Михаил Волконский
Сирена
Не успела опомниться леди, как осталась одна на террасе со Станиславом. Гости гурьбой высыпали на крыльцо; опустел и сад; оттуда большинство, не входя в дом, прямо ушли к экипажам. На широком дворе виллы стоял шумный говор и раздавались крики, звавшие кучеров. Все спешили поскорее домой. Лакеи исчезли, бросившись провожать шумной толпой удалявшихся гостей. Леди осталась одна со Станиславом.
Злобное чувство ненависти, дошедшее в эту минуту до отчаяния, наполнило ее. Она готова была кинуться на этого ненавистного человека и задушить его своими руками.
Однако не из таких женщин была леди, чтобы потерять присутствие духа даже в том положении, в котором находилась теперь. Кинься она на Станислава и начни с ним потасовку, она, конечно, этим лишь увеличила бы без того уже достаточно сильно разыгравшийся и получивший огласку скандал.
Но все же этот человек, составлявший все несчастье ее жизни, был слишком ненавистен ей, чтобы не рассчитаться с ним наконец и не отделаться от него навсегда.
Она вся дрожала от бешенства, сердце у нее билось и в висках стучало. Она сделала над собой страшное усилие; судорога пробежала по ее лицу, чтобы остановить ее, она до боли закусила губу.
Она подошла к столу открытого буфета, нашла стакан лимонного питья и, достав из кармана хрустальный флакончик, не сосчитать капель плеснула из него в стакан. Она сделала это, повернувшись спиной к Станиславу, с тем чтобы он ничего не мог видеть.
Впрочем Станислав стоял посредине террасы, с опущенными руками и головой. Он был в таком подавленном состоянии, что не заметил бы ничего, если бы даже прямо на его глазах она приготовила страшное питье.
Леди оглянулась на Станислава, и только глаза горели у нее злобным огнем, но рот и остальные черты улыбались.
– Не стыдно ли тебе, Стасю! – заговорила она сдавленным, тихим голосом. – Что ты сделал со мной? Ведь ты видел, какой я теперь стала, но неужели ты думал, что, приди ты ко мне тихо и мирно, я прогнала бы тебя? Зачем же ты поддался увещаниям моих врагов и дозволил соблазнить себя? Разве, ворвавшись так грубо, как ты это сделал, ко мне, ты можешь этим вернуть мое расположение?
Станислав дрогнул. Его губы зашевелились, и он, с трудом управляя ими, едва произнес ей в ответ:
– Откуда ты знаешь, что меня кто-то уговаривал?
– Я знаю это, потому что сам ты не решился бы на такой поступок! Ведь ты же любишь меня до сих пор?
– Зося! – воскликнул Станислав. – Правда твоя, я люблю, люблю тебя.
Вид у него был очень жалкий, но он, заслышав в голосе леди ласку, хотел взять именно своим жалким видом. Он был очень несчастен, очень жалел себя, и ему хотелось, чтобы его пожалели.
– Так отчего же ты не пришел ко мне как друг? – спросила леди. – Ведь я сама прислала за тобой карету!
– Да, я узнал эту карету, мне сказали, что она от тебя, но карета повезла меня…
– Вероятно, ко мне на яхту?
Леди была уверена, что ее приказания были исполнены в точности, что Станислав был привезен на яхту и задержан там. Поэтому его появление на вилле показалось ей тем поразительнее, что она не могла объяснить себе, каким образом Станислава отпустили матросы.
– Нет, не на яхту, – сказал Станислав, – а в дом, где живет маркиз; там меня ждал отец Грубер.
– Как? – не веря своим ушам, переспросила леди. – Моя карета повезла тебя туда, вместо того чтобы доставить на яхту?
– Да.
Леди приложила руку ко лбу.
– Боже мой! Значит, все мои слуги куплены и возле меня нет верного человека!
Фейерверк на реке трещал в это время во всем своем великолепии. Единственный верный леди Гариссон человек – Варгин, пускал его, думая доставить ей этим удовольствие.
