Варгин поспел как раз к отходу и нашел тут Кирша, который, давно уже усевшись, спал крепким сном, прислонившись головой в угол.
«А-а, и он здесь!» – подумал Варгин, увидев Кирша, и не утерпел, чтобы не разбудить его.
Ему хотелось поделиться поскорее впечатлениями с приятелем.
Пассажиров было мало; кроме Варгина с Киршем, в дилижансе сидела какая-то старушка, по-видимому, сопровождавшая очень миловидную девицу. Но они заняли почти все места корзинками и узелками, которые везли с собой.
– Кирш, проснись, голубчик! – убеждал Варгин, тряся приятеля за плечо.
Кирш долго не подавал признаков сознательной жизни, наконец открыл глаза и, сонно взглянув на Варгина, спросил:
– Откуда ты выскочил?
– Откуда? – почти крикнул Варгин, не стесняясь присутствия старушки и девицы. – Я и сам не могу еще разобрать хорошенько, где был: на небе или на земле!
Кирш почавкал губами и поморщился.
– Да ведь ты на яхту ездил, кажется?
– Ну да, на яхту!
– Значит, ни на небе, ни на земле, а на воде был! – серьезно решил Кирш и снова закрыл глаза.
– Да, но что это за яхта! – снова подхватил Варгин. – Чудеса! А сама леди – это такая красавица, что и рассказать нельзя.
Несмотря на последние свои слова, Варгин все-таки хотел сейчас же рассказать Киршу, какая была красавица леди, но тот, равнодушный к восторгу художника, захрапел.
Варгин обиделся и тоже уткнулся в угол.
По счастью, Варгин был слишком взволнован, чтобы заснуть, а не то они проспали бы придорожный трактир, где оставили маркиза де Трамвиля. У этого трактира Варгин остановил дилижанс, разбудил Кирша и вытащил его.
Они нашли Трамвиля в том же положении, в каком оставили его. Сознание к нему не возвращалось, он лежал как пласт, Станислав сидел возле него, честно исполняя свой долг.
Елчанинов еще не возвращался.
– Что же нам делать теперь? – спросил Варгин.
Кирш покосился на больного с очень недовольным, почти сердитым видом.
– Я лягу спать! – сказал он.
Варгин не мог не заметить, что его приятель стал относиться совсем иначе к маркизу после своей поездки.
– Ну, хорошо, – стал рассуждать Варгин, – ты ляжешь спать, а потом что?
– Потом приедет Елчанинов, и ты меня разбудишь.
– Ну да! Но что же нам делать с больным? Не оставлять же нам его тут на произвол судьбы! Надо предпринять что-нибудь. Я считаю, что это наша обязанность, тем более что он иностранец и покидать его в несчастье было бы с нашей стороны, по крайней мере, неблагородно.
По правде сказать, благородство, выказываемое Варгиным, главным образом преследовало цель, через заботы о маркизе как-нибудь еще раз увидеть красавицу-леди.
– Ну, там видно будет! – сказал Кирш и пошел к хозяину, чтобы найти у него место, где можно было бы лечь спать.
Варгин остался один со Станиславом и, переполненный еще восторгом, который обуял его на яхте, предался самым сладостным и фантастическим мечтаниям, в которых, разумеется, на первом плане стояла леди.
Станислав тихо сидел у ложа больного, в открытые окна вместе с лучами яркого солнца вливался теплый, пахнувший сеном воздух, живительный и чистый здесь, за городом.
На дороге не было слышно движения: все было тихо кругом, и в этой тишине Варгин, задумавшись, унесся в мыслях далеко и забыл и о Станиславе, и о больном, и о трактире, и о том, что сам сидит тут, облокотясь о стол. Этот стол был белый, выструганный и оскобленный.
Варгин долго глядел на его гладкую поверхность, потом бессознательно вынул карандаш и стал чертить на доске стола женский профиль. Вышло очень похоже на леди Гариссон.
