Мистер Моджо
Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк!
– Если сейчас ты, парень, набросишься на меня, когда я отвернусь, клянусь Богом, я сверну тебе шею.
Федор Глухов виновато улыбается, вытаскивает молоток из-за пояса, осторожно кладет его на пол рядом с собой. Иностранец, кажется, удовлетворен – он кивает, и наклоняется к женщине, чтобы оказать ей первую помощь.
В его неторопливых выверенных движениях чувствуются профессионализм и долгие годы практики. Для начала он достает из внутреннего кармана носовой платок, смачивает его и протирает женщине лицо. Затем берется руками за мочки ее ушей и массирует их – на этом моменте незнакомка приоткрывает глаза и издает звук, похожий на долгий вздох. Иностранец внимательно вглядывается в ее зрачки, повторяет процедуру с водой, трогает пульс, еще трет ей мочки, и, наконец, отступает, найдя состояние своей жертвы удовлетворительным. И действительно – по щекам женщины разливается румянец, а ее глаза принимают осмысленное выражение. Моргнув несколько раз, она даже предпринимает попытку самостоятельно встать с пола.
Иностранец останавливает ее:
– Тихо, тихо. Пока вам лучше оставаться здесь. Вам нужен покой.
– Что произошло? – шепотом спрашивает она.
– Несчастный случай, – иностранец бросает выразительный взгляд на Федора Глухова. – У вас был припадок, кажется – это эпилепсия. Сейчас вам нужно просто полежать и прийти в себя.
– Как странно. Я ничего не помню.
– С эпилептиками это случается часто. Раз! И наступает полнейшая темнота. Побудьте здесь, мадемуазель, наберитесь сил, а мне очень нужно потолковать с этим молодым человеком, – с этими словами иностранец распрямляется, берет Федора за плечо и подталкивает в сторону комнаты.
– Но мои услуги, – слабо возражает женщина. – Кажется, меня наняли, чтобы переводить.
– Это сложно объяснить, но неожиданно мы с молодым человеком стали прекрасно понимать друг друга.
Докладная записка №1, Отдел ХХХ
Отправитель: Жак Дювалье, агент
Получатель: Жан-Люк Потен, руководитель отдела ХХХ
Парень ничего не знает, шеф. Он просто несчастный русский блогер, который насмотрелся «Сарториалиста» и решил встать на тот же путь.
Он полагает, что человеку с фотоаппаратом должны давать красивые девчонки, что все двери открыты, и что «Вог» ждет не дождется его в числе своих сотрудников… Хм, вы представляете? У русских тоже есть «Вог»! Шутка.
Очевидно, что Федор Глухов не имеет отношения к распространению и производству поддельной продукции интересующего нас модного дома. Единственное занятие в его жизни – это получать пригласительные на светские мероприятия и, по возможности, крутиться в правильном обществе, потому что это, как он полагает, поможет его карьере. И то, и другое – я имею в виду и карьеру, и пригласительные – получается у парня прескверно. Поэтому в действительности большую часть времени он убивает в безделье и безденежье.
Очевидно также, что Федор Глухов не в состоянии различить самостоятельно поддельный «Луи Вьюиттон» от настоящего. Для него они все – настоящие. Беседа с подозреваемым позволила сделать вывод, что он не имеет представления, где и через кого покупают свои подделки героини его блога.
Резюме: единственная преступная сеть, с которой может быть связан Федор Глухов – наркотическая. Было достаточно беглого взгляда, шеф, чтобы понять, что этот человек обдолбан. Обдолбан похлеще вас, 20-летнего, когда нелегкая понесла вас на Вудсток.
Продолжаю рыть землю.
С превеликим почтением
Ваш Дювалье
Ответ на докладную записку №1
Отправитель: Жан-Люк Потен, руководитель отдела ХХХ
Получатель: Жак Дювалье, агент
Ни в коем случае не хочу тебя торопить, Жак, однако представители интересующего нас модного Дома проявляют озабоченность. Я бы даже сказал, они возбуждены до предела, они рвут и мечут.
