Наталья Аврора
Разлейте время по бокалам
Асканий пошарил вокруг руками, но нашёл только пустоту. Он присел и потрогал сухой земляной пол. Только убедившись в его твёрдости, юноша шагнул в сторону. Продолжая, теперь уже ногой проверять дорогу, Асканий добрался до стены. Она оказалась дощатой. Держась за неё левой рукой, он медленно пошёл дальше, пока стена неожиданно не оборвалась. В темноте не имело смысла исследовать, что там, за поворотом, и Асканий решил вернуться назад.
Двигаясь в обратном направлении, он прошёл около десятка шагов, пока не достиг угла комнаты. Пройдя ещё немного, он во что-то упёрся. На ощупь это что-то оказалось спинкой кровати. Асканий сделал вывод, что это помещение часто использовалось как жилое, и, наверняка, в нём имелись другие удобства.
Исследования Аскания были прерваны – люк открылся, прогнав тьму в дальние углы. Он увидел, что рядом с кроватью стоит вместительная тумба с ящиком вверху и дверцами внизу. На её крышке стояли широкое блюдо, чаша и две вазы: высокая, с узким горлышком – для вина; низкая, с фитилём в тонком носике, наполненная маслом – для огня. Всё вокруг было чистым: пол выметен, посуда помыта, на кровати лежал не старый соломенный матрас.
– Тебе там понравилось? – Раздался знакомый, грубовато-насмешливый голос. – Вылезать собираешься?
Из люка свисала крепкая верёвочная лестница, по которой Асканий быстро поднялся наверх. Хозяин захлопнул крышку и поправил половик.
– Вэл Сатис, – представился он.
– Асканий.
– То ли ты смелый, то ли безрассудный, если доверяешься незнакомому человеку и позволяешь запереть себя. Значит, я не ошибся, решив, что за тобой водится какой-то грешок?
– Кто в нашем мире без него? – Асканию нравился Вэл Сатис, но что у того на уме, юноша не мог угадать.
– Да никто! Разве что весталки70, но даже их, бывает, закапывают живьём, – он радостно засмеялся над собственной шуткой. Асканий только слегка улыбнулся, поняв, что его новый приятель насмешливый атеист. – Не думаю, что ты захочешь рассказать мне, чего боишься, потому спрашивать не буду. Но зато кое-что могу предположить.
Вэл Сатис сел и предложил Асканию последовать своему примеру.
– Позавчера у Феликсов нашли два труппа. Первый – Маркус Сатрий – сорняк, а не человек, хотя и отпрыск древнего рода. Я знал его. Второй – Спурий Феликс – вольноотпущенник Секундов, семьи, из которой происходит мать Маркуса…
– Да?
– Об этом известно всему городу. Но если ты не знал, значит ещё одно моё предположение верно.
– Какое?
– Ты здесь недавно.
Асканий, в знак согласия, склонил голову, но комментировать догадку нового знакомого не стал.
– Продолжаю: их нашли убитыми, но до того стало известно, что от Феликсов сбежали два раба…
– Два раба? – Удивился Асканий. Выходит, он ошибался, думая, что о Тане никому, ничего не известно!
– Угу, – промычал Вэл Сатис, неотрывно глядя на гостя. – Управляющий Сеян и молодой раб по имени… Асканий.
Первое имя настолько изумило юношу, что он никак не отреагировал на собственное.
– Сеян сбежал? Значит, его тоже ищут! – Асканий встал и прошёлся до дверей. – Где моё пиво?
– Да, смочить горло не помешает.
Вэл Сатис вышел из комнаты. Сначала он хотел крикнуть слугу и остаться, но потом решил сам сходить. Он решил дать юноше возможность незаметно уйти. Но, вернувшись, он обнаружил Аскания, стоящим возле низкого окна, в которое видны были только ноги прохожих и колёса повозок. Вел протянул ему тяжёлую кружку с двумя ручками.
– Думал, что ты сбежишь, – проговорил он.
– А зачем? Выдать меня ты мог и раньше. А идти мне всё равно некуда… Я не убивал Спурия Феликса, но смерть Маркуса Сатрия на моей совести. Сеян тут не при чём.
– Значит, его побег просто совпал с твоим?
– Да.
