Наталья Антарес
На орбите судьбы

Вопреки моим самым худшим ожиданием, открыла мне заспанная Нюрка, и, потирая глаза, принялась меня поочередно осматривать и обнюхивать на предмет употребления наркотических средств. Учитывая, что бог миловал ее от непосредственного контакта с героиновыми наркоманами, маловероятно, что она сумела бы меня выкупить, даже если бы я действительно вмазалась. После импровизированного медосмотра безостановочно зевающая Нюрка по секрету поведала мне, что обнаружившая мое отсутствие лишь по окончании «мероприятия» тетка, публично выразила категоричную уверенность в том, что я опять взялась за старое и в случае моего возвращения под кайфом, мне грозит незамедлительное выселение на улицу. Сама же Нюрка воспользовалась беспробудным сном подгулявшей мамаши и нагло проигнорировала обязательное посещение собрания для выпускников, проводимое преподавательским составом родной школы, чем, судя по всему, была несказанно довольна.

Нине Степановне я дозвонилась ровно за минуту до того, как суровая бригадирша собралась отметить мне прогул, и, памятуя о преследующем вставших на путь исправления наркоманов недоверии, сходу пошла в нападение:

– Я что, теперь, уже и заболеть не могу? У меня, между прочим, температура тридцать восемь! – очень натурально возмущалась я с имитирующими ангину хриплыми нотками в голосе, – лучше я за выходные подлечусь, чем вообще в понедельник с постели не встану. Пускай, вон, Ефремова меня один день подменит, я же за нее пахала, когда она в свою деревню ездила!

– Смотри, Дивина, узнаю, что снова колешься, сразу уволю, мне такие работники не нужны. И не надейся, что я тебя покрывать буду, – Степановна многозначительно засопела в трубку и, помолчав, добавила, – ладно, лечись, но чтобы в понедельник с утра, как штык. Мне оно тоже надо, чтобы ты мне всю бригаду гриппом перезаражала.

– Спасибо, Нина Степановна, – тоном умирающего лебедя поблагодарила я,-пойду лягу, а то что-то совсем плохо мне…

– Так ты на работу не идешь? – свои артистические способности мне пришлось задействовать прямо на глазах у любопытно прислушивающейся к разговору Нюрки, и у сестренки моментально возникла уйма вопросов, – правда, что ли, заболела? А где ты была-то всю ночь?

Мой любимый поролоновый матрац тетка и ее собутыльница, у которых, видимо, простора требовала не только душа, но и тело, зачем-то утащили в комнату, и, несмотря на непреодолимое желание принять горизонтальное положение, я вынуждена была ютиться на колченогой табуретке, застеленной домотканым ковриком. К причиняемым усталостью физическим страданиям присовокупился еще и явный моральный дискомфорт от неизбежного общения с Нюркой, и по сравнению со мной выжатый лимон выглядел сочным персиком. А ведь раскисать мне никак нельзя – грандиозные планы на вечер никто не отменял!

Я вытянула неприятно гудящие ноги, покосилась на гору немытой посуды в раковине, и, отчаявшись найти в этом хаосе чистую чашку, глотнула воды из чайника:

–Слушай, Нюр, а ты не в курсе, что такое «Рубенс»?

Нюрка захлопала белесыми ресницами с таким искренним удивлением, что я невольно усомнилась в правильности воспроизведения озвученного Айком названия. Без косметики сестренка выглядела бесцветной пародией на саму себя: светлые брови, невыразительные бледно-серые глаза, жирноватая кожа с многочисленными покраснениям. Гордиться по праву Нюрка могла лишь волосами – пышной белокурой гривой, доходящей до середины спины, ну, и возможно, «сбитой» фигуркой, которая по моим наблюдения годам к тридцати имела обыкновение расплываться до полной бесформенности. В свои семнадцать ярко накрашенную Нюрку нередко со стороны принимали за взрослую женщину, хотя, несмотря на внешнюю «зрелость», в голове у нее до сих пор буйствовали обычные подростковые тараканы.

