Никита Владимирович Чирков
Вновь: ложный мессия
17
Уставший Алви пристально вглядывался в Адаму, не скрывая своего недоверия, далеко не сразу обратив внимание на Оскара, который сразу же сказал емкое, немного и вовсе искреннее:
– Рад, что ты цел.
– Взаимно. – Алви вытер лицо от грязи, спешно осмотрелся, оценил Оскара, после чего вновь обратил внимание на совершенно спокойного Адаму.
– Ты знаешь меня?
– Нет.
– Точно? Это важно.
– Извини.
Алви внимательно вглядывался в лицо Адамы с подступающим разочарованием.
– Мы с ним против воли оказались здесь. Надеюсь, ты ему не будешь читать нотации? – Оскар говорил спокойней, отдельно подмечая поведение уставшего, изможденного Алви, столкнувшегося с очередной неудачей в поисках своей принадлежности этого долго дня.
– Мы с твои другом, – Адама обратился к Алви, – сошлись в споре о принадлежности человека месту его обитания. Добавлю лишь, – повернулся он к Оскару, – что моя гипотетическая вера в твое предназначение возглавить этот народ проистекает из самого обычного страха грядущего. Такой человек, как ты, Оскар, вполне выше той роли, которую так стремишься вернуть. Придумал, все вышесказанное я могу ужать до: повзрослей, не упусти свой уникальный шанс пресечь глобальное, жертвуя личным. И я не тот, кто стоит за Нерожденными с этой стороны.
– Кто же их тогда вел? – внезапно резко и грубо спросил Алви.
– На такое способен лишь бог.
Оскар и Алви переглянулись.
– Я могу подтвердить, что никакого бога, матери Массандры или кого там еще, на самом деле нет. Зато есть космический, огромный, злобный и жестокий…
– Оскар, неужели ты не понял – они веруют, большего им и не надо.
– Если эти веруют в своего бога… то в кого верят те, которые в поселении?
– А вот это хороший вопрос.
Оскар внезапно ощутил интерес к происхождению этого странного конфликта, пытаясь вспомнить все то, что говорили встреченные им с Алви жители.
– На этом смею откланяться.
Вместе с удивлением от этого безмятежного заявления Оскар и Алви удивились вполне спокойному поведению женщины, которая по указанию Адамы молча и спокойно прошла мимо них по направлению в сады. Адама взял свой рюкзак, банку с мухами в руку, другой снял напульсники с рук Оскара и, лишь взглянув на них двоих, сказал краткое:
– За храмом есть проход через скалы. Он приведет вас туда, куда вам надо.
Адама ушел так легко и просто, будто бы они просто случайно столкнулись на улице, обменялись парой слов и вернулись к следованию по своим маршрутам. Это был странный человек, заключил Оскар, но не менее странный для этого места, чем и сам он в глазах Нерожденных.
Алви уже хотел расспросить Оскара, как тот заметил в нескольких метрах на верхушке храма фигуру, знакомую достаточно, чтобы безошибочно распознать Прыгуна. Он смотрел на них сверху вниз, молчаливо, вновь пряча лицо под капюшоном. А потом исчез, позволив пустоте заполнить некогда занимаемое им пространство. Оскар не успел и слова ему сказать, все случилось слишком быстро. Кажется, он ждал того, что они его заметят. И только Оскар обернулся к Алви, чей удивленный взгляд все был прикован к месту нахождения Прыгуна, как на его напульсник пришло новое сообщение.
