Мурат Юсупов
Ангелофилия
Хочу сбежать от перечеркнутых крест-накрест людей, в Малой Советской энциклопедии расстрелянных НКВД. Глядя на их фотографии, еще ничего не понимаю – где живу и кто эти люди. Мне весело. Я еще не знаю и не предполагаю, что скорее всего из -за этого мы и катимся в тар тарары.
Еще не задумываюсь, что дядя Саша как-то связан с этим заговором против перечеркнутых фигур. Он очень озлобленный и называет перечеркнутых «плохими людьми» и «врагами народа». Я хоть и мал, но не понимаю, зачем их сначала печатать как первых людей, а затем вычеркивать, и догадываюсь, что их перечеркивал не сам дядя, а еще до него возможно его отец или дед, ведь энциклопедия вышла еще до его рождения.
Клопы появились недавно. Скорее всего, их кто-то занес, потому что в детстве, когда ходил в садик, их не было. Сейчас их стало много. И их все труднее вытравить, а тем более терпеть укусы. Запущенная квартира, давно без ремонта, мебель не обновляется, а клопам только и надо. Обои в, мазках моей запекшейся крови. Особенно они любят устраивать колонии под спортивными картинками, вырезанными из журнала «Физкультура и спорт» и приклеенными на стену.
Бью ладонью и вижу, как из черных точек брызгает потемневшая кровь. Не брезгую, потому что это моя кровь, но все больше ощущаю себя в плену дьявольских созданий. Простыни и пододеяльники давно не стираны и испачканы засохшей кровью.
Изредка трезвея, мама жалеет, прижимая к себе, но ничего не может сделать. Сами они не чувствуют клопов, потому что все время «под газом» – так называю вино, которое иногда нахожу и выливаю в унитаз за что и получаю. За вино они могут побить. Дядя Саша так раздает подзатыльники, а над тем, что меня поедают клопы,смеется.
Ночью, когда они трезвые и не дерутся, я ловлю момент, и демонстративно вскакиваю и воюю с клопами. Тактика простая.
Выключаю свет и лежу , жду, когда основные клоповые силы соберутся на мне. Когда начинаю ощущать легкое пощипывание понимаю что, кое-кто из них уже приступил к трапезе. Держу паузу, терпя укусы жду, пока они увлекутся процессом. И потом бью, себя как барабанщик.
Одно время стало жалко, размазывать их по стене. Как-то не по себе, от того что представил, как их ждут голодные детишки, а я их убил. Даже слеза жалости навернулась. Но вспомнив, как они больно кусаются, и то что несмотря на жалость, это мне , а не им приходится защищаться, пристыдился такой ущербной жалости. «Им, значит, можно вот так, без зазрения совести лазать по телу, злобно прокусывать кожу и сосать кровь, а мне что. Да! И какая у клопа совесть? Ведь они даже не октябрята, а тем более пионеры» – иронично думал я. И в то же время, я такой большой и сильный по сравнению с ними и к тому же спортсмен, и являюсь их пищевой цепочкой. Я жрачка для маленьких кровососущих паразитов! Уж лучше бы сдал кровь для больных чем так терять.
Охваченный чувством протеста, снова вскакивал с постели, резко включал свет и начинал дубасить зажравшуюся публику. Только единицы успевали бежать. Остальные были раздавлены. Вскоре клопы поумнели и не лезли до того момента, пока окончательно не засну, а усталость после школы и футбольной тренировки брала свое. К тому же процедуру истребления кровососов приходилось повторять не раз и не два за ночь. В итоге не выспавшийся я клевал на уроках.
Недовольные учителя делали замечания. Как им объяснить? Что такой удалец всю ночь сражался с бандой вампиров! После уроков бежал на тренировку. Усталость накапливалась незаметно, и к шестому классу стала невыносимой, грозящей перерасти в срыв. Похудел, глаза провалились, и уже казалось, что скоро взлечу к небесам вслед за тополиным пухом.
