Михаил Волконский
Сирена
Глава XI
Проезжавший мимо трактира дилижанс был задержан нарочно поставленным для этого человеком от хозяина, и вместе с Варгиным и Елчаниновым сели еще двое пассажиров, неизвестно откуда взявшихся. По платью они казались разночинцами, но руки у них были не мозолистые, не рабочие.
Это обстоятельство еще более усилило сомнение Варгана относительно трактира. Откуда могли взяться эти пассажиры, появившиеся вдруг, как бы из-под земли, как раз к приходу дилижанса?
– Нет, положительно, это – какой-то загадочный трактир! – сказал Варгин Елчанинову, когда они тронулись и поехали. – И заметь, что вчера на ужин дали обыкновенную еду, а сегодня вдруг явились деликатесы!
При этих словах Варгина таинственные пассажиры как-то странно перемигнулись между собой.
Приехав в Петербург, Елчанинов прямо направился в дом князя Верхотурова.
Варгин сказал, что зайдет к Киршу, хотя и предчувствовал, что это будет напрасно, потому что внезапный отъезд Кирша, вероятно, объяснялся не чем иным, как тем, что его снова обуяла, по обыкновению, охота к чтению, и он бросил все, засел за свои книги, и увидеть его нет возможности.
Варгину же нужно было увидеть Кирша для того, чтобы расспросить его, как он был во дворце, и самому рассказать о своей поездке на яхту и о том, что среди документов, которые он вез, был подробный план строящегося Михайловского замка.
Этот план беспокоил Варгина. Без него все было бы хорошо, но о плане, как Варгин чувствовал, нужно посоветоваться с умным человеком, а Кирша он считал умным.
Елчанинов, подъехав к верхотуровскому дому, прошел по знакомой уже дороге через цветник к большому подъезду, и на этот раз его встретил здесь не маленький карлик, а огромный, толстый, важный швейцар в густо обшитой гербовыми галунами ливрее.
– Барышню можно видеть? – спросил Елчанинов, уверенный почему-то, что его сейчас же, как и нынче утром, проведут куда следует.
– Какую барышню? – строго вопросил швейцар, кланяясь, однако, вежливо и почтительно.
– Как какую барышню? – удивился Елчанинов. – Да вот у которой я был тут сегодня утром.
– Не могу знать! – пожал плечами швейцар.
– Как не можешь знать? Ну, госпожа, которая живет в этом доме.
– В этом доме, – ответил швейцар, – был один господин – князь Верхотуров, ныне преставившийся и уже погребенный!
– Как же так? Я видел ее сегодня утром и вместе с нею отсюда уехал в карете!
Швейцар степенно и с достоинством улыбнулся.
– Да вы извольте сказать, кого вам нужно и какую барышню вы ищете, а так я не могу знать.
– В том и дело, что я имени ее не знаю!
– Так что же прикажете мне сделать, если сами не изволите знать, кому доложить о вас?
«Или он очень глуп, – подумал Елчанинов, – или очень хитер».
Во всяком случае, он решил не сдаваться так легко и победить глупость или скрытность швейцара.
– Мне нужно видеть маркиза де Трамвиля! – решительно заявил он, меняя позицию и думая этим путем добиться своего.
– Маркиза де Трамвиля? – переспросил швейцар. – Такого в нашем доме нет.
– Как нет? Разве его не привезли сегодня сюда мертвого?
– С нами крестная сила! – перекрестился швейцар. – Зачем же к нам привезут мертвого? И зачем вам видеть его, если он мертвый?
Елчанинов должен был внутренне согласиться, что выразился не совсем ловко и что вся правда на стороне швейцара.
– Значит, его не привозили сюда?
– Никак нет!
Елчанинов замялся, помолчал, задумавшись. Швейцар терпеливо ждал, что он скажет ему дальше.
– Вот что, – сообразил наконец Елчанинов, – позови-ка мне карлика здешнего! Он сегодня мне отворял дверь, я с ним столкуюсь.
– В услужении у князя Верхотурова было два карлика; которого из них прикажете позвать?
Елчанинов вспыхнул: увертливые ответы швейцара рассердили его, и он в сердцах крикнул:
– Да зови обоих!
Швейцар поклонился, с уверенным видом подошел к висевшей вдоль стены тесьме звонка и дернул за нее три раза.
