Натали Р.
Стать богом
33. Мать и сыновья
В грохоте и реве пламени Виталик подполз к матери. Он не мог избавить ее от раны, но снять боль и усталость было под силу даже ему, такому маленькому богу. Он повел ладошками по ее спине, затылку, рукам и обнял, прижавшись щекой к щеке.
– Мамочка, а он правда мой братик?
Вита перевела дух, почувствовав, что острая боль в спине ушла.
– Да, сынок.
– Он мне вообще-то понравился, когда еще не говорил, что хочет меня убить. А Миленион не убьет его?
– Она обещала, – успокоила его Валента. – Она клялась, что не убьет никого нашей крови. Страшной клятвой клялась.
– Посмотри на нее, – мрачно ответила Вита. – Разве в таком пылу помнят о клятвах?
Вокруг был рукотворный ад. Слишком много энергии было приведено в действие, слишком много ярости и ненависти. Эта битва была не из тех, что могут кончиться капитуляцией. Противники зашли чересчур далеко, чтобы отступить и признать поражение. И теперь, хотели они того или нет, они вынуждены были дойти до конца. До чьего-либо конца.
На Миленион обрушились ледяные глыбы, и она не устояла на ногах. Вот он, долгожданный момент. Хешшкор быстрой змеей скользнул к ножу, оброненному за ненадобностью в сражении энергий и форм. Вот как ты расплатишься за свое предательство. Вместо Хешшвитала. Он ощутил громадное облегчение оттого, что мальчишку не надо убивать. Он пришелся ему по душе.
Глыбы придавили стонущую богиню к полу. Хешшкор занес клинок с гортанным криком победы…
Лед вскипел, ошпарив лицо. Он непроизвольно отшатнулся, нож со звоном покатился по полу. Электрический удар страшной силы пробил его ослабленный защитный экран, за ним последовали другие. Он рухнул, корчась в судорогах. В местах, куда угодили разряды, кожа обуглилась и почернела.
Вита подхватила катящийся меч. Она была бледна от потери крови и, когда она рывком взвилась с пола, в глазах потемнело, но она устояла на ногах благодаря поддержавшему ее Андрею. Зеркально блестящая поверхность стали встретила новую молнию Миленион и отразила ее.
– Почему ты защищаешь его? – возмутилась Миленион. – Я же помогаю тебе! Этот негодяй умышлял зарезать твоего ребенка!
– Оставь его в покое, Миленион! – выдохнула она, отражая еще одну молнию. – Он такой же мой ребенок, как и тот.
– Он не такой же, – скривилась Миленион. – Он злобный и мстительный. Он и тебя хотел уничтожить!
Она выпустила целый веер молний, и Вита исполнила небольшой танец, чтобы не упустить ни одной.
– А кто его таким сделал, Миленион? – слова в бешенстве срывались с губ Виты. – Кто? Это ты морочила ему голову, опутывала ложью, соблазняла обещаниями, разжигала в нем ненависть. Ты ковала из него орудие мести, как будто он железная болванка, а не человек. Ты в ответе за все, что он натворил, ослепленный тобой!
Миленион скорчила гримасу и слегка изменила прицел. Теперь ее пальцы были направлены на Виту. И зарождались на них не слабые огоньки, годные лишь для того, чтобы напугать, а плазменные сгустки, способные разметать неустойчивую защиту, из последних сил поддерживаемую малышом Хешшвиталом.
– Так умри вместе с ним!
– Эй, коза! – встрепенулась Валента. – А как же твоя клятва?
Миленион дрогнула, плазма, рвущаяся из оснований ногтей, зашипела. Забыла! Забыла, как дура! Но земля что-то не спешила разверзаться под ногами, и с небес не проливался смертельный дождь. И вообще, она за весь свой долгий век ни разу не слышала, чтобы кого-нибудь из бессмертных постигла кара за нарушение клятвы.
– Грош цена этим клятвам, – огрызнулась Миленион. – Детские страшилки, только и всего, – и снова подняла руки.