– Кто убил Спурия Феликса? Маркус? – Асканий кивнул. – Что ж Сатрию туда и дорога. Думаю, даже сестра и отец вряд ли пожалеют о его смерти. А вот Спурий Феликс был настоящим человеком. Я помогу тебе. Ты хочешь уйти из города?
– Нет.
– Почему? – Удивился Вэл Сатис.
Он сел на кровать, закинув ногу на ногу. Асканий всё ещё стоял и смотрел на него сверху вниз.
– Почему ты хочешь помочь мне? Зачем тебе лишние хлопоты с человеком, абсолютно тебе незнакомым?
Вэл Сатис отпил пива, посмотрел в оконце, помолчал, опять приложился к кружке и только после этого проговорил:
– Если я скажу, что хочу помочь из человеколюбия, ты, конечно, не поверишь мне, и будешь отчасти прав. Но только отчасти. В основном же я хочу это сделать потому, что никогда не сотрудничаю с властями. Закоренелого злодея, например, убийцу детей и невинных женщин, или пошлого развратника я уничтожу сам. Я очень много прожил, мне тридцать девять лет, и знаю, как тяжко находиться в окружении бездушной толпы. Когда-то встать на ноги мне помог Спурий Феликс, в случае любой беды я мог обратиться к нему. Узнав о его смерти, я решил найти убийцу и наказать, но ты опередил меня. Теперь я хочу выручить тебя из беды. Думаю, тебе повезло, что встретил меня. Я, Вэл Сатис, бывший гладиатор, выживший только благодаря собственной удаче и отваге, стою целого легиона.
– Я согласен, – сказал Асканий и протянул руку новому другу. Вэл пожал её крепкой левой ладонью. Непроизвольно взгляд юноши скользнул по искалеченной руке бывшего гладиатора. Тот заметил это и усмехнулся:
– Старая травма…
– На арене?
– Нет. Это уже после того, как мне вручили деревянный меч71. Когда-нибудь расскажу.
– Что держишь-то? Пей, – проговорил Вэл Сатис застывшему с кружкой в руках Асканию. Тот послушно отхлебнул.
– Вкусное! А то, что мне продал твой слуга, было много хуже…
– Опять развёл! Ах ты, mentula последнего осла в стаде! Выпорю и выгоню на улицу, даже если он сотни раз помянет Астрею! Ведь уже не первый раз так делает!
Хотя Вэл Сатис громко и грозно ругал обманщика-слугу, Асканий понял, что свои угрозы он не приведёт в исполнение. Постепенно его пыл угас и он проворчал:
– Ладно, выгонять не буду. Но оштрафую и переведу на другую работу… И всё-таки, почему ты не хочешь уходить из Помпей?
– Из-за девушки.
– Влюбился в рабыню Феликсов?
– Нет. Тут совсем другое. Слушай.
Вэл кивнул. И Асканий пересказал ему все события последних суток. Он выпустил только одно: то впечатление, которое произвела на него Кассия. Свой рассказ он закончил так:
– Я не могу уйти, не попытавшись отыскать Тану. Пока не узнаю, что с ней, я не смогу спокойно спать. Эта девушка очень много вынесла за свою жизнь. Я должен помочь ей.
– Она красивая?
– Да. Длинноволосая блондинка с голубыми глазами. Где она может быть, Вэл?
Тот пожал плечами:
– Вариантов множество. Её могли украсть для продажи богатому любителю красоток, могли поместить в лупанар. Или, что хуже всего, для представлений в амфитеатре.
– Мы можем что-нибудь сделать? Найти её сможем?
– Шансы есть. Об одном из них ты сам сказал. Нужно порасспросить хозяина той гостиницы, где вы с Таной жили. Я тоже уверен, что он замешан в её исчезновении. Ещё я подключу бродяг, которых бесплатно кормлю, и они разузнают, не покупал ли кто-либо из богачей новую рабыню, и не появилась ли в каком-нибудь лупанаре экзотическая красавица. По описанию её опознать не сложно. Пользуясь старыми связями, я смогу узнать, не планируется ли при открытии амфитеатра сцена с участием красивой блондинки. Это всё.
– Немало! – обрадовался Асканий.
– Да, но к этому времени её могли вывести в крытой повозке через любые из восьми ворот. Или…
– Или?
– Или изнасиловать и убить, – Вэл осторожно взглянул на юношу.