– А ты, что в «Рубенсе» была? – восхищенно цокнула языком сестричка, -ну, ты даешь!

– Да не была я там, просто слышала звон…, – что же там за «Рубенс» такой, если у Нюрки челюсть отвисла и слюнки потекли?

– «Рубенс» -это кафешка такая для крутых, у тебя там даже на чашку кофе не хватит, в «Рубенсе» цены от самолета! –Нюрка ногой подвинула себе табуретку, плюхнулась на нее и замерла с выражением мечтательной задумчивости на лице, – у Маринки был парень, который ее один раз в «Рубенс» сводил, так она говорит, я как меню открыла, чуть под стол не упала. Я, говорит, про такие блюда только в кино слышала…Ну, Маринка сама дура-дурой, парень этот ее потом в машине трахнул, и больше не позвонил.

– И надо было ради этого ее в «Рубенс» вести? – «джентльменское» поведение Маринкиного соблазнителя стало, пожалуй, единственным, что до глубины души изумило меня в этой несомненно драматической истории. Все остальное было, в принципе, довольно предсказуемым: чего-то подобного я и ожидала, просто боялась себе в этом признаться. Айк жил в своем мире, и назначить встречу в немыслимо дорогом кафе было для него таким же естественным, как для Нюркиной подружки согласиться на секс на первом свидании. Ослепленный своей навязчивой идеей установить контакт с…черт, все из головы вылетело…в общем, он ни хрена не подумал о том, насколько мало я соответствую уровню элитного заведения, начиная с внешности и заканчивая далеко не изящными манерами. Одним словом, лучшее, что я могу сделать, это остаться дома и вымыть, наконец, скопившуюся в раковине посуду.

А вдруг, если я не приду в «Рубенс», Айк будет меня искать? Начнет поиски с той проклятой остановки и быстро обнаружит меня неподалеку в оранжевом жилете с метлой в руках. Что мне теперь, работу менять? Неужели все-таки придется сходить?

Буквально сутки назад мне было глубоко безразлично, какое впечатление я произвожу на окружающих, и уж тем более не заботило меня отношение жителей Перовска к моей трудовой деятельности. Возможно, в столице, где многие знали меня еще со студенческой поры, я бы и не сумела переломить себя и выйти на улицу в рядах армии недавних безработных, а здесь я с чистой совестью начинала жизнь с нуля. Какая разница, кто и где меня увидит, если мне плевать на субъективное мнение посторонних людей?

– Нюра, скажи еще такое, имя Артур Мезенцев тебе о чем-нибудь говорит?

Меланхолично раскачивающаяся на скрипящей табуретке Нюрка едва удержала равновесие.

– Не, ну ты даешь! То она про «Рубенс» спрашивает, то про «Маленького принца»!

– Про кого? – теперь уже настала моя очередь округлять глаза.

– Ну, кликуха у него такая, у Артура у этого, – пояснила Нюрка, – у него отец – тот самый Мезенцев, который депутат. Его еще строительным королем называют, а сын его, значит, «Маленький принц». Он в этом году лицей заканчивает, где одни блатные учатся, и, наверное, в столицу уедет, а может отец его и за рубеж отправит, денег-то у них куры не клюют!

ГЛАВА VIII

– Мать у него сеть салонов красоты держит, – продолжала обрушивать на меня лавинообразные пласты информации Нюрка, – «Афродита» называется, там еще вывеска такая прикольная в форме морской раковины, может, видела? Ну, тоже для крутиков, конечно. И торговый дом «Променад» Мезенцевым принадлежит, представь, сколько они еще на аренде поднимают!– словоохотливая сестренка на мгновение приумолкла, давая мне возможность осмыслить полученные сведения, и неожиданно вплотную приблизила губы к моему уху, – слушай, Римма, а чего это ты «Маленьким принцем» интересуешься? Только не говори, что он на игле сидит…

Я невольно вспомнила два чистых озера небесно-голубых глаз Айка и решительно затрясла головой:

– Не пори чушь! На работе бабы о Мезенцевых болтали, вот я и спросила, чтобы в теме быть. Ладно, пойду-ка я в душ схожу, пока народ не набежал.

