Наталья Антарес
На орбите судьбы
–Вы предлагаете мне брать пример с вас? Я ничего о вас не знаю, и вроде бы вы мне и не врете, просто не раскрываете правды. Так надо поступать, да, мазафака?
С объективной точки зрения демонстративно предъявляемые мне претензии имели под собой не больше основы, чем выдвинутые в ходе сфабрикованного дела обвинения, однако, в глубине души, я прекрасно осознавала, насколько Айка раздражает моя затянувшаяся игра в таинственную незнакомку. Не сказать, чтобы роль «барышни-крестьянки» доставляла мне запредельное удовольствие, но посвятить парня в подробности моей автобиографии меня не в состоянии были заставить даже самые изощренные пытки. Возможно, не являйся мой нынешний социальный статус прямым следствием наркоманского прошлого, я бы и относилась к оранжевому жилету с философским равнодушием и искренне отстаивала бы позицию об отсутствии какой-либо взаимосвязи между бедностью и пороком, но в данных обстоятельствах я готова была скорее «вырвать грешный свой язык», чем поведать Айку об истинном положении вещей.
–Запиши мне свой номер, я тебя сама наберу, – не в силах больше выносить обращенный на меня осуждающий взгляд потемневших глаз парня попросила я, – считай, что каждый из нас по-своему фрик!
–Самокритично, – понемногу оттаял Айк, – сейчас найду, куда записать. Мазафака, я же телефон на беззвучный ставил, даже вибрацию отключил, чтоб не мешала. Меня уже дома обыскались!
–А сколько времени? – похоже, импровизированный «пикник на обочине» грозил обернуться серьезными неприятностями для нас обоих, потому как если Айка в худшем случае ремнем проучат и в угол поставят, то мне мало того, что придется посреди ночи будить крепко спящую, словно медведь в берлоге, тетку Василису, так еще черта с два удастся обойтись без убедительных доводов в защиту своей адекватности.
–Пол-второго, – парень облокотился о купающее в воде тяжелые ветки дерево, и, подсвечивая себе смартфоном, небрежно черкнул на безжалостно оторванном от тестового сборника листе несколько цифр, – держите! Обязательно позвоните мне завтра после обеда, и если к тому моменту я буду все еще жив, мы вечером встретимся и подумаем насчет обратного контакта с нефилимами..
По ступенькам мы поднимались в кромешной тьме, нарушаемой лишь тлеющим на кончике моей сигареты огоньком. Фонарик Айк на эмоциях зашвырнул куда-то во мрак, и тратить драгоценное время на его самоотверженные поиски я ему категорически запретила, а телефон настоятельно посоветовала немедленно упрятать подальше в карман и во избежание аналогичных последствий достать его только по прибытии на освещенное пространство. Где-то в середине подъема по самопроизвольно разрушающейся от старости лестнице я на секунду обернулась и окинула взглядом беспросветно черное небо. Я не видела окутанную тучами Нибиру, но я чувствовала зов ее обитателей, монотонным гулом отдававшийся мне в виски. Зачем мы им? Нефилимы слишком могущественны, чтобы нуждаться в нашей помощи, или за те три тысячи шестьсот лет, на протяжение которых их планета движется по своей вытянутой орбите, расстановка сил успела измениться? Для чего было погружать нас в этот столь схожий с наркотическим опьянением транс? Какую миссию мы должны выполнить и что ждет нас в случае успеха?
–«Вернутся изгнанные и возвысятся низвергнутые», – хрипло произнес Айк, и я вдруг поняла, что мы оба уже пару минут стоим вполоборота и пристально вглядываемся в безмолвные небеса, -страшно звучит, правда?
–Скорее загадочно, – с нарочитой бодростью возразила я, стряхивая пепел,– а страшно другое – у тебя футболка помимо того, что прокурена насквозь, так еще и вся в пятнах.
