Мистер Моджо
Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк!
Еврейский нос Алеши Шнеерзона задрался так высоко, что закрыл собой солнце. В его манерах – и без того, достаточно снобистских – появились совсем уже невыносимые черты. Он заимел привычку начинать день с бокала шампанского, где растворял – в иные дни – до половины грамма кокаина за раз. Стоит ли говорить, что от этой подзарядки он весь день светился как начищенный пятак и нес такую возвышенную чушь, что меня начинало тошнить. «Правильная подача себя важна для бизнеса», – говорил он мне, когда я вежливо брал его за рукав на каком-нибудь банкете – где он распинался, по обыкновению, перед группой каких-нибудь банкиров или олигархов, или нефтяных магнатов – мое терпение иссякало, и я говорил, что это просто неприлично, черт возьми, выступать в таком кругу, будучи настолько упоротым. «Приличия? – возражал он. – Чувак, мы с тобой – два серьезных магната в мире высокой моды. Ты будешь говорить мне, что прилично, а что нет?» После чего возвращался к своим банкирам и, как ни в чем ни бывало, продолжал: «… значит, возвращаясь к теме ландшафтного дизайна применительно к текстильной индустрии…» – а те слушали и кивали, как какие-нибудь китайские болванчики, а мне оставалось только дивиться происходящему.
Да, мой партнер определенно слетел с катушек. Потерял чувство реальности. Но с другой стороны – до некоторых пор, это даже шло на пользу бизнесу.
Так, после одного из своих фееричных появлений в неком частном закрытом клубе для бизнесменов – я понятия не имел, где он раздобыл членские карточки – Алеша договорился о поставке наших сумочек куда-то в отдаленные районы Чукотки. Причем, речь шла о партии такого размера, что у меня глаза полезли на лоб. «Зачем столько «Луи Вьюиттона» в этих мертвых краях? – спросил я. – Они, что, собираются обшивать свои чумы логотипами из фирменной ткани?». «Дружище, – приобнял он меня, дыхнув мне в лицо парами коньяка. – Чукотка – это золотой край в буквальном смысле. Самые мощные чуваки сегодня засели именно в этих краях – чтобы быть поближе к приискам и рудникам и поглубже запустить в них свои руки. И, представь себе, у каждого из этих влиятельных мужчин, есть многочисленная родня – жены, тетушки, дочери, падчерицы, племянницы и прочие. И вот все эти несчастные женщины сидят вместе со своими мужчинами в этом замерзшем краю и мечтают о красивом мире, где балом правят мода и красота, и где нет чукчей, и проклятой круглогодичной зимы. У них есть много денег, у этих тетушек, и они готовы тратить их – вопрос только, на что? Что можно купить в этих забытых богом краях? И тогда они начинают совершать немыслимые эксцентричные покупки, заказывают себе через интернет разный старинный хлам и все такое, строят себе настоящие замки и прочесывают интернет в поисках бесполезных новых вещей. И теперь, ты только вообрази, в разгар этого потребительского безумия к ним приходит наш железнодорожный состав – я не побоюсь этого слова, целый состав – груженый сумочками «Луи Вьюиттон» из, якобы, самой последней коллекции! Знаешь, что будет происходить дальше? Да, они выкупят все еще до того, как рабочие сумеют выгрузить сумки из вагонов!»
В его словах была определенная доля смысла, да и сама сделка казалась удачной – особенно в свете того, что олигарх, с которым договорился Алеша, выложил нам крупный аванс.
Алеша отметил это, купив пижонский красный «Порше 356» 64-го года. В нем он носился по Москве из одного ресторана в другой – еще быстрее, чем раньше, используя машину как кабриолет до наступления глубокой осени, когда, наконец, даже самые отчаянные красавицы отказались садиться в нее из-за жуткого холода и ветра.
В свою очередь, я тоже зажил неплохо, сняв студию с видом на Кутузовский проспект и пристрастившись курить сигары – только кубинские, только «Коиба» и никаких подделок. Наш прямой канал в «Луи Вьюиттон» работал на полную катушку, сделка с Чукоткой помогла на время забыть о тяготах завтрашнего дня, и я позволил себе расслабиться.
