Наталья Антарес
На орбите судьбы
ЧАСТЬ 1
ГЛАВА I
Говорят, что бывших наркоманов не бывает, и героин умеет ждать. Те четыре месяца, на протяжении которых я упорно пыталась опровергнуть эту многократно подтвержденную опытным путем гипотезу, по сравнению с проведенными в наркотическом угаре четырьмя годами, казались такими же ничтожными песчинками, как и отдельный человек в масштабе Солнечной системы, но для меня каждый прожитый без героина день отныне значил гораздо больше, чем все предыдущие двадцать пять лет моей покатившейся под откос жизни.
Способность думать о чем-то помимо дозы вернулась ко мне примерно на второй месяц принудительного лечения в наркологическом стационаре, и нельзя сказать, что внезапно вспыхнувшие в моем воспаленном мозгу мысли вызвали у меня острый прилив положительных эмоций. Скорее, наоборот: воспоминания причиняли тягучую, мучительную боль, изматывающую мой разум не хуже жесточайшей ломки, но если абстинентный синдром, по крайней мере, худо-бедно снимался медикаментозным способом, то избавиться от реанимированного прекращением приема наркотика чувства собственной никчемности мне не помогали даже интенсивные сеансы групповой психотерапии. Я не знала, чем нейтрализовать разъедающую меня изнутри кислоту какого-то вселенского отчаяния, а на борьбу с еще одним монстром у меня элементарно не осталось сил, целиком и полностью истраченных в неравной схватке с героином, а потому единственное избавление от депрессии виделось мне в добровольном уходе из жизни.
Как ни странно, суицидальное настроение оказалось в итоге всего лишь еще одним непросто давшимся мне шагом на пути к освобождению от тиранической власти поработившего мои душу и тело наркотика. Перелом наступил в тот момент, когда я начала воспринимать решетки на окнах своей палаты не в качестве непременного атрибута тюремного заточения в тесной клетке, а как вынужденную меру защиты медленно выздоравливающих больных от коварных соблазнов окружающего мира. Болезненное возбуждение первого месяца и апатичное безразличие второго сменилось тревожным ожиданием предстоящей выписки. Сколько бы я не напрягала воображение, представить свое место в негостеприимной реальности за пределами наркологии, мне удавалось немногим лучше, чем бегемоту выиграть международный турнир по конькобежному спорту. Все мои дела, заботы и проблемы давным давно вертелись исключительно вокруг героина, и теперь, после успешно пройденного курса лечения, у меня не хватало фантазии придумать себе более рациональное занятие, чем бесконечный поиск денег на очередную дозу.
Когда я задала этот сакральный вопрос штатному психологу, последовавший ответ поразил меня своей невероятной очевидностью и простотой. Четыре года непрерывного героинового стажа, повлекшие бесславную гибель немалого числа мозговых клеток, не позволили мне полноценно осознать значение термина «ретроспективный анализ», но тот факт, что я все же вникла в общий смысл данного мне совета, однозначно, свидетельствовал о частичной обратимости процесса моей умственной деградации. Я лежала в постели с открытыми глазами и молча созерцала темноту, а на потолке мелькали причудливые тени моего далекого прошлого, в светлое благополучие которого я однажды решительно воткнула иглу заполненного мутным раствором шприца.
Косвенно в моем падении на дно было виновно чрезвычайно щедрое государство. Смешное словосочетание, не правда ли? После трагической гибели обоих родителей в авиакатастрофе правительство выплатило мне такую бешеную по тем временам сумму компенсации, что я, и без того пребывающая в состоянии жуткого шока, абсолютно растерялась. Потерпевший крушение при посадке в столичном аэропорту лайнер совершал чартерный рейс из Турции, куда мои недавно торжественно отметившие серебряную свадьбу родители отправились на второй медовый месяц. В тот роковой день с грохотом рухнули не только пылающие обломки загоревшегося еще в воздухе самолета – синим пламенем полыхал весь привычный и обустроенный мир юной студентки экономического вуза.
В одно мгновение я стала круглой сиротой, и со стороны вполне могло создаться впечатление, что дорога в наркотический ад пролегала по долине одиночества и пустыне скорби. Если бы все было именно так, возможно, мое нынешнее самобичевание не приобрело бы характер пыточного истязания, а жалость к самой себе заметно притупила бы гложущее меня чувство вины, но все вышло совсем по-другому, и любые попытки оправдать себя неизбежно вдребезги разбивались об истинные предпосылки моего обращения к героину.