Через несколько секунд на мраморной лестнице сверху показался карлик, но не тот, которого видел Елчанинов сегодня утром, а другой, повыше его и с недобрым, как у того, а злым выражением лица.
– А Максим Ионыч где? – спросил швейцар.
– Ну вот, мне Максима Ионыча-то и нужно! – подхватил Елчанинов, вспомнив, что девушка приказывала горничной, чтобы «Максим Ионыч» отыскал доктора.
– Максима Ионыча нет! – ответил карлик.
Швейцар обернулся к Елчанинову и склонился, как бы говоря: «Сами слышите!».
Елчанинов нетерпеливо тряхнул головой.
– Где же он?
– Уехал! – сказал карлик. – С час тому уехал в деревню!
– И не вернется?
– Вероятно, что нет.
Елчанинов снова увидел, что ему не столковаться с этими людьми, но отступать он все-таки не хотел.
– Хорошо! – проговорил он, как человек, принявший последнее решение. – Есть тут кто-нибудь, кто главный над вами, кто распоряжается?
Швейцар не без некоторой гордости покачал головой.
– Нами никто не распоряжается! Со смертью господина князя Верхотурова мы, по воле его сиятельства, отпущены из крепостного состояния.
– Ну да, все это прекрасно! – перебил его Елчанинов. – Но все-таки в доме есть управляющий? Проведите меня к нему.
– Управляющего в доме у нас нет и не было; покойный князь всем заведовали сами, а теперь мы – вольные люди!
Делать было нечего; приходилось сдаваться.
С этим на вид словоохотливым швейцаром можно было проговорить до вечера и все-таки ничего не узнать от него.
А в это самое время Варгин стремился попасть к Киршу. Он не ошибся, предположив, что тот предался чтению, что всякая попытка увидеть его будет напрасной. Он с добрых полчаса стучался к нему в дверь и в окна, Кирш не откликнулся. Тогда Варгин плюнул и ушел к себе домой.
Между тем Кирш действительно сидел у себя в комнате, впившись глазами в развернутую книгу, и не впустил к себе Варгина не потому, что не хотел сделать это, а просто до того углубился в чтение, что не слыхал его неистового стука. Он, как вернулся домой, так сел за книгу и не отрывался от нее.
Он читал целый день, весь вечер, забыв, что не ел с утра, и не замечая своего голода. Лишь когда спустились сумерки летней петербургской ночи и стемнело настолько, что буквы стали сливаться, Кирш поднял голову.
По другую сторону стола перед ним сидел, то есть не сидел, а ему, конечно, только показалось это, человек в совершенно таком же, как сам он, Кирш, одеянии и как две капли воды похожий на него; словом, такой, каким он видел себя обыкновенно в зеркале.
Но зеркала в комнате у него не было, и тот, кто сидел перед ним, не был изображением, а имел свой самостоятельный облик. Правда, было довольно темно, но все же Кирш различал своего двойника.
В первую минуту ему стало страшно, а затем сделалось еще страшнее, потому что он почувствовал, что его двойнику так же страшно, как и ему.
Это двойное, обоюдное ощущение страха особенно казалось жутким.
– Ты напрасно читаешь! – сказал ему двойник.
Он не сказал этого ясными и определенными звуками, как звучит обыкновенно человеческая речь, даже как будто губы его не шевельнулись, но Кирш испытал такое впечатление, как будто слова действительно были сказаны.
– Почему же напрасно? – спросил он в свою очередь, сам не зная как и не слыша звука своего голоса.
– Потому что ты попал в историю, которой нельзя пренебрегать, и должен так или иначе постараться если не раскрыть ее, то сообщить тому, кого она касается.
– Я думал об этом! – согласился Кирш.
– Я знаю, что ты думал, да одних дум недостаточно: надо действовать.
– Да! Но как?
– Прежде всего пойти и рассказать.
– Кому?
– Неужели ты не знаешь?
Кирш добросовестно постарался догадаться, но никак не мог собрать свои мысли.
– Нет, не знаю. И к чему загадки задавать? Если пришел, так говори прямо.
– Да, я именно затем и здесь, чтобы напомнить тебе: ты забыл про князя Куракина!
Кирш хлопнул себя по лбу ладонью.