– О, боги…
– Будем надеяться на лучшее, – попытался успокоить Аскания Вел Сатис и, видя, что юноша совсем загрустил, добавил: – Не переживай, найдём мы твою Тану, увезёшь её подальше, нарожает она тебе кучу детишек, и вы вместе дождётесь достойных похорон после спокойной, счастливой старости.
– Нет, так далеко я не заглядывал.
– А надо бы, – бодро проговорил Вэл. – Я сейчас распоряжусь о хорошем ужине с вином. Не с каким-нибудь вейским72, а с настоящим – цикубским. Обговорим все подробности и, как стемнеет, навестим твоего старого знакомого из гостиницы.
ЭТОТ ЖЕ ДЕНЬ.
Новость, пришедшая накануне в дом на виа ди Нола, придавила его обитателей своей тяжестью. Изменились все – от самого юного раба до главы семьи Сатриев Постумия Кассия. Слуги ступали и говорили бесшумно. Большинство из них, не жалели погибшего Маркуса, но сочувствовали хозяевам, потерявшим сына и брата. Можно сказать, что в глубине души почти все рабы радовались тому, что младшего хозяина больше нет. Они понимали, что в случае смерти Постумия Кассия Сатрия, Маркус, став главой дома, изменил бы их жизнь в худшую сторону.
Боль, вызванная потерей брата, перегорела в Кассии за ночь. Она всю жизнь надеялась, что её отношения с Маркусом улучшатся, и они смогут стать опорой друг другу. Ведь отец не вечен и если его не станет, у неё в мире не останется ни одной родной души. Эта надежда умерла вместе с Маркусом.
– Кассия, – хриплым голосом позвал отец, нарушая молчаливый завтрак. Они сидели на стульях и ели то, что было приготовлено для вчерашнего пира. Девушка взглянула на него и отметила, как он постарел за прошедшую ночь, хотя держится всё так же гордо и прямо. – Кассия, нам предстоит визит.
– Я знаю.
– Ты согласна, что мы должны сообщить ей?
– Да, она должна знать.
– Поедем в крытой повозке. Ты спала сегодня?
– Почти нет. Я долго просидела рядом с ним. Потом в саду… Но я не хочу спать.
– Хорошо, доченька, когда поешь, оденься и выходи в атриум.
Постумий встал, поцеловал дочь и вышел в открытую Арызой дверь. На глаза Кассии навернулись слёзы. Ей было так жаль отца, что она начинала сердиться на брата, жившего беспутно и умершего бесславно.
Путь был коротким и не утомительным. В крытом двухколёсном карпенте73 они проехали по виа ди Нола, свернули вправо на виа Консоларе и, миновав монументальные Геркуланские ворота, достигавшие в высоту тридцати футов, выбрались за пределы города. Охрана этого северо-западного въезда без препятствий пропустила их повозку, хотя со вчерашнего вечера проверялся весь транспорт, покидавший Помпеи через любые из восьми ворот. Когда в правое окно стали видны каменные стены виллы, Постумий Кассий проговорил:
– Я часто думаю, не зря ли я перевёз её сюда? Возможно в городе, с родными ей было бы лучше?
– Нет, – твёрдо ответила Кассия. – Я хорошо помню, в какой кошмар превратилась жизнь в нашем доме в те месяцы. Ты поступил правильно. Ведь неизвестно, какие мысли царят в её голове. Говорят, нелегко предугадать поступки человека, ну а действия больного – тем более.
Лошади остановились, возница спрыгнул на песчаную дорогу и, подбежав к воротам, три раза стукнул в них массивным молотком с головой льва. Вскоре загремели железные засовы и тяжёлые створки распахнулись. Лошади сделали не более двадцати шагов и остановились рядом с невысокой, но широкой лестницей, ведущей в удобный и светлый дом. Он утопал в зелени фруктовых деревьев, а запахи красивейших, пышных цветов могли опьянить любую голову.
На встречу к Постумию и Кассии вышли несколько слуг. Среди них выделялся сухощавый старик-грек в неопрятно уложенной тоге, с лохматой, седой бородой при абсолютно лысой голове. Он производил впечатление человека злого и нелюдимого, но, наоборот, был весьма весёлым и дружелюбным, что особенно удивляло тех, кто знал о его профессии. Многие годы общения с душевно больными не отразились на его характере и поведении.
