Мурат Юсупов
Ангелофилия
На всех наш Павлик, вернее его дух, поправился Гамлет, сразу же писал в НКВД и не гнушался: самолично расстреливал врагов народа, тем самым развлекал Лаврентий Палыча, а перед ним Ежова, а заодно и, убирая конкурентов, рвал, метал и черепа проламывал, но больше все ж стрелял и каторжным трудом одаривал, они же тоже все себя оправдывали, что за правое дело кровь льют.
И после, как пускал в расход, старательно их перечеркивал в энциклопедии крест на крест химическим карандашом мусляканным. Был близорук, но лица, имена – все аккуратненько, словно для кого-то, по линейке. Каменев, Зиновьев, Тухачевский, Рыков, Троцкий. Всех Павлик сдал, чтоб с матерью своею, Революцией, любиться, кровосмешением страну объяв, детьми своими наводнив, голодной саранчою расплодился, и слышался уж рык, и рев, и гвалт.
И сам он не угас, забыв детей своих на улицах и в городах. Остепенился, только на словах. Те не пропали дети и. Знакомы лица! А нам расхлебывай их эллинские страсти. Инцест твою! И однополая любовь у них в забаве, что по нашим временам почти нормально, словно эллины пришли из глубины веков, в страну медведей и осели здесь средь елей. В прошлом ли ответ? Все люди одинаковы и тогда и счас у всех все одинаково. И так сильно в нем к матери стремленье, что и сейчас, вот думали уж все, и усмирился гад, раскаиваться стал, все говорил, не знал, что с матерью он спал, что пьяную от крови выпитой людской он возымел, ее дурак, хмельной. Инцест, идри твою! И никуда не деться. Уж больно юн был и горяч, она же как невеста. Она же опытна и страшно как сладка, манила наглеца развратом власти, дри-ца-ца.
Революция! Звала под полог сильно, завлекала, глупого юнца. Черным-черна была ее душа. Манила изувера черная дыра! Тянула гравитация. Затем, как мавр, пока старухой Революция еще не стала, не выдержал и по навету, выдумав, что неверна, убил своими же руками, так испытав катарсис и оргазм одновременно. Затем палач очнулся и, кляня, хотел уж руки наложить и на себя, и руки-то в крови по локоть или даже выше.
Впрочем, эти сплетни идут от недругов, потомков тех, кого он вслед отцу отправил к праотцам. Как им казалось, в ад или в расход, а оказалось, что на VIP курорт, где никогда и ничего не надоест, нет скуки, нет тоски, нет страха! Это ж надо! Боли нет и туалетов нет. Видимо нирвана!
Такая каша из вчерашних палачей и жертв, которые на брудершафт братались, радостно как будто и, не узнавая, прохлаждались в тенистых рощах. Утром нет похмелья, ешь, пей – одна отрада. Мечта революционера, каторжника Кобы – мировая революция. Мстить и покорять народы больше, вроде как, не надо, а здесь он нараспев поет псалмы на радость маме вместе с Троцким и счастлив, что не помнит, кем он был. Иль только претворяется в нирване? Иль снится ему сон за несколько часов до Великой победы! Он просыпается в поту, и на руках у мамы.
17
Шоу трудного утра
В четыре утра Гамлета разбудил резкий звук – гремели входными дверьми. Нехотя поднялся, подошел к окну, никого не увидел, залез на подоконник и крикнул в приоткрытую форточку: «Э-э-э-э, х-ли вы там!» Тот, кто там был, не реагировал и продолжал стучать. «Пойду, выйду», – тихо сказал Лене. «Может, не надо?» Но терпеть стук не было сил. Пять утра. Вышел в коридор. Где-то на верхних этажах раздался надрывный стон: «Помогите!» Женский голос чередовался с мужским. И засомневался куда же идти, но стук в дверь резал слух.
Подумал, может это стучит тот кто все объяснит. Отвлекся на дверь, хотя показалось, что наверху кто то неземной секретно рожает квадратноголового, цилиндрического инопланетянина, и оттого, просит помощи. За дверью оказался длинный костлявый наркоман. Хотел дать ему за наглость, но не захотел пачкаться. Как оказалось, это он избил девушку. Бил, пока у нее внутри что-то не оборвалось. Затем дружки выправодили его на улицу и вот он ломился.