«Неужели уловил? – обрадовался Варгин. – Конечно уловил!.. Кажется, хорошо!» – и он, отодвинувшись, снова на чистом месте сделал контур поразившего его лица.
– Где пан видел его? – послышался в это время голос Станислава.
Варгин вздрогнул и оглянулся. Станислав стоял сзади него и смотрел ему через плечо.
– Кого видел? – удивился Варгин. – Эту женщину?
– Да, ее, которую вы тут так похоже нарисовали, – пояснил Станислав.
В первую минуту Варгану не хотелось говорить с этим человеком о леди, и он решил соврать, что рисунок – его фантазия, но он сообразил, что Станислав мог, находясь в услужении у маркиза, знать что-нибудь о красивой англичанке, и потому спросил в свою очередь:
– А вы ее знаете?
Станислав как-то странно усмехнулся.
– Еще бы! – произнес он, вскинув плечами.
– Вы ее знаете; Знаете? – радостно повторил Варгин.
– Ну да, и давно!
– Вот как!
– Еще бы!
Варгин внимательно посмотрел на Станислава.
С тем делалось что-то странное. Рот у него нервно дернулся, и один глаз замигал, как это бывает у людей, одержимых нервным тиком.
– Что с вами? – невольно вырвалось у Варгина.
– Ничего, только у меня всегда так, когда я вспоминаю о ней. Пан может ведать, что такие воспоминания должны действовать.
– Какие воспоминания?
– Да как же? Ведь это все-таки моя жена!
– Как ваша жена? – воскликнул Варгин и даже привстал со своего места. – Эта… эта… эта женщина – ваша жена?
– Ну да!
«Нет, он с ума сошел или нагло врет! – решил Варгин. – Пьяным напиться он не мог еще – значит, с ума сошел!»
Станислав опять усмехнулся.
– Пан, я вижу, не верит мне, – произнес он, – а между тем он нарисовал профиль моей жены. Она здесь, в Петербурге? Скажите, будьте ласковы, она здесь теперь? Я должен знать это.
Тон его был очень искренний, но Варгин все-таки не мог поверить ему.
– Она уехала от меня пять лет тому назад, скрылась неизвестно куда, – продолжал Станислав. – С тех пор я ищу ее. Но все было напрасно. Недавно я получил сведение, что найду ее в Петербурге. Я нарочно нанялся к маркизу де Трамвилю в камердинеры, потому что он ехал в Петербург, а у самого меня денег на поездку не было. Вы знакомы с ней?
«Да неужели это правда? Нет, тут что-то не так! – продолжал сомневаться Варгин. – Откуда беглой жене этого поляка стать вдруг английской леди, обладательницей такой яхты? Все это вздор или просто его больная фантазия!»
– Нет, ручаюсь вам, что это не ваша жена, – твердо сказал Варгин. – Вы ошибаетесь…
– О нет, я не ошибаюсь! – возражал поляк.
Но в это время по бревенчатому настилу у трактира простучали колеса кареты, которая подкатила и остановилась. Варгин выглянул в окно.
Карета была огромная, четырехместная, запряженная четырьмя лошадьми цугом, с форейтором. На запятках стояли два гайдука, они соскочили, откинули подножку и растворили дверцу. На дверце красовался огромный княжеский герб.
Из кареты легко и ловко выскочил Елчанинов и подал руку выходившей за ним девушке.
Елчанинов провел ее прямо в верхнюю горницу, где лежал Трамвиль. Девушка казалась очень взволнованной и, когда увидела лежавшего без сознания маркиза, пошатнулась, но совладала с собой и только крепче оперлась на руку ведшего ее Елчанинова.
– Я говорил, что вам лучше не ехать самой! – сказал он.
– Нет, нет! Ничего! – перебила его она и потом, сделав над собой усилие, добавила: – Он жив?
Елчанинов вопросительно взглянул на Варгина.
– Кажется, – ответил тот, тут только вспомнив и застыдясь, что совсем невнимательно исполняет взятую на себя роль сиделки.