Слуги поклонились, когда хозяева вышли из повозки. Постумий Сатрий сразу направился к старику, жестом разогнав рабов. Кассия присоединилась к ним чуть позже, и они вместе вошли в дом.
– Как она, Эвризацес?
– Урав-но-ве-шен-но, – Одним словом охарактеризовал состояние больной опытный врач.
– Давно?
– Около недели. А позавчера она впервые за годы, что я её знаю, засмеялась.
– Даже так? Ест, пьёт?
– Угу, – промычал грек, улыбаясь. – Её аппетит редко бывает плохим. В последние дни мы ужинаем вместе. Это доставляет огромное удовольствие, вы знаете, что Ливия – прекрасный собеседник.
Пока отец расспрашивал Эвризацеса, Кассия присела на стул и смотрела через открытую дверь в сад. Яркое солнце, его освещавшее, не радовало девушку. Её угнетала предстоящая встреча и разговор. Каждый приезд на эту уютную виллу давался Кассии с большим трудом. Несколько лет назад на семейном совете Сатриев было решено изолировать от внешнего мира Ливию – жену Постумия Кассия и мать его обоих детей. Время показало, что сделано это было не зря – сумасшедшая женщина изо дня в день вела себя всё более здраво. Но почему-то почти все визиты к ней заканчивались истерикой и буйством, потому Эвризацес строго ограничил её общение с мужем и дочерью. Встречи с Маркусом он запретил вообще на неопределённый срок после того, как Ливия, проклиная богов и сына, попыталась покончить с собой, увидев его. До сих пор упоминание имени Маркуса выбивало её из колеи на длительное время.
Причину сумасшествия Ливии не мог объяснить даже искушённый Эвризацес. В конце концов он решил, что вина за какой-то давний проступок бесповоротно замутила разум женщины. С этим категорически не был согласен Постумий Сатрий, знавший Ливию более двадцати восьми лет и считавший, что у неё не было никакой возможности совершить даже маленький грешок.
Кассия подошла к, стоящим рядом с имплювием, мужчинам и поняла, что отец уже сообщил врачу о смерти Маркуса.
– …Его нашли в доме Феликса, в арендованной комнате. Случайно нашли… искали Спурия, осматривали в последнюю очередь все сданные в наём помещения и обнаружили их обоих. Кто-то их зарезал…
– Они дружили?
– Кто?
– Феликс и Маркус.
– Нет.
– Я так и думал: Спурий Феликс был очень достойным человеком… – Эвризацес прикусил язык и пробормотал: – Простите, я не то имел ввиду…
Постумий горько махнул рукой:
– Ладно, мне известна репутация сына. В том то и дело, что они не только не дружили, но относились друг к другу неприязненно. Та комната, где их нашли, сдавалась в наём больше года, но никто не знает – кому.
– Спросили бы управляющего, – пожал плечами Эвризацес.
– Он исчез в ту же ночь вместе с молодым рабом по имени Асканий.
Кассия вздрогнула. Она впервые услышала об этом. Отец ездил к Феликсам один, а ей пришлось принимать утешения Цельсов, провожать их и готовить дом к трауру. Асканий… Кассия вспомнила то, о чём старалась забыть. Что же тогда она почувствовала? Зов забытого прошлого или знак из неведомого будущего? Значит, он сбежал… Значит, вряд ли они когда-нибудь встретятся. И ей стало так тоскливо. Но какое ей дело до сбежавшего раба? «Никакого, никакого, никакого, – повторяла себе девушка. – Но только бы не он был убийцей, только бы не его руки были запачканы кровью Маркуса! А если всё-таки он это сделал на пару с Сеяном? Тогда пусть бежит, пусть исчезнет навсегда, только бы его не поймали!»
Кассия вздохнула и встала.
– Юлии очень тяжело, – услышала она далёкий голос отца. – Такое горе, а она ведь совсем одна. Кассия. Кассия! Очнись!
– Да, отец? – откликнулась девушка.
– Ты в порядке?
– Да, всё нормально.
– Нужно навестить Юлию, она нуждается в поддержке.
– Я так и собиралась сделать.