Значительно улучшившиеся по мере восхождения к верхней набережной условия видимости позволяли детально рассмотреть повсеместно усеивающие когда-то белоснежную ткань буро-зеленые следы горизонтального единения с прибрежной флорой, а когда я додумалась проинспектировать на предмет наличия загрязнений растительного происхождения заодно и свой собственный гардероб, то с ужасом обнаружила тождественную картину на новеньких джинсах. Учитывая, что расходы на химчистку в моем скромном бюджете отродясь не предусматривались, да и от самого бюджета еще сегодня днем остался один пшик, открывшиеся перспективы многократного застирывания перепачканной одежды в эмалированном тазике с еле теплой водой, вызвали у меня почти физическое отторжение. Впрочем, Айк тоже почему-то не прыгал от восторга при мысли о появлении на пороге отчего дома в таком непрезентабельном обличии.
-Вызывай такси, – с недвусмысленно кислой миной потребовала я, вспомнив, что по причине выбора в качестве единственной стратегии поведения хронической лжи во спасение, мне еще предстоит пешим ходом пилить до самой общаги. Все-таки в моем случае внешность из оперы «ни кожи, ни рожи» играла мне только на руку – уважающие себя маньяки ко мне и на пушечный выстрел не подходили, а, возможно, при моем приближении и сами предусмотрительно хоронились в подворотнях.
Айк присел на краешек скамейки, вынул телефон и неожиданно приложил палец к губам.
–Я сейчас Денжеру позвоню, – в ответ на мой вопросительный взгляд пояснил парень, – подскочу сначала к нему, пусть хотя бы тишотку свою даст, а то мне точно эту ночь не пережить. Мазафака, не берет, спит что ли, уже? Тихо! Денжер, это я, чего трубу так долго не берешь? Ты дома? Короче, спустись строго через полчаса…. Тебе звонила? А ты? Респект, хоуми, сейчас буду.
–Проблема решена? – я показательно определила бычок в ярко-оранжевую, как раз под цвет моей преданно любимой униформы, урну, – ты такси вызывать планируешь?
Расстояние от центральной набережной до проклятого проспекта Вознесенского было настолько коротким, что на застегивание и расстегивание ремней безопасности у меня ушло гораздо больше времени, чем на саму дорогу. В довершение ко всему, не успела я поставить облаченную в модельные и, естественно, жутко неудобные туфли ногу на асфальт, как вдали послышались громовые раскаты, а со стороны реки сверкнула также не предвещающая ничего хорошего молния.
–Да мне тут два шага до дома осталось добежать, – скрепя сердце в очередной раз солгала я обеспокоенно высунувшемуся из окна такси Айку, – удачи тебе, я позвоню!
Тот факт, что сказка про Золушку периодически воплощалась в современной действительности, в принципе, имел для меня не большее значение, чем нашумевшая премьера скандального кинофильма для роющего подземный ход крота, но чтобы мне самой выпала честь оказаться на месте главной героини, это уже явный перебор! Когда мне за шиворот плюхнулась первая капля, я еще сохраняла остатки самообладания, но через мгновение сопровождающийся шквальным ветром дождь зарядил по полной программе, и я решительно скинула туфли, подхватила их в руку и босиком понеслась к ближайшему козырьку. Сейчас я бы совсем не отказалась даже от тыквовидной кареты с крысоподобным кучером на облучке, но как назло, мимо проезжали лишь редкие автомобили с наглухо задраенными окнами и активно работающими дворниками.
Разъяренно хлещущий меня летящими по наклонной траектории каплями дождь и не думал ослабевать, а тем более прекращаться. Извилистые молнии наискосок рассекали небо, от аккомпанирующего разбушевавшейся стихии грома напрочь закладывало уши, а резко понизившаяся температура в сочетании с мокрой одеждой заставляла меня неудержимо трястись в ознобе. Мое спешно занятое укрытие под узким карнизом какого-то административного здания практически не давало защиты от надвигающегося мутной стеной дождя, но я никак не могла набраться решимости, чтобы перебежать к представляющему собой куда более надежное убежище соседнему дому.