Факты – вот, что им нужно, Жак. Они ожидают получить информацию по России в кратчайшие сроки. И в том случае, если там действительно существует разветвленная пиратская сеть, они готовы обрушиться на нее со всей административной мощью.
Я абсолютно не сомневаюсь, что ты работаешь в России в поте лица. И особенно моя уверенность окрепла после того, как я получил твои чеки за гостиницу, услуги переводчика и побочные расходы. После таких астрономических капиталовложений ты должен откопать в России золотого тельца, не меньше. С этим же – бегло посмотрев твои расходы – согласился и наш шеф, а ты знаешь, как он не любит разочаровываться.
Всегда стоящий за тебя горой
Жан-Люк
Москва, Фрунзенская набережная, квартира Полины Родченко
Письмо ей вручают лично. Длинный как жердь курьер протягивает Полине конверт, а затем церемонно просит расписаться о получении.
Конверт – пухлый, увесистый, испещрен иностранными штемпелями и гербами. Среди прочих выделяется крупная анаграмма «LV». Полина понимает, что от отправителей, стоящих за этими двумя зловещими буквами, вряд ли стоит ждать хороших известий, но одновременно какая-то часть ее души все еще надеется на благополучный исход. «Может быть, они во всем разобрались? – наивно трепещет эта микроскопическая Полинина жилка. – И сейчас написали, чтобы принести извинения?»
Полина закрывает дверь за курьером и тянет зубами край конверта. Она хочет быстрее добраться до содержимого и не желает продлять неведение ни на секунду.
Бумаг внутри конверта много. Они сыплются на пол, улетают под диван и под стол, россыпью ложатся на стулья. Чтобы достать некоторые из них, Полине приходится задействовать швабру, а еще – поползать и попыхтеть. Извлекая бумаги, улетевшие в особенно труднодоступные углы, она чертыхается и клянет себя за излишнюю расторопность.
Одного беглого взгляда на содержимое писем достаточно, чтобы понять, что дело принимает скверный оборот. Со страниц, подкрепленных печатями, большей частью французскими, на Полину взирают грозные слова-тяжеловесы – такие, как «ответственность», «обвинение», «заслуженное наказание» и «судебный процесс».
Модный дом намерен защищать свою репутацию. Он находит слова Полины Родченко, высказанные в эфире одного из российских телеканалов, клеветническими, повлекшими колоссальные убытки и абсолютно недопустимыми. Речь идет о том дне, когда Полина нанесла визит в один из московских магазинов Дома, а затем, в сердцах, выпалила в камеру, что приобрела поддельные сумки в официальной точке продаж бренда, а не на левой толкучке. Фактически, утверждается в письме, этим заявлением Полина Родченко поставила под сомнение более чем столетний труд тысяч честных тружеников, незапятнанное доселе имя самого отца-основателя, принципы гуманности и открытости, исповедуемые Домом, а также способность контролировать собственные сбыт и производство.
Полине предлагается мотивировать свое заявление в суде. В том случае, если мотивация окажется слабой – а именно так и произойдет, уверяют составители письма, ибо компания «Луи Вьюиттон» всегда была чиста в вопросах репутации – Полину Родченко ждет внушительный денежный штраф. И это – не говоря уже об общемировом общественном порицании. В силе последнего Полина Родченко наверняка уже имела возможность убедиться воочию, добавляют авторы письма с легким сарказмом.
Полине предлагается предстать перед достопочтенным судом, семнадцатого округа Парижа – о дате начала судебного заседания ее известят позже, в письменном виде. В случае невозможности прибыть в Париж, ее интересы вправе озвучить заверенный представитель. В случае отсутствия оного, а также принимая во внимание тот факт, что мадемуазель Полина Родченко является гражданкой другого государства, суд готов принять ее объяснения заочно – для этого к письму приложен бланк, который нужно заполнить и отправить обратно. В этом случае, присутствие самой мадемуазель на процессе не потребуется, а о своем решении суд уведомит ее почтовым отправлением.