Воспоминание
Значит, так. Информация имеет срок годности. В мое время с этим была проблема. С этим была большая, очень большая проблема. Мы с Любой закрутились настолько, насколько возможно. Вот и решено было вернуться к началу. Да не просто к началу, а, даже чуть-чуть раньше. Попытки переписать порядок оказались сложнее ожидаемого. Недостаточно фрагментировать нужные ступени, хотя, да уж, казалось бы, куда проще. Короче, было решено изменить порядок с самых основ, чтобы уж наверняка. И вот раз нужная последовательность все же случилась, за что спасибо не скажу, потому что еще рано, вам надо сделать главное. Самое простое и одноклеточное, что никак нельзя перефразировать или не понять. Каждый новый слой дополнял предыдущий. Так мы поняли, научились и в итоге создали нечто новое. И это новое и помогло в итоге понять, как все предотвратить. Нельзя идти туда, куда указал Адама. Направление в целом верное, но последний шаг должен быть в другу сторону – туда, где есть транспорт, который и поможет сделать главное и самое сложное – просто уйти. Порой лучший способ победить – не играть. Надеюсь, до этого момента досмотрено и дослушано. Потому что мне очень сложно структурировать мысль, учитывая все те слои, которые пришлось пережить, чтобы оказаться здесь, записать это и уже передать. Всегда кажется, что в этот раз будет иначе. В этот раз успеем. В этот раз не совершим предыдущих ошибок. В этот раз, в этот раз… раз, и еще раз, и потом еще и еще! Просто уходи. Пожалуйста. Если я расскажу о твоем грядущем… моем минувшем… в общем, стоит дать хоть малейший ориентир, так все остальное искажается из-за этого акцента. Знание минувшего будущего всегда слишком ограниченно, не хватает контекста. Скажи я, например, убить его, так это случится слишком рано или не будет веры в тот план, который отсутствовал в предыдущем слое, который, опять же, своим существованием там изменил бы сейчас. А если скажу сохранить жизнь, то вновь вдруг неведомый контекст поменял настроение слоя, переиграв роли. Все мы пусть и хотим чего-то конкретного, но почти всегда пластичны под давлением разных событий. Можно было бы просто сказать, кому верить, кому – нет. Но я не знаю до конца, какие изменения произошли в этом слое. Я услышал слова Адамы, подумал, сформировал это воспоминание, и вот мы здесь. Адама предложил то, чего делать нельзя. Просто уходите. Молча, честно. Чувствуете вину? Ну так представьте, что это меньшее из зол. Потому что так оно и есть. Алви, хочешь спасти свою любимую? Нашу любимую, а? Тогда уходите. Я знаю, твое сердце ощущает пустоту… тоску. Она есть, эта любовь, женщина, которая заполоняла твою жизнь прекрасным. Красивая и дерзкая… добрая и умная. Ради нее и мир можно перекроить. Ты это чувствуешь, я знаю. Всегда чувствовал. Так что уходите, оставьте этот кошмар.
18
Несколько часов они не произносили ни звука, отдаваясь качке от волн физически и сотрясению от криков людей эмоционально. Темнота ночи вот-вот и казалась приемлемым спасением, мешали которому те несколько ламп, освещавших их. Окончание попеременной мольбы и угроз желалось отстрочить настолько, насколько позволит совесть отпустить жгуты вины. Как только последние признаки внимания от Павла и Тони прекратились, эхо их голосов и голосов остальных еще подавало признаки жизни, бурля и тревожа в головах Гранта, Изабеллы и Бэккера. Люба же относилась к этому спокойно, весь ее вид безошибочно считывался значительным опытом в аналогичных инцидентах, что спровоцировало в Гранте вынужденную травмированным сердцем реакцию:
– Если бы ты не привела нас сюда, они были бы живы, – процедил он сквозь зубы с мрачным взглядом, сидя на полу с вытянутыми ногами, подпирая спиной запертый шлюз. Люба повернула голову и смотрела на него спокойно, чуть ли не статуя с зафиксированным принятием своего бытия напоследок.
– Это неправда. – Бэккер говорил утвердительно. – Там не было ни еды, ни систем очистки воды. Вы бы через пару дней сами себя начали есть. Пламя уничтожило все на сотни километров вокруг. Нам всем повезло, что этот корабль уцелел. Осталось главное – сделать это сраное лекарство.
Грант долго смотрел на полного сил Бэккера, чувствующего себя пугающе естественным для их общей чудовищной ситуации.
– Вот теперь я вижу вас без лжи.
– Это была не ложь. Мы прошли слишком большой путь, чтобы сдаться. Так что усвой, тот факт, что ты жив, делает тебя особенным. Слабые не выживают.
– Какая же ты, оказывается, мразь.
– Я честен, как никогда! Мы все делаем правильно, так сказали боги, в это верю я. Иначе бы меня тут не было. Да, те люди, скорей всего, погибнут, но жизнь на этом не закончится. На этом пути придется принимать решения не менее странные, чем то, которое принял ты.
Грант тяжело поднялся с пола, продолжив находиться на том же месте.
– Я уже говорил, что все сделаю правильно.