Нюрка проводила меня с откровенным недоверием во взгляде, и я прекрасно понимала, чем обосновано столь скептическое отношение к моим не особо внятным оправданиям. Сами посудите, что может связывать бывшую наркоманку и наследника строительной империи? Правильно, героин уравнивает всех вне зависимости от материального положения и социального статуса, а все условности и предрассудки дружно отходят на второй план, когда принц и нищий вместе колются одним шприцем. Ясное дело, что в ходе моих подозрительных расспросов Нюрке пришло на ум единственное относительно рациональное объяснение непонятного интереса к личности Айка, и мне не стоило по этому поводу ни удивляться, ни тем более обижаться.

В общем душе, посещение которого и без того доставляло мне не больше удовольствия, чем нахальные паразиты блохастой собаке, по невыясненным причинам отключили горячее водоснабжение, а если точнее, жильцов общаги постигло несчастье, именуемое представителями тепловых сетей красивым словом «недогрев». Великий и могучий язык, являющийся родным для подавляющего большинства местного населения, содержал бесчисленное количество непечатных вариантов, обозначающих тоненькую струйку еле теплой водички, неравномерно вытекающей из горячего крана, и каждый в меру собственной испорченности подбирал для псевдотехнического «недогрева» гораздо более емкое название. Отсутствие элементарных бытовых условий вызвало у меня настолько бурный всплеск негативных эмоций, что даже не обладая обширным словарным запасом в области нецензурной лексики, я навскидку выдала в адрес обнаглевших тепловиков штук пять весьма хлестких эпитетов. К сожалению, это был как раз тот самый случай, когда словами делу не поможешь, и, объятая глубочайшей тоской, я уныло поплелась напрашиваться на помывку к Зубаревым.

Зубаревы у нас считались чуть ли не олигархами. Немолодая бездетная чета, смирившаяся с тем, что доживать свои дни им суждено в Губаревской общаге, однажды изрядно потратилась и установила в своей квартире душевую кабину, оборудованную персональным водонагревателем, после чего моментально превратилась в объект зависти мало того, что страдающих от регулярного «недогрева», так еще и вынужденных ежедневно выстаивать продолжительные очереди жильцов.

Порой мне даже казалось, что с установкой кабины проблем у Зубаревых только прибавилось: к дверям супругов потекли орды соседей, поголовно то «опаздывающих на работу», то «приглашенных вечером на день рождения», а то и просто отчаявшихся пробиться сквозь плотные ряды более удачливых конкурентов, оккупировавших многострадальный общий душ. С наступлением лета Зубаревым вообще не стало житья, и сколько глава семьи не пытался донести до взмыленных и потных жильцов, что баня находится по другому адресу, привыкшие к обобществлению частной собственности соседи не прекращали попыток воспользоваться отдельной кабиной. Исключительно преуспели в деле комфортной помывки представленные в широком ассортименте матери-одиночки, научившиеся со временем так виртуозно давить Зубаревым на жалость, что у тех нее хватало мужества им отказать при виде остро нуждающегося в горячей воде ребенка. И при всем при этом, я в душе у Зубаревых ни разу не мылась, что автоматически опускало мой негласный рейтинг ниже нулевой отметки. Досадное недоразумение пора было срочно исправлять, так как черт бы с ним с рейтингом, но заявиться в «Рубенс» по уши покрытой уличной пылищей – это есть ни в какие ворота не лезущий моветон.

Анна Семеновна о «недогреве» была явно осведомлена, и к наплыву посетителей успела морально подготовиться, однако, увидев на пороге меня, она до того растерялась, что мигом позабыла формулу универсального отпора для нежелательных гостей.