– Так неужели меня обманули? – всплеснул руками Станислав. – И, в то время как ты меня звала к себе…
– Ты, – подсказала она, – совещался с моими врагами, как погубить меня!
– Но я не знал, что они твои враги: отец Грубер, который такой сильный человек, что все может сделать, сказал, что вернет мне тебя, если я буду его слушаться.
– И ты послушался?
– Я думал, что они вернут мне тебя.
– Что с тобой? – вдруг спросила леди, как будто только теперь увидев, что Станислав дрожал и был бледен, как полотно.
– Ничего… я не знаю, – пробормотал он, растерянно оглядываясь вокруг себя.
– Да нет же, на тебе лица нет! Выпей поскорее! Выпей! Тебе станет лучше, – и она поднесла к его губам стакан, который держала в руках.
Станислав послушно, как испуганный и растерянный ребенок, нагнулся было, чтобы сделать глоток, но в это время рука леди опустилась, она испуганно вскрикнула, отскочила в сторону и уронила стакан с приготовленным ею питьем. Сзади нее стоял арап, который остановил ее руку.
Откуда он взялся, когда и как подошел – леди не могла дать себе отчет. В арапе она узнала нового слугу маркиза де Трамвиля.
– Что вы делаете? – сказал он ей на ломаном французском языке. – Или мало грехов и без того у вас на душе, что вы хотите завершить их отравлением мужа?
Он схватил за плечи Станислава и потащил его в сад; тот бормотал что-то, протестуя и сопротивляясь, но арап распорядился с ним, не слушая возражений. Они исчезли в темноте, и голос Станислава замолк там.
Леди пошатнулась и ухватилась за перила террасы.
– Проклятая черномазая обезьяна! – проговорила она. – Но я не сдамся так скоро и рассчитаюсь как следует!
Она тяжело дышала, с усилием вбирая в себя веявший уже сыростью ночной воздух. Его недоставало ей.
Глава XXXIII
Фейерверк на реке, начавшийся в минуту общего смущения, вдруг прекратился.
Варгин услышал с берега чей-то голос, который кричал ему, чтобы он вернулся. Ему показалось, что это был голос Кирша; он сел в лодку и в несколько ударов весел миновал расстояние между плотом для фейерверка и берегом.
«Чей это голос звал меня? – недоумевал он. – Совсем будто покойный Кирш! Удивительно странное совпадение!»
Но на берегу Варгин не нашел никого; он направился к дому, удивляясь, куда девались гости из сада, и увидел на освещенной террасе леди Гариссон. Кругом горели фонарики иллюминации, лампионы и свечи пылали на террасе, как и быть должно в самый разгар праздника, а она стояла одна, ухватившись руками за перила, вытянув шею, насторожившись, прислушиваясь и взглядывая в темноту.
– Где же гости? Что случилось? – издали крикнул Варгин и вбежал на ступеньки террасы.
– Случилось? – быстро обернулась к нему леди Гариссон. – Случилось то, что я опозорена… опозорена и обесчещена!
– Что ты говоришь? – вспыхнул Варгин. – Кто же осмелился?
– Те же, которые хотели отравить тебя и отравили бы, если бы я не спасла! Они мстят мне за тебя! Ты должен отомстить им за меня!
– Постой… погоди!.. – начал было Варгин, ничего не понимая из слов леди.
– Нечего тут годить! – перебила она. – Станислав – их сообщник, ради него они дали тебе яд, и по их наущению он сейчас, при всех гостях явился сюда и разыграл тут сцену, после которой все уехали.
– Но откуда ты знаешь, что он сделал это по их наущению?
– Потому что с ним был арап, слуга маркиза де Трамвиля, такой же иезуит, как и они! Он был сейчас здесь. Послушай: если ты человек, способный любить и способный на решимость, тогда ступай сейчас же и действуй!