Трехкомнатная квартира в центре столицы, перешедшая в мое единоличное владение по праву наследования, огромные деньги на банковском счете, красота, молодость и…граничащая с глупостью психологическая незрелость. От вызванного тяжелейшей потерей стресса я оправилась достаточно легко, и сейчас я прекрасно понимала, почему мой траур закончился настолько быстро. Я до конца не осознавала весь ужас постигшей мою семью трагедии, я вела себя с показным мужеством, демонстративно скрывала слезы и постепенно до такой степени сжилась с этой защитной маской, что настоящая боль незримо засела где-то глубоко под сердцем вдали от посторонних глаз. Как и любой запретный плод, самостоятельная жизнь обладала для меня безумной привлекательностью, а приобретенный пусть и при драматических обстоятельствах статус богатой наследницы и завидной невесты лишь способствовал праздному времяпровождению.
До первого укола у меня в голове еще имелись скудные остатки здравомыслия, и, вдоволь насладившись всеми прелестями бесконтрольной свободы, я всерьез задумывалась об инвестировании денег в какой-нибудь бизнес-проект. Но, похоже, ангел-хранитель достался мне при распределении неуклюжий, как хромой медведь, потому что, как только он пытался сделать для меня что-нибудь хорошее, его старания моментально оборачивались прямо противоположным результатом. Так получилось с этой проклятой государственной компенсацией и так получилось со Стасом.
Мы познакомились в университете, вместе тусили по клубам, и, в конце концов, съехались и начали жить подобием гражданского брака. Стоит отметить, что наша неземная любовь цвела на территории моей просторной недвижимости, так как стесненные жилищные условия моего избранника, делившего с мамой-учительницей школьную однушку, были мало приспособлены даже для псевдосемейной жизни. Я откровенно скучала в трехкомнатных хоромах улучшенной планировки, и охотно разрешила Стасу переехать ко мне. Естественно, серьезные отношения предполагали высокий уровень взаимного доверия, и первым, с кем я завела разговор о своих инвестиционных намерениях, стала моя новоиспеченная сильная половина.
Стас «учился» на заочном (для более точного отражения смысла вышесказанного, слово «учился» я намеренно беру в кавычки), но его основное занятие заключалось в каких-то непонятных движениях со столь же непонятными парнями, гордо именовавшимися «пацанами». Официально Стас нигде не работал, хотя наличные у него водились регулярно, и расставался он с ними с безалаберной легкостью. В ответ на мои периодические расспросы относительно приблизительного направления его околотрудовой деятельности, я получала односложное бурчание себе под нос, содержащее в себе не больший объем тематической информации, чем раздраженное чириканье дерущихся воробьев, и мало-помалу вообще перестала лезть в дела своего возлюбленного. Как выяснилось впоследствии, страусиная политика в сложившейся ситуации была весьма неуместна.
Видимо, мой некультяпистый ангел после прокола с компенсацией покрыл себя таким несмываемым позором, что во избежание перспективы быть низвергнутым с небес, предпочел спешно ретироваться от греха подальше, безжалостно пожертвовав спасением вверенной его попечению человеческом души во имя собственных шкурных интересов. Не исключено, что неожиданно освободившейся вакансией вероломно воспользовался хвостатый и рогатый конкурент хранителя, иначе с чего бы мое погружение в первозданный хаос происходило в такой веселой и располагающей обстановке?
Предложение Стаса казалось донельзя заманчивым. Замутить совместный бизнес с «пацанами» и получать от него солидные дивиденды, раз и навсегда забить на работу, жить в свое удовольствие – радужные посулы, звучащие из уст моего гражданского супруга окончательно затуманили мой взбудораженный рассудок. Нуждающееся в дополнительном финансировании предприятие вроде бы было связано с перегонкой из-за рубежа подержанных автомобилей. Я честно попыталась вникнуть в подробности, но в процессе застольного обсуждения грядущей сделки, мы со Стасом так напились, что наутро мои мысли занимала только лишь борьба с похмельем.