Бэккер не мог не увидеть в этом человеке знакомый взгляд – готовность к жертве ради чего-то большего. И Бэккер был рад этому взгляду. У самого внутри кипела борьба, победа в которой, к счастью, давалась вере в него самого и в то, что нынешнее на может быть ни концом, ни бессмысленным кошмаром. Он хорошо помнил, как сами боги Клендат и Кассандра каждый по отдельности и в своей манере одарили его знанием собственной особенности, подчеркнув ее нечеловеческими достижениями Бэккера на пути к исполнению его замысла, обернувшегося просветлением.
– Изабелла, самое время нам найти Оскара, Роду и Настю. – Бэккер продолжал властвовать, напоминая Любе того самого человека, уничтожившего Монолит без капли сожаления ради самого малого шанса победить своего врага.
– Не нужно. – Она говорила строго, витая где-то мыслями в неизвестности, но поддерживая зрительный контакт. – Я лично сталкивалась с этой заразой. Три месяца назад, когда Кома была объявлена карантинной зоной. Я была там. – Для Гранта она дополнила: – Мы – мы втроем были там.
– Но на Эфире заразился Гаскоин, если я правильно помню.
– Не только он.
– Если у вас есть иммунитет… – Грант включался в поиск решения.
– У меня. Я заболела, симптомы аналогичные. Но мой организм не такой, как у остальных. Если простыми словами, то я была выведена в лаборатории. Той, куда я и пойду, чтобы создать лекарство для этих людей. Мы с ней не просто так похожи, по сути я – ее дочь. Что символично, потому что она сама такая же – рожденная из пробирки. Нас можно смело считать… Нерожденными.
– Интересный термин. – Сказал Бэккер.
– Есть другая проблема, – продолжила Изабелла. – Если я и создам лекарство, то оно спасет лишь тех, кто меньше всего заражен. Потому что эта зараза мутирует, штаммы разные, а нам бы хоть что-то сделать.
– Я не вижу проблемы. Вколем всем, а там тестами выявим. Спасем хоть кого-то – уже хорошо.
– Бэккер, а что предлагаешь делать с трупами и тем, во что эти трупы превращаются?!
– Давай сожжем их, и все.
– Это если будет чем. Мощности реактора для взрыва может не хватить. И, кстати, мы на воде, нельзя чтобы и капля этой заразы в воду попала!
– Замуруем их. – Сказала Люба со знанием дела. Все ждали от ее холодного заключения детализации. – На корабле оставлять нельзя. Слишком доступно для чужих. В воду нельзя – много влияния потоков и прочего. Замуровать в камень, а сам гроб поглубже в землю. Как минимум на время. Есть шанс, что зараза сама себя изживет без нового ресурса. Ну или просто зафиксируется для сохранения жизненной энергии.
Люба вроде бы говорила спокойно, самую вполне обоснованную суть, но от голоса ее веяло смертью, как если бы тьма научилась обращаться к людям. Изабелла и Бэккер даже переглянулись с единой мыслью, что они еще многое не знают про нее.
– Почему-то мне кажется, что вы как-то связаны с той катастрофой на Коме. – Грант бросил это для разгрузки своих же мыслей, все с большим трудом ориентируясь в том комке правды и лжи, которую они соорудили. – Хорошо. Допустим, ты уплывешь на шлюпке… Сколько нам ждать? Что, если кто-то из нас начнет болеть к этому времени?
– Именно поэтому мы остаемся. – Люба внезапно заговорила строго, как когда желают приструнить непрошеную инициативу. – Других вариантов нет. Изабелла – сделай то, что должна, как сделал я, когда убила твоего друга по возвращении.
– Да как ты смеешь нас сравнивать?!
– Ты же моя дочь. Сходств внешних столь же много, сколь и поведенческих.
– Это ты так намекаешь, что я и на Кассандру похожа?!
– Больше, чем тебе кажется. – Бэккер влез в их ставший личным разговор непредвзято, просто констатируя факт.
– Пошел ты! Я не Кассандра! И я не ты, мать. Клендат создал меня такой, чтобы заменить тебя, так что не обольщайся…
– А ну, заткнулись! – Грант злился. – Это все никак не связано с тем, что там, за моей спиной, гибнут невинные люди! Если ты, Изабелла, не идешь за лекарством, значит, иду я, и плевать, что все это может погибнуть! Уж лучше так, чем сидеть смиренно и умирать, пока вы тут пререкаетесь из-за явно далеких от этого места проблем.
– Поддерживаю. – Бэккер проявлял дружеское отношение. – Изза, сейчас не время для личных конфликтов, ты это знаешь лучше нас всех.