Впечатлительный Варгин, влюбленный до безумия в красоту леди, был уже наэлектризован ее волнением, которое передалось ему как бы невольным внушением. Все это для него случилось слишком быстро, словно земля под ним расступилась и он полетел в бездонную пропасть, не имея ни сил, ни воли, чтобы остановиться.
– Но что же нужно делать? – спросил он, готовый, казалось, исполнить все, что она скажет.
Леди схватила его руку, всем телом прижалась к нему и, близко склонясь к самому его уху, зашептала размеренно, так что каждое ее слово точно вонзалось, поражая его слух:
– Надо пойти сейчас к твоему приятелю Елчанинову, сейчас, сию минуту, узнать у него, как проникнуть в иезуитский дом по тайному ходу, который известен ему, достать у него ключ от этого хода и там покончить с человеком, который, как проклятье, тяготеет надо мной и вместе с тем над тобой. Станислав теперь там, в этом доме. Если подвернется арап, то нечего церемониться с ним; не бойся ничего и никого. Завтра же рано утром мы подымем паруса на моей яхте и будем отсюда далеко, так далеко, что нас никто не настигнет. Моя яхта отличный ходок, и впереди нас обоих будет ждать такая жизнь и такое счастье, о котором ты и мечтать не мог. И это счастье дам тебе я, в отплату за то, что ты сделаешь меня свободной. Свою свободу я отдам тебе, только тебе, и, свободная, буду подчиняться и любить, и ласкать тебя.
Варгин слушал, понимал смысл ее речи, но чувствовал, что у него кружится голова, и туман, словно опьянение, одурманивает все мысли. Он хотел сказать совсем другое, но губы, помимо его воли, произнесли как-то странно, так что он сам не узнал своего голоса:
– Да как же это?
– Как? – продолжала леди. – Очень просто! Вот видишь этот стилет? – в руках ее оказался маленький стилет. – Он отравлен; всего лишь одна маленькая царапина, сделанная им, причинит оцарапанному человеку неминуемую смерть. Возьми его и ступай… ступай… возьми!
Она всунула Варгину в руку стилет; он взял его, но стоял недвижимый. Тогда она охватила его шею руками и почувствовала, как страсть разгоралась в нем.
Леди недаром говорила, что знает мужчин и может управлять ими. Ее слова теперь подтвердились. Она видела, что Варгин, если не дать ему опомниться, готов решиться на все, только нужен последний толчок, который окончательно заставил бы его решиться и не позволил бы остыть затем этой его решимости. И она снова обняла его и, прижимая свои губы к его лицу, зашептала:
– Мы уедем с тобой, милый, милый! Вся жизнь перед нами… Иди же! Иди!..
Варгин словно в каком-то отчаянии безумия, ощущая ее прикосновение, слыша ее слова, охватил ее рукой.
Но она выскользнула и направилась к дверям, еще раз прошептав:
– Иди, исполни! Спаси меня от них. Я буду ждать тебя!
Это «я буду ждать» она протянула как-то особенно певуче, и все замолкло за запертой дверью.
Но голос леди звучал еще в ушах Варгана, и он чувствовал ее близость, как будто она еще стояла тут, возле него, и, как человек, который, вдруг решившись, не раздумывая кидается в воду, Варгин повернулся и побежал.
Он сел в лодку и велел гребцам везти себя в город.
И чем дальше он уезжал от этой виллы, где оставил красавицу-леди, тем яснее становился в нем соблазнительный ее образ и тем туманнее делалось все остальное. Он действовал уже как бы машинально, подчиняясь не своей, а ее воле, но действовал вполне, как ему казалось, осмотрительно.
Он сам себе даже удивился, с каким присутствием духа и как хладнокровно вошел он к Елчанинову.
Впрочем, на самом деле, Варгану только казалось так, что по нему незаметно ничего особенного, но Елчанинов сразу заметил, что он совсем не в себе; однако он почему-то и вида не показал, что видел его настроение.