Роман Кортюсон – администратор магазина – проявил себя как форменный гений продаж и одновременно как отъявленный негодяй. Он впаривал наши сумочки своим клиенткам с такой страстью, он уверял их в эксклюзивности и штучности товара с таким напором, что устоять перед ним не мог никто. А если учесть, что богатенькие дамочки – в чьем кругу мы сейчас вращались – нередко покупали сумочки не только себе, но и своим милым очаровательным деткам, то остается только ужасаться, сколько невинных голубоглазых созданий получили в подарок стопроцентный фейк под видом специальной, только для верных покупателей, коллекции «Луи Вьюиттон»… Наверняка, детки наивно радовались этим сумочкам – кружились с ними в своих просторных комнатах, целовали и брали с собой в постель… Короче, Кортюсон был форменным чудовищем. И довольно быстро он сбагрил практически всю партию с неправильным логотипом и потребовал новых поставок.
В мои обязанности входило следить за тем, чтобы конвейер не останавливался. Я нанял человека, который постоянно был на фабрике, контролировал работу швей, выплачивал им авансы и следил за тем, чтобы не воровали со склада – так что моего присутствия на месте почти не требовалось. Фабрика – абсолютно нелегальная, не имеющая ни одной лицензии или разрешительного документа на работу, расположенная в разваливающемся здании, где когда-то хранили колхозную спецтехнику – дымила круглосуточно и бесперебойно наводняла мир подделками. Понятное дело, что продолжаться вечно это наваждение не могло.
Неприятности начались, когда в один из дней в город не пришла машина с новой партией свежих сумочек. Мне сообщил об этом Господин Администратор Магазина, по телефону, причем тон его голоса был предельно недовольный.
– Вы заставляете меня ждать, – отрывисто произнес он в трубку (при этом наверняка барабаня толстыми пальцами по крышке стола и нервно переминаясь с ноги на ногу как ребенок, которому очень нужно по-маленькому). – Вы заставляете меня ждать, а я этого очень не люблю. Выясните, что там у вас происходит, и не задерживайте поставки впредь.
После этого он положил трубку.
Некоторое время я ошеломленно смотрел на свой телефон, переваривая услышанное. Наглость Романа Кортюсона оказывалась поразительной. Толстый гомосексуалист, хорошо продав первые партии подделок и получив свои первые откаты, моментально забылся и начал вести себя так, будто это он наш работодатель, а не мы фактически наняли его.
Тем не менее, озвученную им проблему нужно было решать.
Я позвонил водителю, который должен был привезти груз, а когда тот не ответил, набрал Алешу Шнеерзона – просто, чтобы держать его в курсе событий.
– Что тебе нужно? – раздраженно спросил он. – Я даю интервью модному журналу.
– В магазин не пришла машина с грузом, – ответил я. – Погоди, что ты сказал? Чем-чем ты там занят?
– Я даю интервью модному журналу. Кажется, это «Элль» или, возможно, «Харперс Базар»…
Убрав трубку ото рта, он поинтересовался у невидимого мне интервьюера:
– Как там называется ваше издание?
– Вообще-то, оно называется «Грация», – услышал я ответ. Как мне показалось, интервьюер был слегка задет тем, что человек, согласившийся на встречу и, несомненно, сам заинтересованный в интервью, даже не помнит, кому он его дает.
– Слышал? – буркнул в трубку мой подельник. – Они называются «Грация».
– Да-а? – делано изумился я. – А могу я поинтересоваться, о чем именно вы разговариваете?
Я надеялся, что у них идет формальный, ни к чему не обязывающий разговор о прелестях жизни успешного человека. Он болтает глупости о дорогих машинах, излишествах и роскоши, а потом все это публикуют на задних страницах в какой-нибудь рубрике типа «лайфстайл» – созданной исключительно для того, чтобы нормальные люди читали ее и завидовали. Я очень надеялся, что разговор не идет о том, каким именно образом человек добился своего успеха. Однако Алеша своим ответом буквально убил меня наповал.