Думаю, основным мотивирующим фактором в моем решении вложить деньги в автомобильный бизнес все-таки стала потенциальная возможность на полную катушку прожигать жизнь без угрозы внезапного исчерпания фондов. Был составлен нотариально заверенный документ, поставлены печати и подписи, и я официально стала совладелицей какой-то мелкой фирмочки с непроизносимой аббревиатурой в качестве названия. Историческую сделку мы отмечали в дорогом кабаке, досидели до закрытия и в целях продолжения банкета поехали ко мне всей многочисленной компанией. В ту ночь (или это было уже почти утром) кто-то из моих партнеров по бизнесу предложил разнообразить ощущения.
К черту ретроспективный анализ, я не хочу это вспоминать! Стоит вспомнить ни с чем не сравнимые ощущения на приходе и разливающееся по всему телу тепло, плавно переходящее в восхитительную тягу с этим невероятным чувством умиротворения и покоя, как мои вены начинают автоматически вздуваться, а сердце колотиться в сладостном предвкушении. Память нельзя стереть: те незабываемые мгновения, которые дарит героин в самом начале пути в преисподнюю остаются в душе навечно, и именно эти красочные и яркие воспоминания лишают человека сил отказать себе в следующей инъекции.
Несколько месяцев спустя все еще было относительно нормально, и мне даже не приходило на ум считать себя наркоманкой. Да, я конкретно подзабросила учебу, да, мой привычный круг общения казался мне серым и примитивным, да мои интересы сузились столь же резко, как и зрачки, ну и что с того? Все это время Стас был рядом, он не только кололся наравне со мной, но и стал для меня связующим звеном между мной и барыгой. Меня не волновало, где он доставал героин и чьи деньги он на него тратил, для успешной бизнесвуман, каковую я не переставала из себя строить, подобные детали и мелочи просто не имели значения.
Через полгода регулярного употребления мы уже оба были в системе. Я стремительно теряла вес, и именно в тот период в моей внешности появился «героиновый шик». Бледная истончившаяся кожа, впалые скулы, темные круги под глазами и длинные прямые волосы, доходящие до лопаток делали меня похожей на модель из скандальной фотосессии, и на первых порах, этот образ придавал мне какую-то завораживающую притягательность. У нас со Стасом появилось множество друзей –наркоманов, красивых, богатых, интеллектуальных, еще не дошедших до края, но уже стоящих с одной ногой занесенной над зияющей бездной, и на этой короткой стадии, когда инстинкты и чувства еще не полностью вытеснены героиновым кайфом, я пользовалась сумасшедшей популярностью. Сексуальная распущенность казалась мне всего лишь тщеславным способом удовлетворить женское самолюбие, а на самом деле я банально ходила по рукам. Впрочем, так поступала далеко не я одна, а когда норма принимается сообществом, как должное, она неизбежно становится догмой. Учитывая, что вскорости обществом для меня стали преимущественно наркоманы, я не слишком беспокоилась о своем моральном облике и кардинальная подмена ценностей волновала меня примерно в той же степени, что и малиновый звон инвалида по слуху.
Серьезно я испугалась только, когда у меня стали одна за другой пропадать вены. Колоть в локтевой сгиб уже не удавалось, и приходилось раз за разом искать новые места для инъекций. Хотя я всегда колола очень аккуратно и с минимальным количеством «задувов», героин в смеси с димедролом за считаные месяцы сжег мне все основные вены. Помню, как в панике полезла в интернет за советами, накупила кучу всяких оказавшихся бесполезными мазей, а в конечном итоге, после того, как мои руки, несмотря на все ухищрения, превратились в сплошные дороги, при помощи одного опытного торчка все-таки открыла паховую вену. На приходе страх прошел, и в последующие разы я не только кололась самостоятельно, но и так искусно ставила менее «продвинутых» товарищей, что ко мне порой выстраивалась целая очередь из страждущих.
Настоящие проблемы начались позже. Однажды Стас не вернулся домой, и плевать бы мне было, в сущности, на Стаса (наши отношения сошли на нет вместе с подавленным героином либидо, и я давно воспринимала когда-то страстно любимого человека лишь как поставщика наркотика), но без дозы я опасалась не пережить эту ночь. Я прозвонила всю телефонную книгу в своем мобильнике, а когда сердобольные наркоманы дали мне наводку на «яму», вдруг поняла, что у меня нет денег.