Елчанинов не спал и даже не ложился. Ему наяву грезился такой чудный сон, он так был счастлив и полон своей любовью к Вере, что не мог расстаться со своими думами о ней и не хотел забыться.
– Ты был там, ты знаешь, что случилось, – заговорил Варгин. – Надо спасти ее!
– Надо спасти… – как-то загадочно произнес Елчанинов.
– Ты согласен со мной? Отлично! У меня для этого есть план… мне нужен ключ…
Варгин говорил отрывисто и непонятно, хотя был убежден, что все, что он сказал, было очень складно, убедительно и, главное, ловко.
Елчанинов понял его бессвязные слова и сам даже стал подсказывать ему:
– Тебе нужен ключ от тайного хода в иезуитский дом?
– Вот именно, – подхватил Варгин.
– А знаешь ли ты расположение дома и как пройти в него?
– В том-то и дело, что нет! Но ты мне объясни!
Елчанинов все, до мельчайших подробностей, объяснил ему.
– Так я пойду, – совсем неловко и некстати заключил Варгин, прощаясь с Елчаниновым. – Надо спасти ее!
– Надо спасти тебя! – тихо поправил его Елчанинов.
Варгин понял эти слова по-своему.
– Ну да, и меня, – согласился он, – потому что в ее спасении заключается и мое счастье!
– Ну, иди же! До свиданья!
– Нет, брат, прощай! – вдруг вырвалось у Варгана.
– А я тебе говорю «до свиданья»! – опять поправил его Елчанинов.
Голова у Варгина была совсем не в порядке; он не помнил, как добрел до иезуитского дома, как отворил дверь подземного хода, как шел, словно в бреду, по этому ходу, спускался и подымался по лестнице и как крался по тихим, пустым комнатам и коридорам незнакомого дома. Ему казалось, что все идет, как надо.
Все время он держал в крепко сжатом кулаке стилет, и этот стилет, словно огненный, жег его руку.
Запомнил он все отлично, как объяснил ему Елчанинов. Ход кончался столовой, далее была библиотека, отсюда лестница вниз, надо спуститься по ней на нижний этаж, на нижнем этаже кухня, где живет арап, и вместе с ним, вероятно, также Станислав.
Он захватил у Елчанинова потайной фонарь и этим фонарем освещал себе дорогу.
Когда Варгин оглядывался, то видел, что на стене колебалась его тень. Он не понимал, отчего это, и не мог сообразить, что тень колебалась оттого, что фонарь дрожал в его руке.
Он спустился по лестнице. Дверь в кухню была приотворена, за нею было темно. Варгин приостановился.
«Там спят!» – подумал он.
Чтобы подбодрить себя, он вдруг распахнул дверь; дальше подкрадываться и медлить у него не хватило сил; ему нужно было кончить сразу.
Кухня осветилась фонарем.
Варгин остановился и не крикнул только потому, что крик застрял у него в горле. В темноте, за дверью, в этой кухне, которая из темной вдруг сделалась светлой, сидел у стола, спокойно положив ногу на ногу и глядя прямо по направлению вошедшего с фонарем Варгина, Кирш.
– Это я! – сказал Кирш. – Не пугайся!
Варгин услышал его голос, тот самый, который позвал его с плота на берег, и, не будь этого, он, кажется, рехнулся бы с испуга.
– Тише ты, – сказал опять Кирш вставая, – фонарь уронишь! – И он, – не призрак, а живой, – подошел к Варгину, взял его фонарь и поставил на стол, а потом громко сказал ему: – Знаешь ли ты, что ты пришел убивать не кого другого, как меня?
Варгин замотал головой.
– Нет, оставь это, нет! Я… не пришел… убивать… тебя…
Он разжал руку, державшую стилет, и тот, стукнув, упал на пол.
– Ты пришел убить арапа! – сказал Кирш. – А этот арап – я.
«Это бред! Я сошел с ума! Это бред… где я?» – пронеслось в мыслях Варгана, а губы его в это время прошептали:
– Ты?