Хотелось бежать из дома куда угодно, хоть в бескрайнии Керженские леса. Но летом когда поспела смородина, сбежал к бабушке на дачу, мысленно, из жалости к маме, оставив вместо себя выдуманного брата-близнеца. Назвал его Гамлет!
Пусть он поможет ей, когда дядя Саша в ответ на обзывательства, бьет ее. Пусть Гамлет спасает ее вместо меня, пусть кормит жирных отъевшихся клопов – ведь ему все равно небольно, потому что он – моя выдуманная копия. Он фантом!
Он колючая роза, и олимпийский огонь, он пахнет лесом и травами, а когда тренируется, то омывается семью потами! Он кто угодно но не реальный человек. Он мой выдуманный брат! Он бессонный, молчаливый спаситель и терпеливый мальчик для битья!
Откуда я мог знать, что появится брат, в точности такой, каким его представлял, т.е. похожий как две капли, на меня. Мой близнец, о котором до поры до времени не знал никто, кроме меня.
С тех пор, как вырос, все поменялось, и уже не хотелось соглашаться с окружающими, что Гамлет существует не только в моем мозгу. Но оказалось, что все и так знали и видели живого Гамлета, доказывая мне, что он – мой реальный брат- близнец, а никакая не выдумка, но я-то знал, что этого не может быть, ведь он всего лишь выдумка, фантазия уставшего ребенка.
Оказалось, может! Кто-то сыграл со мной странную шутку. Я чувствовал себя обманутым могущественными силами. Снаряд выпущенный в вечность обогнув космос, вернулся и взорвался в моей груди.
Незаметно наступило новое время. Дар великих ученых грозил стать проклятием. Их достижения позволили создавать копии людей по их желанию, а в некоторых случаях и без, в качестве эксперимента. Для этого в Конституцию спешно внесли поправки, разрешающие проводить эксперименты подобного рода, хотя многие знали, что они проводились и до поправок, но тогда это были единичные случаи, а в настоящее время все грозило перерасти в промышленные масштабы.
Клонирование набирало обороты. Власти нужны были проверенные кадры для освоения новых планет, для работы на секретных подземных заводах, в агрессивных средах. Кроме того, европейская цивилизация стремительно старела и ей нужна была молодая кровь. Женщины уже не хотели рожать, а старики не торопились умирать.
А тогда, в середине восьмидесятых, как мама не просила вернуться, я не поддался. У бабушки я хотя бы мог выспаться
3
Звёздный мальчик
Еще вчера вечером она светилась от счастья. Сороки на проводах и незамолкающий воробьиный куст под окном ушли на второй план перед нахлынувшей тотальной приятностью маслянистых лугов, предзакатных алых лучей, излучаемых молодым человеком. Словно сама была немолода. Сила очарования оказалась так сильна, что позволила себя не только целовать.
Растерялась от охватившего волнения словно и не замечала, что от него несет и самым приличным из слов, которым ласкал слух, было «сука». Бесшабашный мужик. Ей в данный момент не то, что нравилось такое обращение, скорее это ее заводило. Она хотела ей побыть только с ним, здесь и сейчас, в данную секунду, но не дольше. И, ни в коем случае, не потом когда все закончится. Тогда пусть попробует! Ей вдруг стало стыдно за жуткие позывы плоти.
В конце-то концов, иногда и ей нужен мужик. А тут сам в руки приплыл и объял. Она приятно удивилась такой первобытности. А утром по дороге из спального корпуса в столовую, он прошел и не поздоровался!
Обомлев, что кавалер пробежал и, окликнул некую особу! Она обиженно выпалила: «Вот те, здрасте и прощай, ловелас, блин. Посмотрите на него! За единицу времени решил всех баб обаять! Звездный мальчик!» Но Гамлет хоть и слышал, не принял на свой счет, так как бежал совсем за другой. Его брат Андрей в это время крепко спал в номере и не испытывал угрызений от того, что накануне именно он и целовал таинственную незнакомку.