Не сразу, но она согласилась с Бэккером. Она посмотрела на Любу, которая выражала лишь поддержку, после чего ушла к шлюпкам. Это случилось на тот самый временной период, когда тьма стала рассеиваться под лучами солнца, начавшего новый день. Они увидели остров целиком – огромные, нависавшие над ними скалы и проход между ними вглубь острова были окутаны прохладным туманом, коснувшимся и их с кораблем, причалившим в паре километров. Самое ранее утро после чудовищной ночи пропитало их всех новым притоком сил. Первое, что заметил Бэккер, когда стал оглядывать остров, – это стоящую фигуру в метрах двухстах от причала, что находился рядом с огромным проходом между скалами вглубь острова. Фигура стояла недвижимо, смотрела куда-то вверх, по пояс в воде. Чуть приглядевшись, он понял, что рассчитывать на его помощь не стоит, – то был грубый примитивный железный образ человека, словно робот, оставленный для неизвестной ему цели.
19
Оскар и Алви молча прошли небольшой храм, там за толстую дверь в темное ущелье, на входе которого висела потрепанная керосиновая лампа со спичками. С момента получения и просмотра нового воспоминания они не проронили ни слова. Если Алви нес тяжелый груз мыслей, то Оскар игнорировал запутанные вводные, начавшие свое влияние с безумной идеи Адамы дать Нерожденным нового лидера. Так они и шли, молча, строго, объединенные усталостью и смятением, пока через двадцать метров ущелье не закончилось. Определить размеры площади было невозможно из-за отсутствия света – чернущий мрак обитал вместе с холодом и влагой. Чуть пройдя по выложенной плоскими камнями тропе, они увидели еще одну керосиновую лампу, прикрепленную к деревянному столбу на уровне двух метров. Только ее зажгли, как тьма чуть рассеялась, открыв им очередную лампу через пять метров впереди и по одной слева и справа на таком же расстоянии. Все следуя тропам из камней, они в итоге зажгли десять штук, рассеяв тьму достаточно для хоть каких-то выводов. Высота здесь была под метра четыре, куполообразный потолок содержал крайне старые, местами посыпавшиеся выточенные лица людей, смотрящих вниз на посетителей. Само же это место было ничем иным, как археологической областью раскопок предметов древности этого острова. Все было поделено на зоны равнозначной важности. Веревочкой отделен был тот десяток мест, где с помощью тонких инструментов очищали разные фрески и скрижали. Сама эта область закончилась мостом через трехметровое углубление с ровными стенами, которое делило всю пещеру на две части.
– Раньше тут был просто проход через гору на другую сторону.
Оскар никак не среагировал на эти слова. Уже собираясь идти по деревянному мосту, Алви обратился с более важной темой.
– У тебя не сложилось впечатление, что тот я говорил иначе и вообще про другое? – Оскар остановился и развернулся. – Раньше он так внушительно трактовал тему любви и мира, а тут будто бы что-то изменилось, что заставило и курс поменять.
– Все эти путешествия во времени – как жидкое говно! – Оскар почти рычал, гневаясь на саму эту тему и свою связь с ней. – На нем ничего ни построить, ни создать! Ты думаешь, что тебе хватит одного раза вернуться назад и повернуть историю в нужное лично тебе русло, но стоит это сделать, как оказывается, что одного раза мало, и вот ты гасишь побочный эффект от первого прыжка вторым, а потом и третьим гасишь второй, а дальше сам догадайся. Знаешь, как я все это вижу? Вот так! – Оскар развел руки в стороны, охватывая древние раскопки, продолжив кричать во все горло. – Жизнь – огромная конструкция. Начнешь перестраивать отдельные куски где-то в глубине системы, так нарушишь сцепку шестеренок и прочего, ослабив соседние фрагменты. А сделать их сильней, чтобы не разрушить все здание, можно, лишь создав надстройку, но это, в свою очередь, само вносит изменения в конструкцию, отчего приходится вновь что-то менять!
Алви стоял в легком оцепенении из-за внезапного приступа ярости Оскара, окончившегося тем, что он взял одну из ламп и разбил, швырнув в область раскопок без вреда для находки.
– Хорошо, что ты мне напоминаешь про это. Потому что я только и думаю о том, как, оказавшись на месте Прыгуна, захочу предотвратить не только смерть Насти и Роды, но и… все то, через что мы прошли.