Компания «Луи Вьюиттон» требует признать слова Полины Родченко, произнесенные ей в телеэфире, неоспоримой ложью, требует назначить компенсацию за ложь в размере 500 000 французских франков, а также требует судебным вердиктом запретить Полине Родченко приближаться к магазинам Дома ближе, чем на 100 метров.
Данное письмо сопровождают выписка о приеме заявления от пострадавшей стороны судом, копия заявления и прочие документы, включая газетные вырезки с репортажами о фиаско Полины. В конце письма юридический отдел компании «Луи Вьюиттон» вежливо желает ей всего наилучшего.
Полина, пунцовая от гнева, перечитывает последние строки письма: «С наилучшими пожеланиями, юридический отдел…»
«Что они о там себе возомнили? Что они боги, способные ломать чужие жизни?», – в бешенстве она роется в сумочке в поисках сигареты. Сумочка когда-то была сумочкой от «Шанель», но сейчас идентифицировать ее невозможно. Пару дней назад, в очередном приступе ярости, Полина срезала с нее все бирки и опознавательные знаки – в том числе, серебряный, болтающийся на кожаном ремешке кулон, с двумя пересекающимися буквами «С».
Таким же образом она избавилась от бирок и на остальной одежде – и так частично разрушенной во время поисков злополучного чека из магазина. Вооружившись огромными портняжными ножницами, она вторглась на вражескую территорию платяных шкафов и безжалостно, кое-где оставляя дырки на нежных, дорогостоящих тканях, совершила ритуальное обрезание. Она отрезала все – названия брендов, этикетки с указанием мест производства, узнаваемые детали, а затем собрала отрезанное в охапку и без сожаления выбросила в мусорный ящик.
Участь одежды, скрыть происхождение которой Полине не удалось, оказалась еще более не завидной. Полина затолкала ее в обычные полиэтиленовые пакеты и выставила их на улицу, рядом с круглосуточным магазином. Почти сразу же пакеты подобрали бомжи, и теперь в районе, тот тут, то там можно было встретить этих уродливых, опустившихся людей, восседающих или валяющихся прямо на асфальте в платьях с перьями от «Баленсиага» или в сложных плащах от «Марджелы». Они выглядели, как странный десант, появившийся из параллельной реальности, и, встречая их, Полина всякий раз усмехалась – криво и недобро. Это был момент ее локального триумфа, ее мелкая месть высокой моде, так безжалостно и беспардонно отринувшей ее и превратившей в ад ее мечты.
В свою очередь, корпорация «Луи Вьюиттон» стала ее личным кошмаром. Она представлялась Полине этакой тысячерукой, лишенной четких контуров субстанцией – темной и злой одновременно. Субстанция занимала собой все больше пространства в ее жизни, она проникала через интернет, телевидение, газетные статьи и теперь – через длинного нелепого курьера, принесшего письмо с уведомлением о готовящемся суде. Если субстанцию не остановить, очень скоро она поглотит и саму Полину, и та превратится с ней в одно целое, станет частью этого темного, вязкого, копошащегося мирка.
Полина размышляет над этим, глубоко затягиваясь сигаретой. Она стала курить после парижской истории, но, стремясь оградить себя от любых ассоциаций с модой, даже сигареты выбирает нарочито неженские и немодные. Никаких тонких длинных штучек. Никаких мундштуков. Полина курит крепкий синий «Галуаз», и количество выкуриваемых ей сигарет ежедневно растет.
Гонконг, район Юньлон, швейная фабрика
– Ну, и что бы вы сказали, если бы открыли глаза в своей постельке и увидели, что к вам крадется с ножом огромный чеченец? Что бы вы сказали, а?
Молодой человек явно вошел во вкус, и видно, что, рассказывая о своей жизни, он вновь ярко переживает ее события. Его голос становится громче, на щеках появляется румянец, а сигара, давно забытая, по инерции зажата между пальцев и источает невероятно отвратительный запах.
Впрочем, его громкий вопрос остается без ответа, потому что сразу же после того, как он был произнесен, звучит сирена, возвещающая о конце рабочего дня. Китайские девушки как по команде прерывают работу и начинают молча собираться. Они аккуратно вешают синие рабочие халаты на вешалки рядом со станками, поправляют волосы, берут свои маленькие однотипные корзинки, в которых принесли обед, и гуськом направляются к выходу.
