех поколениях не просто узреть эту красоту самой жизни, но и наладить контакт, возводивший существ до уровня пусть и не своего, но достаточно к доказательству возвышенности. А потом Бэккер услышал нечто большее чем голос или звук, странную смесь одного и другого, напоминающую проистекающий откуда-то из глубин самой материи сквозь время и плоть… Зов. Губы ее были сомкнуты, мысль и воля касались не только его, формируя этот непоколебимый законами чистый образ мессии… но и касались Нерожденных, познающих доброту и веру низошедшей до них истинной Матери Кассандры. Они бросились ей в ноги, мольба простить их святотатство пронзала мысли Бэккера, откуда-то слышащего это большее чем привычные слова. Они все разговаривали молча, да и разговор этот был иным, скорее, сформированная идея и отношение перетекали в чувства, закрепляющие это дарование в памяти. Они взирали на нее с колен, утопающих в песке, и тянули руки в знак прощения за, как оказалось, ложного мессию, навязавшего тем же немым контактом чуждую богине волю. Ярость ее читалась без слов или образов, Бэккер смотрел на эту женщину и восхищался. Идеальная красота отражала само великолепие Вселенной, касаться которого нельзя ни одним рукам из-за страха самого и вовсе незначительного нарушения превосходства, лицезреть которое уже считается высшей наградой для смертного. Она стоила того восхищения, ибо не имела ни конкуренции, ни признаков сомнения в собственной позиции. Даже ее исчерченная левая рука более не выделялась – она лишь подчеркивала красоту ее идеального образа, придерживая в себе силу гнева, как тьма делает свет ярче. В мгновение она оборвала мольбы простить оскорбление веры и осквернение храмов одним словом, разнесшимся в головах гулким эхом: «Молчать». Наступила тишина, ставшая Бэккеру редким послаблением для контрастного осмысления этого нового свойства Зова, чье отсутствие придало чувству одиночества новых колких красок. А потом она поведала свою волю: восстать под ее началом против узурпатора власти, против лживого бога и мессии в едином лице Возвысившегося – врага из внешнего мира, способного лишь лгать и запутывать добрые сердца хитрыми уловками. Первом дело она просит их закончить начатый путь к Скрюченному Кладбищу, куда их направил презренный лжец для захвата Колыбели. Ибо еще только предстоит вступить в схватку с врагом из далеких земель, силы нужно укрепить, освободив рабов из-под гнета обмана. Пусть они имитируют покорность, а когда вернутся к Храму Первой Молитвы, то начнут освобождение своего дома от захватчика.
22
Алви не мог не взглянуть на уходящего вдаль Оскара с той точки, откуда еще пару минут назад исчез Прыгун. Отсюда в целом открывался обзор на красивый в своей контрастности вид: глиняные горы создают этакий коридор из горы на зеленое поле с разными цветами, создающими вид плавной волны за счет неровной земли и усиливавшегося ветра. Все это было окружено скалами разной высоты, аккуратно скрывающими этот уголок от всего остального острова. Алви развернулся и пошел сквозь проход внутри горы, заключая приятную мысль об Оскаре как о хорошем человеке с конкретной целью, ролью и пониманием собственной территориальной принадлежности. Алви редко кому-то завидовал, сейчас он вспомнил, что это такое – здравая зависть, перетекающая в уважение. Оскар был в его глазах простым человеком, стремящимся исполнить свою простую причастность, несмотря ни на что, именно с точки зрения бескорыстной благодетели. Эта простота с понятностью прошла проверку испытаниями, лишь укрепившись. Алви была приятна мысль, что такой человек на своем месте принесет здравую пользу, ибо не мог избавиться от предчувствия грядущего… чего-то, что вполне имеет шансы исказить базовое, закаленное временем стремление Оскара.
Тропа вела к небольшому утесу, но путь Алви пролегал к хитро спрятанной двери справа от направления: среди небольшого углубления была каменная плита, после прикосновения к которой голыми пальцами сработал бесшумный механизм, сдвинувший преграду в сторону. Войдя, он оказался у метрового коридора из камня, окончившегося металлической лестницей наверх. Убедившись, что дверь за ним закрылась, он начал подниматься по ступеням, держась за поручень с определенным азартом от грядущего. Очередная дверь с небольшим окошком открылась также без осложнений, позволив ему оказаться в зале размером десять на десять, чье узкое окно слева было закрыто плотными жалюзи. Внутри же при блеклом освещении угловых встроенных фонарей был центральный пустой стол, небольшой бар, несколько кресел да большой книжный шкаф из белого дерева с сотней бумажных книг в заботливом порядке расположения. Это место с двумя дополнительными дверьми, расположенными друг напротив друга у дальней стены, где расположен бар, было холодным и одиноким, но при этом ощущались нотки уюта и безопасности.