– Кстати, – вспомнил Постумий Сатрий. – В той комнате Юлия заметила следы долгого пребывания женщины, скорее всего, она там жила несколько месяцев. Но ведь никто и никогда её не видел. Я нанял хорошего адвоката для расследования, дуумвиры ведут это дело отдельно, но, думаю, в обоих случаях дело сведётся к поиску беглецов.
Постумий помолчал и, собравшись с духом, пошёл в сторону внутренних комнат. Эвризацес и Кассия последовали за ним.
– Ты говоришь, что с Ливией теперь можно общаться, как с нормальным человеком?
– Да.
– Попробую. Но, прежде чем мы войдём к ней, позови помощников на случай её неадекватной реакции.
– Хорошо.
Когда Эвризацес вернулся с тремя женщинами, Кассия и Постумий вошли к Ливии.
Её вид приятно удивил девушку. Мать сидела в кресле рядом с мраморной колонной и увлечённо читала длинный свиток. Седые волосы Ливии были собраны в высокую пышную причёску и украшены мелкими цветами. Кресло-качалка правым полозом прижимало край серебристой столы к плитам. Ливия томно потянулась и, почувствовав несвободу в движениях, наклонилась, чтобы освободить подол. Подняв голову, она увидела вошедших и встала им навстречу. Кассия вспомнила, как около двух недель назад вынуждена была ставить её в ужасающем виде: растрёпанной, с исцарапанными в кровь руками и лицом, в разорванном платье. Тогда она выкрикивала нечто бессвязное с пеной у рта. А сейчас она производила впечатление спокойной и умиротворённой женщины. Эвризацес творит чудеса!
– Здравствуй! – Кассия подошла и робко подставила лоб для поцелуя.
– Добрый день, красавица, – Ливия коснулась губами лба девушки, затем подала руки мужу, и тот слегка их сжал в знак приветствия.
– Ты великолепно выглядишь! – Искренне восхитился Постумий.
– Спасибо, – поблагодарила Ливия, усаживаясь на прежнее место и приглашая посетителей сесть на стулья, только что принесённые рабами. – Я давно не видела тебя, Постумий. Почему? И, почему, интересно, никто из соседей не навещает меня?
Отец и дочь быстро переглянулись. Никогда за то время, что Ливия живёт за городом, она не заводила разговор о том, чтобы кто-либо навещал её.
– Но ведь ты не выражала желания видеть кого-то, – выкрутился Постумий и, желая перевести разговор, спросил: – Почему ты так любишь этот греческий дворик? Чаще всего я встречаю тебя именно здесь.
Ливия пожала плечами:
– Я люблю цветы и пальмы. Расскажите мне, что творится в мире. Нерон всё ещё любит декламировать? Конечно, это очень удобно тщеславной Агриппине74. Но такое поведение дискредитирует императора в глазах граждан и соседних государств…
Постумий Сатрий и Кассия замерли в удивлении: Ливия говорила о событиях, происходивших лет пятнадцать-двадцать назад, когда Нерону было около двадцати лет и он нисколько не интересовался тем, что происходило в дали от театральной сцены, а страной правили Агриппина и её друзья.
– Дорогая, – ласково заговорил Постумий. – Произошло много событий. Нерон не изменил своим привычкам, но организовал убийство матери, обвинил многих сенаторов в заговоре и казнил их. Потом стал править самостоятельно.
– О, ужас, – вскричала Ливия и встала так резко, что закачавшееся кресло чуть не упало набок. Кассия, не решаясь взглянуть на мать, следила за ним. – О, ужас! Почему никто не сообщил мне об этом? Чего ещё я не знаю?
Постумий смотрел на женщину снизу вверх и видел в её глазах только гнев, не находя в них признаков безумия.
– Вскоре в Риме произошёл пожар, – продолжил он. – Из четырнадцати районов выгорели полностью три, а семь – больше, чем наполовину. Нерон обвинил во всём христиан, но до сих пор ходят слухи, что он сам приказал поджечь город, чтобы вдохновиться пожаром для декламации отрывков из Гомера. А через четыре года его убили…
– Какие четыре года? О чём ты? – Растерянно спросила Ливия. – Я приехала сюда в январе, сразу после вступления в должность магистратов, а сейчас май. Ты бредишь? Или обманываешь меня? А-а, поняла – вы все думаете, что я больная, ненормальная! – Глаза Ливии увлажнились слезами. – Но это не так, поверь мне! Ты должен мне поверить, ведь ты мой супруг и ты меня любишь! Ведь любишь, правда? Скажи, правда?