– Ну, вообще-то, я рассказываю о том, как отличить поддельные сумочки «Луи Вьюиттон» от настоящих. Я призываю потребителей не попадаться на удочку пиратов и покупать продукцию компании только в официальных магазинах.
– А, если не секрет, кем тебя представят в этом материале? – спросил я, чувствуя, как мой лоб покрывается холодной испариной.
– Не секрет, – простодушно ответил Алеша. – Я – один из поставщиков бренда в Россию. Генеральный директор ООО «Луи-Интермода».
После этого я позволил себе не сдерживаться. В конце концов, этот день с самого утра задался неудачно, и меня уже расстроил звонок Кортюсона, так что дать волю чувствам было простительно.
– Ты идиот, Алеша! – заорал я в трубку. – Сейчас ты на всю страну заявляешь о предприятии, у которого нет ни одной лицензии, и которое занимается чистой уголовщиной!
– Кто меня заподозрит? – удивился он. – Ведь я – лицо с обложки.
– На секунду спустись на землю и отвлекись от своей собственной важности! А ты не подумал, что кто-то из многочисленных читателей этого уважаемого журнала попробует навести справки? Что среди читателей могут оказаться настоящие поставщики «Луи Вьюиттон»? И что им очень захочется узнать: кто это гадит на их территории, а потом еще нагло светит своим лицом на первой странице?
– Но это же хорошее паблисити…, – сказал он, но уверенности в его голосе стало меньше.
– Если твое фееричное появление в этом чертовом журнале, не угробит наш бизнес, считай, что нам крупно повезло! – прокричал я и бросил трубку.
Телефон водителя, по-прежнему не отвечал, поэтому ничего не оставалось, кроме как сесть в машину и отправиться на фабрику самому. По пути я обдумывал ситуацию. Меня окружали невоздержанные, отъехавшие люди – мои компаньоны. У меня не было ни капли уверенности, что когда нас возьмут за мягкие места – а в том, что это рано или поздно произойдет, я не сомневался – они не запросятся домой к мамам и не выставят меня крайним. С этим срочно требовалось что-то делать.
Ну, а пока – меня ждала фабрика, и уже на подъезде к ней я почувствовал неладное. Дело в том, что вокруг было тихо. Обычно, когда кипит рабочий процесс – а у нас он должен был кипеть круглосуточно – звук сотни работающих станков создавал ощутимый гул. На расстоянии нескольких десятков метров он перекрывал все остальные звуки. В этот раз ничего подобного не было. Пели птицы, шумел ветер, где-то мычала корова и чавкала грязь, но станков было не слышно.
Я остановил машину, выскочил из нее, сразу же наступил в лужу и бегом припустил к дверям. Когда я отворил их – с шумом, сильным рывком – моим глазам предстала странная, фантастическая картина. Все швеи были в сборе и сидели на своих рабочих местах. Они оживленно переговаривались между собой, кое-кто вязал носки, другие попивали чай – и НИ ОДНА ИЗ НИХ НЕ РАБОТАЛА.
При моем появлении по зданию пронесся общий вздох облегчения:
– Ну, наконец-то!
– Что все это значит? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. – Почему вы все сидите просто так? Водитель должен был привезти новую партию сегодня…
– Нет никакой новой партии, милок – вот, что это значит, – ответила одна из швей – бодрая, морщинистая женщина лет шестидесяти, которая, судя по всему, была их заводилой.
– То есть, как это нет?
– А так. Нет новой партии, нет нашего аванса, и вообще ничего нет, – швея авторитетно выплюнула себе в кулак кожуру от семечки подсолнечника. Еще горсть семян, я заметил, она держала в другом кулаке.
– У нас, – произнесла она с достоинством. – Забастовка.