От того, что станки внезапно смолкли, в помещении становится слышен каждый звук – и сейчас это гулкие удары сотен каблучков о листы металла, настеленные на полу. Дверь цеха слишком мала, чтобы выпустить всех швей сразу, поэтому они толпятся у нее, исчезая из цеха партиями – словно, парашютисты, которые поочередно выпрыгивают из самолета в черноту неба.
Совсем скоро цех становится пуст.
– Черт! – бурчит молодой человек, оглядывая помещение. – А ведь мы только добрались до самой сути…
Неожиданно его взгляд выхватывает среди станков девочку, одну из швей – она присела на деревянную коробку и, не моргая, внимательно следит за ним своими большими черными глазами.
На девочке – ситцевое платье, из-под которого торчат худые коленки. Она милая, с круглым лицом, изящными чертами лица, вся какая-то очень тонкая, но вместе с тем видно, что, несмотря на кажущуюся хрупкость, она сильная, живучая и ловкая. Скорее всего, она родилась в одной из тех больших китайских семей, где не всем детям суждено выжить из-за бедности, но зато те, кому это удалось, становятся крепче камня. Потом такие с легкостью рожают с десяток собственных детей, способны жить только на воде и хлебе и трудятся вдвое дольше остальных. Это они в поисках лучшей жизни частенько забредают в порно-индустрию и остаются там на десятки лет, почти не старея и не меняясь внешне – становясь рабочими лошадками, способными бесстрастно принимать в себя самые большие мужские орудия, в то время как их коллеги по цеху, более мощные и опытные, в ужасе сходят с дистанции…
На вид девочке лет 14, хотя официально на работу в цех берут не раньше шестнадцати. Она смотрит на молодого человека слегка настороженно, но вместе с тем – с большим интересом.
– Тебя что, – спрашивает тот. – Не ждут дома?
– Я хосю дослусать, – отвечает она.
На его взгляд, ее русский, с этим акцентом, звучит презабавно, но гораздо больше молодого человека изумляет то, что девочка вообще знает русские слова:
– Ты понимаешь, что я говорю?!
– Осень мало, – она пожимает плечами. – Но я знать, сто ты лассказывать пло любофь…
Про любовь? Молодой человек в растерянности чешет щеку – что-то он не припомнит, что рассказывал здесь про любовь. Но с другой стороны, у него появился слушатель, поэтому какое имеет значение, о чем на самом деле шла речь. В любом случае это лучше, чем разговаривать одному, в пустом цехе, а молодой человек чувствует отчаянную тягу выговориться. И если слушатель видит здесь любовь, значит, да – так оно и есть.
Воодушевившись, он продолжает:
– Что ж. Примерно в три часа ночи или около того Азам увидел, что подаренный мной костюм – поддельный, и кровь ударила ему в голову. Я так и представляю себе этот момент: пьяный, невменяемый двухметровый чеченец стоит перед костюмом, потрясая кинжалом, и орет «Бля-а-а-адь!», а все остальные – такие же пьяные и невменяемые – еще не понимают в чем дело, но уже навострились заряжать пистолеты и идти валить негодяя, посмевшего вызвать гнев именинника.
Я не знаю, откуда они взяли мой адрес – наверняка, пробили по своим бандитским каналам или как-то еще – но одно могу сказать точно: я почувствовал их приближение интуитивно. Видимо, какая-то нервность все же не отпустила меня до конца в тот день, и это она заставила меня поднять голову от подушки и начать вслушиваться в ночь.
За окном урчали моторы нескольких машин, хлопали их дверцы и раздавался сердитый, в несколько голосов, кавказский говор. Эти звуки заставили меня выпрыгнуть из кровати и помчаться к окну. Внизу, у подъезда, стояли, по меньшей мере, три автомобиля, среди которых я моментально узнал черную «шестерку» Азама и Мурада. Вокруг машин обретались мрачные тени. Я подсматривал за ними в щель между окном и занавеской, и то, что мне открывалось, выглядело удручающе. Не оставалось никаких сомнений, что тени допьют коньяк – они распивали коньяк там внизу, во дворе, продолжая отмечать день рождения – а потом пойдут на штурм моей квартиры.