Вита не стала избегать удара. Она бросилась вперед, упреждая его. Взмах клинка – и одна из смертоносных кистей, не успев выстрелить, покатилась прочь, брызгая кровью.
Миленион завизжала, полными ужаса глазами вытаращившись на свою отсеченную конечность. И в это мгновение растерянности Вита со всего маху рубанула в основание ее шеи.
Валента болезненно охнула.
Фонтан крови хлынул из обезглавленного трупа, а через несколько минут все, принадлежавшее Миленион – и туловище, и рука, и голова – стало прозрачным и светящимся и сгустилось в серебристый туман.
– Чем она клялась? – спросил Хешшкор, отпив из поднесенной штурманом фляги и хрипло откашлявшись. – Вечным небытием? Оно ее и постигло.
Сгусток тумана приобрел форму яйца, заблестел и затвердел, если так можно сказать о тумане. Громадное, величиной с колесо от «Камаза», блекло сияющее яйцо раскололось пополам точно посредине, и две его половинки растаяли в мигом похолодавшем воздухе. А внутри был сверкающий чернотой стержень, стержень Тьмы, заостренный с одного конца, а ближе к другому концу в нем имелось продолговатое отверстие – ни дать, ни взять, игла.
– Вот оно, бессмертие, – прошептал Хешшкор. – Бери, детка, оно твое. Ты его заслужила.
Вита приняла невесомую иглу на ладонь, как эстафетную палочку. От нее исходил покалывающий холод. Все вокруг смотрели на нее. Хешшкор, с трудом шевелящийся – с надеждой и гордостью за любимую. Виталик – с радостью и любопытством. Фёдор – с благоговением. Экипаж самолета, чудом оставшийся в живых, с бесполезными пистолетами и автоматами в руках – с отвисшими челюстями, а на дне глаз подполковника Колосова почему-то таилась прощальная печаль, словно не бессмертие было в ее руках, а смерть.
И этот юноша, ее незнакомый сын, в изорванной и обгоревшей одежде, весь в ожогах и порезах, сочащихся кровью, распростертый на присыпанном щебнем и подплавленном полу, смотрел на нее, потому что его голова оказалась безвольно повернута в эту сторону. Взгляд его, соскальзывающий во тьму, был уже почти неосмысленным.
34. Бессмертие
Хешшкор умирал. Маленький мальчик, брошенный в степи под палящим Солнцем. Мальчик, стерший в кровь подошвы на пыльном тракте. Мальчик, спящий в канаве у дороги. Это было так давно, но теперь вернулось. Он взлетел высоко, как Икар, и точно так же обжегся. И, бескрылый, упал в бездну, где правит только смерть. Она уже подошла к нему так близко, что он слышал ее шаги и прерывистое дыхание…
Нет, это он сам дышал. С трудом, с натугой глотая воздух, с болью продирающийся по легким, обожженным горячим паром. Как же больно дышать! Ничего, теперь уж недолго…
Миленион мертва. Предательница, которой он так долго верил, которой готов был верить вопреки логике и здравому смыслу. Почему она так поступила с ним? Он ведь собирался отблагодарить ее, когда станет бессмертным. Он хотел предложить ей второе место – после себя, а может, и подле себя. Но теперь она мертва, и он не знает, плакать ли ему о ней. Ближе нее у него никого не было. Он ощутил утрату тотчас же, как только нож Виталии рассек ее шею. Поток силы, текший к нему от Миленион, внезапно оборвался, и накатила пустота. Он отвык чувствовать себя одиноким, как встарь. Одиноким маленьким мальчиком под обжигающим безжалостным Солнцем.
Одиночество и бессилие. Страшное сочетание. И никого рядом. Те, кому он доверял, предали его. Сначала Айанур, потом Миленион. А от родной матери он отрекся сам.
Страдать осталось совсем немного. Ты стремился к бессмертию, а встретишься со смертью. То и другое – грани вечности.
Теплые ладошки, ободранная детская коленка перед лицом. Серьезный голосок:
– Не бойся. Сейчас станет легче. Тебе все равно будет плохо, но ты не будешь этого чувствовать.