– Погодите, – я примирительно выставил вперед руки. – Попробуем разобраться. Аванс на прошлой неделе вам должен был выплатить управляющий – кстати, где он? – а вчера вы должны были отгрузить новую партию…
– Кум грузил и на себе возил, – ответила швея пословицей. – А мы тут забесплатно работать не нанимались.
– Точно, – поддакнули с задних рядов. – Не нанимались!
А затем другой женский голос гулко пробасил:
– Даешь зарплату! – и его тотчас же поддержали остальные.
«Даешь! Даешь!», – прокатилось по залу, от одного станка к другому. Все вокруг неожиданно пришло в возбуждение, женщины заговорили все разом, некоторые поднялись со своих мест, звякнула посуда, и в воздухе – я почувствовал это – натурально запахло революцией. Не было никаких сомнений, кто здесь жестокий буржуй, оставивший без денег многочисленных кормилиц, и кого – если ситуация не повернет в дипломатическое русло – могут вскоре пришпилить на дверях фабрики. Действовать нужно было решительно.
– Спокойно! – заорал я так, что разрастающееся на моих глазах сопротивление на секунду замерло.
– Спокойно! – повторил я тише. – Зарплата будет! Сегодня же!
Кажется, это подействовало, потому что гул стал стихать, сжатые кулаки разжиматься, а классовая ненависть в глазах швей сменяться надеждой. Выждав несколько секунд, я сказал:
– А теперь – когда мы уладили основной вопрос – не сочтите за труд объяснить, куда делся управляющий?
Все оказалось до банальности просто. Управляющий скрылся с фабрики несколько дней назад – получив от меня на руки аванс, который ему следовало отдать работникам. Вероятнее всего, водитель был с ним в сговоре, потому что он исчез тоже. Два или три дня фабрика еще функционировала, производя сумочки по инерции, а потом швеи устроили всеобщее собрание, на котором решили объявить забастовку. После этого они продолжили приходить на фабрику – каждый день, к восьми утра, так, словно все еще были связаны рабочими обязательствами, но все это время они просто сидели при выключенных станках, ожидая, пока не появится кто-то из руководства. Потом появился я…
Последняя горькая пилюля ждала меня на складе. Мы нашли его с сорванным, болтающимся на одной дужке замком на дверях и с совершеннейшей пустотой внутри. Гулял ветер, таская по полу куски полиэтилена, кое-где лежали обрывки ткани с монограммой, но ни одной сумочки не было – в то время, как они должны были там быть, в большом количестве, склад должен был встретить меня под завязку упакованным нашей продукцией.
Я пытался подсчитать, какие убытки мы понесли. По самым скромным подсчетам, выходило, что речь идет почти о миллионе рублей – и это не считая, украденного аванса работниц, который было необходимо продублировать в самое ближайшее время. В противном случае наш бизнес рисковал оказаться у них в заложниках – ситуация грустная, но вместе с тем и не лишенная обаяния, не без злорадства думал я. Пока учредителя предприятия снимают для модного журнала, и он на глазах превращается в божество для столичных старлеток, его фабрика на отшибе, утопающая в грязи и коровьем дерьме, захвачена обезумевшими женщинами, которым не отдают зарплату.
Требовалось понять, что делать дальше. Идти в милицию, чтобы заявить о краже тысяч поддельных сумочек «Луи Вьюиттон» с фабрики, официально не существующей, было бы сродни самоубийству. Обращаться к бандитам – да, это могло сойти за вариант, при условии, что у кого-то из нас были бы связи в криминальной среде. Однако кроме контактов Азама и Мурада, давно потерявших актуальность, других точек входа в этот мир у нас не было.
Раздумывая, я набрал номер своего подельника.
– Да? – раздался в трубке его обычный раздраженный голос. – Что еще?
– Ты уже закончил свою съемку? Я могу тебя поздравить. Нас обокрали. Подчистую.