Куракин, которого Кирш знал только понаслышке, был в самом деле наиболее подходящий человек для того, чтобы пойти к нему и рассказать все.
– Куракин! Разумеется, Куракин! – несколько раз повторил себе Кирш. – Я завтра же пойду к нему.
– Смотри, завтра же! Время терять нельзя!
– К тому же Куракин, кажется, в Петербурге. Я слышал, что он нездоров.
– Я тоже слышал.
– Больше тебе ничего мне сказать не надо?
– Больше ничего!.. Разве вот что: Варгин совсем голову потерял от этой леди; ты бы присмотрел за ним!
– Об этом я сам знаю. Еще один вопрос: ты еще когда-нибудь ко мне придешь?
– Какие глупости! Я всегда с тобой.
– Не придирайся к словам; ведь ты понимаешь, что я хочу спросить: я тебя еще раз увижу?
– Не знаю; это будет зависеть от тебя самого.
Кирш провел руками по лицу, крепко зажмурил глаза и открыл их: перед ним никого уже не было.
Густые тени ползли из углов, и только окна яснели более светлыми пятнами. Кирш зажег свечку; окна потемнели, комната приняла свой обыкновенный вид: те же крашеные стены, те же гравюры на них в узких деревянных рамах, полки библиотеки и тот же стол, заваленный книгами.
Кирш, очнувшись, стал быстро рыться в них, выбрал один небольшой томик, переплетенный в старую тисненую кожу, перелистав, отыскал в середине загнутую страницу и принялся опять читать.
Это была французская книга, и на странице, которую отыскал Кирш, начинался особый отдел, носивший заглавие «De doublement», что значит «О раздвоении».
Глава XII
На другой же день с утра Кирш бросил свои книги и отправился к князю Куракину.
Куракиных было тогда двое на видных административных постах. Один, князь Алексей Борисович, занимал место генерал-прокурора; другой, брат его, Александр Борисович, был пожалован при воцарении императора Павла вице-канцлером.
Павел Петрович в бытность свою наследником престола имел сношения через князя Александра Борисовича с масонскими ложами. Александр Куракин был сам посвященный масон, знакомый с так называемыми герметическими науками, человек безупречной жизни. Все знали его как вельможу, причем общий голос свидетельствовал о его доброте, отзывчивости и доступности.
Куракин принял Кирша, когда тот велел доложить ему, что желает видеть его по важному государственному делу.
– Ну, в чем дело? Что такое? – стал ласково спрашивать князь Александр Борисович, усадив Кирша и улыбаясь ему.
В последнее время он чувствовал себя не совсем здоровым, никуда не выходил и сидел, несмотря на лето, в городе, у себя в доме, который находился на площади, напротив Зимнего дворца.
Кирш рассказал все, начиная с поездки в загородный трактир. Он передал подробно князю, как Трамвиль просил отвезти в Зимний дворец письмо с пятью латинскими буквами вместо адреса, передал свой разговор с арапом Мустафой и с серым человеком.
Куракин выслушал внимательно и переспросил, когда Кирш замолчал:
– Неужели он так и велел вам сказать: «Он жив в сыне»?
– Да! – подтвердил Кирш.
– Этому арапу?
– Да!
– Странно! – покачал головой Куракин.
– Мне тоже, – сказал Кирш, – показалось это странным, что у них такой лозунг, имеющий важное таинственное значение.
– А вам разве известно оно?
– Не вполне точно, князь, но в общем я, кажется, предугадываю его смысл по тем книгам, чтение которых составляет мое любимое дело.
– Вы читаете такие книги?
– Да.
– А сами не посвящены? Не имеете еще масонской степени?
– Нет, я только ищу ее!
Князь Куракин замолчал и задумался.
– Очевидно, – проговорил он наконец, – случай заставил вас попасть в хитрую интригу, затеянную довольно смело и дерзко. В том, что она существует, я не сомневался и видел уже по некоторым данным ее действие.
– Вот именно! – подхватил Кирш. – Этот серый человек без обиняков сказал мне, что все идет отлично, потому что с каждым днем теряют и теряют свое значение при дворе такие лица, как вы Очевидно, в их расчетах удалить от государя всех искренне преданных ему, честных людей!
– И к сожалению они добьются своего.
– Но кто «они»?