Я всем телом дрожала от пробирающего до мозга костей холода, то одевала, то снова снимала размокшие туфли и чуть не плакала от обиды, а дождь все лил и лил, будто ответственные за устранение прорыва в разверзшихся небесных хлябях божественные коммунальные службы состояли из таких же непутевых сотрудников, как и мой ангел-хранитель. Ну, почему меня угораздило сдуру брякнуть про этот чертов Вознесенский, когда в славном граде Перовске имеется достаточное количество относительно приличных районов, расположенных не слишком далеко от места моего настоящего проживания? Разве не очевидно, что все мои попытки изобразить из себя даму из высшего общества выглядят еще более смехотворно, чем бездарно строящий из себя простолюдина Айк?
Гром неожиданно громыхнул прямо над моей не дающей покоя нижним конечностям дурной головой и я инстинктивно присела от ужаса. Я съежилась в комочек, обхватила плечи руками и после неутешительного вывода о затяжном характере постигшего природу катаклизма погрузилась в невеселые размышления касательно наиболее предпочтительного варианта моей бесславной гибели. К сожалению, выбор не отличался разнообразием и состоял лишь из воспаления легких и прямого попадания молнии мне в лоб.
ГЛАВА XIII
К тому времени, когда дождь, наконец, закончился, я чувствовала себя настолько мерзостно, будто бы меня только что ощутимо тряхануло. Повышение температуры, озноб, тошнота, головокружение, слабость, даже боль в суставах и пояснице – все сопровождающие нестерильное введение наркотика симптомы проявились у меня сейчас в полной мере. За годы наркоманского стажа трясло меня на удивление редко, но не могу не признать, что достаточно метко, и это жуткое состояние запомнилось мне на всю оставшуюся жизнь. Находясь на излечении в стационаре, я узнала, что медицинским языком этот кошмар заковыристо именуется «гипертоксической реакцией» и вызывается попаданием в кровь разнообразного дерьма в виде живых и мертвых микроорганизмов, однако, поверьте мне на слово, если тебя по-настоящему трясет, ты навряд сможешь членораздельно выговорить хотя бы одно из вышеперечисленных понятий, потому что единственное, о чем ты в силах думать в этот момент, это как бы не двинуть коньки.
Однажды мне довелось стать свидетелем (а заодно и непосредственным участником) такого распространенного среди наркоманов явления, как групповая тряска, когда несколько человек ставятся одной машинкой, и каждому достается персональная порция «острых ощущений». Кажется, тогда я уже сидела на дезе, и мне были глубоко безразличны возможные последствия вопиющего несоблюдения элементарной санитарии, а между тем, знавала я и тех, кого не просто «тряхануло и отпустило» – на моей памяти летальный исход не миновал как минимум двоих.
Внезапно испытав печально знакомые приметы, я невольно вспомнила про психологический аспект наркомании – Потапыч как-то сказал мне потрясающую вещь, справедливость которой я только что почувствовала на собственном опыте: не важно, как долго ты остаешься чистой, фантомные ощущения будут преследовать тебя до конца твоих дней; как у переживших ампутацию пациентов годами болит давно отрезанная рука, так и бывший наркоман никогда не избавится от своих воспоминаний, и вся его жизнь превращается в борьбу со своей памятью. Особенно принципиальной эта борьба становится, когда тебе действительно есть, о чем вспомнить, и это аккурат мой случай. Не зря же все приятные эмоции я автоматически сравниваю с приходом, а негативные неизбежно наталкивают меня на мысли о ломке.