Кое-как мы выплатили зарплату нашим швеям, так что их бунт сошел на нет. Однако после кражи с фабрики стало понятно, что контроль нужно держать в своих руках. Поэтому, когда управляющий бесследно исчез с нашими деньгами и огромной партией товара, следить за делами на производстве мы стали самостоятельно. Если точнее, следить за делами стал я. Алеша Шнеерзон продолжил бодро порхать от одной светской тусовки до другой, не обременяя себя докучливыми мелочами реальности, быта и здравого смысла. В некотором роде, это было справедливо, поскольку он был учредитель и когда-то внес начальный капитал. С другой стороны, бизнес уже встал на гладкие рельсы самоокупаемости, и меня подтачивало чувство обиды. Почему, черт возьми, все проблемы по-прежнему решаю один я? В то время как большую часть прибыли получает мой компаньон?
С особенной силой это чувство просыпалось по утрам, когда после очередной особенно удачной вечеринки в Москве мне приходилось подниматься чуть свет и ехать за тридевять земель – в деревню, рядом с которой стояла фабрика, чтобы лично проследить состояние дел. Всякий раз, когда я пытался послать вместо себя Алешу, тот увиливал под различными, мало внушающими доверие предлогами. «У меня съемка для «Вог», – говорил он. Или: «Завтра в девять утра я встречаюсь с клиентами» – хотя, я доподлинно знал, что в девять утра он только-только притащится домой с ночной пьянки, наверняка – с какой-нибудь красоткой под боком и башкой, забитой кокаином настолько, что под носом от порошка выступит иней.
Алеша был лицом нашей фирмы, и, нужно сказать, лицо это было сладостным, самоуверенным и порочным. Его сняли для «МТV» – вот только я, хоть убей, не могу вспомнить зачем? – кажется, его назвали самым модным мужчиной дня. Снимки его «Порше 356» тут и там мелькали в светской хронике. На одном фото я увидел, что в салоне его автомобиля сидит – ни больше, ни меньше – Ксения Собчак. Он стал завсегдатаем фэшн-блогов – тех самых, которые мы с ненавистью штудировали, когда выбирали себе подходящий бренд для работы – теперь его снимки появлялись там каждый божий день. Подписи к фотографиям гласили: «Алеша Шнеерзон, деятель моды, на показе нового фильма Федора Бондарчука», «Трендсеттер Алеша Шнеерзон демонстрирует как правильно носить шубу сутенера» и, наконец, «Алеша Шнеерзон, светский лев, в полное говно вытряхивается из казино «Палас». Никому и в голову не приходило, откуда взялся этот деятель моды? Всем будто напустили волшебной пыли в глаза. И я подозреваю, что молоденькие девочки смотрели на фотографии деятеля, и хлопали ручками, и делали такие восторженные звуки – ну, точно как поросята – «Уии! Уии! Уии!»
Я был изнанкой нашего дела и находился по другую сторону софитов. Половину своего времени я проводил на фабрике. Совсем скоро половины оказалось недостаточно, и фабрика захотела съесть все мое время.
Все началось с мотоцикла, который однажды остановился у ворот, и за рулем которого сидел местный участковый. Отряхивая пыль, он смотрел с прищуром и подозрением на меня, на фабрику, и на мою машину, припаркованную у стены.
– Вот, – объявил он после продолжительного молчания. – Заехал узнать, что это у нас тут делается.
По правде говоря, мы ожидали милицейской проверки. Все в ближайшей деревне знали о нас, жены многих местных работали здесь, и появление участкового выглядело логично. Однако, по-хорошему – если уж взялся следить за порядком – можно было бы подсуетиться и приехать пораньше месяца на два-три. Оперативность точно не была коньком деревенской милиции. Страшно даже подумать, какие вещи могли встретить участкового здесь, если бы на этом месте оказалась не скромная фабрика по пошиву сумочек, а, скажем, нелегальный химический завод. Обожженные земли, мертвые животные, пустыня, насквозь пропитанная ядом отходов – вот, что мог бы увидеть участковый при других обстоятельствах. «Все нормально, милиционер, – сказал бы я, выйдя к нему в костюме химзащиты. – Это фармацевтическая промышленность». А скорее всего, никто и ничего не сказал бы ему. Говорить было бы некому. Фабрика наверняка завершила бы свои грязные дела, свернула работу и переехала на новое место еще до появления таких оперативных проверяющих.