– Не знаю! Я знаю только, что государю нет удачи в окружающих его людях! Насколько была счастлива в выборе своих помощников покойная императрица Екатерина, настолько император Павел Петрович несчастлив. Россией около ста лет правили женщины; двор, а за ним и все общество, до того привыкли к этому, что им трудно испытывать теперь строгость твердой мужской власти. А проявление ее было необходимо для нас: ведь дошло до такой распущенности, что в присутственные места чиновники вовсе не ходили, а гвардейские офицеры ездили в каретах, грея руки в собольих муфтах. Павел Петрович деятельно и энергично принялся за дело правления. Посмотрите ряд указов, изданных им: один другого замечательнее; нет отрасли народного хозяйства, нет части государственного управления, о которых он не подумал бы! Он первый выказал заботы о крестьянах. К сожалению, мы, дворяне, воображаем, что Россия только для нас, и заботимся лишь о своих интересах; о своих интересах заботятся также и придворные, мечтающие только о наградах и о своей карьере, и военные, недовольные тем, что отняли у них муфты и заставили их служить по-военному. Возле государя нет людей, которые точно и толково исполняли бы его распоряжения; последние истолковываются вкривь и вкось или умышленно, или по непониманию переиначиваются. Много-много лет пройдет, пока оценят Павла Петровича и воздадут ему должное, отличат его дела и распознают главное от не главного, а пока это главное будет затемнено сплетнями, нелепыми рассказами и интригами вроде той, случайная сопричастность к которой привела вас ко мне. В данном случае, очевидно, тут не без иностранного влияния. Вы говорите этот Трамвиль – француз, ехавший прямо из-за границы?
– Да! – сказал Кирш. – Тем более что тот же маркиз де Трамвиль просил отвезти какие-то документы на английскую яхту, пришедшую недавно в Петербург и остановившуюся на Неве.
– Ах, на яхту этой таинственной леди…
– Гариссон, – подсказал Кирш. – Но удивительно, что они пользуются в своем обиходе мистическими словами масонского девиза. Не может быть, чтобы они оказались членами какой-нибудь масонской ложи.
– Отчего вы так думаете? – живо спросил Куракин.
– Оттого, что, насколько я представляю себе масонов, это – люди высшей нравственности, отнюдь не способные на недостойную интригу.
– Вы правы, – согласился Куракин, – масоны тут ни при чем.
Простой, ласковый и общительный разговор князя Александра Борисовича и его приветливое обхождение очень нравились Киршу. Он нисколько не жалел, что пришел к нему.
– Скажите, пожалуйста, – спросил его между прочим Куракин, – отчего вы обратились именно ко мне, а не к кому-нибудь другому?
– По этому поводу со мной произошел довольно странный и редкий случай так называемого раздвоения, – ответил Кирш; – вчера, вернувшись из придорожного трактира, я сел за книги, думая предаться чтению, но мысли мои были, очевидно, заняты утренним происшествием и работали помимо меня. Я просидел до вечера, напрягая свое внимание, и в сумерках увидел, будто бы сам сижу перед собой и разговариваю со своим двойником. В этом разговоре мне было подсказано, чтобы я шел к вам.
– Это очень интересно! – сказал Куракин. – Я знаю несколько случаев раздвоения, происшедших даже на расстоянии, но мне приходится в первый раз слышать, чтобы человек видел сам себя так, как вы! С вами часто случается это?
– Это было со мной в первый раз.
– Вы, вероятно, в этот день ничего не ели или, по крайней мере, очень мало?
– Да, – подтвердил Кирш, – я ничего не ел, целый день был сосредоточен на одном умственном занятии и все-таки так или иначе перед тем испытал некоторое волнение. Поэтому то, что случилось со мной, не испугало и даже не поразило меня.
– Да поразительного тут ничего и нет для того, кто знаком с книгами, которые вы читаете. Знаете ли вы, что в Америке была девушка, у которой в Европе существовало второе «я»? В Европе жила другая девушка, которая просыпалась лишь тогда, когда засыпала та, которая была в Америке, и наоборот. По своему материальному положению они были совершенно различны; умерли они в один и тот же день и час. Этот случай был открыт случайно, и, вероятно, он не единственный, но остальные неизвестны только потому, что, действительно, чрезвычайно трудно поддаются наблюдению.