Я всегда подозревал, что с костюмом что-то не так. Он достался мне слишком легко, и это должно было заставить меня насторожиться, осмотреть его еще раз, но… Ничего этого сделано не было, и теперь, с минуты на минуту, сюда ворвется банда разъяренных чертей.
Времени оставалось в обрез. Я рванулся натягивать штаны. Прыгая на одной ноге, полез в ящик стола за документами. Споткнулся о матрац на котором мы спали, все вместе, я и мои девчушки-швеи. Растянулся на полу. Вскочил и заметался по квартире, словно раненый зверь, не представляя, что делать дальше.
– Что случилось? – одна из девушек, сонная, приоткрыла глаза.
– Финита ля комедия, девочки, – пробормотал я, продолжая стрелять глазами по комнате в поисках путей для спасения. – Прости и прощай. Швейные машинки теперь ваши, квартира тоже, а еще сейчас здесь появятся люди, так вы постарайтесь быть с ними повежливее, хорошо?
Я услышал, как в подъезде хлопнула входная дверь, и по лестнице застучали несколько пар каблуков. Я знал этот звук очень хорошо – так стучат остроносые, черные, купленные на рынке ботинки. Эту обувь наравне со шлепками мои чеченцы предпочитали всей остальной. И я уверен: если свалить перед ними всю обувь мира – самую изысканную и дорогую, они непременно вытащат из этой огромной кучи такие вот остроносые чудовища и сразу же нацепят их, и только тогда будут рады.
Впрочем, я отвлекся. Единственным спасением, решил я, будет окно и водосточная труба рядом с ним. Отвернув шпингалеты, я вскочил на подоконник и кинул последний взгляд на моих работниц. От шума они проснулись. Сидя на матраце в своих трогательных ночнушках, потирая заспанные глаза, они выглядели в этот момент так мило, что я чуть было не решил плюнуть на все и остаться. Но уже в следующую секунду в дверь забарабанили, и наваждение отступило. Ухватившись руками за водосточную трубу, я шагнул из окна и заскользил вниз – оставляя позади надежды, мечты о стабильности, секс, уют, комфорт и – главное – собственный бизнес. А вместе с ним – около сотни нераспроданных прекрасных джинсов «прямо из Швеции».
Кажется, они стреляли мне вслед. По крайней мере, что-то несколько раз хлопнуло у меня за спиной. Ха! Как сейчас помню тот миг: чеченцы орут из окна, во всем доме повключали свет, и уже кто-то из соседей грозится вызвать милицию. А я – полуголый и босой – несусь что есть мочи по московскому асфальту, не имея равно ни планов, ни перспектив. «К чему я в конце концов прибегу? – помню, подумал я в тот момент. – Что будет происходить дальше, если сейчас у меня нет даже собственных ботинок?».
И тут рядом со мной на дороге притормаживает этот белый пижонский «Мерседес», боковое стекло опускается, и кого я там вижу? Я вижу там чувака, с которым мы вместе поступали в театральный – только его взяли, а меня нет – и выглядит он ну точь-в-точь как Марчелло Мастрояни, те же тонкие усики и такой слегка насмешливый взгляд, и зовут его Алеша Шнеерзон – я запомнил это, потому что когда-то продавал ему джинсы.
И теперь он смотрит на меня поверх своих темных очков и улыбается, и спрашивает:
– А совершенно случайно, молодой человек, вас не надо никуда подвезти?
Что за дела? Конечно надо! Я прыгаю в машину, мы срываемся с места и оставляем чеченцев в прошлом.
Алеша Шнеерзон – да, именно так. Единственное чадо у двух богатеньких родителей. Голубая кровь. А в придачу – отдельная квартира в центре, рестораны, машины, девочки, лучшие места на модных концертах, лучшая одежда, лучшее обращение – короче, полная, стопроцентная комплектация.