А вокруг шумел сосновый бор. В вышине, под крыльями Ангелов, сверкали фиолетом в перемежку с густым ультрамарином грозовые пространства. Разорванное кровавое солнце слепило, словно присмерти выглядывая из облаков, и тяжко склоняя буйную рыжую голову к самой земле. Рыжье, вспомнил он одно из названий золота. Как это точно! Натуралистично! Но не сейчас. Сейчас скорее размазанное кровавое мессиво!
Стволы скрипели, упираясь, выступающими из земли якорными цепями корней, и порождая в плодородной пустоте новое событие в жизни близнецов, а невидимый великан все разматывал и разматывал на небесах бескрайнее покрывало циклона.
Сидя перед телевизором, он что-то писал черно-красными чернилами. Заправленные алой сырой кровью, гудящие колени, обветренные от жадных поцелуев губы, облачные звери, монастыри, Стеньки Разина челны шли под звездами, много лет назад и сейчас.
Он спешил! Кровь сворачивалась! «Это достойная ей, жертва» – считал он. Только кровью и больше ничем! Куда не кинь взгляд, что не возьми – все уже вписано. Живот полный, мозг сытый, в носу запах крови. «Младенец толкается изнутри, у матери начался прилив» – сочинял он.
А ты помнишь лет десять назад, не спал ночами и сидел в узкой серой ванной, расположившись на кромке стиральной машины «Ока-3, и писал стихи». На кухне сотрясалась «Бирюза». Тишина звенела турбинами падающей воды, ноги затекали и дряхлели от нехватки крови. Крови мало – она вся истрачена на никому ненужные строки сердца.
Это состояние владело, обещая стать всепобеждающим. Оно как могло доказывало что изначально сильнее тела. И с течением времени становилось маниакальным и схожим по неприменимости с астрономией, а также с построением космического корабля по наброскам К.Циолковского, взятым из журнала «Наука и жизнь». По телевизору кто-то назвал его городским сумасшедшим. А мы кто? Нормальные? Глупцы!?
И что? Закончилось попыткой запустить в домашних условиях хрущевки, используя балкон и серо-марганцевый порох. Балкон чуть не отвалился. Состояние восторга подпитывал еще смутный облик будущей избранницы, который прокручивал, как колеса велосипеда, ежесекундно, передвигаясь и, понимая, что временами действие походит на ускоренную прокачку крови по малому и большому кругам кровообращения.
Не мог вспомнить предыдущую жизнь, без нее, потому что гипноз неспокойных глаз лег тающим летом счастья. Расцвел стремлением, при расставании больно кусая молочными зубами разлуки; еще не зная, что удержать счастье в себе так же трудно, как и найти, в отличие от плохого настроения и пустоты разлуки. Ты ли это «дольче вита», «Фата моргана» и еще что то совсем неведомое, как?
Увидев тебя только раз, вдруг понял, что знал всегда раньше, даже не зная, как выглядишь! Заболел к тебе! Ходил, бродил, искал, не зная, что ищу, и тем более, что найду такую мельчайшую частицу, такую мальчишницу, которой почти неинтересен в небритом состоянии.
Шарил, холодным щенячьим носом у закрытых ворот, из-под которых тянуло телесными духами, и дальше упирался в чьи-то насмешливые раскрасневшиеся щечки, прелестные но пахнущие совсем по другому. И все они, как будто пряничные и земляничные, оказались не для меня. Оказались уже чьи-то шустрые, хитрые, прожорливые, но почти сразу чужие и холодные, как зимние стены домов, как темные дневные окна в январский полдень, в которые хочется запустить камнем и убежать, и за шторами, которых уже кто-то другой.
И этот кто-то, даже отсутствующий в данный момент, и есть их тепло, и их человек который всегда к месту, всегда гладкий, не засаленный, такой неправдоподобно добрый и ласковый, даже если все наоборот. До поры до времени и меня устраивали даже жирные, мутные лобовые окна женских глаз, которые вожделел и без любви, довольствуясь тем, что вокруг есть здоровенная, вонючая ляжка похоти и от нее вроде как некуда деться, она тянет.