Гамлет этого не знал, и запустил звереныша.
– Вызовите, пож-жалуйста, «скорую», – заикаясь, попросил тот. – Дру-гу плохо-о!
– А что вызывать, вот она и приехала.
– Видимо, кто-то раньше вызвал. – заметил Гамлет, когда двое – мужчина и женщина – в белых халатах с серебристыми, как у космонавтов, чемоданами проследовали вверх.
Наверху продолжались стоны:
– Пом-мо-ги-и-и-ите. Словно умирает-подумал я.
Наркоман попросил воды. Я как то расслабился и вместо того чтобы послать подальше, ответил, каким то чужим голосом.
– Сейчас – заодно вспомнив, что у наркоманов «сушняк». Стало жаль. Вообщем как всегда. Брови домиком. Прилив сочувствия. Налил пластиковую 0,33. Вынес. Пьет нехотя, словно прикидывается. Спрашиваю, что с ними?
– Да что-что? Колются всякой ерундой, а потом кипят. – вяло отвечал он.
– Наркоманы? – зачем-то спросил очевидное. – Жахнулись не тем, –
– Да-а-а, нарко-о-о-о. – на ходу засыпает и сразу просыпается.
– Не хлопай дверями – дети в доме спят, и давайте-ка уже на выход.
Отвечает, булькая:
– Хорошо-о-о.
Замызганный, грязный, липкий, бессильный. Оборотень. Наверху стихло. Врачи, как роботы, прошли в обратном направлении.
Вот он – апокалипсис! Зашел домой. Смотрю в окно. Минут через пять вышли. Второй поменьше и в кепке. Пошушукались и бежать в разные стороны. Движения заторможенные, бегут как в замедленной съемке. Через минуту после еще и бомж нарисовался. Все какие то, как шкурки от соленых помидор, красно -черные. Полный упадок. Ничего не скажешь, пестрая, вернее бледная бригада смерти. Дверь на распашку. «Что за народ?» – нервничал, еще не зная, что наверху между этажами лежат, два мертвеца.
Вот тебе и День рождения!? Подарок что надо. В пяти шагах от растворенных в нарко кислоте жизней. Сострадание есть, но что толку. Только бессонный газ в черепной коробке и муть за роговицей, словно пьяный уснул с сигаретой в постели и матрас тлеет. И обреченное понимание, что вообще то не нам судить, а тому, кто издает шорохи в мозгах, нагнетая ужас и низменные желания, положить на все с прибором и хапнуть передоз.
«Полный подъезд квартирантов» – пояснила Ленка. «Тогда понятно». Поспать не получилось. Через полчаса подъехала милиция, затем труповозка, а уже далее и телекомпании подтянулись. Шоу трудного утра, затем трудного дня и, вдогонку, такого же вечера началось. У меня всего лишь День рождение, в непроходимых дебрях, человеческих судеб.
Хочется любых, даже перемороженных, цветов и крепко выпить. Потом разжечь костер в любом лесу, на поляне, да хоть даже на пустыре и погреться! Факт, как хочется! И уже прекратить помнить о том, что нас никто не спросит, хотим ли мы стать кузнечиком или человеком. Мы бл-ть подневольные твари! И тем более нас не спросят, хотим ли умереть сегодня или завтра и какой смертью. А чего мы тогда кипишуем. Еби–кая сила! Раз это происходит не по нашей воле!? Урылись и заглохли быстро!Тянем лямку дальше! Мерием давление и снимаем кардиограмму.
18
Осиновый кол
Приятные открытия настигают порой самым обычным образом. Из ниоткуда, из сомнительной честности и серой, даже если пронизанной солнцем, будничности дней вдруг осознаешь, с какой скоростью растет твой славный и древний город. Твоя любимая отчизна! Если конкретизировать, то с катастрофически быстротой. Похожей, на половой акт кролика, чтоб стало понятно, с чем сравнивать. Возмутительно!? Радостно за кролика? Или за город? Да за всех, кому улыбнулась «госпожа удача» хотя в данном случае по отношении к себе, я бы назвал его или ее потаскухой.