Все эти мысли пронеслись у меня в голове, в то время как в реальности мое лицо изображало улыбку – радостную настолько, что со стороны можно было подумать, будто милее этого усатого участкового для меня никого нет в целом свете.
– Все в порядке, товарищ милиционер. Здесь мы производим лицензионную продукцию иностранного модного дома!
Я сунул ему бумажку о регистрации ООО «Луи-Интермода» – наш единственный документ, абсолютно никак не объясняющий появление чадящей и грохочущей фабрики. Милиционер, напустив на себя важный вид, стал вдумчиво, шевеля губами, ее изучать. Было видно, что он не понимает в написанном ни хрена.
– Модные штучки для богатеньких дам, – пояснил я.
Он внимательно посмотрел на меня, сказал «Ааа» – с явным облегчением – и отдал бумажку обратно.
Если бы это был московский милиционер, я бы сразу предложил ему денег. Но поскольку дело было в деревне, далеко от Москвы, я решил откупиться россказнями о красивой жизни и алкоголем. Жестом радушного хозяина я пригласил его внутрь, налил ему 12-летнего виски – он выпил его залпом, крякнув и поморщившись – и мы пошли на экскурсию.
– Мы занимаемся тем, что обеспечиваем товаром так называемый «лакшери-сегмент», – вещал я, дружески приобняв милиционера за плечи. Тот порозовел после спиртного, глаза его заблестели, а усы распушились. – Иначе говоря, мы производим предметы роскоши для покупателей, которых принято обозначать термином «Ви-Ай-Пи», то есть, для очень важных персон… Кстати! – я остановился. – У вас есть жена или любимая женщина?
Милиционер молча кивнул.
– Тогда я уверен, от нее вам сегодня перепадет сладкого. Потому что от лица нашей фабрики я хочу сделать вашей женщине подарок. Это вещица, перед которой не устоит ни одна красотка. Даже больше: красотки могут пойти на многое, чтобы заполучить ее в свои руки.
Я вытащил одно из наших изделий из кучи, куда мы обычно складывали очевидный брак.
– Вот! – я протянул ему сумочку – Настоящее французское качество, Луи Вьюиттон, вещь, которой не побрезгует даже королева. Столетняя история модного дома отразилась в каждой детали, каждой ниточке и каждом стежке. Это – эталон элегантности. Вы чувствуете? Чувствуете, это благородную шероховатость кожи в ваших руках?
«Благородная шероховатость» была, пожалуй, чересчур энергичным пассажем, подумал я секунду спустя. Однако милиционер осторожно понюхал кожу и неуверенно произнес:
– Чувствую.
– Отлично! – я хлопнул его по плечу, и мы пошли дальше.
Я показал ему, как работают станки («Вот сюда вы вставляете кусок кожи, а вот здесь ходит игла») – выбирая преимущественно те из них, за которыми стояли самые молодые швеи. Я рассказал ему историю появления знаменитой фирменной монограммы («Считается, что старик Луи придумал ее, чтобы обезопасить себя от подделок»). Я дал ему визитку («Я буду рад услышать вас в любое время, офицер» – причем «офицер» ему явно польстило). Напоследок я налил ему еще виски, и участковый, довольный отлично проведенным временем, укатил.