Ее командный голос звенел в ушах. А в огромные подслеповатые глаза поцелуя, на полном ходу шмякались куриные яйца. Врезались на своих мотодельтапланах камикадзе насекомые, устраивая убиенными тельцами наваристый компост на лобовике – такую гремучую смесь, вырисованную изощренным киллером, после которого никакие импортные щетки и моющие средства уже не берут засохшую могилку. Ведра родниковой воды не помогают очистить, превращаясь в бесполезный мутный бульон.
Артефакты грозили сохраниться для истории, еслиб не новые моющие средства. А вы говорите чужие губы, чужие щеки, шея, грудь, медь, слезы, розы, шипы, кожа. Они уже до окисления зацелованы и размазаны, что, если и захочешь, не скоро выветрятся и забудутся с поверхности. Кожа на местах прикосновения протерлась и стала тонкой, зубы с налетом, на щеках легкий волос от чьей то слюны. Вот уж и наговорил, будто пьяный и представил чрезмерного привереду, не умеющего когда надо менять тембр голоса с серьезного на несерьезный и обратно. А то, что таким привередой как будто когда-то был в юности – так это максимализм, нарциссизм, и все такое, но тоже не на все сто пятьдесят, а может и остался таким, только с оговорками. Остался, остался.
А сейчас такой же, как все, почти не отказывающийся от любого, пусть и тантрического, а тем более из-за такой ерунды, что кто-то кого-то целовал или еще что, до меня. Сейчас только бы и сказал «слава Богу, что это у вас было» иначе бы не обратил на вас никакого внимания. Вы искушены! Сейчас, почти как и раньше но только с трудом, интересуюсь, кто передо мной, просто хочется красоты и тепла, а не спешки и сумбура, а тем более ревностной тьмы когда смотрю на нее в упор и не вижу.
Теперь устраивает активная участница и даже жертва секс революции. Перебесившаяся! Ой, ли! Песни, нефть, новости, оскары, глобусы, члены сообществ и дуры с жвачкой во рту, перебивающие сигаретку. Искушение всегда велико, но уже не перебарывает опыта. И это про меня!? Нет это про них. Про нас всех. Бывает останавливает не только брезгливость, и та по трезвой, а так гуляй поле, воля вольная, степная и не схожесть и принадлежность к разным социальным группам.
Тогда я искал приключений на свою голову и в итоге находил. Сказать, что плохо искал, нельзя. Получал по полной, до кровавых слюней и мочи Искал, как мог, – агрессивно или вяло, в зависимости от настроения; мог собираться часами, репетировать сутками трехминутную речь, обращенную к понравившейся девушке, даме. Дама – это громко сказано! И не мне судить, насколько. А кому? Сейчас удивляюсь! Казалось бы как же все происходит. Находил быстро и в том же темпе терял. Ну, никак они не держались, несовместимость энергий это покруче слов или характеров, а может и их составляющая.
Пестрые эскизы покоренных вершин сменялись грубыми мазками капитуляций, отступлений и разочарований. Кто то с пренебрежением скажет мазня, а я думаю творчество. А то, что не уговаривая и не хватая за подол, боясь раньше времени жениться, изначально искал там, где ничего и не мог найти, ибо в данной местности преобладал совсем не мой тип женщины. Это, да, издержки взросления, но откуда ж тогда было знать, вот и растраивался зря на себя и своим неудачам.
По ходу это все равно, что амурского тигра скрестить с индийским, вроде ничего особенного, а разница есть. Малодушно, делал вид, что увлекся, и потом когда уже безразлично зевал в ее присутствии, презирал себя за это. Не знаю, как для других, а для меня это был важнейший период и выбор, потому что намеревался прожить с этим человеком всю жизнь от А до Я. И это ль не безумная идея, владевшая мной и, кажется, продолжающая владеть. Поэтому боялся промахнуться – ведь я же не Робин Гуд, а кто боится, тот и промахивается. И промахивался. Вдохновляясь не от тех. А так и бывает. Кому мы нравимся, нам не нравятся и наоборот. Глупо как то.