Кирш кивнул головой и заговорил.
Варгин словно в забытье слушал его долгую речь.
– Да, я, и, не будь я этим арапом, тебя не было бы в живых и мы с тобой не разговаривали бы. Когда граф Кастильский приехал к тебе якобы с заказом своего портрета, но на самом деле, чтобы отравить тебя, я прислал к тебе леди Гариссон, хотя она сама не подозревала этого. Я знал, что у нее всегда есть при себе противоядие, что она даст тебе его и ты останешься цел. Я знал тоже, что Елчанинов мог предупредить тебя быть осторожным, но не удовольствовался этим и, как видишь, хорошо сделал: тебя отравили, прежде чем Елчанинов успел предупредить; противоядие было необходимо. Кучер привез эту женщину к дверям твоей квартиры помимо ее приказания. Я велел ему сделать это. Я же научил этого кучера сегодня привезти Станислава не на яхту, а сюда, в этот дом. На яхте Станиславу готовилась та же участь, которая ожидала тебя после визита графа Кастильского. Только тогда эта женщина привезла тебе противоядие, а Станиславу она готовила яд. Я сделал все, чтобы спасти тебя от телесной смерти; сегодня мне приходится спасать тебя от смерти более страшной – духовной. Тогда хотели отнять у тебя жизнь твоего тела, теперь ты готов был погубить свою душу. Легко было предположить, что та женщина, в которую ты влюблен, пошлет тебя, и я предупредил Елчанинова, чтобы он отдал тебе ключ и рассказал, как пройти сюда, а здесь я тебя ждал. Что с тобой сделалось? Опомнись! Ты окутан сетями этой женщины до того, что решился на злодеяние. Знаю, те цепи, которыми она приковала к себе, крепче железных, но я постараюсь разбить их и употреблю на это все силы. Слушай же, что я скажу тебе!
И долго говорил Кирш пораженному, уничтоженному, сначала напуганному, потом обрадованному Варгину.
Когда художник убедился наконец, что видит перед собой живого приятеля, он опомнился и пришел в себя.
– Господи! Что же это со мной? – изумленно вырвалось у него.
Кирш стал объяснять, что было с ним и что бывает с человеком, потерявшим волю и дозволившим страстям побороть ее.
Глава XXXIV
Варгин провел почти всю ночь у Кирша.
Он вышел от него обновленный духом и искренне дал обещание, что больше не вернется к леди Гариссон.
Он пришел на рассвете в свою мастерскую, в бедную обстановку с холстами начатых картин, с диваном, сделанным из ящиков, и с рябой кухаркой в затрапезном сарафане.
Рябая кухарка ничуть не удивилась ни исчезновению Варгана на несколько дней, ни внезапному возвращению его среди ночи, ни новому богатому платью, бывшему на нем. Во время своего служения у художника она видала от него и не такие виды, привыкла ко всему и, махая рукой, обыкновенно говорила:
– Одно слово – художник!
Варгин пришел домой, лег и заснул, не раздеваясь. Сильное возбуждение, испытанное им, разрешилось крепким сном; благодатная здоровая молодая натура взяла свое.
Проспав часов девять, Варгин проснулся поздно, среди дня, переоделся и умылся. Он чувствовал себя как после сильного угара. Да, это был угар, но он прошел и не возобновится.
Так решил было сначала Варгин, но мало-помалу соблазн стал заползать незаметно для него самого ему в душу, и, если бы не обещание, данное Киршу, он, кажется, не усидел бы дома.
Нет, вернуться к леди не было возможности, да и Кирш взял честное слово, и все, что он говорил, была правда; если это так, идти к ней нельзя, но если бы… если бы только увидеть ее, хотя бы встретиться как будто случайно?
Но где Варгин мог теперь встретиться с ней случайно? Он не искал, не раздумывал об этом, но как-то само собой вышло так, что он вдруг собрался и пошел к Вере Туровской.