Если в первый месяц своего появления в общаге, я считалась чем-то вроде местной достопримечательности, в последнее время на меня вообще перестали обращать внимание. К моему постоянному проживанию на кухне у тетки Василисы соседи привыкли, как к неизбежному злу, а, учитывая, что оно в одинаковой степени никому не причиняло ни пользы, ни вреда, большая часть жильцов окончательно потеряла ко мне интерес. С Зубаревыми я сохраняла стойкий нейтралитет, и, по-моему, супруги даже испытывали некоторую симпатию к одной единственной соседке, не помышляющей претендовать на душевую кабину. Поэтому, когда я робко озвучила Анне Семеновне свою просьбу, ее глаза наполнились таким выразительным немым укором, что я всерьез ожидала услышать что-то в стиле «И ты, Брут!».

Воспроизводить бессмертное высказывание Гая Юлия Цезаря мадам Зубарева, конечно, не стала, но ее кислая, будто перебродившее вино, физиономия оказалась красноречивее любых исторических цитат. Тем не менее эффект внезапности себя полностью оправдал, и в свою родную кухню я вернулась с неповторимым ощущением свежести и чистоты, несколько омраченным завистливыми взглядами Нюрки и недавно проснувшейся тетки.

На объединенные ключевой фразой «Где шлялась?» вопросы я отвечала рассеянно и односложно. Мои мысли витали совсем в иной плоскости, и как бы я не старалась сосредоточиться на смысловой нагрузке теткиной брани, удавалось мне это достаточно слабо. В конце концов, тетка устала разговаривать с пустотой и оставила меня в покое, а я молча дождалась, пока высохнут волосы и отправилась тратить свои скудные сбережения в одежный магазин.

Я толком не отдавала себе отчета, зачем я все это делаю. Логики в моих поступках не было абсолютно, и сей прискорбный факт, я как ни странно, великолепно осознавала. Вместо того, чтобы в следующем месяце целиком рассчитаться с теткой Василисой за стоматологию, я потратила деньги на обновление гардероба, причем вещи я купила совершенно непригодные для каких-либо иных целей помимо вечернего похода в «Рубенс». Когда двигающее мной буйное помешательство заставило меня также приобрести себе модельные туфли на каблуке, мне стало по-настоящему страшно. Я однозначно сошла с ума, и самое ужасное, что это пограничное состояние мне безумно нравилось. Я словно вновь вернулась в догероиновые времена – светлые и беззаботные годы под крылышком заботливых родителей, и вдруг поняла, что за такое невероятное удовольствие не грех и заплатить, притом заплатить честно заработанными своим трудом деньгами. К сожалению, моими последними деньгами. Что ж, сходить в «Рубенс» и умереть, причем, умереть либо от голода, либо от по-мужски тяжелой руки тетки Василисы.

Во имя своей хотя бы частичной реабилитации я по возвращении домой разгребла посудные завалы в мойке. На фоне закопченных сковородок радужное настроение у меня довольно быстро поблекло, но возбужденное предвкушение неминуемого чуда никуда не делось. И пусть все вокруг думают, что выход в свет для меня –это прогуляться до «ямы» и обратно. Еще недавно все так и было, но пришла пора менять привычки и рушить стереотипы. Сегодня вечером я иду в элитное заведение встречаться с отпрыском строительного магната, и невзирая на то, что среди тамошней публики я буду выглядеть не более уместно, чем свинячье рыло в калашном ряду, я это, черт возьми, сделаю. Осталось теперь понять, на кой оно мне вообще нужно?

К сожалению, на протяжении всего дня мне было явно не до ретроспективного анализа, и события прошедшей ночи до сих пор представляли собой размытое пятно в моей памяти. А ведь как здорово все начиналось: изобличила бы злостного вредителя и, быть может, Степановна задумалась бы о премировании незаменимого сотрудника. И что получилось в итоге? Маловразумительные рисунки на стекле и последовавший за прикосновением к ним сдвиг по фазе. А еще несовершеннолетний вандал с сомнительными претензиями не только на паранормальные способности, но на умение диагностировать их наличие у мимо проходящих лиц.