– Доктор… где доктор? – спросила девушка.
В это время в комнату входил, приехавший с ней и с Елчаниновым в карете, старик-доктор. Он направился к больному, нагнулся над ним и приложил руку к его груди. Была минута томительной тишины ожидания; все затаили дыхание, притаились и замерли. Доктор покачал головой и произнес:
– Похоже на то, что все кончено!
Девушка дрогнула, доктор кинулся к ней, и по тому, что он оставил маркиза, можно было догадаться, что, действительно, все было кончено.
Но она оказалась не из тех, которые падают в обморок или впадают в истерику, когда, наоборот, от них требуются ясность сознания и бодрость.
– Во всяком случае надо увезти его скорее отсюда! – сказала она. – Скорее сделаем это; помогите мне.
Все немедленно подчинились ее влиянию и, как бы успокоенные ее самообладанием, начали хлопотать, но без суеты и излишней возни.
Все вышло как будто само собой: со стола сняли крышку и сделали из нее в карете койку. Самое трудное было перенести и уложить на эту койку Трамвиля; два гайдука, Елчанинов, Варгин и Станислав подняли его, стараясь сделать это как можно осторожнее.
Доктор ничего не говорил им и не указывал, находя это излишним, что они несли безжизненный труп, с которым уже, с точки зрения доктора, церемониться было нечего. Девушка и доктор сели в карету, Станислав поместился на козлы. Оставшиеся после Трамвиля вещи обещался привезти Елчанинов.
Когда карета уехала и он остался с Варгиным, тот первым делом спросил его:
– Кто это такая?
Елчанинов был очень потрясен всем случившимся, Варгин тоже чувствовал себя не совсем ладно. Елчанинов не ответил ему на вопрос, поставил локти на камин и закрыл лицо руками.
«Однако, какой он впечатлительный!» – подумал Варгин.
– Фу, как глупо! – вдруг произнес Елчанинов, отнимая руки от лица, и, тут только оглядевшись и как бы придя в себя, спросил: – А где же Кирш?
– Он пошел спать, – ответил Варгин, – ведь он всю ночь не спал сегодня.
– Да, он не спал, – вспомнил Елчанинов. – Фу, как глупо! – повторил он и, высунувшись в окно, крикнул: – Хозяин!
Хозяин стоял на крыльце вместе с остальным населением трактира, взволнованным необычайным происшествием и обсуждавшим его, глядя вслед удалявшейся по дороге карете.
– Водки! – приказал Елчанинов и стал ходить по комнате.
Хозяин принес на подносе графин водки, огурцов и хлеба.
Елчанинов налил себе рюмку, выпил ее залпом, потом налил другую, выпил и ее так же и, не закусив, опять заходил из угла в угол.
– Да что глупо-то? – решился наконец вставить свое слово Варгин, тоже отведав водки и откусив кусок огурца.
Елчанинов остановился, скрестил руки и, мотнув головой в сторону, куда уехала карета, спросил:
– Ты ее видел?
Варгин прищурил один глаз.
– Кого? Девицу, с которой ты приехал?
– Да… да…
– Ну, конечно, видел! Я и спрашиваю тебя: кто она?
Елчанинов круто повернулся.
– Не знаю! Ничего не знаю! – вдруг быстро заговорил он. – Ни кто она, ни даже как ее зовут, да и встретиться мне с ней пришлось при таких странных и необычайных обстоятельствах, а между тем вот поди ж ты, я теперь от нее сам не свой; знаю, что это тут вовсе не к месту и обстоятельства совершенно не такие.
– Что ж, ты влюбился?
– Умный ты человек, а говоришь глупости! – серьезно возразил Елчанинов. – Уж сейчас и влюбился! И слово какое пошлое! Ничего тут нет и быть не может, а так только: глупо, вот и все!
– Так как же ты ее нашел?
– Ах, да никак я ее не находил! Очевидно, нас свела сама судьба: мы должны были встретиться, вот и встретились! Ты знаешь: две души должны непременно встретиться.