– Не вешай на меня эту ответственность.
– Я лишь говорю спасибо. Этими рассуждениями ты позволяешь мне быть приземленным. Ты умеешь мотивировать поступать так как надо, а не как хочется. Может быть, из-за этого этот Адама и предложил тебе… ну, остаться здесь и возглавить этот разобщенный народ.
Оскар чуть поутих, внутри так и свербило от неприязни самой этой мысли.
– Сам что думаешь?
– Приятно знать, что тебе интересно мое мнение. Любой великий лидер принимает самые сложные решения, иначе он не был бы великим. Тут, наверное, вопрос такой: ты готов дать безопасность своему народу, который, вероятно, не узнает об этом?
– Я думаю о другом.
– О чем?
– Если у моего народа не будет лидера, то что с ним станет?
– У них будет другой лидер. Всегда так бывает.
– Каковы шансы его здравомыслия? Каковы шансы, что он, узнав про это все, сам не решит сделать первый шаг в направлении войны?
– Как-то все это сложно.
– Именно, – сказал Оскар с тяжестью в сердце пошел вперед, желая перейти уже этот мост, стараясь не смотреть на доказательства чужой истории. Алви последовал за ним, интерес его к окружению оказался достаточно более ценным для поднятия еще одного важного вопроса, вынудившего Алви остановиться и развернуться у самого схода с мостика.
– А ты помнишь, что там карантин, вообще-то?
– Помню. Раз я здоров, сделаем лекарство. Опус наверняка будет только рад такой возможности. Монолит для них был полезен на расстоянии, что я лично, на правах наследника, готов обеспечить.
– Я это к тому, что… ведь есть шанс не создать это лекарство. Вдруг зараза мутировала или породила серьезную угрозу…
– Эй, я понимаю, вариативность большая, но здесь эти вопросы так и останутся вопросами.
– Почему ты не хочешь сначала в столицу?
– Итак уже крюк получился. Лучше я вернусь домой и оттуда все организую. Как минимум постараюсь. А сидеть в красивом Опусе и ждать, тратя время моих людей… Нет, мы заслуживаем большего.
– Просто я вот смотрю на эти каменные гробы и не могу не представить, что за неимением возможности убить заразу, ну, носителей либо сжигают, либо прячут куда поглубже вот в таких штуках.
– Ты начинаешь сходить с ума. Это просто гробы…
– Гробы, да, но они зачем-то обмотаны цепями, как если бы могильщик не хотел, чтобы содержимое оказалось снаружи.
Оскар ощутил легкий холодок от сочетания темы и десятков каменных гробов, которые стояли вертикально по одной линии в проеме под мостом, обмотанные в несколько кругов толстыми цепями с большим квадратным замком посередине без видимой прорези для ключа.
– Как-то примитивно. – Сказала Оскар.
– Я думаю о другом слове – долговечно. Это же консервация чистой воды. Тут, в этой горе, их никто не найдет и не тронет. Любую технологию можно вычислить, а здесь они невидимы для непосвященных.
Оскар смотрел и смотрел, с трудом борясь с образами его знакомых или простых жителей Монолита, силой вталкиваемых в такие вот гробы с отсутствием и намека на понимание формы окончания этого злоключения. Сквозь жуткие образы жертв, пробуждающие в нем лишь ярость и чувство вины, пробивается и образ церкви, верующей в святость этих решений не меньше, чем в подпитку своего величия новым строением, как то, которое стоит в центре поселения. Если на Коме процветает церковь Наставления, то без вмешательства Опуса или людей, подобных ему, тамошний священник легко убедит отчаянных и обездоленных объединиться под лозунгами очищения старого посредством захоронения, во имя чистого будущего. И не будет толком никто разбираться ни в научном подходе, ни в логическом анализе, ибо нужна будет объединяющая жертва, которой и станут искаженные заразой люди. Вина поглощает еще из-за простого страха вполне достоверного сценария развития – пока он тут, доказать обратное попросту не представляется возможным. Оскар посмотрел на Алви тем самым взглядом человека с твердым сформированным намерением исполнить свое предназначение самым быстрым и прямым способом. Уже вопрос не его личного выбора, а долга, игнорировать который равнозначно предать историю и наследие собственного дома, собственной семьи. Алви увидел это в нем четко и ясно, столь же высоко уважая это трудное решение, сколь и не зная вовсе, какая сила способна заставить Оскара изменить свою роль.