Помнится, Потапыч говорил, что рецидив может запросто начаться с таких вот «обострений», когда воспоминания о героине принимают почти осязаемую форму, и любая мелочь может косвенно спровоцировать срыв. Никогда ранее я не чувствовала этого так отчетливо и явно, как сейчас, и никогда ранее я не была столь твердо нацелена на борьбу со своими демонами. Теперь я поняла, зачем я согласилась пойти на встречу с Айком и растратила все свои сбережения, дабы не ударить перед ним мордой в грязь – я втайне надеялась, что он вновь покажет мне тот путь к блаженству, по которому я вчерашней ночью сделала всего несколько шагов, но эти шаги в отличие от мыслей о героине совсем не показались мне спуском в пропасть. Идиотизм ситуации усугублялся еще и тем, что Айк ни сном ни духом не ведал об истинных предпосылках моего нездорового интереса к его причудливым измышлениям и, наверное, искренне верил, что я всего лишь не устояла перед его непреодолимым личным обаянием.

До наступления часа икс я выкурила столько сигарет, что под вечер у меня начала ощутимо кружиться голова, а кухня насквозь пропиталась едким табачным дымом. Не знаю, удалось ли мне ввести в заблуждение тетку Василису, но в течение дня я столько раз повторяла, что собираюсь в гости к благоприобретенной на общественных работах подруге, что в итоге сама начала принимать эту белиберду за чистую правду. Изначально я чуть было не ввернула модное ныне словечко «корпоратив», но потом вовремя сообразила, что применительно к субботним посиделкам всю неделю усиленно орудующих вениками и метлами баб, использовать подобные речевые изыски все же не стоит.

Я честно пыталась подремать пару часиков, и даже разложила для этого свой матрас, но сон целенаправленно обходил меня десятой дорогой, и запланированное на отдых время я провела, тупо глядя в густо побеленный потолок с кое-где осыпавшимися кусками известки. Зато мне повезло сразу по двум позициям: во-первых, мои обновки остались незамеченными как развалившейся перед телевизором теткой, так и ускакавшей в неизвестном направлении Нюркой, а во-вторых, послеобеденная жара сменилась вечерней прохладой, и длинный рукав ни у кого не вызывал ненужных подозрений.

А потом я вдруг сообразила, что пешком тащиться до расположенного в самом центре города «Рубенса», это примерно такая же бредовая идея, как добывать золото из куриного помета, а поездка на такси в свете недавних трат мне, увы, не по карману, и следовательно не мешало бы выяснить, какие маршруты общественного транспорта связывают богом забытую улицу Губарева с даун-тауном. Добираться до места назначения мне пришлось с двумя пересадками, и, спросив время у кондуктора в автобусе, я в панике поняла, что безнадежно опаздываю.

ГЛАВА IX

Последние несколько месяцев я вела настолько благопристойный образ жизни, что мой проштрафившийся ангел-хранитель откровенно пинал балду, однако, сегодня ему представился уникальный случай восстановить свою подмоченную репутацию. Похоже, мой небесный покровитель все же слегка подсуетился, потому что хотя я и появилась у дверей «Рубенса» почти на полчаса позже назначенного времени, у Айка оказалось достаточно мотивации, чтобы найти в себе терпения меня дождаться.

Склонная обычно к чрезмерным преувеличениям Нюрка на этот раз меня не обманула. Облюбованное золотой перовской молодежью кафе располагалось в историческом центре города среди поверхностно отреставрированных памятников архитектуры позапрошлого века, и своим урбанистическим минимализмом резко контрастировало с украшенными лепными карнизами зданиями. Я могла только предполагать, в какую сумму владельцу заведения обошелся земельный участок, и какое мощное лобби в местной администрации ему потребовалось для получения разрешения на коммерческую застройку.