Сидеть на корточках под карнизом, слушать, как сверху тяжело падают скопившиеся на крыше капли, и предаваться раздумьям о своем прошлом в ситуации, когда настоящее можно выжимать, а в будущее лучше не смотреть, вдруг показалось мне совершенно несусветным бредом. Возможно, от стресса, холода и обиды у меня окончательно помутился рассудок, и я зависла между двумя измерениями, но меня не покидало странное чувство причастности к чему-то вселенски значимому, вследствие чего я осознавала неведомую ранее ответственность за… А вот тут начиналась такая умопомрачительная муть, что я предпочла до поры до времени не засорять ею мозги. За решением проблем межгалактического масштаба я могу запросто оказаться без жилья, без работы и в результате без средств к существованию. И зачем тогда, спрашивается, судьба дала мне второй шанс, если я так и не научилась ценить «земные радости простые»?
Сигареты безнадежно отсырели, спички промокли, и, пожалуй, это было наиболее отвратительное открытие из длинного списка снизошедших на меня сегодня откровений. Безумно хотелось курить, спать и даже, кажется, есть, а мне предстояло переться практически через весь город мало того, что по грязным лужам, так еще и босиком. Благоустройством Перовских улиц в условиях урезанного в связи с кризисом финансирования местные власти занимались постольку поскольку, а уж про ливневую канализацию вообще не стоило поминать всуе, и всего за полчаса город залило до уровня обезвоженной засухой Венеции. Дождевая вода обильно скопилась у тротуаров, заполнила выбоины в асфальтовом покрытии дорог, а кое-где и вовсе поднялась так высоко, что безболезненно пересечь эти искусственные озера способны были разве что только водоплавающие представители пернатых.
Закатав джинсы почти до колена, я старательно лавировала между лужами и первое время даже пыталась обходить особо «глубоководные» участки, но потом не выдержала, плюнула и пошла напролом. Первостепенная задача состояла в преодолении любой ценой расстояния до Губаревской общаги, а, учитывая, что цель обычно имеет свойство оправдывать средства, я решила не заморачиваться на чистоте и без того утратившей товарный вид одежды, а пожертвовать внешними изысками в угоду скорости передвижения.
Дабы удостовериться в отсутствии надвигающейся угрозы повторения недавнего потопа я задрала голову кверху, и неожиданно увидела отчетливо пульсирующую в небе красную точку Нибиру. За мной наблюдали, меня контролировали, и, возможно, даже оберегали. Вопрос – зачем? Сумеем ли мы с Айком найти на него ответ, или неминуемое сближение планет произойдет раньше, чем наши домыслы обретут относительно логичную форму?
И все же это не бурно обсуждаемый в прессе Апокалипсис, намеченный по черт знает чьим подсчетом как раз на конец текущего года: нефилимам не выгодна гибель Земли, неизбежно последующая в случае столкновения двух небесных тел. Я это знаю, и Айк знает, потому что нам под странной разновидностью гипноза внушили эту мысль, и она сидит в нас также прочно, как и сказочная репка в щедро удобренной почве дедкиного огорода. Нам одним позволили видеть Нибиру, нам одним дали возможность принимать послания ее обитателей, но тем не менее нам никто не давал права голоса. Мы –исполнители чужой воли, мы-пешки на шахматной доске галактики, мы-марионетки в руках умелого кукловода, и мы даже не достойны узнать, чего ради мы избраны на эту малопочетную роль.
Думы об исконном предназначении человечества здорово скрасили усеянный бесконечными препятствиями путь домой, и мне стало ясно, отчего особенно повернутые философы, погрузившись в размышления, с легкостью забывали о необходимости принимать пищу, а также, что очень важно применительно ко мне, и о потребности в никотине. Что ж, остался последний и самый главный рубеж – достучаться до тетки и в идеале избежать тяжелой оплеухи с ее стороны.