В какой-то момент понимаешь, что уже давно не объезжал город. Не объезжал совсем, почти как скакуна, которого никогда не объезжал, но видел как. Почти полтора года, с тех самых пор, как продал машину и стал безлошадным горожанином, что, конечно же, нетипично для нашего времени и наверно не так критично, как крестьянином, да какой там денег еще меньше. И вот случайно проехал от конечной и до конечной, от одного угла до другого.
И был удивлен, аж на долю секунды перехватило дыхание, да и зависть проскочила: «Это ж надо, так быстро и все поделили.» Новостройки повсюду. Даже под землей. И все мало. Мало!
И, казалось бы, радоваться надо, но не получается. Говорят, в большинстве квартир никто не живет! Никто? Да, никто! По вечерам в окнах темно, хоть глаз выколи. Все продано, скуплено, откачено и ждет перепродажи! Поговаривают, преимущественно одними и теми же людьми – чиновниками, банкирами, нефтяниками, газовиками и их окружением, генералами и их подручными коммерсами. Это их инвестиции в свое светлое будущее. А нам пока что ночная темень и дорога в никуда, да, да та самая сума и тюрьма от которой велено не зарекаться.
И не то что я на что-то сильно претендовал, но амбиции, надо сказать, кое-какие имелись. Все же у себя дома – не где-нибудь в Европе или Азии. Зависть шевельнулась, но я давил ее нещадно и старался заставить себя радоваться за новых хозяев жизни. В глубине души, конечно же, желая им сдохнуть, адской смертью, ну, как минимум, будучи воткнутыми на осиновый кол для исправления осанки.
Ух, на рожон лезут! Что? Я на рожон лезу!? Мы все на рожон лезем!? Так у вас рожнов или, как их там, рожонов не хватит. Хватит!? А сколько таких, как я, по кухням и подъездам. А где надо говорить, молчим. Трусим!
Самосохраняемся! Не знаю точно, сколько нас, но знаю, что пока значительно больше, чем их, но толку от этого никакого. Мы – беспонтовое неорганизованное большинство и поэтому нас как будто нет. Мы нолики! Они просчитали нас на компьютере и поняли, что неопасно. Бузим, только пьяные, а у пьяных башка совсем не варит! Если что под пресс и точка.
Ах, как расстроился город! За какие-то 500 дней. Почти по Явлинскому. А говорили невозможно! Можем же, если захотим. Какая стать и мощь, но все равно осекся, сдержал себя, как и много сот раз ранее. Праведное негодование то отступало, а то брало верх: «Это какое-то цунами, шквал, наскок. Куча грязных откатных и нефтегазовых купюр хлынула на город, и проросла дорогими, явно не по карману 99% граждан и жителей, «Porshe Cayenne», «Bentley» с административными номерами и ломовыми ценами за квадратный метр элитными многоэтажками, безнадежно отбросив нас в почерневшие от времени и сырости нештукатуренные халупы.
В голове вместо радости и хвалы ощущение, что на-бали крепко и, если дальше так пойдет, уже довольно скоро к делу могут приступить другие команды и их смех, скорее всего, и будет последним. А что!? А ничего! Мощь еще есть! Говорю же, что все просчитано! Мы находимся в нулевой фазе импульса и пороха в нас ноль, а слабости и не сосчитать. Сплошные слабости, зияют черной бороздой тропы, по которым убежали от их хищных пастей! Не убежишь! Но можно затаиться. И таят в себе до случая.
Если некоторые кремлевские группировки что-то не поделят, вот тогда? Тогда все возможно. Правильным людям на их празднике жизни уже хочется напиться и хамить, придумывать гадкие прозвища, пугать и стрелять не только в воздух, но и по ним. Шнур поет: «Быть плохим у нас хорошо, а хорошим плохо.» « Выборы, выборы! Депутаты пидоры!» А вообще Шнур правильно поет. Шаман! Воистину! Гуру!