И глючило от того, что все девчонки шли не сами по себе, а со своим набором, состоящим из мамы, папы, дедушки, бабушки. Которые на тот момент, имелись и у меня, но были, так сказать, не лучшего качества и вряд ли могли устроить девушку из хорошей семьи.
Часто представлял, что их коллективный прокурор будет моим пожизненным обвинителем, а, как мне казалось, своими родственниками, в отличие от девичьих, я никогда бы не прикрылся.
Дорожил свободой. А чем дорожишь, то часто и теряешь.
Девчонки – это другое дело: за ними другой пригляд и с них другой спрос. А то и дело, что сейчас вообще никакого спроса и пригляда нет – делай, что хочешь, только по-умному. Дым в мозгу ни к чему. Пиво там глотать посреди улицы. Залеты тоже! От залетов безотцовщины рождаются.
Жить надо красиво и легко, а не тяжело, в сомнениях вдруг не совпадут экстерьер и все такое. Ходи сюда! Это уже не любовь, ибо когда любишь, о таком не думаешь – оно само на места встает. А если думаешь, то, значит, не любишь. Какое уж тут счастье? Все время думать, что она думает о твоих сексуальных способностях! Это действительно надо чтоб шандарахнуло взрывной волной, оглоушило звуком, с ног сбило, порывом дождя окатило пятиметровой волной, нахлынуло в мозг нейрономи, и влетело в грудь соколом, на глубину гигантских кальмаров, до раскачивания Останкинской башни и непроизвольной задержки дыхания дайвинга и, повинуясь одурманенному мозгу, пришибло в космическом масштабе; чтоб даже уползти не мог, если начнется; так, чтобы уже запредельно раздербанило разрывным в башку. Чтоб маяться, одним словом, до смерти и не жалеть!
Любоваться ее миниатюрной изящностью глядя на все и в том числе на аккуратный пробор в волосах. И счастье, за которое переживал, и опасение, что если не встречу на пути, то придется проникать в чужие уделы и отбивать у кого-то благодатные почвы, искать на другом конце света, в чужих постелях, чужих небесах, делать жуткие морально- нравственные проломы, рубить, хамить и мудрить, и еще много чего делать.
Грешен, похотливый дурень – хотел увидеть девственную, первозданную красоту, но не увидел, не нашел. И не просил что то вроде: «Ну скажи что-нибудь! Расскажи о себе! Не молчи!» И она говорила: «Не понимаю, как ты меня полюбил: я же совсем не та, за кого ты меня принимаешь. В душе я не она!
Знаешь, раньше, в детстве и юности, у меня был жуткий комплекс неполноценности: считала себя некрасивой, страдала по этому поводу, раскрашивала гуашью щеки.» А, коварный искуситель, успокаивал: «Да ты красавица! Красотища! Какие комплексы? Ты супер-пупер!» – «Вот видишь, только стоит захотеть и ты получишь свою долю ложных комплиментов, и сделаешь что то за гранью разумного» – «Да нет же, никакой лжи! Ты изыскана, чистоплотна, добра и справедлива. У тебя яркие, чувственные губы, одухотворенные глаза, благородная осанка, бритые подмышки, ровные ноги, холеная кожа, белые зубы, широкие бедра, осиная талия; ты следишь за собой, не храпишь, твоя гигиена бесспорна и безукоризненна, от тебя пахнет свежим утром; ты переливаешься радугой и дурманишь свежестью, твоя кожа гладкая, как у дворянки, которой с младенчества накладывали глину, замешанную на отцовском семени». И она иронично шептала: «Хорошо, хорошо, продолжай, умничка. Твоя лесть пробирает до костей, а, ну-у-у, ну. Это я сейчас понимаю, что некрасивых женщин не бывает, – и про себя: – А бывает мало водки!» И он ее не утешал, а реально восхвалял и возносил, утверждая, что ее компанейский нрав и страшной силы обаяние закроют глаза кому угодно и на что угодно.