История закончилась печально, но подвох состоял в том, что она вовсе не закончилась. И опять же черт бы с ними, с этими бумагами, которые я подписала наутро, кое-как перекумарившись «колесами», и не нужна мне была эта фирма, долю в которой у меня забрали те самые «правильные пацаны», и избитого до крови Стаса я больше не хотела знать и видеть, но на какие шиши мне теперь предлагалось покупать героин? Тогда я искренне раскаивалась в том, что проявила мягкосердечие и вняла мольбам мамы Стаса, чуть ли не на коленях просившей меня спасти ее пропащего сына и выполнить все требования «бизнес-партнеров». Наверное, это был последний всплеск человеческих эмоций, вскоре окончательно атрофировавшихся под воздействием героина.
С исчезновением нашего единственного источника дохода, кошмар вокруг нас стал практически осязаем, но в этом, по-моему, и заключалась главная подлость героина: чем прочнее наркоман подсаживается на иглу, тем меньше внимания он уделяет окружающим его вещам и людям. Моя квартира превратилась в притон, причем, сегодняшний контингент разительно отличался от недавней компании «мажоров». Все были какие-то грязные, неопрятные, с сожженными венами и язвами в местах уколов, прежних разговоров о несовершенстве бытия и убожестве мироздания среди них больше не звучало: приполз, вмазался, залип, вот и все общение.
Мы со Стасом последовательно продали все, что только можно было продать, но дозы росли, а более или менее ценное имущество таяло на глазах. Ко мне постоянно наведывались не то сотрудники коммунальных служб, не то судебные исполнители, требовали оплатить долги по квартплате и угрожали выселением. Обоснованно испугавшись, что мы можем остаться без жилья и от некуда деваться въедем в ее однушку, мама Стаса погасила часть задолженности, ей я тоже подписала какую-то бумагу (на тот момент я находилась в настолько невменяемом состоянии, что содержание этого непонятного документа запечатлелось у меня в памяти лишь бессмысленным набором убористых печатных букв), и набеги коммунальщиков временно прекратились. Однако, свято место пусто не бывает, и взамен к нам нагрянули наркополицейские.
К концу четвертого года употребления мы из-за нереальной дороговизны даже самого разбодяженного героина перешли на дезоморфин, и перед глазами блюстителей порядка предстала жуткое сборище «крокодиловых» наркоманов, в антисанитарных условиях передающих по кругу один единственный шприц. Я только что укололась и соображала довольно четко. Визит полиции у меня особого изумления не вызвал, а вот столь своевременное отсутствие Стаса почему-то очень удивило
Статью, по которой меня судили, меняли несколько раз. Содержание притона переквалифицировали в хранение с целью сбыта, а затем и просто в хранение. Три года условно и принудительное лечение – это был необъяснимо гуманный приговор, но, жаль, в тот момент я придерживалась совсем иных понятий о гуманизме и когда судья честно предложила мне реализовать свое право на последнее слово, я открытым текстом попросила дать мне уколоться.
ГЛАВА II
За время нахождения в стационаре ко мне не пришел ни один посетитель. Родственников у меня в столице не было, а друзья –наркоманы (абсурдное выражение по сути своей, дружба и наркомания – понятия изначально такие же несовместимые и взаимоисключающие, как лед и пламя) обходили данное заведение десятой дорогой. Возможно, среди решивших «омолодиться» платников и присутствовали знакомые мне лица, но за три месяца наши пути ни разу не пересеклись, так как, пройдя краткий курс очищения крови, окрыленные наркоманы в темпе делали отсюда ноги и на всех парах неслись к барыге.
Нельзя сказать, чтобы мне было обидно за свою ненужность, хотя, иногда у меня в сердце что-то и ёкало при виде нагруженных пакетами с продуктами домочадцев, тщетно пытающихся докричаться до своих непутевых родичей с улицы. Принимая во внимание, что наше отделение располагалось на втором этаже, послания доносились до адресата в основном в форме нечленораздельных выкриков, однако эмоциональная окраска последних не позволяла усомниться в искреннем беспокойстве за состояние оступившихся детей и супругов. Изолированные от семей пациенты с чистой совестью жрали домашние разносолы и коллективно обсуждали свое недалекое будущее, причем, процентов шестьдесят было озабочено не поиском работы, восстановлением разрушенных отношений и репетицией слезного покаяния перед обворованными родителями и зараженными гепатитом женами, а преимущественно муссировало извечный вопрос из серии « как ширнуться и не спалиться».