Во дворе простиралось настоящее болото, отличающееся от своего природного собрата исключительно отсутствием населяющих грязную жижу лягушек–квакушек и прочей сопутствующей живности. Впрочем, если дождливая погода постоит примерно с недельку, вонючий рассадник комаров жителям общаги будет обеспечен на постоянной основе. Форсировать избыточно увлажненный участок суши мне пришлось в размокших туфлях, так как ступить голыми ногами в это неминуемую помойку я себя заставить не смогла. Где только была моя природная брезгливость, когда один баян два раза по кругу ходил? Вспомнишь такое, и роптать на своего ангела-хранителя как-то сразу язык не поворачивается!
Иногда в жизни наступают такие обстоятельства, в которых неимоверно раздражавшиеся тебя ранее моменты вдруг начинают приносить однозначную пользу. Входную дверь единственного подъезда Губаревской общаги я саму по себе причисляла к выдающимся «приколам нашего городка», а уж представить ее закрытой было не проще, чем равноценно обменять малолитражку на лимузин. Много лет подряд отдаляющей подъезд от улицы двери не было как таковой, и, видимо, общую массу жильцов такое положении дел вполне устраивало, потому что попытки некоторых уставших от проходного двора активистов поквартирно собрать деньги неизменно терпели сокрушительных крах. Насколько мне было известно, инициаторами и единственными спонсорами установки двери в итоге стали супруги Зубаревы, да и то лишь после того, как коврик на их площадке превратился в любимое место отдохновения окрестных бомжей. Но оказалось, что любые засовы нашим народом автоматически воспринимаются в штыки и в опухших от беспробудного пьянства глазах выглядят чуть ли не ограничением конституционных свобод.
Кодовый замок едва ли продержался неделю, а затем Губаревские пролетарии выломали и примитивную защелку, вечно раскрытая нараспашку дверь полностью потеряла свое функциональную назначение, и все благополучно вернулось на круги своя: в подъезде с чистой совестью украшали пол смачными плевками, справляли по углам малую нужду, а некоторые несознательные личности среднего и старшего школьного возраста даже периодически покуривали травку между этажами.
Таким образом, я преспокойно проникла внутрь без каких-либо ключей, основательно выматерилась на царящий вокруг отечественный вариант египетской тьмы и из последних сил потащилась по ступенькам. В подъезде стоял неистребимо-сладковатый запах марихуаны, судя по плотности которого, «дудели в дуду» тут долго и основательно, и меня вновь замутило не то от отвращения, не то, наоборот, от желания присоединиться. Не скрою, минуты слабости на меня порой нападали, и о «дудке» я подумывала почти всерьез, но пока мне удавалось успешно соблюдать данную мне Потапычем целевую установку, гласившую «Всё или ничего».
На подходе к теткиной квартире я в очередной раз убедилась, что жизнь полна сюрпризов, и подстерегают они тебя в самых неожиданных местах.
–Шухер! Кто-то идет! –прошипел наверху приглушенный мужской голос, а невидимая в темноте девушка испуганно ойкнула с подозрительно знакомыми интонациями.
–Нюрка, тихо, это я, – чтобы разрядить накаляющуюся обстановку, сообщила я с нижнего этажа, – у тебя ключи есть?
В голову мне закралась нехорошая мысль, что скорая на расправу тетка Василиса, уличившая дочь в каких-нибудь аморальных проступках, чувствительным пинком под зад выгнала провинившуюся Нюрку из дому, и та теперь вынуждена дожидаться утра на лестничной площадке. Если причина ночных бдений сестренки заключается именно в этом, то мне тоже придется не сладко. Сомневаюсь, что далекое от радужного настроение тетки поспособствует улучшению наших непростых взаимоотношений.
–Римма, ну ты меня и напугала! – с облегчением выдохнула Нюрка, – я чуть со страху не умерла!
–И носит же тебя, мать твою! – шепотом подтвердил Нюркин кавалер, при ближайшем рассмотрении оказавшийся недавно демобилизовавшимся из армии Витькой Бушминым, проживающим от нас через два дома, – ты откуда такая, как мокрая курица?