Когда ее видел еще долгое время, старательно делал вид, что ничего не видел и не слышал, муслякал слова, переспрашивал по несколько раз, то не находя вздох, то выдох, жестикулировал как глухой, но до заикания не дошло;
«А? Что? А?» – претворялся, что не случилось, что ослеп ненадолго, или вообще не ослеп, а наоборот прозрел и еще больше зряч и все также заряжен на поиск, но на самом деле уже знал, что нашел и боялся спугнуть, осознавая, что едва ли, раз столкнувшись с ней, остался прежним. Сознание изменилось в мгновение! И сразу стал совсем не тем светлым ребенком которым был, да собственно каким там светом, скорее озабоченным прыщавым юнцом, мужчиной.
Невинность ушла немного раньше ее прихода! А при виде ее робость пропала, но с отсутствием очень быстро возвращалась, и прикоснувшись теплой рукой, она с еще большей силой обхватив шею, брала на удушающий. Я был побежден.
Увидев ее, понял, что нашел то что искал! Много времени проводил, высвобождаясь из невидимых объятий ее сине- красных артерий, исключительно с целью осуществления элементарных функции, чтоб получать хоть какие знания. Тем более, что был студентом техникума и напряженно постигал иероглифы радиоэлектроники, которые проваливались в мозг, как в бездонные колодцы, бесследно растворяясь волшебством эльфов. В то время как надо было зарабатывать хорошие оценки, и сдавать зачеты, я, с лукавой усмешкой занимался не чем иным как поиском вдохновения.
Странный врач, похожий на сумасшедшего, объяснил мне, что я болен Ангелофилией. Что это? О чем вы, док? Я не маньяк! И не сплю. А всего лишь влюблен. Один из симптомов – неадекватное восприятие действительности и миражи, все больше заменяющие реальность. Реальность? О чем вы? Какая реальность? Нет никакой реальности! Вообще! Что же это тогда!? Это любовь и смерть, а между ними страх и больше ничего! Ничего!
В результате вылавливал из сознания ее миражи и оставлял запертыми в комнате с закрытыми форточками. Для окружающих же она оставалась невидима!
Приглаженная бесплотная ткань, приятная на ощупь волшебным образом сливалась с обстановкой, становясь частью обычного интерьера. Для меня же она была реальной, божественной красоты нимфой. И то, что я оставлял ее лежать обнаженной, было важно и волнительно лишь для меня. Никто так ни разу и не увидел ее.
Когда я оставлял ее дома, это значило, что сегодня у меня не слишком загруженный день, и сидя на лекции, я все же могу с ней общаться. Поговорить шепотом! А если оставлял одетую в свинцовый саркофаг и закрытую в темном чулане, то сам мучился как ей там, и это значило, что не могу по-другому избавиться от ее притяжения, но и саркофаг не спасал. Она оттуда ускользала как воздух.
Но мне обязательно надо отвлечься от желания притронуться и уговорить себя, не за что не смотреть на нее даже сквозь толщу пространства, потому что все остальное сразу перестает существовать, и как можно жить постоянно ощупывая пальцами и взглядом каждый вшитый в себя сантиметр, ее образа. Так можно и под машину угодить!
У меня экзамен! Умолял я! Так мы и существовали: вроде, в разлуке, а вроде, и нет. И когда я смотрел в ее ясное, звучащее дальними раскатами небо, особенно при занятиях физкультурой, то ликовал, и тогда у меня еще не ныла натруженная шея, и мой палец еще легко влезал в дырочки почтового ящика, чтобы нащупать за газетой «Лыжногородский рабочий» долгожданное письмо. Да что там, я знал, есть ли письмо, по расположению самой газеты в ящике.
Курил много и без сожаления. И так же бегал, как чемпион, вверх через три ступеньки, но от курения бежал уже через преодоление. Ни я, ни она еще не знали, что моя любовь к ней будет сплошным насилием над собой, и что ради нее я буду делать то, что разрушит меня, как ветряная эрозия, скалу.