В интерьере «Рубенса» в первую очередь бросалось в глаза обилие свободного пространства между столиками и сразу привлекали взгляд вмонтированные в пол и стены светильники в форме сложных геометрических фигур. В сочетании с преобладанием серебристой гаммы цветового оформления и огромными витражными окнами внутренняя обстановка кафе создавала какое-то совершенно космическое впечатление, и я невольно почувствовала себя астронавтом, приземлившимся на неизвестную планету с разведывательной миссией и отчаянно пытающимся мимикрировать под местных гуманоидов.

Я нерешительно застыла у входа и осторожно осмотрелась по сторонам. Субботним вечером кафе было заполнено под завязку, и в воздухе витал шумный гвалт оживленно беседующих посетителей, средний возраст которых по моей беглой оценке вряд ли превышал восемнадцать. К счастью, рассредоточившиеся по просторному залу парочки были слишком поглощены друг-другом, чтобы задаваться вопросом, каким попутным ветром на этот праздник юности занесло такую кошелку, как я. C явным облегчением осознав, что на меня никто не бросает недоумевающих взглядов, я немного отмерла, сделала глубокий вдох, и с гордо поднятой головой направилась в самый дальний угол помещения.

Айк неизбежно выглядел примечательно узнаваемым при любом скоплении народа. Парень одиноко сидел за столиком перед раскрытым ноутбуком и одной рукой сосредоточенно водил по сенсорной панели, а другой ожесточенно выбивал на столешнице звучащий у него в наушниках сложный ритм. Банданы на его голове сегодня не наблюдалось, зато коротко подстриженные практически под ежик волосы неожиданно оказались обесцвеченными до пшенично-медового оттенка.

Я так и не поняла, что заставило Айка отвлечься от увлекательного путешествия по виртуальным мирам в музыкальном сопровождении любимых исполнителей, но не успела я преодолеть и половину расстояния, отделяющего меня от оккупированного парнем столика, как он внезапно подпрыгнул на стуле, резко сбросил наушники и на всех парах рванул мне навстречу. Столь высокую степень вызванной моим появлением радости после выхода из наркологии мне еще никто не демонстрировал, и от бурного эмоционального порыва Айка я вполне предсказуемо растерялась. Стоять посреди зала в позе соляного столба и глупо улыбаться я бы, наверное, могла до бесконечности, если бы счастливый, будто обладатель выигрышного лотерейного билета, парень не набрался то ли смелости, то ли наглости прилюдно схватить меня за руку и настойчиво потащить за собой.

–Мазафака, Римма, вы пришли! – я так и не поняла, что обозначал сопровождающий восклицание Айка яростный жест: возможно, это было обыкновенное приглашение присаживаться, а может быть, парень пытался таким образом выразить свое нелицеприятное отношение к опозданиям на заранее обговоренные встречи, – я уже думал, сегодня строго не мой день! С утра все наперекосяк пошло…

По элементарным канонам вежливости, мне бы стоило по крайней мере извиниться, но от горького понимания того прискорбного факта, что в «Рубенсе» не курят, а если и курят, то исключительно в специально отведенных местах, я временно лишилась дара речи и в расстроенных чувствах опустилась на мягкий стул с блестящей металлической спинкой. Количество устремленных на меня любопытных взглядов росло в геометрической прогрессии, и к общей растерянности присовокупилось еще и напряженное оцепенение, незримыми цепями сковавшее меня по рукам и ногам. Помимо любопытства в глазах собравшихся в кафе отпрысков перовского истэблишмента открытым текстом читалось близко граничащее с легким шоком изумление, постепенно переходящее в разочарование. На роль таинственной пассии «Маленького принца» я, однозначно, не тянула уже только в силу своего возраста, и следовательно, представляла весьма сомнительный интерес в качестве предмета для сплетен.