Хешшвитал. Славный мальчуган. Наверное, хорошо, что я не успел его убить. Аккуратные, мягкие касания, тепло, щекотка. Боль слабеет, уходит на границу ощущений.
Шаги. Виталия? В руках у размытой фигуры стержень Тьмы. Подходит ближе, теперь видны только ее ноги и черное сияние, исходящее сверху.
– Возьми, сынок. Ты ведь этого хотел. Возьми.
Стержень упал на пол прямо перед ним. Он последним усилием обхватил его непослушными, негнущимися пальцами. Чтобы сломать, ему пришлось его перекусить.
Боль разорвала тело на ошметки, каждая клеточка вспыхнула и переродилась, внутрь хлынуло что-то невидимое, но осязаемое, как воздух, как ветер, в горле застрял крик, крик рождения. Сквозь слезы в глазах он увидел ее склоненное лицо и простонал:
– Мама… Мамочка…
Эпилог 1. О цене
– Ну что, сынок, откосил от армии? – поинтересовалась Фаирата, обнимая Фёдора в вестибюле третьего роддома. – Сам поворожил или тетя Вита помогла?
– Чего там ворожить? – проворчал Фёдор, беря у матери пакет с бельем и книжками. – Мне после всей этой свистопляски как давление померили, так и сказали: гуляй, мальчик. Мне же кошмары до сих пор снятся еженощно!
– Привыкай, – флегматично посоветовала Вита, открывая дверцу джипа. – Колдун – профессия нервная, утомительная и опасная.
– Эй, смотри! – встрепенулся вдруг Саша хватая жену за рукав. – Твоя приятельница! Она что, рожать надумала? Или…
– Это не она надумала, а ее покровительница, – поправила Вита. – Бэле здесь до весны торчать: Айанур уложили на сохранение на весь срок. Теперь непонятно, кто из них чей покровитель: Айанур ничего не может, ни исцелить себя, ни даже домой попасть. Застряла на Земле, в этом теле, и жить ей теперь, как обыкновенной смертной инвалидке… только гораздо дольше.
– Скажи своему сыну, пусть пришьет ей руки обратно, – предложила Фая.
– Вот сама и скажи. Кто его посвященная – я или ты?
– Меня он не послушает. Когда это бессмертные слушали посвященных?
– А когда дети слушались матерей? – парировала Вита.
– Не понял, – вмешался Саша. – Фая, при чем тут ее сын? Ты что, переметнулась к Хешшвиталу?
Дамы переглянулись и рассмеялись.
– Пока я здесь лежала, у Витки объявился еще один сын, – изрекла наконец Фаирата. – Угадай, как его зовут?
Саша жалобно посмотрел на нее.
– Хешшкор Всемогущий, – подсказала Вита, давясь смехом.
– Девушки, – решительно потребовал Саша, – вы непременно должны рассказать мне эту историю!
– Чуть позже, – сказала Вита, заводя машину. – Валюха ждет.
Саша усадил супругу сзади и сел рядом с ней, Фёдор плюхнулся на переднее сиденье.
– Тетя Вита, когда вы были на семинаре, ваш сын являлся, привел Катю. Она там с тетей Валей. Плачет непрерывно, ничего не ест и меня видеть не хочет. Поговорите с ней, а? – вид у него был совершенно несчастный.
– Ладно, если ты считаешь, что я должна это сделать, – Вита пожала плечами. – Хотя как психологу мне грош цена. Лучше бы попросить Бэлу… но Бэла вырублена намертво: Айанур нужна вся помощь, которую она может оказать – и психологическая, и физическая, и материальная…
Валента встретила их в Хешширамане широкой улыбкой и душистыми горячими пирожками. Духи, стряпавшие в замке Фаираты, здорово поднаторели в создании утонченных деликатесов, но секрет подобной простой и вкусной еды был им до сих пор недоступен. Даже Вита ощутила, как сгустились вокруг огромного блюда с пирожками, яркими, как летнее Солнце, и благоухающими сдобой и земляникой, бесплотные призраки, завистливо изучая этот потрясающий продукт человеческой деятельности.