А особенно если видеть, как просветленные открытием полной безнаказанности, соблюдая тишину, они торопятся. Спешат застолбить. Занять на веки вечные и вкладывают, и закачивают в бездонную щель России. Чтобы она быстрее забеременела и принесла подобное им потомство победителей, почерневших даже не в соляриях, а на Сейшелах, Багамах, Мальдивах или Лазурном побережье или еще в какой тьму-таракани. А если на чистоту так, тьму-таракань – это мы!? Холод и мрак. Да кое какая, убогая социальная справедливость. Разве что молодежь подрастет, в новых рыночных условиях и то вряд ли, они что то смогут. Они такие!
Для них конечно и спорткомплексы построили. Несмотря не на что спасибо. За это властям можно кое что простить. Дети на стадионе, цветочки по дороге в школу и если выглянуть из окон то уже совсем другой психологический климат в микрорайоне! Еримеев с Булкиным уж расстарались! Хотя вот сейчас они уже и не вместе, а почти враги.
Граждане против корпорации чиновников – звучит фантастично, потому что и реальных граждан-то кот наплакал. Им и граждане-то не нужны. Есть труба, при ней охрана, аппарат, и ядерное оружие. Что еще? Полный набор механизмов действия.
Граждане, хоть так, хоть эдак, – лишние. Бюрократическое сообщество хочет и уже давно во всю обналичивает уворованное, на всякий случай безответно плюя в пульсирующее темя народа. Народ не рубит, не вешает, пока терпит. Может, разучился? Так и есть! И кажется, будет терпеть до скончания веков. Слабый стал, бездушный.
А если точнее терпит пока его самого не станет. Это и будет протест. А что ему еще делать? Один утирается, другая, ухмыляется. Пластмассовые лица. Жируют от скуки. Уже все перепробовали. Бахвалятся микроскопическими заслугами, за которые в том же Китае их давно бы к стенке поставили! От скуки еще и не тем займешься. Собаки от скуки вон очко лижут. Кто то сказал, что деградация это высшая форма протеста народа. И флаг ему в руки, раз хочет пусть дохнет, читается в их лицах.
Естественно, ради сохранения такой кайфуши бюрократы пойдут на все, а тем более те из них, на ком уже есть кровь конкурентов. Им терять нечего: семь бед – один ответ. Шлепнут, любого, не задумываясь. А ты бы, скажешь, по другому, поступил? И перед тьмой вечности им жуть как хочется, покуражится, почесать затекшие мышцы, расшатать, а если получится, и притопить лодочку. Исторический масштаб им подавай!
И надо сказать бюрократы люди серьезные! С волей к власти! Виртуозы смутного времени. Да как не назови. Они рассчитывают на историческое знание и понимание, что всем, по большому счету, хочется чего-то радостного, единения и улыбок, а не разъединения и споров. Мира, а не войны, но к сожалению. Вот, совсем как дети, в караоке поют: «Вместе весело шагать по просторам, по просторам и, конечно, запевать лучше хором, лучше хором.»
Страна запевает, а они спекулируют на естественном стремлении народа. Подкармливают надеждой, а на самом деле прикалываются, что нас и за конфетку можно купить. Им по кайфу, они – каста избранных, когорта дирижеров, политический класс, который муштрует, казнит и милует. В их руках скатерть-самобранка, и шапка- невидимка и золотая рыбка и еще много чего, включая ответственность, и они о ней уже думают.
А вообще, дирижируют, то, так себе –и это слишком красивое слово, скорее, они нас мучают, чтобы не только мы, но и другие боялись. Но надо отметить, что сейчас немного зашевелились и в других направлениях, не только в фискальных. Как уже сказал, начали строить и уже построили стадионы и спортивные залы шаговой доступности, но мало. Целевые программы под выборы финансируют, армию квартирами снабжают, но тоже мало. А вот так, чтобы от себя, от сердца, оттого, что вот здесь, в этом микрорайоне, вырос и хочу помочь от щедрости своей миллионерской души, пока не дождешься. Такая позиция им пока не ясна. Жадничают. Хитрят. Недоплачивают. Думаешь, хотя бы дороги, мосты начали строить и мусор убирать и то ладно, хоть что то, за наши деньги, для нас делают, а не только для себя.