После участия в этих беседах мне снова начинали сниться «героиновые сны» – цветные и объемные, будто стереофильмы, они червем сомнения вгрызались в мой мозг и заставляли оживать тщетно подавляемые воспоминания. Наркоман может легко забыть свою первую любовь, но своей первый кайф он не забывает никогда, и, «отмотав» примерно половину срока, я неожиданно осознала, что лечение заключается именно в борьбе с отголосками прошлого, пустившими метастазы по всему организму и настойчиво требующими повторения уже однажды испытанных ощущений. Я научилась сражаться с этими могущественными призраками их же собственным оружием – я сама пробуждала воспоминания, но намеренно освежала в памяти самые страшные мгновения своего сосуществования с героином. Нет, я не перестала видеть сны, но из вызывающих почти физическое влечение наваждений они превратились в обыкновенные ночные кошмары.
Абстрагироваться от будоражащих душу разговорах о наркотике оказалось не так-то просто, но я это сделала. Маленькая, но очень значимая победа меня невероятно окрылила, и на подъеме мне захотелось окончательно разорвать связывающие меня с героиновым безумием нити. Наверное, поэтому я и позвонила Стасу, сначала к себе домой, а потом, когда никто не взял трубку, набрала номер мамы-учительницы.
– Стас умер, – отчужденно сообщила мама, и я вдруг явственно представила ее согбенную от горя фигурку и то навсегда застывшее на ее морщинистом лице выражение непередаваемой боли, с которым она произнесла эти страшные слова.
– Передоз? – таким же безжизненным тоном уточнила я, прислушиваясь к своим внутренним ощущением и с ужасом диагностируя у себя прилив кощунственной радости.
– Заражение крови после газовой гангрены, – коротко бросила мама- учительница и отсоединилась, а я осталась наедине с охватившим меня чувством облегчения.
Это была высшая стадия эгоизма, гиперболизированная и раздутая до размеров дирижабля, запредельная жестокость, помноженная на уродливую деформацию способности к сопереживанию и состраданию, но я осмысленно шагнула за грань, и меня это не испугало, лишь чуточку покоробило, а потом и вовсе резко отпустило. Нет Стаса, нет героина, нет прошлого – примитивная логическая цепочка. Я боялась, что не смогу начать новую жизнь, если мне придется вновь столкнуться со Стасом, я боялась, что не сумею отказать именно ему, когда в его руке обязательно появится шприц.
Наркоманские семьи – это квинтэссенция самораспада. Соскочить с иглы реально только вдвоем, завязать поодиночке столь же невозможно, как и выдувать мыльные пузыри в открытом космосе. По моим наблюдениям, ангел-хранитель не зря являлся небесным созданием мужского пола – парни спрыгивали с героина гораздо чаще и успешней. Не знаю, уж какими мотивами руководствовались жены и подруги законченных наркоманов и объяснялось ли их абсолютное самоотречение высокими чувствами или бабьей глупостью, но эти самоотверженные женщины безоговорочно швыряли на алтарь свои искалеченные жизни, нередко взамен получая черную неблагодарность и целый букет разноплановых болячек. На мой взгляд, конкретно подфартило тем наркоманам, которые до полной потери человеческого облика успели подцепить нормальную девчонку, до сих пор помнящую, каким ее муж был до героина и изо всех сил старающуюся вернуть эту порой, к сожалению, безвозвратно потерянную для общества личность. Кому-то это удавалось, а кто-то сам скатывался в пучину созависимости.
Я не хотела и не могла быть для Стаса в равной степени как «нормальной девчонкой», так и «боевой подругой». Я до сих пор ощущала себя некомфортно при одном лишь упоминании о героине, и сама остро нуждалась в адекватном окружении, так что известие о смерти моего бывшего сожителя неожиданно дало мне надежду на безгероиновое будущее. Истинный наркоманский эгоцентризм, он в крови, он в каждой клеточке, он неизлечим и неистребим, но то, что я так охотно констатировала у себя его наличие, уже показалось мне хорошим признаком.