Тем не менее, определенный общественный резонанс оказанный мне Айком восторженным прием в «Рубенсе», несомненно, вызвал. Ладно, черт с ним, пусть за неимением более достойного повода, эти девочки и мальчики обсуждают отсутствие у меня брендовых шмоток. Сомневаюсь, что сюда так уж и часто забредают подобные мне экземпляры…

–Сначала тестирование с утра проспал, потом в качалке сухожилие потянул, на брейке «хэдспин» вертел – упал на ровном месте, а на стритболе Денжер мне мячом по башке случайно зарядил, до сих пор в ушах звенит, -интуитивно почувствовавший необходимость проявить в разговоре инициативу Айк вместо классических вводных слов о текущем состоянии погодных условий сходу выдал мне полный список постигших его неприятностей, и сам же от этого смутился, -думаю, если еще и вы не придете, то вообще финиш!

–Знаешь, я в городе еще не слишком хорошо ориентируюсь, – с претензиями на попытку оправдать свое опоздание сообщила я, -пока нашла этот твой «Рубенс»… Кстати, что это за название такое? Неужели хозяин тонкий ценитель живописи?

–Да какой там ценитель! – на щеках Айка появились улыбчивые ямочки, – он, по-моему, и знать не знает, кто такой Рубенс. Просто кафешку держит армянин по имени Рубен, вот ему какой-то продвинутый умник и подсказал вывеску сделать через апостроф на американский манер. Ну, типа знаете, как «John’s» там, например, а у него получился «Ruben’s», – парень на секунду замолчал и запоздало уточнил, – так вы не из Перовска?

–Из столицы, – странности в написании фамилии великого художника, сразу бросившиеся мне в глаза при виде украшающей фасад вывески, получили рациональное объяснение, но в моей биографии имелись скользкие, как отполированный паркет, моменты, относительно которых я абсолютно не имела желания распространяться, и поэтому обоснованный, в принципе, интерес Айка был удовлетворен подразумевающим немедленное прекращение дальнейших расспросов тоном. Парень оказался невероятно чуток в восприятии моих недвусмысленных эмоциональных посылов и тут же сменил тему, причем без какого-либо логического перехода.

–Держите меню и заказывайте все, что захочется! – Айк протянул мне толстую кожаную папку с вытисненным на обложке рисунком, – я и так перед вами виноват, вчера, когда схема активировалась, у меня совсем тормоза отказали. Еще подстава эта с гаерами, до сих пор стыдно…Римма, возьмите кофе, здесь кофе зачетный, мне капучино нравится, но латте тоже ничего так…Юлька правда глассе всегда заказывает, с мороженым…

Меню я не стала листать даже по диагонали. Нельзя сказать, чтобы представленное в нем разнообразие блюд и напитков вызывало во мне первобытный ужас: в отличие от Нюрки и ее легкодоступной подружки мне в жизни доводилось посещать заведения гораздо более высокого уровня, и невзирая, на четырехлетнее прозябание на дне героиновой бездны, я наперечет помнила все злачные места столицы. Просто сюда я пришла вовсе не ради кофе, так стоит ли терять время на заведомо не имеющий ровным счетом никакого значения выбор?

–Бери то же самое, что и себе, – уверенно заявила я, откладывая папку на край стола,– мне без разницы.

–Мазафака, все бы так делали, а то Юлька по полдня выбирает,– искренне рассмеялся Айк. Без банданы и с этой своей прической он казался еще моложе, и я тщетно старалась заставить себя не думать, какое впечатление мы с ним производим со стороны. Я, конечно, сделала все возможное и невозможное, чтобы мой «вечерний туалет» ничем не напоминал повседневную одежду, отличающуюся от робы разве что лишь степенью чистоты, но куда девать, в частности, бездарно уложенные волосы и запечатлевшиеся на моем лице следы бурно проведенной молодости?

–Нам два капучино и миндальные пирожные, -для того, привлечь внимание официантки, Айк призывно взмахнул рукой и болезненно поморщился, схватившись за запястье. Загадочную татуировку на этот раз полностью скрывал напульсник с логотипом известной спортивной фирмы, – похоже, правильно мне отец говорит- ты свою распальцовку только тогда прекратишь, когда я тебе обе руки повыворачиваю.