– Я думаю, – заметил Кирш, – многое так пропадает для нас бесследно только потому, что мы не можем или не умеем еще наблюдать.
– А сами вы чувствуете себя способным для наблюдений? – спросил Куракин.
– Не знаю! Вероятно, да!
– Ну, тогда попробуйте, понаблюдайте вот эту историю с французским маркизом и постарайтесь разгадать, что это за люди? Я, со своей стороны, постараюсь сделать все, что могу. А вы, когда что-нибудь узнаете, приходите ко мне, тогда потолкуем!
– Да, но как же я буду разыскивать и наблюдать, – возразил Кирш, – когда я даже не знаю с чего начать?
– Вы должны найти это сами! Все в жизни так: разве мы знаем, в сущности, что-нибудь в ней? Даже и саму жизнь часто не знаем как начать; однако же ничего, живем и дело делаем! Вот так и вы!
– Что же, я готов! – сказал Кирш. – Только все-таки едва ли я что-нибудь смогу тут сделать по своей воле; тут можно узнать что-нибудь, если только подвернется к тому удобный случай.
– И случай подвернется, если вы захотите этого!
– Неужели человек может управлять и случаем?
– До известной степени да! Нужно только уметь желать, молчать и наблюдать!
В это время дверь кабинета, в котором они сидели, отворилась, и вошел лакей, держа на подносе письмо, которое он подал Куракину. Последний распечатал письмо, развернул и, обратившись к Киршу, сказал ему, как бы прося извинения:
– Вы позволите?
Кирш почтительно поклонился.
Куракин прочел письмо и спросил у лакея:
– Кто принес?
– Человек без ливреи принес и удалился!
– Хорошо, ступай! – приказал лакею Куракин. – Ну, вот видите, – обернулся он к Киршу, – случай уже является к вам на помощь: в этом письме меня извещают люди, известные мне, что сегодня вечером в доме на Пеньках будет маленькое собрание, судя по приметам, именно тех лиц, о которых вы мне говорили. Я сообщаю вам это для того, чтобы вы поступили, как полагаете лучше.
– Какой же дом на Пеньках? – спросил Кирш.
– Это мне неизвестно; я вам сказал все, что узнал из письма; в нем сказано, что вчера в Петербург привезены французским маркизом важные бумаги и что поэтому в доме на Пеньках соберется несколько человек. Вот вам нить, доберитесь по ней до клубка и распутайте его, если можете!
– А если я распутаю его? – спросил Кирш.
– Тогда я вам скажу, что вы недаром читали ваши книги и что испытание, выпавшее на вашу долю для достижения первой степени посвящения, выполнено вами.
– Так вы думаете, что это дается мне испытание?
– Не думаю, а уверен в этом.
Куракин близко наклонился к Киршу и таинственно произнес:
– Слова «он жив в сыне» не произносят даром!
Глава XIII
Варгин сидел с утра в своей мастерской и писал этюд женской головы с рыжими волосами и гордыми строгими чертами лица. Выходил портрет леди Гариссон, очень похожий; Варгин был доволен своей работой.
Пришел Елчанинов, грустный и очень недовольный.
Увлеченный своим делом Варгин не заметил его настроения; не кладя кисти, он поздоровался с приятелем и спросил только, кивнув на этюд:
– Хорошо?
Елчанинов рассеянно поглядел, криво усмехнулся и промычал что-то совсем неопределенное.
– Ты чего усмехаешься и мычишь? – заговорил Варгин, – ты думаешь, я не знаю? Ты ведь смотришь, а сам думаешь: «Пиши, мол, себе свою красавицу, а моя все-таки лучше!»
– Какая «моя»? – переспросил Елчанинов и деланно зевнул, притворяясь вполне равнодушным ко всему.
Варгин насмешливо подмигнул ему.
– Ну, как какая? Разумеется, вчерашняя, которую ты вчера в карете привозил. Что же ты вчера виделся с нею?
– Нет, не виделся!
Варгин, отстранившись от холста, вглядываясь в свою работу и вовсе не вникнув в то, что ему сейчас говорили, одобрительно мотнул головой и сказал:
– Отлично!
– Что же тут отличного? – обиделся Елчанинов.
– Как что? Все отлично! Да, так что же ты говоришь?
– Я ничего не говорю, – ответил Елчанинов и еще больше насупился.
– Так ты видел ее вчера?