Со смертью Миленион Валента потеряла почти все, что у нее было. Колдовскую силу, пусть не слишком великую, но привычную, как глаз или палец, и замок со всем имуществом, растаявший, как мираж в пустыне. Пару дней она бесцельно бродила по загородному дому Виты, как в воду опущенная, потеряв волю к жизни. А потом вдруг в сознание вклинился шумный спор дочерей, чуть ли не переходящий в драку, о том, какому из двоюродных братьев предложить свои чистые души. И она, вернувшись к действительности, подумала, что и сама вполне может отдать душу любому из знакомых бессмертных и восстановить свое могущество.
Знакомых было предостаточно. Целая, можно сказать, семья: Хешшкор-папаша, сын его Хешшвитал и молодой Хешшкор, новенький, в буквальном смысле с иголочки, бог без единого посвященного. И тут Валента, уже отодвинувшая хандру в сторону и твердо вознамерившаяся выковать себе новый щит и меч, призадумалась. Миленион не делилась с ней знаниями о природе бессмертных, но сестра была не жадна на секреты, и от нее она слышала, что бог без посвященных просто не может существовать физически. Не может, и точка. Но в тот момент, когда юный Хешшкор сломал иглу Миленион и принял в себя ее бессмертие, с ним не было ни одного посвященного – Валента сама видела. Тем не менее парень не растворился в воздухе, перейдя на иной план бытия, а продолжал валяться под ногами у Виты, раскрывая рот в попытках вдохнуть, как рыба, выброшенная на берег.
А потом пришел Феод Хешшкора, сын Фаираты. Впрочем, пришел – слово не совсем верное. Он появился во вспышке огня, дотла сожравшей любимый стул Виты на колесиках. С ним была рыдающая Катя, она упала в кресло и продолжала рыдать. Мальчик затем и пожаловал, чтобы препоручить Катю, не желающую с ним разговаривать, заботам благодушной хорошей знакомой, почти родственницы. Так как Валента сразу согласилась приютить Катрину, он тут же и откланялся. И лишь, извиняясь за уничтоженный стул, обронил:
– Вы уж, тетя Валя, передайте тете Вите, что я не нарочно. В последние дни никак не могу справиться со своей энергией, словно ее вдвое больше стало. Видно, это жуткое приключение пошло мне на пользу, встряхнуло меня как следует. Надеюсь, что скоро привыкну, и с контролем проблем не будет.
Вряд ли такое приключение может пойти кому-то на пользу, машинально подумала Валента. Подобная встряска может лишить колдовской силы на нервной почве, иногда на долгое время, но увеличить ее – вряд ли. Что-то иное случилось с тобой, мальчик. Если маг вдруг рывком повышает свой энергетический уровень, данный ему от природы и от бога, обычно это означает, что он обратился к другому богу – ведь природу не переделаешь.
И тогда Валенту осенило. Она сопоставила возросшую мощь Феода Хешшкора с болтовней вороны из Хешширамана об истинном имени. Парень при посвящении вручал свою душу Хешшкору Всемогущему и Всеведущему, бессмертному Тьмы, а ведь таких теперь двое!
Валента была женщиной практичной и конкретной. Она не стала воспевать свое озарение в стихах или усматривать в нем свидетельство в пользу той или иной философской концепции. Она просто решила для себя, что убьет одним выстрелом двух зайцев. Один покровитель – хорошо, но два – куда лучше и надежнее. На следующей же день она стала Валентой Хешшкора. А чтобы другому ее племяшу было не обидно, посвятила своих дочерей Хешшвиталу, прекратив тем самым их дурацкие споры.
Ну и, что касается мощи, она не прогадала. Ей удалось закрутить такой вихрь, что тесто для пирожков замесилось вдвое – да что там вдвое, втрое быстрее, чем она была способна в эпоху Миленион.