Я настолько вымоталась и устала, что готова бы честно выложить одарившему меня заслуженным «комплиментом» Витьке всю правду-матку, но неожиданно задумалась, что из моих уст прозвучит более убедительно: ужин в «Рубенсе» или контакт с инопланетянами, а потом и вовсе решила воздержаться от излишней откровенности.
–Под дождь попала, – без претензий на оригинальность объяснила я, -Витек, дай курить!
Застигнутая врасплох парочка вопросительно переглянулась и, похоже, негласно пришла к выводу, что я, в сущности, свой человек, и опасаться меня не стоит. Да и резон мне стучать тетке Василисе на Нюрку, если я сама по уши в косяках?
По правде говоря, вдоволь надышавшись окутавшим подъезд запахом анаши, я собиралась прочесть этим двум товарищам краткую лекцию на тему вреда каннабиса, но на поверку я не обнаружила ни у кого из них компрометирующих признаков, и от поучительной беседы пришлось отказаться. Ну, и на том спасибо! Конечно, нежная дружба не закончившей школу Нюрки с местным ловеласом Бушминым мне тоже не слишком нравилась, но это уже теткина забота и никак не моя. В здешнем окружении все делается рано: рано беременеют, рано выходят замуж, рано разводятся, рано спиваются и рано стареют. Если у Нюрки не хватает ума поднять планку хоть чуточку повыше, никто не будет тянуть ее за уши, в том числе и ваша покорная слуга.
–Римма, мы сейчас с тобой потихонечку зайдем, чтоб мать не разбудить, – какие-никакие нормы приличия в Нюркином мозгу все-таки наличествовали, и фривольно гуляющую по ее талии Витькину руку сестричка упорно сбрасывала раз за разом, – ты меня только не сдавай, ладно?
–Да без проблем. Оно мне надо? Траву, главное, не курите!– я стряхнула пепел в подвешенную на перилах банку из-под сгущенки и осторожно покосилась на дверь, – а тетка точно не услышит?
–Не должна, -неуверенно пожала плечами Нюрка, – я специально дверь захлопывать не стала, так, прикрыла немножко.
–Ничего, экзамены сдашь, так я к вам сразу зайду! – торжественно заявил Витька, -а к осени и свадьбу сыграем. Я Нюрку еще вот такой соплюшкой помню, я пока служил, она вон какая невеста выросла! Как увидел, так и пропал!
–Свадьба, она еще когда будет, а если мать нас увидит, обоим достанется, – неожиданно охладила пыл своего ухажера сестренка, – пойдем, Римма, пока мать не проснулась.
Совершенно не стесняясь моего присутствия, Бушмин с силой притянул Нюрку к себе, чмокнул в губы, от души хлопнул по заднице и на цыпочках двинулся вниз по ступенькам. Сестричка проводила его влюбленными глазами, повернулась ко мне и проникновенно выдала:
–Вот какая бывает любовь, Римма. А ты, наверное, ничего такого и не знала, – Нюрка скользнула мимолетным взглядом по моей потрепанной наружности, мало подходящей для амурных приключений, и сочувственно добавила, – да и вряд ли теперь уже узнаешь….
ГЛАВА XIV
В случае, если сестренкой двигала подспудная мысль меня унизить, я вынуждена была констатировать, что Нюрка жестоко просчиталась. Любовь-морковь и ее производные занимали в моей нынешней жизни настолько незначительное место, что к подобным замечаниям я относилась так же безразлично, как и к периодически активизирующимся попыткам тетки Василисы принудительно устроить мою судьбу, нацеленным, думаю, в первую очередь на мое скорейшее выселение со своей малогабаритной жилплощади. Учитывая, что при выборе потенциальных кандидатов на мою покрытую застарелыми «дорогами» руку тетка руководствовалась исключительно отсутствием у них материально-жилищных проблем, и такие немаловажные личностные характеристики, как наличие намека на интеллект, ею демонстративно игнорировались, искусно подстроенные «свидания» неизменно заканчивались гневными обвинениями в моей чрезмерной разборчивости.