А бегунов, надо сказать, вокруг хватало, как и болтунов, в отличие от драчунов, правда по пьяне, и их уже не знали, куда девать. Когда шел на занятия, то вглядывался не только в небо, а смотрел по сторонам, мысленно отвлекаясь от маршрута, но еще не ожидая подвоха в виде пули в сердце и контрольного в голову. Кто я такой, чтобы бояться? Пока никто! И как мне казалось, еще никто не мог заставить меня отвлечься от маршрута и свернуть с выбранного пути. Чуть что я кричал себе: «Петрович! Не буянь!»
Тогда я был еще некто не пронумерованный и смотрящий с надеждой на Малую и Большую Медведицу, надеясь, что именно они и выведут меня к счастью и пониманию. Какой же маленький глупец! Считать, что собственное поведение или еще что то пусть и жизненные обстоятельства приводят туда, куда приводят. Нет, дорогой! Не только и не столько. Все случилось раньше. Много раньше, а ты лишь следствие тех далеких жизней и чьей то возможно случайной доброй или злой воли, а возможно и просто случайности.
Генная память тысячелетней выдержки накладываясь трафаретом как блины, и привела тебя в сегодняшний день. Теперь же я склонен считать, что хаос и абсурд навязчивых мыслей, совместно с эволюцией миллионов дел и поступков, да даже одного, а еще глобальная случайность и локальная закономерность правит человеческим миром! Кто то добавит добродетель, кто то ложь, страх, злость, зависть. Возможно все, но только при наличии энергии действия. Если она есть то да, все возможно. Даже в купе грубая лесть, наглая ложь, жадность и еще много разных, символов и действенных видов поведения, дают результат! А также само бездействие, предпринятое в кажущемся правильном направлении. Продавленные решения, как танки в городе! Им тесно и их легко устранить, но они прут и рушат, но не созидают. И кто ж знал что их так легко из подворотен из гранатометов! О чем это я? Да все о том же, не о чем. О том что нельзя насильно, о влюбленной глупости и радости которой уже может никогда не быть, и о том что всякое действие встречает противодействие, даже любовь если она против воли.
Не надо дальше распыляться, а очень хочется! Распылиться на мириады! Чтоб потом уже не собрать. Намного хуже стало, когда в жизнь с черного хода на спущенных колесах въехал бродяга алкоголь. Затуманивать еще свежие молодецкие мозги, во истину бычий удел. А я и был бык! Бычара, гопота, зверек одним словом, недобитый, марал!
Тогда уже знал, что водка открывает любые двери! Но, слава Богу, ты вошла в мою жизнь чуть раньше, значительно смягчив возможные последствия такой дружбы.
Это произошло неожиданно и даже странно, оставив неизгладимый извилистый след и ощущение упущенного шанса. Смотрел тебе в след. Когда ощутил себя крылатым юным конем, лошадью, орангутаном, да собственно любым диким животным подходящих размеров в период гона. Я был почти, что поэтической лошадью, пегасом. И еще не понимал, что вот только теперь и представился момент капнуть человека не в тетради и учебнике, наслаждаясь рисованной мощью и описательной смелостью, а вживую, со всеми его тараканами, идеалами и провалами в бездну. Страшное надо сказать действие!
Но ты вдруг, к величайшему сожалению, также неожиданно вышла из игры, оставив свой фирменный знак – маленький рубец, на трепетно- юном лошадином сердце.
Помню, как ты вошла такая красивая и затаившаяся Венера. Я присматривался осторожно, помня, что в природе ты – хищная птица. Смотрел сквозь колючие ветви, не моргая. Твое лицо напоминало маску прекрасной изменщицы испанки, только не Кармен просил я.
И стряхнув налет усталости, аккуратно отрезал от тебя спящей кусочек волоса, зачерпывал блеска глаз, еще раз слушал вибрации и еще несколько сот разных частичек включая слюну и сделав анализ, понял, что все твое не испанское, а почти чисто славянское, просто загорелое и им можно не только любоваться, но и пить как воду. И так меня это обрадовало, что, увидев тебя, отплывающую в лодке, я, нагоняя волну, ринулся за тобой, уверенный, что после совместной ночи ты обрадуешься моему появлению!