Порядок в общем кое-какой есть, но гайки с арендой земли, да и с жкх, которое по прежнему халтурит, закрутили. Дерут огого как липку. Губернатор непростой человек, многослойный, но хотя бы спортсмен. Пришел, и облик города и области начал медленно, но верно, меняться к лучшему. Что то, скрестилось и заскрипело. Правда, не в укор, большая половина из добрых дел по старой привычке – сплошные приписки и новый дележ. Но это уж пусть контролирующие органы работают, а они не хотят. Понятно кому охота, крайними быть. Так это ж их долг! А про долг они и слышать не хотят, и так хорошо, делятся же. А может так оно и должно быть!? Пока цены на нефть высокие так и будет, ничего не поделаешь!? Не янкам же, как некоторые ноги лизать. Стыдно честное слово, биджо, геноцвале, что ты делаешь, опомнись!
Приписки по ощущениям приобрели размеры до перестроечных. Кажется, и брежневские времена переплюнули, особенно, что касается инфляции и других жизненно важных критериев. Кто-то крепко президенту впаривает, если не сказать, втюхивает.
Ощущение, что кроме президента и его ближайших замов, процветание народа никому неинтересно. Здоровые силы разрознены, а нездоровые сплочены прибылями и самосохранением и правят бал. А чего бояться: конкурентов нет, милиция бездействует, все ФСБ за некими террористами охотится, ему, вроде как, некогда с коррупцией бороться. А то, вроде как, с себя и придется начать, а так не хочется. А уж против власти она не пойдет, оттого что рука руку, и ворон ворону, ну понимаете.
Скучно! Светлых личностей мало. Трусость сплошная. Овечьи сердца! Все как то бережливо, без хоризмы. Зато по плебейски сытно. Все-все знают, так что же скоро рассыплемся сами, если честные крепкие мужики бессеребренники во главе не встанут, да еще умные и психически уравновешенные, что утопический идеализм скажете. Хуже! Романтика!
Циклопы спят. Детишки наполовину больные, население сокращается. Это, как им кажется, не фатально. На их век порулить народу хватит, а там. За других коммерсантов во власти они не в ответе, свои миллиарды заработали честным и непосильным трудом, исполняя роли местных феодалов. А дети!?
Так их развивать надо на собственном примере. Это долго. Сделать что-то стоящее и на века – еще труднее. Но вот новый губернатор старается и это уже лучше: в коем-то веке такое случалось, разве что при молодом Немцове, Х. так вообще не жужжал. Старый был! И жаль что до сих пор показать-то, кроме олигархов и такого же кособокого шоу-бизнеса, почти нечего. Ну разве что еще военная техника, леса, поля, реки, озера, женщины – все от Бога.
Леса, поля тоже уже кем-то огороженные под угодья, а по периметру вооруженная охрана на джипах. Попробуй срежь грибок. Так по всей стране: лакомые куски принадлежат разным феодалам, нуворишам, траншевикам и дефолтникам. Попробуй, сунься – легко не отделаешься: запаяют в атомный реактор и отправят в Иран или на Луну, а представят как гуманитарную акцию. Все в их ловких, цепких руках. Переломают!
И склеят, как пожелают. Они – сила. Они – вассалы и новые князья 21-го века земли Русской. Их сила, каторга и острог. Глазки уже, как раньше, беспокойно не бегают – забронзовели. А за кордоном все ждут не дождутся, когда же наконец наши проявят свой исторический нрав и передерутся. Но пока цены на углеводороды высокие – всем хватает! Нет причин, сорится.
Хотя закон самосохранения торкнул – очнулись. Начали в лесу порядок наводить. А без президента так бы и не пошевелились, вырожденцы. Олимпиаду, хоккей, футбол, Евровидение им подавай. В историю хотят с позитивом, а сами по наследству должности передают!
Я тоже хочу Олимпиаду, да только кто ее даст, а если и даст, где деньги, Зин, взять, чтобы туда попасть. Дураков, нет. Дураки есть! Навалом! И я один из них, но одна надежда не самый дурной.