Когда я устроилась на работу, в душе у тетки затеплилась слабая надежда, что я встречу своего избранника среди сотрудников перовского Горкомхоза, однако ее и тут постигло глубочайшее разочарование. Ежедневно надевая оранжевый жилет, я автоматически приобретала в глазах окружающих статус бесполого существа, чуждого каким-либо проявлениям женского начала, и, честно сказать, данное обстоятельство меня только радовало. Порой до меня долетали слухи о «служебных романах» в нашей бригаде, но я предпочитала пропускать их мимо ушей и принципиально не комментировала последние новости с любовных фронтов.
С объективной точки зрения я понимала, что у большинства людей существуют определенные физиологические потребности и относилась к подробному смакованию процесса их реализации с олимпийским спокойствием: просто мной самой на протяжении четырех долгих лет владело лишь одно желание, и доза успешно заменяла мне любые другие удовольствия. Причиной моей сексуальной холодности, скорее всего, была ярко выраженная эмоциональная фригидность, которая возникла у меня после отказа от употребления героина. Явно преждевременно, на мой взгляд, требовать от того, кто с превеликим трудом стал хотя бы просто человеком, быть еще и полноценной женщиной, разве не так?
Домой мы с Нюркой благополучно проскользнули незамеченными, и шанс на бесконфликтное утро у меня гипотетически остался. После двух бессонных суток своему матрацу я обрадовалась, как родному. Первым делом я избавилась от мокрой и грязной одежды, и даже подумывала нанести превентивный удар по начинающейся простуде, но побоялась разбудить тетку шумом закипающего чайника. В итоге на сон грядущий пришлось довольствоваться наспех сооруженным бутербродом и сигаретой из стратегических запасов, а также кратким обращением к безмятежно посапывающему ангелу-хранителю с просьбой переступить через свою махровую лень и принять срочные меры по предотвращению утраты моей работоспособности. Черта с два мне Степановна даст больничный! Болеть на законодательной основе в нашем мире имеют право лишь люди с безупречным прошлым – бывшему наркоману в случае недомогания, вызванного самыми банальными причинами в диапазоне от вирусной инфекции до переохлаждения организма, доказать, что ухудшение состояния здоровья не связано с возвратом к героину, обычно практически невозможно, да и во избежание ненужных подозрений от греха подальше не стоит и пытаться.
Тетка Василиса за перегородкой храпела так гулко и раскатисто, что непривычный к такому громкому звуковому сопровождению человек, в муках проворочался бы без сна остаток ночи, но я мало того, что устала, как ломовая лошадь, так еще и давно прошла адаптационный период к теткиной акапелле. Если уж на духоту и невыветриваемый запах подгоревшей пищи я обращала не больше внимания, чем пресловутый Тузик на брендовую принадлежность самозабвенно разрываемой им тряпки, то под храп я и вовсе засыпала, словно под колыбельную песенку. Хуже приходилось спящей в одной комнате с матерью Нюрке – судя по кишащему натянутыми тройками табелю, в школе сестренка сильно не напрягалась, и в отличие от меня понятие «срубиться от усталости» ей было в корне не знакомо, а следовательно, и засыпала она не в пример дольше и тяжелей. Дошло до того, что Нюрка даже предлагала мне поменяться спальными местами, однако в результате разового эксперимента, от своей затеи отказалась, так как мои ранние сборы на работу мешали ей спать еще больше теткиных рулад.
Этой ночью я снова видела сны, как ни странно, вовсе не героиновые, и, похоже, на собственном опыте блестяще опровергла утверждение кого-то из ученых, гласящее, что все наши сновидения есть отражение в действительности произошедших с нами событий. В соответствии логикой этих не лишенных здравого смысла рассуждений, мне должен был присниться Айк и закономерно вытекающие из встречи с ним последствия, но в мой перегруженный мозг один за другим врывались совсем иные образы – яркие, трехмерные и непонятные.