Алеша везет меня прямиком на ужин в «Пушкин», а по пути выдает рубашку и туфли. Уже там, в ресторане, в ожидании фуа-гра, он неожиданно наклоняется ко мне:
– А что, – говорит он, – Если я вложусь в твой бизнес?
Вопрос застает меня врасплох, потому что до этой минуты мы ни слова не сказали друг другу о каком-то там бизнесе. Да, по правде говоря, мы вообще только парой слов и обменялись за всю дорогу.
– Ты видел мой бизнес, Алеша, – отвечаю я после паузы. – Паспорт и штаны – вот и весь мой бизнес.
– Штаны, – подмечает он. – Это ключевое слово. Штаны.
– Это все в прошлом, – оправдываюсь я. – Посмотри на меня сейчас. Я полностью, абсолютно неплатежеспособен, и если, ты откажешься оплатить эту еду, меня выкинут отсюда на улицу пинком под зад или, чего хуже, сдадут в милицию. А речь идет всего лишь о ресторанном счете…
– Это не просто ресторанный счет. Это счет в «Пушкине» – у многих могут быть проблемы с ним.
После этих слов мы замолкаем, жуем свое фуа-гра, а потом он поднимает глаза и берет меня в оборот по-крупному:
– Штаны – это то, что получалось у тебя очень хорошо. Я наблюдал за тобой, смотрел, как ты втюхиваешь свои джинсы всем этим недоумкам, и думал: «Этот парень далеко пойдет!» И знаешь, почему, я думал именно так? Потому что ты выглядел, как человек, нашедший свое призвание! Это не было просто «купи-продай», нет – в твоих руках это превращалось в искусство. И теперь, сидя здесь, за шампанским и божественной едой, я со всей ответственностью заявляю тебе: приятель, не дай своему искусству умереть! Не отказывайся от него. Да, ты голый, ты босой, у тебя за душой ничего нет, но не это ли самое подходящее время, чтобы вступить в большую игру?
– Все это приятно слышать, – отвечаю я. – Но о какой такой большой игре ты толкуешь?
– Мы, – он на секунду замолкает и оглядывается, проверяя, не подслушивает ли нас кто. – Мы – это я и ты, мы вместе – будем делать настоящие шедевры. Я имею в виду, одежду, обувь или сумки – но не простые, а только самых известных марок. Такие, что никто в жизни не отличит их от настоящих. Мы перероем модные журналы. Перевернем интернет. Если надо – свяжемся с официальными производителями. Мы выясним, что имеет самый большой спрос, поймем, как это выглядит и пахнет, а затем – имея всю информацию на руках – мы запустим свое собственное производство, раскрутим его на полную мощь и будем смотреть, как рынок тонет в нашем товаре.
Произнеся это, Алеша Шнеерзон делает большой глоток из бокала с шампанским и откидывается на спинку стула. В его глазах так и светится гордость за собственный ум.
– Как тебе план? – интересуется он.
– Правильно ли я понимаю, что речь опять идет о подделках?
– Нет, нет и еще раз нет. Подделки оставим неудачникам. Речь идет о вещах, один в один похожих на настоящие.
– То есть, мы говорим об очень качественных подделках?
– Хорошо – черт! – если тебе так нравится слово «подделки», то, да, мы говорим об очень качественных подделках.
– Алеша, – настает моя очередь наклоняться к нему и изображать заговорщицкий голос. – А зачем тебе все это нужно? Ты – завтрашний актер, возможно, даже суперзвезда – зачем тебе лезть в это стремное подсудное дело?
– Я всегда хотел крутиться в фэшн-бизнесе, приятель. У меня есть деньги. Меня отчислили с актерского факультета полгода назад. Я свободен и готов пуститься во все тяжкие.