– Да нет же!
– Значит, сегодня?
– И сегодня не видел.
– Как же это так? Ну, а вещи маркиза? Разве ты их не отвез сегодня в дом Верхотурова?
– Вчера, когда мы уехали в город и я вернулся потом с подводой за вещами, оказалось, что без нас приезжал этот лакей Трамвиля – Станислав, забрал все и уехал.
– Куда?
– Не знаю.
– Ну а в доме князя ты был?
– Был, но только меня туда не пустили.
– Вот оно что! Но ведь Трамвиля туда отвезли? Ты бы и спросил, если не самого маркиза, так его Станислава!
– Мне сказали, что никакого маркиза в доме князя нет.
– Значит, он как бы исчез бесследно?
Елчанинов ничего не ответил и, надув губы, отвернулся.
– Ну, так ты все-таки не грусти! – ободрил его Варгин. – Дело еще далеко не пропащее! И маркиз, и Станислав, и все другие найдутся!
– А разве они пропали? – раздался в это время голос Кирша, вошедшего и услыхавшего последние слова Варгина.
– Кирш, – воскликнул тот, – на этот раз у тебя книжный запой недолго продолжался? Я к тебе ломился вчера, чтобы выбранить хорошенько за то, что ты нас оставил одних.
– Ну, об этом после! – перебил его Кирш. – Ты говоришь, что маркиз пропал?
– Ну да! Вот Елчанинов принес известие.
Кирш обернулся к Елчанинову и, увидев его грустное лицо, невольно спросил:
– Что с тобой?
– Влюблен! – коротко пояснил Варгин.
Елчанинов встал со своего места и проворчал:
– Все это глупости!
Варгин подмигнул на него Киршу и рассмеялся.
– Вчерашняя девица в карете, понимаешь?
– Ну, а ты что такой жизнерадостный?
– Я? – подхватил Варгин. – Я – потому что тоже влюблен! Видишь? – показал он свой этюд.
– Странная какая-то, – сказал Кирш, – но хороша! Кто же это такая?
– Леди Гариссон.
– Она-то не пропала, я надеюсь?
– Нет! – убедительно протянул Варгин. – Я закончу этот этюд и отвезу его показать и потом буду писать с нее портрет; в этом состоит мой план; а тут и другие отыщутся! – добавил он, обращаясь в сторону Елчанинова.
– Так ты, значит, с этой леди завел дружбу? – стал спрашивать Кирш, присаживаясь и деловито сдвигая брови.
– Уж и дружбу! До дружбы, брат, далеко! Она, по-видимому, такая знатная дама, что мне, бедному художнику, дружить с нею не приходится.
– Так что же ты хвастал тогда, что через леди отыщешь и других? – вступил вдруг в разговор Елчанинов, получивший было надежду и снова потерявший ее.
– Я тебе не говорил, что отыщу этих других через нее, – остановил его Варгин. – Они сами отыщутся.
– Как же так?
– А так, что этот самый Станислав непременно разузнает, где я живу, и придет ко мне.
– Зачем?
– В самом деле, зачем? – спросил и Кирш.
– Да он, должно быть, немножко полоумный; по крайней мере, он уверял меня, что это – его жена.
Варгин показал на этюд.
– Леди Гариссон? – переспросил Кирш.
– Ну да! Вернувшись от нее в трактир, я стал чертить на столе ее профиль, Станислав увидел и стал спрашивать, откуда я ее знаю, где я с ней встречался, и сказал, что это профиль его жены. Но это вздор, конечно; однако я ему не мог ничего объяснить, потому что тут подъехал Елчанинов в карете. Ну, так вот, я и думаю, что этот Станислав не успокоится и придет ко мне, чтобы расспросить меня как следует.
– Ты это не врешь? – серьезно спросил Кирш.
– То есть ни капельки не вру!
– Ну, тогда это очень важно! – проговорил Кирш, вдруг повеселев. – Потом посмотрим, что из этого выйдет, а пока пойдем куда-нибудь завтракать. У кого деньги есть?
– Деньги у меня есть! – ответил Елчанинов, тоже несколько повеселевший. – Я пойду с вами!
– Ну вот, я говорю, что все будет отлично! – заключил Варгин.
И они все трое отправились завтракать.
Через некоторое время друзья расстались.