Катрина не стала выходить, даже чтобы встретить тетю Фаю. Она не могла. Ее душили слезы.
Произошедшие с ней события выжали из нее всю волю к жизни. Потеря магических способностей – она же не знала, что это временно, – предложения и угрозы сумасшедшего мага, претендующего на то, чтобы стать богом, потом жестокие развлечения Миленион, после которых молодой Хешшкор, как бы он ни пугал ее, показался спасением… Забрав ее, изуродованную страшными ожогами, из лап Миленион, он оставил ее в незнакомом мире и исчез. Этот мир был прекрасен, но Катя была не в состоянии этого оценить. За те несколько дней, что она провела там, ее раны воспалились, каждое движение причиняло жуткую боль, и она даже не могла заставить себя подползти к ручью, чтобы напиться. Дни шли, а Хешшкор не приходил, и она стала бояться, что он забыл о ней или, пуще того, сгинул, и теперь никто и никогда не найдет ее, умирающую в этом безлюдном оазисе.
Он появился неожиданно, когда она уже утратила надежду, а в глазах не осталось больше слез. Поглядел на нее, беспомощно лежащую в траве, свысока, и досадливо сплюнул.
– Помогите, – прошептала она умоляюще.
– Ты не моя посвященная, чтобы я тебе помогал, – отрезал он.
Что-то в нем изменилось. Не внешне, не в поведении – он и раньше был так же высокомерен. Но в глубине зрачков была видна не человеческая душа, живая, какой бы запятнанной и страшной она ни была. Теперь там таилась Тьма. Вечной, предначальной Тьмой веяло от него. Перед Катей стоял бессмертный.
– Я согласна стать вашей посвященной, – безнадежно выдавила Катя дрожащими губами.
Он некоторое время молчал, накручивая травинку на указательный палец. Потом молвил как-то странно, будто через силу:
– Согласна ты или нет, совершенно неважно. Ты мне не нужна.
Как – не нужна? Не столь давно Кате только этого и хотелось: чтобы он оставил ее в покое. Но теперь ей не на кого было надеяться, кроме него.
– Не оставляйте меня, пожалуйста! – взмолилась она из последних сил.
Хешшкор поморщился, отбросил травинку и сделал шаг к ней. Через секунду она едва не пожалела об этом. Он грубо сорвал с нее прожженную и запачканную одежду и распластал ее на траве, широко разведя руки и ноги, не обращая внимания на стоны боли и начавшие кровоточить раны.
– Заткнись, девка, – оборвал он ее писк, – если хочешь помощи от чужого бога. И, коли тебя тревожит этот вопрос – интим меня не интересует.
Он простер над ней ладони, и она уловила краем глаза черный отсвет знакомой энергии Тьмы. А потом она закричала от нестерпимой боли, пронизывающей все тело, разрывающей мозг. Мелькнула мысль, что жестокий бог решил насладиться ее мучительной смертью, раз уж ее душа и тело оказались ему без надобности.
Но нет. Спустя какое-то время она очнулась и увидела облака в голубом небе, подцвеченные нежным бледно-персиковым солнцем этого мира. Она пошевелилась и поднялась. Боли не было. Совсем, словно бессмертный вытащил из нее всю боль, которую она была способна испытать. Она перевела взгляд на свое правое плечо. Ровнехонькое, покрытое легким загаром. Ни вырванных кусков плоти, ни ожогов. Молодой Хешшкор исцелил ее полностью, хотя считалось, что бессмертный неспособен исцелять тех, кто не является его посвященным. Оказывается, способен, если ему наплевать на переживания исцеляемого. Лечение из рук нового бога было мучительным, как самая страшная пытка.
– Очухалась? – раздался голос над ухом, и она невольно вздрогнула.
Он взял ее за руку железными пальцами, развернул к себе, оглядел оценивающе. До Катрины вдруг дошло, что она совершенно обнажена. Хешшкор засмеялся, словно читал ее мысли, вынул из воздуха какую-то простыню, небрежно завернул девушку в ткань.