Ключевым словом были «деньги». Я сомневался, что этот богатенький сосунок не запросится назад к мамочке, если нас серьезно прижмут, но деньги – деньги решали все. Мы выпили шампанского и хлопнули по рукам…
…китаянка, не шелохнувшись, сидит на деревянном ящике и смотрит на рассказчика во все глаза. На улице давно стемнело, а цех освещают лишь несколько тусклых лампочек. Из-за этой полутьмы, царящей в помещении, швейные станки кажутся окаменевшими чудовищами из других миров.
Молодой человек косится на часы – большие, с круглым циферблатом, те висят на одной из стен и призваны неумолимо фиксировать рабочие часы швей. Смены начинаются в 7.30 утра и длятся до 9.30 вечера – четырнадцать часов с получасовым перерывом на обед. В Китае привыкли работать много, за небольшие деньги, и это то, что нравится молодому человеку в этой стране больше всего. Сейчас время приближается к часу ночи.
– Послушай, детка, тебе точно не нужно домой? Имей в виду, я не собираюсь делать тебе поблажек из-за того, что ты просидишь тут со мной всю ночь. Нет, мне конечно чертовски приятно, что такая молодая и смышленая девочка не прочь послушать мудрость стариков. Но все же я нанимал тебя для работы, а не для того, чтобы ты развлекалась до утра, а потом клевала носом за станком.
– Все будет холосо, – заверяет китаянка. – Нось это осень холосо. Нось это класиво.
– Окей, – соглашается молодой человек, которому, признаться, и самому не хочется оставаться одному в этот поздний час. – Тогда слушай, как запускается серьезный пиратский бизнес…
… сначала мы месяц сидим на специализированных сайтах и читаем весь подряд модный глянец. Форумы, фотографии, блоги, дневники звезд – чтобы уловить суть, мы не чураемся даже «желтой» прессы, а уж про «Вог» не приходится и говорить, «Вог» становится нашей библией.
Я имею регистрацию, по меньшей мере, на пяти женских сайтах, и в каждом, под ником «Марина_1996», оставляю сообщения. «Ой, девочки, – пишу я. – А подскажите, что носят в этом сезоне? Что сейчас в тренде?». Цифры ника выбраны не случайно: они призваны указать на год рождения отправителя и вызвать сочувствие остальных посетителей сайта. «Глупенькая маленькая девочка хочет быть модной, – должны думать они. – Поможем же ей своими мудрыми советами».
Казалось бы, все это очевидная глупость, и мужчине в расцвете сил следовало бы поискать себе более достойное занятие, чем сутками торчать на форумах для женщин, озабоченных модой. Но каждое сообщение от «Марины_1996» собирает до полутора тысяч комментариев, а разве не это называется получать инсайдерскую информацию?
К концу месяца мы имеем внушительное досье на каждого дизайнера, за имена которых московские девчонки готовы отдавать большие деньги. Приходит время устроить мозговой штурм и определиться.
Я сижу за круглым стеклянным столиком на пухлом сером диване, сделанным на заказ, в квартире Алеши Шнеерзона. На окне – букет белых лилий в длинной изогнутой вазе, а за окном беснуется и искрится огромный город. Обстановка для принятия стратегического решения самая подходящая.
Алеша стоит передо мной, держа в руках, на манер игральных карт, россыпь белых листков бумаги. На каждом из них написано название бренда – только оно и ничего больше – Алеша по очереди кидает листки на стол, и объявляет:
– Раф Симонс!
Мое дело – оценить риски, рентабельность и количество вероятных проблем, могущих возникнуть на производстве:
– Круто загнул. Любимец нью-йоркских модников, в Москве представлен эпизодически, использует нежные ткани, нестандартный крой – мы намучаемся с ним, Алеша, если попытаемся воспроизвести его вещи.
Следующий листок летит на стол.
– Кензо!
– Мимо кассы. Делать его будет проще, только кому нужен «Кензо» в двадцать первом веке? Его слава осталась в конце девяностых. В том времени, когда бандиты, наркоманы и шлюхи повально пошли в дизайнеры, тим-билдеры и специалисты по чайным церемониям. Делать «Кензо» – это все равно, что пытаться повернуть вспять стрелки часов. Сегодняшняя публика нас просто не поймет.
– Берберри!