Внезапно из-за двери справа появилась девушка, сразу же направившаяся к бару, встав спиной к Алви, увлеченная скорым потреблением последнего глотка из бутылки, она была уставшей и измотанной. Тяжело дыша, борясь со многими трудностями, эта девушка с красивыми рыжими волосами заметила Алви не сразу, лишь когда пустая бутылка была поставлена на стойку, она резко обернулась, осознав наличие незваного гостя. Явно не спящая уже больше суток, изможденная и подавленная, она была красивой в его глазах. Ее сильный взгляд раскрывал неудержимый своим упрямством характер, способный вызвать в слабых неприязнь, а в сильных – восхищение. Между ними было метра три, они молчали с минуту-другую, пока голос ее не развеял это странное напряжение:
– Тебя прислала Люба? – Вопрос был задан с угрозой.
– В каком-то смысле… – Алви не спешил, был аккуратен. – Я рад, что ты ее знаешь. Потому что за весь день я так ничего и не вспомнил.
Изабелла нахмурилась от непонимания, начав копаться в уставших мыслях.
– Еще ночью… примерно, я проснулся на звездолете, имея на руках лишь сообщение от Любы, которая что-то от меня хотела… но я так и не понял что. Надо было приглядеть за Настей, Родой и Оскаром, которых я…
– Где они сейчас?!
– Ну нет, так просто я ничего не скажу. Мы весь день только и идем вслепую из-за Любы, которая наворотила что-то своими путешествиями во времени, что все никак не распутать. Так что я буду только рад, если ты отведешь меня к ней и там я задам вопросы лично! Только если она и это не предвидела, что делает очередной шаг вперед всего лишь топтанием на месте… – Алви злился, Изабелла безошибочно распознавала растерянность и усталость от неподвластных событий. В ее голове стала выстраиваться до оскорбления примитивная игральная доска с предсказуемыми ролями.
– Ты свободен. – Она сказала это твердо и без колебаний. – Можешь идти куда хочешь. Путешествий во времени не бойся, этот инструмент больше не доступен никому. Теперь у нас строго прямая хронология.
Алви внимательно всматривался в ее уверенный взгляд, выискивая хотя бы намек на ложь или манипуляцию, но вопреки желанию видел лишь непреклонную сомнениям искренность. Лишь минуту спустя он сказал:
– Почему-то я не верю тебе.
– Ты просто боишься закончить все вот так. Закончить все ничем. Извини, но порой нет никакого великого предназначения – лишь простая фигура с коротким сроком службы.
– Ты на моем месте вряд ли бы согласилась…
– Я уже это сделала! Пока не вмешалась Люба, начав разыгрывать новую партию. Хватит мечтать о большой роли, иди и живи, пока тебя не перемололи в мясорубке божественных междоусобиц.
– Тогда… подожди… если больше нет возможности путешествовать во времени, значит, мы можем найти ее, задать нужные вопросы, а потом… ну, раз она…
– А вот здесь аккуратно. Если кто-то и убьет ее, то только я, и только тогда, когда это решу лично я!
– Понял, хорошо. Тогда не могу не задать вопрос: что ты делаешь здесь?
Изабелла не поддалась ни на его доброту, ни на наивность, лицо ее все так же было непробиваемым для каких-либо внешних убеждений, что в каком-то смысле увлекло Алви из-за какой-то сокрытой на виду утонченного баланса во всем ее образе.
– Давай так, чтобы честно, я расскажу про Оскара, Роду и Настю, а ты расскажешь о себе. Уж извини, но я не отстану, неведение стало слишком сильно приживаться, и мне это не нравится. Так вот, Оскар, Настя и Рода в безопасности, они доверились какому-то Адаме в лесах… молодой мужик, который дал им убежище, еду и воду.
Изабелла с трудом скрыла свое удивление, задержав его поток мыслей поднятием ладони.
– Хватит так тараторить. Я тебя услышала. – Изабелла подумала, еще раз осмотрела Алви, а потом кивком головы указала идти за ней в дверь откуда она пришла. – Пойдем, покажу, чем я тут уже сутки занимаюсь без сна и отдыха, – обронила она невзначай, а как только пересекла порог, резко закрыла за собой дверь через напульсник, отрезав Алви от себя.
– Ты такой же лжец, как и моя мать. – Глаза ее изрыгали мрачную злобу. – Я бы убила тебя прямо здесь, если бы не Зов, дарующий тебе помилование свыше твоего понимания. Уходи, возвращайся к ней и передай, что смерть Кассандры и Клендата не сделали ее новым богом, а освободили старых.