– Знаю! – махнул рукой Варгин, хрустя огурцом за обеими щеками.
Время, в которое они жили, было сентиментальное, чувствительное: тогда люди, в особенности молодые, как Елчанинов, верили в родство душ, предопределенные судьбой встречи, в идеальную, платоническую любовь и в то, что браки совершаются не на земле, а на небесах.
– Когда я расстался с вами, – начал рассказывать Елчанинов Варгину, – и пошел в дом князя Верхотурова, то, как известно, мне приходилось отправляться наугад, потому что этот маркиз просил отнести кольцо в дом князя и рассказать там обо всем, что случилось, но, кому надо было передать кольцо и рассказать, этого он не договорил. Ну вот, иду я и рассуждаю: кого же мне спросить у Верхотурова? Сам князь умер, оставил огромное состояние, наследников этому состоянию нет, значит, некому теперь и жить в его доме, кроме холопов. Ну, думаю, хорошо: раз обещал идти – все равно пойду, а там посмотрю, что будет. Дело в том, что, как ты помнишь, маркиз-то очень настаивал, чтобы непременно была исполнена эта его просьба. Вам с Киршем он какие-то документы поручил доставить, а мне приходилось рассказывать о нем и кольцо отнести. Я и смекнул по дороге, что, вероятно, эти документы его дел касались, а кольцо, наверно, к его сердечному влечению отношение имеет; значит, то лицо, к которому я направляюсь посланным, – отнюдь не мужчина, а непременно должна быть женщина. Когда я сообразил это, то пошел увереннее, все-таки уж не совсем наобум. Извозчик мне попался довольно далеко. Сел я на него и поехал, подъезжаю к верхотуровскому дому, ничего себе – дом как будто имеет жилой вид: ставни не затворены, цветник расчищен, и дорожка к подъезду укатана, песком посыпана и водой полита, даже бронзовые вензеля на решетке и те вычищены! Извозчика я оставил у ворот, обогнул цветник, и прямо в главный подъезд: «Ну, – думаю, – заперт он, да все равно, попробую, толкнусь!» Только подхожу, ан дверь предо мной как бы сама собой распахивается. «Что за чудеса? – думаю. – Механизм, что ли какой в ней есть?» Только смотрю: это – не механизм, а карлик, маленький-премаленький, вот этакий! – и Елчанинов показал рукою на аршин от пола.
Приятель молча слушал его.
– Карлик этот, – продолжал он, – должно быть, стоял у подъезда, только я его не заметил. «Вот так швейцар!» – думаю. Вошел я, карлик на меня смотрит, а я – на него. Я чувствую, что он совершенно прав, что на меня смотрит, и что мне нужно объяснить ему, зачем я пришел. Делать нечего, я ему назвал себя, но это, разумеется, ему ничего не объяснило. У князя Верхотурова я не бывал, карлика этого я никогда не видел. Он мне поклонился; вижу – карлик обстоятельный, хорошему обращению обучен. Впрочем в княжеском доме иначе и быть не может; тогда я решил как-нибудь высказаться в общих выражениях; авось обстоятельный карлик поймет как-нибудь меня. «Видишь, милый друг, – сказал я ему, – я, собственно, тут не по своему делу, а по просьбе маркиза де Трамвиля». Как только я назвал маркиза, так карлик осклабился, словно чрезвычайно обрадовался, и сейчас говорит мне: «Пожалуйте!» Я ничего не понял и только руками развел; куда мне «жаловать» – не знаю. А карлик опять раскланялся, рукой этак показал – совсем по-придворному, «следуйте, дескать, за мною» – и повел меня вверх по лестнице. Лестница, братец ты мой, мраморная, великолепная, и ковер на ней красный, бархатный.