– Их главная специальность – пальто и бушлаты. Для нас это слишком мощно. Это все равно, что пытаться делать баллистические ракеты, сидя на кухне. Нам нужно что-то менее увесистое, потому что если мы решим копировать это – нам придется нанять в швеи всю российскую армию.
– Александр Маккуин!
– Тупиковый вариант. Он гениальный чувак, спору нет, но ты читал его интервью? У меня есть ощущение, что эта история скоро закончится. Огонь ушел из его глаз: он говорит так, словно прощается с жизнью, сплошная депрессуха. И если парень вдруг решит отойти от дел или умрет – наложит на себя руки или что-нибудь там еще – его бренд уйдет с молотка, а мы останемся у разбитого корыта.
– Марджела!
– Любопытно, но стоит подумать. С одной стороны, под именем Марджелы мы можем ваять, что хотим, а в качестве материала использовать хоть картон. С другой стороны – отвечает ли это нашей установке на то, чтобы завалить рынок своим продуктом? Сможешь ли ты представить, как миллионы москвичей едут в метро, одетые в копии Марджелы? Как Марджела встречает тебя в офисах, в кафешках, в кинотеатрах и на вокзалах? Это утопия, Алеша. Все вокруг твердят, как это круто, богемно и порочно – носить Марджелу, но в конечном итоге только единицы действительно отваживаются на это. Поэтому – нет, нет и нет!
Так мы перечисляем еще миллион марок – известных и не очень – и в итоге составляем шорт-лист, куда входят преимущественно ветераны вроде «Шанель», «Диор», «Ив Сен-Лоран» и «Луи Вьюиттон». И вот тут начинается настоящий плей-офф.
Алеша стоит на том, чтобы делать «Диор». Пресловутый «нью-лук», классика – если сумеешь присосаться здесь, считай, что присосался прямо к вечности, говорит он. В свою очередь, я возражаю. У меня уже есть опыт делания классических костюмов, говорю я, и этот опыт печальный, потому что классика – тонкая штука, она не даст тебе спуску, и за ней нужен глаз да глаз.
Остается старая добрая компашка в виде Коко, Ива и Луи. Мы спорим и буквально упираемся лбами – как те два барана, которые с разбегу ударяются друг в друга головами – но аргументы каждого слишком весомы, чтобы кто-то смог выйти из игры победителем.
– Окей, – после нескольких часов спора Алеша встает с дивана и направляется к компьютеру. – Прибегнем к интернету как к последнему средству. Послушаем голос улиц.
– Фэшн-блоги? – спрашиваю я.
– Фэшн-блоги, – утвердительно кивает он, набирая адрес в поисковой строке.
В Москве существуют всего несколько блогов с фотографиями уличной моды, которым – с большой натяжкой – можно доверять. И есть еще миллион страниц, доверять которым нельзя ни при каких обстоятельствах – все их ведут малолетки, какой могла бы стать моя «Марина_1996», будь она реальной и повиси она на женских форумах еще пару месяцев.
Мы лезем на «Glam Yourself», дневник из первого списка, имеющий все шансы выбиться во флагманы этого нарождающегося поветрия – ловить с фотоаппаратом хорошо одетых людей.
На фотографиях, которые открывает экран монитора, сплошь молодые девицы в антураже столичных баров. Часть из них одеты в дешевый масс-маркет вроде «Зары» и «Топшопа», и в какой-то миг мы даже задумываемся: а не начать ли нам подделывать «Зару»? Но при более тщательном размышлении эта ситуация кажется смехотворной: пацаны подделывают «Зару», которая подделывает все остальные бренды. Двойная подделка. Подделка подделки. К тому же, решаем мы, «Зара» стоит копейки, поэтому чтобы ОНИ покупали НАШУ «Зару», надо продавать ее и вовсе по демпинговой цене. А цель нашего предприятия – делать деньги. Даже не так. Цель нашего предприятия – делать БАСНОСЛОВНЫЕ деньги. А еще – заделаться героями пиратского бизнеса, войти в историю, стать легендой, но главное – баснословные деньги, короче, детка, ты меня понимаешь…