– Не хочешь сказать «спасибо»? – осведомился он.
– Я… – растерялась Катя. – Я… – Кто знает, чего он потребует в качестве благодарности? На глазах снова выступили слезы, и губы задрожали.
Он раздраженно цокнул языком и, бросив:
– Идем, – подозвал облачко тихим свистом, будто собаку.
Облачко поднималось, унося их от земли, а она все плакала и плакала. От пережитого ужаса, от боли, которой больше не было, но которая отпечаталась в памяти, как вечное клеймо. От унижения, которое претерпела от Хешшкора и которое он не считал чем-то особенным, обращаясь с ней так, как, по его мнению, и следовало. И когда они перенеслись в привычный ей, родной мир, и она увидела Фёдора, то разревелась еще горше.
– Забирай, – молвил Хешшкор, толкая ее к Фёдору. – Не в моих привычках лишать своих посвященных маленьких плотских радостей. Пользуйся на здоровье, – он усмехнулся и рассеялся в воздухе рябью.
Фёдор обнимал ее, утешал, а она рыдала и прятала лицо.
Вита нашла Катрину в библиотеке. Девушка не читала, просто сидела за пыльным столом, уставившись в одну точку.
– Катя, Фёдор там измучился весь. Говорит, ты его видеть не хочешь. Чего это?
Катя обернулась:
– Ох, тетя Вита… – куда делась прежняя девчушка-резвушка? Глаза были красные, под ними залегли черные тени.
– Ты давно в зеркало смотрелась, красавица? – Вита ласковым жестом, не вязавшимся с ее грубоватым вопросом, поправила растрепанные Катины волосы. – Щеки осунулись… Сколько дней ты не ела? До чего себя довела! А если умрешь от голода?
– Ну и что? – глухо ответила Катя. – Это раньше я не могла вот так взять и умереть, потому что была единственной у Виталика. А теперь – почему бы нет? У него есть еще две посвященных, дочки тети Вали. Я не хочу жить.
– Здрасте, приехали. Знаешь, что по этому поводу сказал бы мой парень? Нет никакого смысла искусственно укорачивать и без того неприлично короткий срок жизни. Что ты успела за свои девятнадцать лет, девочка?
У Кати из глаз снова брызнули слезы. Вита достала платок, обняла девушку и вытерла ей лицо.
– Ну, ну, успокойся. Подумай о Федьке, как он без тебя убиваться-то будет. Он и так сам не свой.
Катя доверяла Вите. Именно Вита вырвала ее много лет назад, когда она была еще совсем крошкой, из лап Миленион и отвезла сироту знакомой колдунье Энтелене Деадаргана. Именно с Витой советовалась она, когда Энтелены не было рядом.
– Я… я не могу к нему вернуться, – Катя всхлипнула. – Я его недостойна.
– Чушь, девочка. Даже если ты спорола какую-нибудь глупость, он тебе все простит. Лишь бы ты была жива, здорова и с ним.
– Вы не понимаете, тетя Вита, – она покачала головой, роняя слезы. – Я такое ничтожество… Я ведь чуть не предала его. И его, и Виталика, – губы ее задрожали, она уткнулась мокрым носом в Витин пиджак и некоторое время давилась рыданиями. – Стоило мне остаться одной, и из меня можно было вить веревки, так я перепугалась. Я даже отречься была готова, и не моя заслуга, что этого не потребовалось. Трусиха, дура, тряпка…
– Прекрати, – Вита легонько встряхнула ее. – Никто не имеет оснований требовать, чтобы ты не знала страха и стояла до последней капли крови. Ясное дело, ты растерялась. Ты же никогда не оставалась одна, без защиты, без магии. Магия – палка о двух концах, детка. Она бывает удобна и полезна, но, если к ней привыкаешь, поди обойдись без нее. Как ты думаешь, почему я, которую и сын, и его отец без малого двадцать лет уговаривали принять посвящение и стать колдуньей, предпочитаю независимость? В любую, даже самую черную минуту вся моя сила – во мне, все мои умения – со мной, и моя судьба – в моих руках.