Она стояла перед ним, сидящим, и с мольбой ждала ответа. Кассии стало тревожно. Сначала она решила, что это связано с матерью и с тем положением, в котором оказался отец. Но потом поняла, что дело не только в этом. Девушка прокрутила в памяти минуты, проведённые с матерью, и вспомнила, что та ни разу не обратилась к ней. Как будто её, Кассии не было рядом. Ливия только поздоровалась с дочерью, холодно поцеловала и забыла о её существовании. Кассия почувствовала себя так, словно в открытом море её выбросило за борт, но никто из оставшихся на судне не заметил этого и оно, раздувая паруса уплывает всё дальше и дальше… Вынырнув из мрачных грёз, девушка услышала голос матери:
– Дорогой, я хочу жить вместе с тобой. Забери меня отсюда, – она потянула Постумия за руки, заставляя встать, и ласково посмотрела ему в глаза. А он, впервые после долгого перерыва ощутив близость жены, почувствовал, как сильно ему не хватало её все эти годы, и как сильно он нуждается в ней сейчас.
– Обязательно заберу, – чистосердечно пообещал он, немного помолчал и продолжил: – Я должен сообщить тебе тяжкую весть…
– Что-то с нашей дочерью? – Встревожилась женщина. Кассию бросило в жар. Вот почему Ливия не обращала на неё внимания – она не узнала свою дочь! Девушка начала бить нервная дрожь. Чтобы скрыть своё состояние, она вцепилась побелевшими пальцами в сиденье стула, крепко сжала колени и до боли прикусила губу. Постумий оторвал растерянный взгляд от жены и с сочувствием посмотрел на дочь. Следующий вопрос Ливии обрушился на её родных, как тяжёлая, каменная глыба:
– Кто эта девушка, что пришла с тобой? Ты не представил её мне…
Не способная больше выдержать, Кассия выбежала из перестиля. Не помня себя, она добралась до повозки и забилась в самую глубину её мягкого сиденья. Напряжение последних дней сказалось и она, не сдерживаясь, заплакала.
Постумий, несколько минут назад решивший, что его жена близка к выздоровлению, понял, что она все так же безумна, но только многолетнее буйство почему-то сменилось тихим сумасшествием.
Но всё-таки он решил сообщить Ливии то, из-за чего приехал к ней.
– Дорогая, наш сын Маркус умер…
Постумий внимательно смотрел на жену, готовый к любому её поступку. Но то, что он услышал, оказалось слишком неожиданным не только для него, но и для врача, наблюдавшего за ними через открытые Кассией двери.
– Но я знаю об этом. Зачем ты напомнил мне? Это очень жестоко, мне больно. Мой бедный мальчик, он так сильно болел и умер таким маленьким…
– Болел? – Постумий не находил слов от изумления.
– Да-да. Ты всё забыл? Эх ты! – Ливия с упрёком посмотрела на мужа и отошла от него. Она постояла, склонив голову, потом повернулась и молча пошла к выходу. У дверей она остановилась и, махнув рукой, проговорила: – Иди, иди домой! Я хочу подумать.
И вышла из дверей, не заметив ни старого врача, ни его слуг. Эвризацес отправил следить за ней одну из помощниц, а сам пошёл к Постумию. Тот стоял, склонив голову и отрешённо глядя себе под ноги. Старик тронул его за плечо. Постумий повернулся к нему:
– Ты слышал? – Врач кивнул. – Что с ней?
– Она переделала своё прошлое и настоящее и теперь живёт в нём. Можно спросить?
Постумий кивнул.
– Она… любила сына?
– Да, конечно, разве можно не любить своего ребёнка?
Эвризацес пожал плечами:
– В жизни всякое бывает.
Постумий неудобно сел на край стула и задумался.
– Незадолго до болезни она обмолвилась, что боится его. Я, конечно, не придал этому значения, даже посмеялся.
– Сколько лет тогда было Маркусу?
– Около восемнадцати.
– Позвольте ещё спросить, это важно, – Постумий опять кивнул. – Маркус ладил с сестрой?
– Нет, он не любил её.
– А не мог он нанести ей вред?