Америка – она, конечно хищница, но, извините, она других бомбит ради процветания своих, а у нас своих гноят и обворовывают ради личной выгоды и еще хотят, чтобы их уважали в мире, наших доморощенных, мозолистых выродков пролетариата. Не жирно ли будет, господа: и бандитские деньги, и уважение сразу. Вы же их не заработали. Вы же их прихватизировали.
Я, конечно, понимаю, что сейчас главное при таком счастье – не потерять адекватность, но видит Бог уже потеряли.
И ВВП конечно жаль. Он старался и для многодетных семей, и для стариков: то пенсию, то пособие увеличивал. Уже и по два раза в год не успевал – инфляция сжирала. Да и при новом президенте так же. Цены прут. Он кивает на мировой финансовый кризис. Все сложно короче.
Но надо же мне, нищему, миллиардеров жалеть! Откуда я это знаю, что они миллиардеры? Не знаю, а только предполагаю. У нас это в крови, что первое лицо должно быть первым во всем. Что за наглость! Смех без правил! Причем тут смех? Все серьезно. Закон суров, но это закон! Демагогия как стиль управления. В ответ с задних рядов звучит бессильное, Ура!
Пока не страшно, но знаю, что могут и в порошок стереть. А мои негодования что-то вроде развлечения, когда кричишь больше для того, чтобы услышать эхо, а то и его не услышать, а просто молчишь в пустоту. А не то, чтобы докричаться до небес. Но даже если я моська, а они слоны, все равно хорошо: меня радует, что они пока еще не настолько озверели, чтобы за слова растоптать, и пока всего лишь замалчивают оппозицию. Да какая, собственно, оппозиция, когда такие цены на нефть! А если бы не цены, то они бы ни за что не сдержались и дали бы некоторым в нос и размазали неблагодарных по стенке! Если б не огромный бизнес, приносящий огромные деньги, нам всем бы не поздоровилось.
И Сталин, смею предположить, если б набивал карманы, то не был бы таким жестоким. А что! Деньги бы его смягчили, но он, к сожалению, был фанатом и бессеребренником, и рядом не нашлось того, кто бы его нормально откоррумпировал. От женщины многое зависит. Хорошая баба рядом – и никакой крови. Просто, не с руки было бы Виссарионычу от хорошего секса отрываться. Хотя необязательно, вот с Берией и женщины не помогли.
Надежда в том, что таких недовольств в их адрес направлены миллионы. И все же, рано или поздно они коснуться не только их, но и их семей. Вряд ли, конечно. Сказки это все. А карма? И карма!
Хотя она еще хоть что-то осязаемое! Вот во что хочется верить. Остальное, хиромантство не выдерживает никакой критики. На видимый и материальный мир надежды нет. Вот на невидимый, то да! Хотя для злодеев – семь бед – один ответ. Всем предыдущим народные проклятия как будто не принесли неудобств. А природа их насилия труслива и наступала тогда, когда они равняли людей по себе.
И сразу ужасались, что те, подобно им, могут замыслить, и пресекали в корне свои страхи, терновыми венками. Вождям становилось страшно от подобного сравнения, и начинался новый виток репрессий. Невидимое информационное поле наполнялось ненавистью в их адрес, и пятьсот придворных экстрасенсов неустанно днем и ночью посменно чистили карму, как Геракл авгиевы конюшни. На силу справлялись. Пусть тиран потеряет покой – и это уже достижение! –
И, слава Богу, в нашей стране у руководителей лица все больше интеллигентные. А вот остальные, чтоб испугались и подсуетились, и начали, наконец, уделять внимание избирателю. А народ, какой бы он ни был, а все же родной, и не надо его унижать своим пожизненным правлением.
Народ умный, хоть и терпеливый сверх меры. Пусть он, наконец, увидит, что вы еще чем-то всерьез озабочены, кроме собственного кармана, и что вы не просто наемник и менеджер, как стало модно во всеуслышание называться, а болеете душой за Родину и желаете ей процветания!
Улыбнулся Андрей выступая перед зеркалом в ванной, мечтая о трибуне и пламенных речах.