– Эка, подумаешь, невидаль! – воскликнул Варгин. – Ведь на яхте…
– Да ты не перебивай, а слушай! – остановил его Елчанинов. – Ну так вот, карлик ведет меня, я иду за ним. Прошли мы большой зал, одну гостиную, другую; в третьей карлик попросил меня подождать, а сам юркнул в дверь и исчез. Стал я у окна, смотрю в него в ожидании и испытываю такое ощущение, что как будто кто-то на меня смотрит сзади. Знаешь, бывает это иногда, и непременно тогда оглянешься. Оглянулся и я. В комнате никого не было, но прямо на меня смотрели два черные, как уголь, глаза, и такие острые и проницательные, что я никогда таких не видал; так и казалось, что живые! Это на противоположной окнам стене портрет висел. Нарисован был мужчина молодой, в петровском парике, лицо изжелта-бледное, глаза так прямо и смотрят. Отошел я к другому окну, глаза опять смотрят, просто хоть вон из комнаты уходи! Самому перед собой даже совестно, а за сердце какая-то жуть хватает. Вдруг дверь с шумом растворилась, хлопнула, и в комнату быстрыми шагами почти вбежала девушка.
– Эта самая, что сюда с тобой приезжала?
– Да, да, именно эта! Вбежала она и тревожно спрашивает: «Вы от него? Что с ним? Я всю ночь не спала, он должен был приехать, самое позднее, вчера вечером, он не мог не приехать! Значит, что-нибудь случилось». Я говорю: так и так, действительно случилось, и рассказал, в чем дело. Надо было видеть ее, как она выслушала мой рассказ! Положим, я постарался не сразу говорить все, а постепенно, но, надо отдать ей справедливость, владела она собой так, что любому мужчине впору: ни «охов», ни «ахов», схватилась за колокольчик, позвонила. Вбежала горничная. Я говорю: «Принесите барышне стакан воды», – а она говорит: «Не надо воды! Скажи, чтобы сейчас же большую карету закладывали и как можно скорей подавали, а Максиму Ионычу – чтобы бежал сейчас к доктору и привел его сюда!». Распорядилась она всем этим спокойным, ясным голосом и затем опять ко мне, стала расспрашивать о подробностях, как все это было, и главное – жив ли еще «он»; она ни разу не сказала ни маркиз, ни Трамвиль, ни имени не называла, а говорила все время «он».
– Почему это так? – спросил Варгин.
– А Бог ее знает! Да, так вот что было дальше, – продолжал рассказывать Елчанинов, – видимо, в верхотуровском доме прислуга была дрессирована мастерски, потому что карету заложили словно на пожар, так быстро, что я и оглянуться не успел; явился откуда-то и доктор, сейчас же. Все сделалось, как по щучьему велению. Мы сели втроем в карету и поехали, лошади понесли что есть духу, вскачь. Девушка всю дорогу молчала, ни слова не проронила, сжала губы, и ни слова! Доктор тоже молчал; откуда его достали и каким образом подняли такую рань – я не знаю; я тоже молчал; заговаривать первому считал для себя неприличным. Так и приехали сюда, а остальное ты уже знаешь.
– Так ты не спросил у нее, кто она такая? – сказал Варгин, когда Елчанинов кончил свой рассказ.
– Да когда же было спрашивать, сам посуди! – подхватил Елчанинов. – А кроме того, я это считал неучтивым! Что же, допрос ей чинить надо было? Раз она не нашла нужным назвать себя, я не смел спрашивать ее, да к тому же все это должно выясниться сегодня же; я обещал привезти вещи маркиза и привезу их, осведомлюсь о его здоровье и увижусь с нею!
– Куда же ты повезешь эти вещи?
– В дом к князю Верхотурову.
– Ты думаешь, она отвезла маркиза к себе в дом?
– А куда же ей везти его?
– Мертвого-то?
Елчанинов поморщился.
– Бог знает; во всяком случае я повезу вещи в дом к Верхотурову; надо собрать их.
– Да, но погоди! – сказал Варгин. – Надо узнать еще не только, можно ли будет вещи везти, но будет ли на чем нам самим отсюда уехать.