Вита помолчала, глядя на притихшую Катю.
– Запомни это, девочка. Есть такая хорошая пословица: на бога надейся, а сам не плошай. Будь всегда готова к тому, что магия может тебя покинуть, просчитывай варианты на этот случай – и тогда в следующий раз ты не окажешься такой беспомощной. Отнесись к случившемуся не как к трагедии, а как к уроку.
– Но еще немного, тетя Вита, еще чуть-чуть – и случилась бы трагедия. Она и так случилась. То, что я не успела изменить ни Виталику, ни Феде, ничего не меняет. Я все равно сделала это… вот здесь, – Катя приложила тонкую дрожащую руку к сердцу. – Я чувствую, что потеряла их.
Вита вздохнула.
– Ты потеряла лишь иллюзию. Свой идеальный образ, созданный тобой. И теперь ты думаешь, что раз ты – не идеал, значит, не имеешь права на существование. Ерунда, девочка. Как раз идеалов-то в природе не существует. Да, ты позволила страху завладеть и руководить тобой, ты совершила ошибку под его влиянием, но на ошибках учатся. Твоя потеря – всего лишь цена за этот опыт. Все имеет свою цену, и зачастую Вселенная устанавливает эту цену, не принимая наше мнение в расчет. Живи и радуйся, что не заплатила больше. Виталик все так же любит тебя, и Фёдор тоже.
– Если это – малая плата, – хлюпнула носом Катя, – то что же тогда большая?
Вита помолчала.
– За кольцо, что нынче носит мой сын Хешшкор, я заплатила жизнью и душой своего любимого, высосанного Флифом.
Лёшка был ее первым мужчиной. Может быть, он остался бы и последним, если бы не умер. Нет – с ним случилось нечто худшее, чем смерть. Он заживо переродился в тень Флифа, сгусток абсолютной черноты, ведомый его злой неразумной волей. Этого не произошло бы, если бы он послушал ее и бежал. Но он был настоящим мужчиной и выполнял свой долг перед женщиной до конца. Именно благодаря ему она укрепилась в намерении бороться с Флифом. Именно он подсказал ей, на что способен Перстень Тюремщика.
– Жизнь другого моего любимого ушла в уплату за меч, освященный бессмертным. Ты его видела, девочка. Им я убила Миленион. Но, если бы была возможность, я бы обменяла жизнь этой паскуды на его жизнь. Увы – судьба не пленка, назад не отмотаешь.
Вита глотнула воды из графина, не наливая в стакан, и обратилась к самой свежей потере, к незатянувшейся еще ране:
– Жизнь верного друга Аррхха послужила платой за предупреждение об опасности.
Катя охнула. Оба мужчины Виты погибли еще до ее рождения, но гигантского змея она хорошо знала и горевала о его смерти. Ей лишь не приходило в голову, что это может быть платой, которую стребовала безжалостная судьба.
– За бессмертие приходится платить вдвое. Двумя жизнями – которую надо дать и которую надо взять.
– Тогда, – Катя сглотнула, – тогда ваш сын недоплатил.
Вита поняла, какого из сыновей она имеет в виду. Не одной Катрине юный Хешшкор стоял поперек горла. Бэла была готова его живьем сожрать. Да и собственные посвященные, нежданно-негаданно обретенные новым богом, недолюбливали незваного покровителя – кроме разве что благодушной Валенты, ну да она и с Миленион уживалась.
– Я знаю, девочка, – мягко сказала она, – ты долго не смиришься с тем, что у меня еще один сын. Но он заплатил сполна. Украденным детством. Предательством самых близких людей. Крушением всего, во что верил. Конечно, он много наворотил, и платить по счетам ему придется немало. Но у него теперь впереди все время Вселенной. А у тебя – лишь капелька. Будешь тратить ее на бесполезные слезы или постараешься использовать с толком?
– Я… Ладно, – она взяла у Виты платок и вытерла лицо самостоятельно. – Я попробую поговорить с Федей.