19
Хряк
Отработав в полумраке подвала очередную смену, насквозь вспотевший, и довольный, что удалось разлить двадцать ящиков, а это считалась неплохой производительностью и для двоих работяг, а он был один и поэтому еще кое-что делал себе. Со словами – Надо пахать, надо заработать, можно до х-я, заработать!– как обычно прихватил в потайном бутыле излишек спирта, и пошел домой.
Его работодатель Резван, работал еще на какую-то их «шишку» Кямрана, но тот никогда сам не приезжал. Резван за двадцать разлитых ящиков платил один разливальщику. Но разливальщик разбавлял так умело, что выходило два. За то, что не пил, Резван его и держал и поэтому пока закрывал глаза на его шалости с градусами.
На него можно было положиться. «Забегаловка» возле пригородных касс позволяла Резвану существовать безбедно. Деревенский люд так и валил в «капельницу», чтобы пригубить Резвановского пойла. Перед отъездом в свои деревни и областные городки они, так сказать, «чихали» на дорожку, а кое-кто и попросту напарывался в хламину. Чем их там поили, им, собственно, было все равно, лишь бы догнаться, а Резвану тем более. Главное, что никто не умирал около кафе, а что там дальше. Таких данных Резван не имел. «Технарь» он не добавлял – боялся, хотя и имел солидную крышу, утрясающую любые вопросы.
Разливальщик, вернувшись со смены, плотно ужинал и, как обычно, его почти сразу морило. Спал крепким сном. Устало храпел. Но, как назло, спать не дали. Помешал даже не привычный подоконный вой сигнализаций, а какой-то нереально долгий и нудный металлический стук, продолжавшийся уже минут тридцать. Он то затихал, а то снова появлялся. Минут через пять после затишья начинался снова.
Ребенок орет, а тут еще какие-то типы стучат. Он уже хотел выйти разобраться, но жена не пустила. А в подъезде происходило что-то невообразимое – вой, ор, словно дикое стадо прорвалось, почти как на прошлой неделе десять кобелей и сучка, на третьем этаже. Но здесь, похоже, другое.
Слышны человеческие, крики. «Не мое дело». Жена ворчит: «Как будто больше мужиков нет в этом подъезде!» Решил: «Да хоть пусть поубивают друг друга эти наркоманы – не выйду. Мне это надо? У меня ребенок! Менты то куда смотрят!?»
– Дорогая, ты что не чувствуешь, малышок навалил в памперс.
– Ну, родной! Так не хочется вставать – обработай, кисеночек, сам, – и она чмокнула его в варенникообразное ухо.
– Ладно, ладно, спи, подлиза. Кисеночек!?
– Да какой там, разве ж тут заснешь с этим зверьем в подъезде.
– Может, милицию вызвать?
– Да ладно! Еще выдумал! Что больше некому что ли? Почему сразу мы? Вон на первом этаже аж в окно вечером лезли, так она позвонила, а ей говорят, как хотите сами разбирайтесь. Хотите, кричите, а хотите, молчите. Жизнь такая наступила – каждый за себя. Только бабьим визгом и спаслись, грабители дальше не полезли.
– Ладно, много не болтай, а то соседи услышат. Ты же знаешь, какая акустика, здесь чихнешь, на девятом этаже слышно. Вот только весь сон, как рукой, сняло, а такой он был – благодать.
И по привычке почесал меж ног и представил любовницу Аньку, лежащую на огромной кровати. И из одежды на ней только длинный шарф из перьев и красные туфли. Красотища. Она рассматривала себя в большое настенное зеркало, бестыдно раздвигая ноги, а затем в зеркало на потолке и снова на стене. И как будто не замечая его, ласкалась, но как-то неловко, в попыхах, с всплесками и замираниями, и вдруг неожиданно заплакала и начала ругать себя: «Надо же, какая же я п–а крашенная. Какая я грязная, лживая. Я же все-все перепробовала. Куда же дальше? Ну уж не с собакой же? А с другой стороны, кто скажет, чем она хуже такого человека, как ты» как будто спрашивала она, его. А он, не обращая внимания на сравнение, уговаривал ее к соитию: «Не переживай, все образуется, не надо себя корить, не надо себя зажимать, а особенно свои тайные желания. Ну возьми в…». – «Да!?» – «Да». – «А ты бы взял в жены такую, как я? Ты! – завизжала она и, схватив себя за грудь, коротким, но резким движением оторвала ее и бросила в него. –
Тогда на, соси, мою силиконовую, урод, а если не будешь, то тогда давай я. – лживо рыдала она, пробуждая в нем еще большее желание. – Помоги же мне, помоги! – стонала она, приняв страшно привлекательную позу».