– Вред? Я теперь на всю свою жизнь смотрю другимим глазами. Помнится, Ливия запрещала оставлять Кассию одну или наедине с Маркусом. Тогда я думал, что она слишком уж трясётся над ней. Значит, было что-то такое, что заставляло её остерегаться сына! И она ничего не говорила мне. Какой ужасной в таком случае была её жизнь! Потому, видимо, её разум не удержался в равновесии.
– Да, скорее всего так. Помните, когда вы приехали, я сообщил, что позавчера ей стало легче, и она даже смеялась? Впервые за эти годы, – Эвризацес глянул на хозяина и, видя его интерес, продолжил: – Именно в тот день погиб Маркус. Я уверен, она это почувствовала, но для неё легче думать, что он умер в младенчестве. Потому она вернулась в далёкое прошлое и принимает его за настоящее. А Кассия в её мире ещё малышка, ничуть не похожая на ту девушку, какой она увидела её сегодня.
– Что же нам делать? – спросил Постумий Сатрий.
– Жить, – улыбнулся Эвризацес. – Пусть всё идёт своим чередом. Успокойтесь тем, что вашей жене теперь хорошо, и её не мучают демоны безумия. Я буду извещать вас о её состоянии, как и прежде.
– Узнайте, как она сейчас, я подожду на крыльце.
Он дождался Эвризацеса, сообщившего, что Ливия легла спать, и занял своё место в карпенте. Слегка успокоившаяся Кассия прижалась к нему, уткнувшись заплаканым лицом в плечо. Постумий обнял её, и они молча вернулись домой.
Гай Альбуций Цельс-младший заканчивал послание управляющему своей восточной латифундией75, когда в его кабинет бесцеремонно вошёл отец. Это не понравилось Гаю, потому он только кивнул главе семьи и продолжил своё занятие. Такая реакция сына возмутила Цельса-старшего:
– Мог бы и встать при моём появлении, – обиженно пробурчал он. Гай сделал вид, что удивлён:
– Это так необходимо?
– Я всё-таки патерфамилиас этого дома, – повышая голос, напыщенно проговорил Цельс-старший. – и привык к уважению.
– Я тоже. Привык к уважению, – твёрдо проговорил сын и, поставив точку в конце папируса, встал.
– Не понял!?
– Не нужно конфронтации, отец. Я прекрасно знаю, как ты любишь ощущать свою власть над нами. Но хочу, чтобы ты сразу понял: я – взрослый человек, видевший в этой жизни так много, что мой опыт может сравниться только с опытом древнего мудреца. Я давно уже не мальчишка, а муж, достойный того, чтобы со мной считались не только те, кто находится ниже меня на ступеньках жизни, но и те, кто стоит выше. Думаю, именно ты, мой отец, обязан подавать другим пример в этом.
Не ожидавший такого поворота, Луций Альбуций, смотрел на гордого сына не мигая. Его вид слегка позабавил Гая и он улыбнулся. Наконец, отец нашёл нужные слова.
– За что такой выговор?
– Видишь ли, – голос сына смягчился, он понял, что отец на время отбросил замашки патефамилиаса и стремится ко взаимопониманию. – Присаживайся, папа.
Старший Цельс, не терявший апломба ни в какой ситуации, опустился на скамью и с ожиданием посмотрел на сына.
– Я провёл в походах почти десять лет и дослужился до командующего легионом. Мне подчинялись почти семь тысяч воинов, среди них множество отважных командиров. Все они видели во мне отца и покровителя. Поверь, это более ответственный груз, чем руководство семьёй. Я умею ценить себя сам, умею заставить врагов считаться со мной, а друзей – почитать меня. И потому, вернувшись домой, хочу встретить не только любовь родных, но и их уважение. Я сразу хотел поговорить с тобой об этом, но не находил повода. Ты сам мне его дал, бесцеремонно ворвавшись в мой таблинум.
– Д-да! Получил я… хорошо получил! И от кого? От сына, которого породил и жизнь которого всё ещё зависит от меня.
– Это устаревшая формальная традиция, считать, что глава семьи имеет власть над всеми её членами. Ты, конечно, можешь так думать, но я полагаю, на самом деле ты не причинишь вреда никому из нас. Ты ведь любишь нас.