– Не попробуешь, – строго уточнила Вита, – а поговоришь.
– Поговорю, – поправилась она и потупилась. – Только сейчас умоюсь…
Когда Вита с чувством выполненного долга вошла в обеденную залу, Саша просматривал газету.
– Только глянь, что за бред! – возмущенно обратился он к ней. – Сами не знают, о чем пишут. Вранье сплошное.
Вита взяла газету из его рук и сразу поняла, что вызвало Сашино негодование. Статейка называлась «Грозная гроза».
«Сильнейшая в истории гроза зафиксирована 21 июня на Средиземноморском побережье Греции. Прямое попадание нескольких десятков молний полностью разрушило частную виллу Хешшмил, явилось причиной взрыва газа и пожара. Пламя пожара было видно из Пилоса, температура его достигала такой величины, что выгорели все железные конструкции. Пожарные в течение суток отважно пытались потушить огонь, но потом отступили, ограничившись профилактическими мерами, дабы предупредить возгорание построек и массивов зелени, находящихся в небольшом отдалении. Хозяин виллы предположительно погиб в огне или под обломками. В настоящее время пожар наконец прекратился. От роскошной виллы остались дымящиеся руины».
– Ну, а что тебе не нравится? – спросила Вита. – Последствия описаны довольно реалистично.
– Последствия! – вскричал Саша, потрясая газетой. – А причины? Это же откровенная чушь!
Вита села за стол и улыбнулась.
– Сашечка, люди поверят именно этому, а чушью назовут то, что ты накатаешь в своей замечательной правдивой газетенке. Люди – существа странные: скучная ложь им больше по сердцу, чем необычная правда, – она откусила пирожок. – И за это, вообще говоря, надо сказать им спасибо. Хорошо бы нам жилось, если бы твоим статейкам поверил, к примеру, генеральный прокурор? С меня хватит и сугубо колдовских разборок.
– Да-а, – протянула Фая, полулежа в глубоком кресле. – Представляешь, что скажет Немира, когда узнает о новом бессмертном Тьмы?
– Пусть молчит в тряпочку, – Вита заглотила пирожок, – и молится ему, если компьютер зависнет. Деадарган-то вряд ли ей в этом поможет!
– Ну, ладно, – Саша поднял бокал. – Что бы ни было вчера, сегодня жизнь продолжается. А что будет завтра? Скажите, какие у вас планы, ребята, чтобы мы могли за них выпить.
– Я собираюсь жениться, – тут же сказал Фёдор.
– А я, – томно промолвила Фаирата, – заведу-таки еще одного ребенка.
– А ты, Витка? – Саша посмотрел на нее с ожиданием.
– Чего ждете? – усмехнулась Вита. – Думаете, я скажу, что посвящу свою жизнь воспитанию сына? Как бы не так! Первое, что я сделаю – это защищу диссертацию, раз уж представление в Ученый Совет за меня любезно подали.
Зазвонил телефон. Вита достала его из сумочки.
– Виталия? Это Бэла. Нам нужно ехать на обследование в Центр матери и ребенка. Подгони свой джип.
Вита схватилась за голову:
– Такси, что ли, взять не можешь, если стесняешься телепортироваться из больницы? Почему я?
– Потому что это у тебя будет внук, подруга, – в бархатном голосе Бэлы послышалась издевка. – Долг бабушки – священный долг. Ждем машину, бабуля.
– Да, Витка, досталось тебе, – сочувственно изрекла Фая, поедая пирожки Валенты. – Ты так радовалась, что твой Виталик не станет при твоей жизни взрослым мужиком. И вот на тебе, приобрела почти взрослого сынка со всеми вытекающими проблемами.
– Надеюсь, что большинство проблем со временем сгладится, – оптимистично заявила Вита, ища ключи от машины. – Вот пройдет переходный возраст…
– Витка-а, – Фая не сдержала ухмылки, – а ты представляешь, сколько длится у бессмертного переходный возраст?
Вита замерла на миг. А потом обхватила руками голову и громко застонала.