И тут он понял, что услышал в подъезде именно ее голос. Ему стало жутко и почти сразу рядом нехорошо запахло, что если он сейчас выйдет в подъезд и Анька его узнает и станет называть по имени.
Тогда жена может услышать и узнать, что он и Анька. Он даже не хотел думать об этом, потому что побаивался свою крупногабаритную Веру Палну: когда она в гневе, то ее центнер превращался в два. И он, зажав уши и накрывшись одеялом, в надежде, что обознался, уговорил себя, что в подъезде совсем не Анька. «Помогите, помогите-е-е-е же» – уже прося, стонет и кричит любовница – малолетняя проститутка с накладной силиконовой грудью, а с некоторых пор и наводчица – Анька.
«Ах, что она творила в последнюю встречу. – вспоминал он и с сожалением вздохнул: – Жаль, что не с кем поделиться. Вокруг одни болтуны – все доложат. А скакала, а стонала, наездница еще та, аж кровать сломала. А теперь если ее там, в подъезде убьют, то и вообще весь кайф, кончится. Такую, я теперь вряд ли найду, даже со своими двадцатью двумя сантиметрами. Старею.»
Так он пролежал до утра, вспоминая сквозь крики и стоны Аньки их славные деньки. А когда рассвело и крики закончились, наблюдая из-за шторы, он увидел, что из подъезда вытащили два синих мешка. Через какое-то время к ним зашел милиционер, и жена сказала, что они крепко спали и ничего не слышали. «Правильно, – подумал он, – что лишний раз рисоваться. Тем более, вдруг Анька шла ко мне. Хотя она не знала, где живу. И почему я так уверен, что она? Ее не видно, а только слышно. Как она кричала! «Помогите!» Аж, через стены пробирало. Мог ошибиться?»
Вечером по телевизору показали девушку, и он с облегчением вздохнул, что это не Анька, и свидания в самое ближайшее время продолжаться. И что самое главное, его, пусть и специфическая, совесть перед ней чиста.
Мертвая девушка, оказалась незнакомой, а то, что она, по версии следствия, продала наркоманам левый кайф, развеяло в нем последние крупицы жалости к покойной, и он промычал: «Не-е-а, не Анька! Она бы точно такое не сделала – пацанов травить.»
У жителей дома жалости к девушке тоже не проявилось. Каждый твердил, что, якобы, из-за того, что она пацана отравила, они и не заступились. Все, не сговариваясь, нашли причину. Вот только, говорят, один с первого этажа выходил, но было поздно: наркоман умер, а его кореша забили сучку насмерть. – Надо было и тому, что вышел, до кучи накостылять, чтобы не высовывался.– заметил он Вере Палне.
Тот, что вышел и был Гамлет, с возрастом все больше похожий на отца. А разливальщик с третьего этажа вдруг вспомнил свою юношескую мечту стать бродягой, блатным «цапаном», смотрящим, стремящимся и все такое. И он рассуждал: «А эти кореша, сядут лет на десять за убийство прошмандовки.»
«Ну, бродяги, совсем долбанулись» – с долей злорадного удовлетворения прикидывал он, до конца не понимая, отчего он так их ненавидит. Может быть, все же в глубине, своей темной души он понимал, что сам в корне неправ и что кто-то же привез и дал этой девке левый кайф на продажу, не сама же она его произвела. А может, он на мгновение осознавал, что сам вовсе уже и не человек, а самое лучшее – свинья, хряк, а то бывает после смены, как замечала Вер Пална, и козлятиной попахивало.
20
Рабоче-крестянская
Если на секунду представить, что мы находимся в королевстве кривых зеркал и, как в сказке, человека зовут Гурд, то вот именно он и просил заняться вопросом регистрации регионального отделения политической партии.