И Гай улыбнулся отцу так радушно, что тот, поборов врождённое тщеславие, смягчился, подобрал недовольно оттопыренную губу и ехидно проговорил:
– А пока ты не женишься, и не станешь жить самостоятельно всё равно будешь зависеть от меня!
И, прищурившись, стал ждать реакции сына. Тот обхватил левой рукой нижнюю часть лица, прикрывая широко улыбающийся рот, но, вскоре не выдержал, и весело засмеялся. Недолго боровшийся с собой отец присоединился к нему.
– Женюсь, женюсь! Скоро женюсь!
– На ком? – Оторопел Луций Цельс. – Только приехал и уже нашёл невесту?
– Нашёл, – успокаивая смех, ответил Луций-младший.
– Кто она?
– Не скажу. Боюсь сглазить.
– А глава её семьи согласен?
– Не знаю, я ещё не обращался к нему.
– Вот оригинально! А с чего ты взял, что он согласится, и ты женишься?
– Тут другая проблема, – Луций присел рядом с отцом. – Главное, согласится ли она…
– А-а! – Вскричал Цельс-старший и хлопнул тяжёлой ладонью по толстой коленке. – Я всё понял! И ты туда же! И тебе Кассия Сатрия вскружила голову! С ума вы с братом сошли что ли? Мало вам достойных невест? Ты со своими заслугами мог бы найти жену даже в Риме, среди дочерей сенаторов. Зачем тебе Кассия? Она совсем не такая, как другие!
– Вот именно, не такая.
– Да, ну вас, – Огорчённо махнул рукой Цельс-старший. – Делайте, что хотите.
– Эх, ты, милый мой патерфамилиас. Не такой уж ты страшный и грозный, каким хочешь казаться. Я же говорю: ты очень любишь нас! – Гай обнял отца за плечи и спросил: – А по какому делу ты зашёл ко мне?
– Пора ехать к Сатриям. Сегодня день прощания с Маркусом.
– Только один день? – Удивился Гай.
– Один этот и завтра до полудня. Желающих не будет слишком много.
– Почему? Разве у Маркуса не было друзей?
– Дружки, возможно, были, но не из нашей среды. Они в его дом не войдут.
– Странно.
– Поживёшь, узнаешь о нём побольше, и поймёшь, что он был за человек.
– Ясно… подожди меня, я оденусь, и мы отправимся. Знаешь, сегодня солнечный день, пойдём пешком. Я долго здесь не был и хочу почувствовать город.
– Нашёл, что «чувствовать»! – заворчал старший Цельс. – Но, если тебе так хочется, то пошли. Только вряд ли я со своей тучностью осилю весь путь.
– Да какой путь? – изумился Гай. – Перейти на другую улицу!
– Для меня это много, – продолжал настаивать отец. – Потому, одна лектика будет следовать за нами. Кстати, сын, тебе уже дали прозвище.
– Так быстро? И какое?
– Легионер.
– Так зовётся любой воин легиона. Моё звание было – легат. Но носить прозвище легионер после отставки очень почётно. Гай Альбуций Цельс Легионер! Звучит?
– Весьма!
Двери дома Сатриев были распахнуты настежь. Висящие на их створках венки с траурными лентами говорили прохожим о том, что, зайдя в этот дом, почувствуешь дыхание загробного мира.
Пропустив по старшинству отца вперёд, Гай Легионер как впервые вошёл в знакомые двери. В обширном атриуме и вправду почти никого не было. Только две достойные супружеские пары стояли возле тела покойного. Цельсы обогнули бассейн-имплювий и разошлись в разные стороны. Старший подошёл к одетому в чёрное Постумию Сатрию, а младший – к траурному ложу. Ещё от дверей он озирался в поисках Кассии, но не находил её нигде. Гай погрустнел и любому, кто его видел, казалось, что он искренно сочувствует горю Сатриев.
От мёртвого тела исходил только аромат благовонного масла и бальзама, но Гаю казалось, будто он чувствует запах разлагающейся плоти, который всегда сопровождает смерть. Он видел много трупов, и потому никакие благовония и ароматы не могли обмануть его.
На полу вокруг стояли светильники, на ложе горели свечи. На тело Маркуса заботливые руки возложили живые цветы, принесённые скорбящими венки. Маски многих предков смотрели со стены на своего непутёвого потомка – последнего мужчину рода Сатриев.