Смотря на его мотоцикл, исчезающий в осеннем сером поле, я задумался. Обвести этого человека вокруг пальца не составило труда. Проблема была не в нем и не в его проверке, знал я. Проблема была в том, что вслед за милиционером подтянутся другие проверяющие, и этих других будет сложно умаслить стаканчиком алкоголя и веселыми рассказами. Они захотят большего. И если мы откажемся удовлетворить их чрезмерные, фантастические запросы – а они будут, без сомнения, именно такие, любой из ревизоров в два счета сотрет нас в порошок. Отсутствие тылов сильно беспокоило меня. В то же время в ушах отчетливо раздавалось клацание фотокамер – это Алеша Шнеерзон у всех на глазах превращался в сверхновую…
Дальнейшие события были ожидаемы. Спустя неделю у дверей фабрики остановился кортеж из двух автомобилей. Одна из машин была синим «уазиком» с эмблемой МЧС на борту. Сквозь мутное лобовое стекло я различил важного пузатого типа в форме, разместившегося на сидении рядом с водителем. В руках тип держал черную кожаную папку, вид которой не предвещал ничего хорошего. Вторым автомобилем была – ни больше, ни меньше – пожарная цистерна, с насосом и выдвижной лестницей. Вероятно, ее привлекли к делу для солидности – чтобы сразу дать понять, что намерения визитеров максимально серьезны. Вместе уазик и цистерна смотрелись фантастическими галлюциногенными пятнами на фоне мрачных, окружающих фабрику полей.
– Так-с, – едва покинув салон автомобиля, толстый проверяющий сразу перешел к делу. – Я полагаю, вам ясно, кто мы такие и зачем мы здесь.
– Проверка пожарной безопасности? – уточнил я.
– Так точно, – пожарный решительным шагом направился к дверям фабрики. – Позволите взглянуть, что у вас внутри?
Вслед за ним из автомобилей вылезли еще несколько человек. Они сгрудились в отдалении, поглядывая на нас и ожидая указаний главного. Я решил, что пока они стоят там, на своем месте, и пока не слышат, о чем мы говорим, нужно начинать переговоры.
– Послушайте, офицер, – сказал я, – Дело в том, что еще не все вопросы пожарной безопасности улажены. Скажем так, мы находимся в процессе их решения.
– Да? – он вскинул бровь. – И что вы предлагаете?
Я подумал, что незачем ходить вокруг и около.
– Я предлагаю, – сказал я. – Зайти внутрь и пройти в мой кабинет, где я открою черный несгораемый сейф, достану из него тысячу долларов, купюрами по сто и пятьдесят, и отдам их вам. После этого мы будем считать, что проблемы пожарной безопасности решены. А когда через два месяца – два месяца, это же нормальный срок, да? – вы приедете сюда вновь, вас встретит уже совершенно другая фабрика, укомплектованная в полном соответствии с вашими требованиями. Или – в противном случае – вас будет ждать уже тысяча пятьсот долларов. Идет?
Пожарный был человеком действия, не привыкшим долго раздумывать перед тем, как совершить тот или иной поступок. Он согласился сразу, после чего я налил нам обоим 12-летнего виски, чтобы отметить сделку – из бутылки, уже изрядно опустевшей после визита милиционера. Залезая обратно в машину, пожарный кивнул ожидавшим его коллегам: «Все документы в норме, можно ехать». Бывалый пройдоха, он и не думал делиться взяткой с подчиненными.
Мы включились в старую как мир игру, которую я хорошо изучил еще с тех времен, как торговал поддельными джинсами в институте. Игра называлась «Отстегни всем, и будь спокоен».
Следующим на очереди был Санэпидемнадзор. Женщина под пятьдесят, в сером костюме, с копной мелких кудряшек на голове подъехала на казенной «Волге». Я предложил даме вина – «Шабли», мадам?» – и пятьсот долларов. Этого, казалось мне, будет достаточно, чтобы распрощаться на полгода. Я улыбался ей загадочно, с московским шиком – засунув руки в карманы стильного плаща от «Burberry». Плащи, знал я, безошибочно действуют на женщин. Они внушают им благоговение и трепет, и заставляют вспоминать о настоящих мужчинах – тех, кого они никогда не видели, но чей образ навсегда остался в их памяти после просмотра фильма «Москва слезам не верит».