– А ты-то как же добрался сюда? – спросил Елчанинов.
– Я? В дилижансе.
– А Кирш?
– Тоже!
– Дело скверное! Но, наверно, у хозяина найдется подвода для вещей.
Был снова призван хозяин, однако он принес вести самые неутешительные. Карета маркиза была изломана так, что починить ее своими средствами не было никакой возможности; увязанные на ней сундуки и важи были так тяжелы, что под них требовалась большая телега, которой у хозяина не было, а была у него маленькая таратайка, которую он только что отдал внаймы в город.
– Кому же ты отдал? – удивился Варгин, знавший, что, кроме них, никого с утра в трактире не было.
– Да вот одному из ваших же, – ответил хозяин, – тому, который с вами приезжал.
– Киршу?! – в один голос воскликнули Варгин и Елчанинов.
– Уж не знаю, как их величают, может и так, только они выспались, встали, сторговали у меня таратайку в город и уехали!
– Как «уехали»?
– Да-с! Сели в таратайку и уехали!
– И нам ничего не велел сказать?
– Ничего!
Варгин выпятил губы и протяжно свистнул.
– Елчанинов, у тебя деньги есть? – спросил он.
– Кажется, еще осталось немного.
– Насчет денег не извольте беспокоиться, – заметил трактирщик, – господин, который уехал, за все заплатил!
– Ну, хоть это хорошо! – сказал Варгин.
– А все-таки он свинья! – решил Елчанинов. – Что же мне теперь без него делать?
Варгин пожал плечами.
– Да то же, братец, что и при нем! Ведь он же не подвода, которая тебе нужна, и на нем ты маркизовых вещей все равно не свез бы! Поэтому его отсутствие ничуть не усугубляет твоего положения, а раз у тебя есть деньги, так мы подождем обратного дилижанса, сядем в него и доедем до города.
– Да пойми ты, – рассердился Елчанинов, – что ведь мне главное – вещи!
– И вовсе не вещи тебе главное! – остановил его Варгин. – Ведь тебе что нужно? С этими вещами попасть в дом к Верхотурову? Ну, так ты можешь сделать это сегодня и без них. Сегодня ты пойдешь и скажешь, что, мол-де, не имея подводы, не мог привезти вещи, а затем завтра приедешь сюда с подводой, возьмешь вещи, и у тебя будет прекрасный предлог и завтра побывать в доме князя. Понял?
Рассудительность Варгина, казалось, очень понравилась Елчанинову и вполне убедила его.
– Знаешь что? – вдруг произнес он, сразу как будто повеселев. – Я есть хочу.
– Ну что же, давай заказывать!
– Ты чем нас накормить можешь? – обратился Елчанинов к хозяину.
– Всем, чем угодно-с, – усмехнулся тот.
И его слова оказались не пустым хвастовством, а действительно, у него был такой запас разной провизии, что мог удовлетворить самый изысканный вкус: нашлись ветчина, превосходная пулярка, заграничные сыры, сиг копченый, соленые лимоны, турецкий щербет, персики и настоящий английский эль, стоивший тогда по утвержденной правительством таксе сорок копеек бутылка. Словом, обед вышел такой, какого никак нельзя было ожидать найти здесь, и, принявшись за него, Варгин невольно удивился, откуда и для кого здешний хозяин держит такую роскошь.
– Ну, как для кого? Для гостей! – авторитетно заявил Елчанинов.
– Да какие же тут могут быть гости? – стал рассуждать Варгин, словно взявший на сегодняшнее утро патент на неопровержимую логику. – Подумай: какие гости тут могут быть? Проезжие под самым городом не станут останавливаться, а если бы ездили сюда из Петербурга, так, во-первых, это было бы известно, да и по внешнему виду трактир был бы совсем другой, а то он на вид такой, как строят для простонародья, а еда в нем барская! Согласись, что странный трактир!
И Елчанинов должен был согласиться, что трактир был, в самом деле, несколько странный.