Не было никаких оснований к тому, чтобы леди появилась у Туровской. Ну, а вдруг?
В вестибюле верхотуровского дома Варгин застал человека в мундире гражданского ведомства, которому как раз в то время, когда Варгин вошел, лакей, спустившийся с лестницы, сказал:
– Пожалуйте, просят!
– Доложите и обо мне! – поспешно приказал ему Варгин.
Лакей повел наверх человека в мундире и вместе с тем пошел докладывать о Варгине. Потом он вернулся и по-прежнему бесстрастно и равнодушно проговорил:
– Пожалуйте, просят!
Варгину очень хотелось спросить у лакея, здесь ли леди Гариссон или нет; он уже было решился на то, что, если она здесь, он не пойдет, но не спросил и пошел.
Вера Туровская была одна с человеком в мундире, которого она успела уже усадить.
– Я очень рада, что вы пришли как раз кстати, – сказала она Варгину, здороваясь с ним. – Вот господин чиновник от генерал-губернатора, который хочет получить сведения о леди Гариссон. Это – художник Варгин, – пояснила она, обращаясь к чиновнику, – он тоже знал леди и может рассказать о ней так же, как и я, все, что знает.
– А вы давно знаете ее? – спросил чиновник у Веры.
– Нет, очень недавно! – ответила она. – Я познакомилась с ней в доме маркиза де Трамвиля.
– А раньше, за границей, не встречали ее?
– Нет, не встречала.
– Значит, она давно известна маркизу… как вы назвали его?
– Трамвилю! – подсказала Вера. – Насколько я знаю, он тоже познакомился с ней только здесь, в Петербурге, куда сам только что приехал.
– Откуда?
– Из Франции.
– А кто он такой?
Вера пожала плечами.
– Французский дворянин.
– Почему же так называемая леди Гариссон была у него в доме?
– Не знаю. У нее, кажется, были какие-то дела.
– Да, – подтвердил чиновник, – генерал сам разговаривал с отцом Грубером, и тот объяснил, что эта женщина разыгрывала из себя также благотворительницу. Ловкая, однако, особа! Ну, а скажите, пожалуйста, почему вы бывали в доме у маркиза? Он женат?
– Нет, не женат. Он был болен, и я навещала его.
– Он приходится вам родственником?
– Нет, нет! – испугалась даже Вера. – Отчего вы думаете, что он приходится мне родственником?
– Оттого, – стал объяснять чиновник, замявшись, – что мне показалось странным, как это вы, девица, и навещаете больного холостого человека!
– Тут ничего нет странного, – начала Вера. – Ну, что ж такого, что я навещала его? И потом, это вовсе не касается дела леди Гариссон!
– Но это касается маркиза, а нам важно выяснить не только ее личность, но и тех, с кем была она в сношениях. Поэтому мне необходимо знать все подробно о маркизе. Вероятно, вы хорошо знаете его, если между вами существует такая интимность, что вы навещаете его!
Вопрос был поставлен ребром, и Вере приходилось отвечать прямо.
– Маркиза я знаю давно, – ответила она, – и могу вам поручиться, что он вполне порядочный человек. А что бывала я у него…
– Да-да! – подхватил чиновник. – Почему же вы бывали у него?
– Он мой жених! – выговорила Вера, вспыхнув, и потупилась.
– А! Это другое дело, – решил чиновник, – тогда все понятно! Так что вам совершенно неизвестно, кто была леди Гариссон?
Вера покачала отрицательно головой.
– Ну, а вам известно? – обратился чиновник к Варгину.
– Что? – переспросил тот.
– Кто была эта леди?
– Позвольте! – остановил его Варгин, чувствуя какое-то инстинктивное недружелюбие к чиновнику и желая придраться к нему. – Как вы говорите про леди, что она «была»?
– Ну да, была! – повторил чиновник, видимо настаивая с административной самоуверенностью на точности того, что говорил.
Этот тон самоуверенной административной точности особенно бесил Варгина.