Я медленно планировала в небе и с высоты птичьего полета наблюдала распростертую подо мной пустыню, сплошь покрытую россыпью бурых камней. Открывающаяся моему взгляду картина казалась величественно мрачной, а каждый ее штрих пронизывало ощущение невероятного могущества безымянного художника. Мертвые с виду камни излучали мощные энергетические потоки, устремленные в открытый космос, а испещряющие иссушенную землю линии, словно открытые каналы, принимали кодированные сигналы извне. Чем дальше я удалялась от поверхности, тем заметнее становилась геометрическая направленность наземных рисунков, изначально производящих впечатление хаотичного нанесения. А потом немые линии и контуры вдруг «заговорили».
Глубокие борозды и тонкие царапины на земной поверхности больше не выглядели бестолковой «калякой-малякой», принадлежащей авторству заполучившего в безраздельное пользование шариковую ручку ребенка – они внезапно обрели завершенную цельность очертаний и сложились в отчетливые фигуры гигантских размеров. Исполинские изображения перемежались расходящимися в разные стороны линиями, чьи причудливые изгибы образовывали трапеции и треугольники с заключенными внутри представителями земной фауны, среди которых даже в стилизованных рисунках с легкостью узнавались обезьяна, собака, ящерица, рыба и множество различных птиц.
Если фигуры животных поражали четкостью и достоверностью почти детального исполнения, то единственное, отдаленное напоминающее человека изображение, наводило на мысль о применении всего лишь обобщенного символа. Тем не менее руки гиганта обладали тщательно прорисованными пальцами, и с огромной высоты еще сильнее бросалось в глаза несоответствие их количества: пять на правой конечности и всего четыре на левой.
По идее, наиболее сильные переживания должно было вызывать доселе неизведанное ощущение полета, но меня не покидало чувство обыденности панорамного обзора, будто бы я и раньше неоднократно открывалась от Земли, чтобы окинуть взглядом это древнее панно. Гораздо острее я воспринимала таинственные сгустки невидимого излучения, исходящего из нескольких точек особо высокой концентрации космической энергии.
Лучи касались моей обнаженной кожи и проникали сквозь нее, причиняя какую-то сладкую, сравнимую с филигранным попаданием в вену-«синявку», боль, мгновенно переходящую в блаженство. Рассеянный свет струился вверх и достигал границ Солнечной Системы, где в Облаке Оорта смешивался с красноватым свечением Нибиру и растворялся в ее агрессивной, непригодной для дыхания атмосфере. Планета-корабль существовала на искусственном обеспечении, она была также мертва, как и бурые камни в безводной пустыне, но ее обитатели знали, что может опять наполнить Нибиру жизнью. Это был старый проверенный способ, безотказно сработавший три с половиной тысячелетия назад, и ведущие отчаянную борьбу за выживание нефилимы готовились применить его вновь.
У меня не получалось понять неподвластную логику их высокоразвитого мышления, потому что в голову мне вбрасывались лишь отрывистые мыслеформы, и, сколько бы я не пыталась придать им подобие системности, мои старания натыкались на непреодолимый барьер между нашими цивилизациями. На уровне аксиомы я осознавала лишь одно: связь Земли и Нибиру так же прочна и неразрывна, как брачный союз отметивших золотую свадьбу супругов, однако взаимоотношения двух планет далеки от равноправных, для нефилимов мы в большей степени источник ресурсов, чем партнеры. Зачем же тогда они ищут контактера, если могут просто спуститься на Землю и взять то, что им нужно? Что им мешает, и чего они хотят от нас с Айком? Что значат показанные мне рисунки и что несут в себе эти странные лучи, устремляющиеся с земной поверхности?