В память о Стасе я позволила себе на секунду приоткрыть завесу прошлого, однако, нахлынувшие воспоминания, внезапно оказались эффективнее любой антинаркотической блокады. Я вдруг почему-то вспомнила именно тот момент, когда мы со Стасом жестоко подрались из-за дозы дезоморфина, и он с размаху приложил меня головой о дверной косяк, а сам наглухо заперся в ванной, казнил себя там с полчаса, а после того, как не сумел попасть ни в одну вену, вынужден был просить меня поставить его в шею. Его левая рука уже тогда выглядела сплошной заживо гниющей плотью, газовая гангрена – вполне закономерный исход… Черт, это было слишком даже для проклятого ретроспективного анализа.
Пару дней я была погружена глубоко в себя и с трудом заставляла себя реагировать на внешние раздражители, а потом понемногу ожила и уже больше не выпадала из реальности. Походил к концу третий месяц лечения, пора было подумать и о себе.
Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что никогда не стану прежней, и четыре года дружбы с опиатами не прошли для меня бесследно, но, вероятно, мой вечно халтурящий ангел все-таки напоследок подсуетился, и по сравнению с некоторыми товарищами по несчастью я находилась не в таком уж и плохом положении. Во-первых, мне удалось благополучно избежать заражения СПИДом и прочими типично наркоманскими болезнями, несмотря на то, что я была грешна в использовании чужого шприца, а во-вторых, у меня осталась трехкомнатная квартира в центре столицы, продав которую, я надеялась не только приобрести скромненькую жилплощадь где-нибудь в микрорайоне, но и на оставшиеся деньги безбедно перекантоваться до завершения процесса социальной реабилитации.
Для того, чтобы не выделяться на общем фоне, как пингвин в стае розовых фламинго, мне пришлось еще и заново учиться говорить. Звучит смешно, но так оно и было. Общение с лечащим врачом Михайловым по прозвищу Потапыч, моментально выявило, что за исключение всяких «чеков», «баянов» и прочих лексических единиц, обозначающих сопутствующие наркопотреблению понятия, мой словарный запас был так же скуден и убог, как продовольственные запасы во время массового голодомора. Я была бесконечно признательна всем тем, кто разглядел в деградирующей наркоманке когда-то умную, начитанную девочку, окончившую школу без единой тройки в аттестате и с блестящими результатами вступительных экзаменов пополнившую студенческий контингент ведущего столичного университета. Потапыч таскал мне книги из дома и по прочтении заставлял меня пересказывать ему содержание, он обсуждал со мной новости экономики, политики и культуры, он решал со мной кроссворды и логические задачки и радовался каждому моему достижения больше меня самой. Уже почти перед выпиской я, наконец, смогла по достоинству оценить, насколько гуманным был вынесенный мне судебный приговор: принудительное лечение, яростно отвергаемое мной на этапе поступления в стационар, дало мне второй шанс, и с моей стороны было бы высшим идиотизмом его упустить.
Я вышла за ворота наркологии ранней весной и бодро пошлепала домой по черному изъезженному снегу. Пронзительно яркий свет с непривычки бил в глаза, и я подолгу стояла в неподвижности, пытаясь приспособиться к бешеному ритму миллионного города. По пути к автобусной остановке мне несколько раз отчаянно сигналили спешащие водители. Я пребывала в таком смятении, что элементарно забывала следить за переключением сигналов светофора, но к счастью, все обошлось без происшествий, и в центр я доехала достаточно быстро, правда до того засмотрелась из окна на мир, в котором мне отныне предстояло жить полноценной жизнью, что чуть было не пропустила свою остановку.
Возвращаться в тот двор, где большинство соседей знает тебя, как вконец опустившуюся наркоманку по кличке Дива, организовавшую настоящий притон в своей квартире, и доказывать всем, что на самом деле ты добропорядочная гражданка Римма Дивина, раз и навсегда покончившая с маргинальным образом жизни, я была откровенно не готова, и потому прошмыгнула в подъезд тихой сапой, не обращая внимания на заинтересованные взгляды насторожившихся кумушек. Поднялась на третий этаж, запоздало удивилась, что входная дверь распахнута настежь, а изнури доносится странный дробный перестук, и на автопилоте шагнула в прихожую.