Я всегда испытывала бессознательную настороженность по отношению к людям, которые слишком часто улыбаются и условно подразделяла их на две категории: блаженные дурачки и мелкие пакостники. Улыбки у типичных представителей данных подвидов были тоже разные: первые беспричинно лыбились по любому поводу с выражением хронического идиотизма на лице, а вторые слащаво растягивали губы с очередной гадостью на уме. По моим внутренним ощущениям я не имела оснований причислить сидящего напротив меня парня ни к одной из вышеуказанных групп, а его улыбка была настолько настоящей и открытой, что мне с трудом верилось даже в опосредованную принадлежность Айка к напрочь порочной касте власть предержащих. Маленький принц! Не в бровь, как говорится, а в глаз!

–Давай показывай, что там у тебя! – я постучала костяшками пальцев по крышке ноутбука, – хватит лирики!

Последнюю фразу я адресовала главным образом самой себе, потому как вдруг почувствовала себя неожиданно легко и комфортно, и это явно было не к добру. К хорошему быстро привыкаешь, а в понедельник мне снова подметать улицы и красить заборы, а также думать, как дожить до зарплаты с отрицательным балансом денежным средств. В моем положении нельзя расслабляться – ведь именно интенсивная трудотерапия способна сделать человека, не скажу наверняка, что из обезьяны, но из наркомана точно.

–А, ну да, – Айк встрепенулся, развернул ноутбук экраном ко мне, навскидку прикинул угол обзора, и, оставшись крайне недовольным открывшейся панорамой, передвинул свой стул почти впритык к моему, – я думал, вы скажете, вот пристал, даже кофе выпить спокойно не дает, хотел подождать для приличия…

–Красиво ухаживать за своей Юлькой будешь!– насмешливо фыркнула я, -а мне ты обещал рассказать, на хрена ты остановки разрисовываешь.

От белоснежной футболки Айка, широкой, как минимум на пару размеров больше, исходил едва различимый запах дорогого парфюма, и этот тонкий, приятный аромат вдруг всколыхнул во мне далекие воспоминания о моей безвременно ушедшей юности. Так пахло от сокурсников в университете, от моих многочисленных друзей, от коллег отца по работе и даже поначалу от Стаса. Потом я надолго перестала чувствовать, что-либо кроме иссушающей мозг потребности в героине, а в моей новой реальности мужчины если и пользовались одеколоном, то лишь той его разновидностью, от которой капитально шибало в нос и которую я про себя именовала «слесарно-механической».

Усилием воли я заставила себя не залипать и переключиться на подозрительно знакомое изображение, возникшее на экране по мановению травмированной конечности Айка. Опять двадцать пять, это я и так видела, и Нина Степановна, уже, наверное, тоже.

–Мы когда с вами расстались, я поехал назад и сфотографировал картинку, – пояснил парень в ответ на мой немой вопрос, – потому и домой под утро вернулся. Хорошо, отец в отъезде, а мамка так и не заметила, что я дома не ночевал.

–Доиграешься ты со своими ночными отлучками, что отец тебе не только руки повыворачивает, но и ноги заодно поотрывает, -я пристально вглядывалась в испещряющую пыльное стекло остановочного павильона причудливую вязь с контуром моей ладони в центре, и снова ощущала странное покалывание в кончиках пальцев, предшествующее тому самому приходу,-зачем фотографировать-то было? Ты же говорил, что твой состав уже ничем не сведешь?

–А если бы стекло поменяли, мазафака? –резонно возразил Айк, -я ведь после активации схемы вообще ошалел, только что имя свое не забыл, а так совсем мозги отшибло. Ума даже не хватило спросить, где вы работаете, фамилию вашу… Вдруг бы вы сегодня в «Рубенс» не пришли, где бы я вас искал? Помните, как в сказке про Золушку, принц всем ее туфельку давал померить? А я бы, наверное, с отпечатком вашей руки повсюду таскался, -парень опустил взгляд на мои инстинктивно сцепленные в замок пальцы и смущенно улыбнулся, – нашел бы все-таки, скорей всего, первый раз у девушки такую маленькую ручку встречаю.