Однако всего этого оказалось недостаточно. «Шестьсот долларов, – объявила свою цену она. – И еще вы везете меня ужинать в московский ресторан». Мне пришлось согласиться. Я вручил ей деньги, а в один из вечеров повез ее в средней руки японский ресторан на московской окраине. Там я весь вечер заливался соловьем, одну за другой рассказывая небылицы из жизни фэшн-бизнеса. В моих рассказах Париж сменялся Нью-Йорком, Нью-Йорк Миланом, а имена великих произносились так, словно всех их я знал лично («И вот, значит, Коко заходит в этот магазин мехов и говорит: «Неужели только у меня одной такое ощущение, что я попала в пещеру к неандертальцу?»). Она смеялась – сначала тихо, будто стесняясь окружающих, затем – по мере выпитого, громче и развязнее. Она смотрела на меня с восхищением – немудрено, ведь я был обитателем фантастического, сверкающего и совершенно недоступного ей мира. Короче – я расколол деревенский Санэпидемнадзор как орех. Так запросто, что мне даже стало немного стыдно. Под занавес я получил от нее скользкий пьяный поцелуй и номер мобильного телефона. Она потребовала, чтобы я обязательно позвонил…
После Санэпидемнадзора приехало Бюро Технической Инвентаризации. Я не стал вникать, что им нужно, а просто дал пятьсот долларов, и мы распрощались навсегда.
Потом была инспекция по защите прав потребителей. Триста долларов.
Налоговая Инспекция. Две тысячи долларов, бутылка коньяка «Мартель» плюс мое обещание уладить все к следующему году.
Простые и честные лица проверяющих появлялись и исчезали, и вроде бы ничто не предвещало беды. Моя недавняя паранойя о том, что какая-то из этих проверок может похоронить наш бизнес, а нас самих засадить за решетку, теперь казалась надуманной и нереальной – настолько легко решались дела с государственными службами. И хотя отдавать деньги всем этим людям было жалко, я был вынужден признать – денег требовалось значительно меньше, чем я ожидал.
Для сравнения: в тот вечер, когда я ужинал с женщиной из Санэпидемнадзора (сумма счета – 70 долларов, включая спиртное), мой партнер при обстоятельствах, остающихся неясными, разбил хрустальную вазу в частном клубе для джентльменов (сумма счета перекрыла все наши расходы на государственных лиц).
Я успокоился, стал наглеть, и однажды даже позволил себе отругать проверяющих из ветеринарной службы. «Ребята, – заявил я им. – А вам не кажется, что вы пришли не по адресу?». Итогом их визита стал ноль долларов, потраченных мной на взятку. И как водится с большинством парней, которые теряют чувство реальности, жизнь быстро дала мне по носу.
Москва, отель «Марриот Аврора»
Кажется, что этот чудовищный молоток стучит прямо по голове. Бам. Бам. Бам.
Федор Глухов приоткрывает один глаз и силится понять, что происходит. Через секунду до него доходит: стучит не молоток – стучат в дверь, причем с каждым разом удары становятся сильнее и настойчивее. «Эй, вы там, – требует раздраженный мужской голос. – Открывайте, пока мы не вышибли все к чертовой матери!»
Выдирая себя из липкого похмельного сна, Федор Глухов панически пытается придумать объяснение этим настойчивым стукам. На ум приходит только одно: отвратительный психоделический зоопарк во главе с Карлом Лагерфельдом, вызванный к реальности его собственным воображением, вновь вырвался на волю. И сейчас банда буйных персонажей – которых, к тому же, никто кроме Федора даже не видит – окажется здесь. Будет размахивать удостоверениями сотрудников Интерпола, мутузить друг друга и кричать, что он, Федор Глухов, арестован.
Нет, нет, нет. Федор умоляет эту неизвестную ему силу оставить его в покое. Одновременно он заставляет себя принять горизонтальное положение и изо всех сил трет опухшие заспанные глаза.
Помещение, в котором он обнаруживает себя, ему незнакомо. С первого взгляда, оно напоминает номер отеля – когда-то несомненно очень респектабельный и дорогой, но сейчас явно находящийся не в лучшем состоянии. Можно было бы подумать, что тут ночевали сумасшедшие рок-звезды, и что дело происходит в те славные времена, когда считалось хорошим тоном оставлять после себя кучу пепла в отелях и выбрасывать из номеров телевизоры.