В моей «трешке» полным ходом шел ремонт, да не простой, а, возможно, и золотой, если судить по стоимости затраченных на обустройство быта стройматериалов, даже по самым приблизительным оценкам составляющей весьма значительную сумму. Деловито сновали туда-сюда измазанные в растворе рабочие, две женщины в одинаковых косынках монотонно сдирали со стен обои, а с голого бетонного пола до потолка вздымался серый слой пыли. Коридор щедро устилали старые газеты, и именно их характерное шуршание заставило одного из строителей обратить на меня внимание.
В течение десяти минут мне стало известно, что квартиры у меня больше нет. Жилплощадь уже ровно месяц как принадлежала некоему Сергею Семеновичу, купившему ее у «какой-то бабки, у которой сын от наркоты загнулся». О дальнейшей судьбе сей «бабки» удалось лишь выяснить, что по последним сведениям в столице она больше не проживает
Я стояла у своего бывшего подъезда, задумчиво курила горькую дешевую сигарету без фильтра, и в голове у меня неизвестно почему вертелась одна единственная и притом крайне неуместная мысль о том, что никакая Евгения Борисовна не бабка, просто мама Стаса уже давно выглядит намного старше своих лет, и на то у нее есть свои причины.
Сигарета кончилась, я машинально раздавила бычок на асфальте и практически побежала прочь. Меня не должны были здесь увидеть, а тем более узнать. Дорога в этот двор оказалась закрыта для меня навсегда, и мне оставалось лишь восхищаться неожиданной предприимчивости школьной учительницы. Не глядя подмахнутая мной бумага наверняка была доверенностью, да и внезапный визит сотрудников наркоконтроля скорее всего инициировала сама «свекровь», не зря же Стаса в ту ночь не повязали. Математичка-божий одуванчик, виртуозно просчитавшая гениальную комбинацию или просто несчастная мать, потерявшая сына и обвиняющая меня в его пагубном пристрастии? Я не знала, как ответить на это вопрос. Может быть, когда-нибудь, но не сейчас…
Следующие три дня я прожила в семье Потапыча. Я шла пешком через весь город и заявилась в своему лечащему врачу поздним вечером. Позвонила в звонок и обреченно села на резиновом коврике под дверью. Идти мне было некуда, разве только в ближайший из известных мне наркопритонов. Но как же тогда второй шанс?
Похоже, сонный и недовольный ангел-хранитель с кряхтением поднялся со своего воздушного ложа, и все же соизволил заняться исполнением своих непосредственных обязанностей. Объективно осознав, что в условиях прогрессирующего экономического кризиса мне объективно нечего делать в столице, а с таким прошлым да еще и с непогашенной судимостью меня никто отродясь не возьмет на работу, я последовала совету Потапыча, отыскала свою проживающую в провинции тетку и отправилась к ней в гости, дабы там же навеки и поселиться. Во избежание неприятных эксцессов денег мне выдали впритык на билет, и на момент прибытия к перрону мой багаж составляла только наполовину пустая сигаретная пачка вкупе с мятым спичечным коробком.
ГЛАВА III
Тетка Василиса приходилась двоюродной сестрой моему покойному отцу и вместе с семнадцатилетней дочерью Нюркой обитала в приватизированном общежитии коридорного типа на окраине областного центра под названием Перовск. Я до последнего не была уверена, что дальняя, в общем-то, родственница согласится добровольно приютить черт знает откуда взявшуюся племянницу с четырьмя годами героинового стажа за спиной, справедливо опасаясь дурного влияния этой подозрительной особы на неокрепшую Нюркину психику, однако, когда на пороге внезапно появилась костлявая беззубая смерть с запавшими глазами, сальными волосами и сплошными склерозированными жгутами вместо вен на обеих руках, тетке сходу стало ясно, что лучшего наглядного пособия для профилактики инъекционной наркомании в рядах подрастающего поколения нельзя даже вообразить.
Так я обзавелась в буквальном смысле своим углом, вследствие чего испытывала несказанную радость, невзирая на месторасположение вышеупомянутого клочка полезной площади в тесной кухоньке между допотопной газовой плитой и не менее реликтовым холодильником, издававшим перманентное рычание в лучших традициях голодных хищников. Спальным местом мне служил поролоновый матрац, по счастливой случайности обнаруженный озаботившейся проблемой моего размещения теткой в захламленной общей кладовке. Спать на кухне было душно, жарко и неудобно, но я так уставала на работе, что отрубалась практически моментально, стоило мне только прикоснуться головой к подушке.