Легко догнав, несколькими сильными гребками, схватился за борт и сделал вид, что не услышал недовольства в твоем голосе. Но позволь, хотел возразить я, между нами же была ночь, когда мы друг друга понимали и спали при свете ночника. Тем более что сейчас, когда ты всего лишь в купальнике.
Радуясь, что ты рядом, такая прекрасная, пышущая здоровьем, великолепная девушка, в которой есть сверхсекретная и к тому же совершенно внятная пусть даже и дерзкая, сила обаяния. Сделал вид, что не заметил недовольства и тем более пронизанного ознобом вскрика. «До свидания, я сказала!» повторила ты.
Так и не понял, что это совсем не из-за отношений между тобой и одиночеством. И это без пошлых намеков. Прости что повторяюсь, но от охватившего меня счастья почти ничего не видел и не слышал, поэтому, вежливо просил тебя пересесть на корму, чтобы взяться за весла. Ты онемела, но подчинилась. Еле справляясь с нахлынувшим счастьем, я замер, как будто Солнце – всего сто ваттная лампочка рядом с тобой.
Так неспешно греб с закрытыми, а на самом деле открытыми газами, вдыхая сухой аромат редкого в наших широтах южного ветра, от чего то дующего все чаще в январе. Такая парадигма? Где то в стороне остались берег, и рыбак с удочкой. Незаметно мы все дальше и дальше уплывали от полоски песчаного берега. Смущенно молча и на огорчение, ты все больше зажималась.
Иногда на твоем лице повисала тень проплвающего облака. Мне же хотелось надеяться, что, отплыв, между нами произойдет что-то волшебное, ну хотя бы поцелуй, но вместо этого твоя раковина закрылась, словно лето, молодость, и купание, не производили на тебя никакого впечатления, как и мое, по мнению окружающих, неплохо скроенное тело.
« Не понравилось» – думал я, все больше смущаясь. Глядя на нее, можно было подумать, что она совсем не интересуется из-за привязанности к другому человеку. Но как же ночь? Ты так задумчиво смотрела в серую воду, взрезаемую веслами, будто хотела в подробностях рассмотреть небесную рябь, в противовес мне. Но я не отчаивался, стараясь что то расслышать через дыхание.
Неровные гребки закручивали лодку, против часовой. Хотелось говорить, но не знал о чем. Молчание тянулось веками. И поймав пик смущения, я сделал шаг. Выпрыгнул за борт и поплыл.
До берега целое море, глубина двадцать метров, но я хорошо плавал. Теплая вода вдобавок к безветрию успокаивали, давая уверенность и силы. И рядом бок о бок прекрасная дама, на которую хотелось не только смотреть.
«О, если б ты снова разделила мой порыв, то не было бы счастливей нас» – думал я, плавая и ныряя и еще питая слабую надежду. Ты сидела, чем-то похожая на ель в глубине лиственного леса. А я все дальше уплывал, словно давая понять, что не боюсь ничего, а поэтому и ты можешь не бояться. И напоследок припустил ходу.
Затем собрался уже плыть назад. Еще не зная, что утром ты была сбита с толку встречей с Гамлетом, и тем самым произошло досадное недоразумение. Чувство мести захватило тебя. И вынырнув, я увидел то, что увидел. Лодка, ведомая тобой, стремительно уплывала.
Решил, что розыгрыш, и ты так шутишь, проверяя мою выдержку. Захотел догнать, надеясь на взаимность, но, как не упорствовал, как не старался, ничего не получалось. Ты работала веслами, как настоящая спортсменка.
Расстояние увеличилось. До берега далеко. Начал экономней расходовать силы, тем более, что и раньше, случалось что ноги сводила судорога.
А ты все, уменьшалась в размерах, подтверждая мои худшие опасения. Ты была красива и стремительна как судно на подводных крыльях, и непреклонна, как проплаченная конкурентами чиновница из отдела торговли, составившая очередной протокол.
Можно было подумать, что ты устанавливаешь мировой рекорд. И еше даже в шутку меня не посетила мысль, что ты просто решила меня утопить. «А если утону!?»– кричал я, но поднявшаяся волна и ветер заглушали мой крик.