– А разве ее теперь нет? – усмехнулся он, зло глядя на чиновника.
– А теперь ее нет, – сказал чиновник.
– Где же она?
– Она умерла.
– Она умерла? – воскликнул Варгин. – Когда?
– Сегодня утром ее нашли на вилле, в ее роскошной спальне, мертвую. Доктора констатировали разрыв сердца.
Варгин закрыл руками лицо и долго не мог проговорить ни слова.
– Так что же вы хотите теперь от мертвой? – произнес он наконец. – Она уже покончила свои счеты с жизнью, ведь это уже простое любопытство с вашей стороны.
– Не совсем простое! – ответил чиновник. – Эта женщина оказалась более чем загадочной; на левой руке у нее, выше локтя, был знак, вернее клеймо.
– Какое клеймо? – переспросил Варгин, и сердце его вдруг забилось.
– А такое, которым во Франции палачи на эшафоте клеймили по приговору суда преступников, уличенных в воровстве. Ну, а теперь я все-таки попрошу вас сообщить мне все, что вы знаете об этой женщине.
Варгин подчинился этому.
Допрос был непродолжителен, так как Варгин и сам не мог сообщить слишком многого. Да и мысли не вязались у него под влиянием происшедшего.
Сам не свой ушел он от Туровской. Он не рассказал чиновнику всего, что знал о леди, а сказал только, что был приглашен для того, чтобы написать ее портрет, и затем заведовал декоративной стороной ее бала и праздника на вилле. Он не упомянул ничего об ее связи с иезуитами не потому, чтобы боялся их, но потому, что не хотел делать это, не зная, как к этому отнесутся Кирш и Елчанинов.
От Туровской он направился прямо к Елчанинову. Последний только что вернулся из казарм со службы и поспешно переодевался, чтобы пойти к Туровской. У них не было условлено, что он придет, но это, по мнению Елчанинова, подразумевалось само собой: куда же было идти ему, как не к ней?
Должно быть, у Варгина лицо от волнения сильно изменилось, потому что Елчанинов сразу, как взглянул на него, спросил:
– Что с тобой случилось?
– Я видел Кирша! – ответил Варгин.
– Вчера ночью?
– Да.
– Значит, его расчет оказался верен, и недаром я сказал тебе вчера, когда ты упорно прощался: «До свидания!» Вот видишь, мы свиделись! Я сказал тебе тоже, что тебя надо спасти.
– От кого спасти? – уныло, потупя взор, протянул Варгин.
– От этой женщины, – пояснил Елчанинов.
– Эта женщина уже умерла.
– Да не может быть? – удивился Елчанинов. – Когда же?
– Сегодня утром ее нашли мертвой.
– Так и есть, отделались!
– Что ты хочешь сказать этим?
– То, что означает это слово на языке иезуитов: она стала неугодна им, и они отделались от нее. Быстры они в таких делах. Ты что же, был у нее на вилле сегодня?
– Нет, я дал слово Киршу не ходить к ней, – уныло ответил Варгин.
– Откуда же ты знаешь?
– Сейчас я был у Туровской и там видел чиновника от генерал-губернатора.
– Зачем он был там?
– Узнавать о леди. Он расспрашивал о знакомстве Веры Николаевны с леди Гариссон.
– Ну, и что же она отвечала?
– Что она познакомилась с ней через своего жениха, маркиза де Трамвиля.
– То есть бывшего жениха! – поправил Елчанинов, осматриваясь в зеркало и обдергивая на себе мундир.
– Она не сказала «бывшего», – возразил Варгин, – она просто назвала маркиза «мой жених».
Елчанинов, как был, повернулся и остановился.
– Ты сам это слышал? – переспросил он.
– Сам, своими ушами.
– Ты врешь! Она не могла сказать так после того, что было между нами!
– Я не знаю, что было между вами, но только повторяю тебе, что сам слышал, как она назвала чиновнику маркиза своим женихом.
– Да что же это, да как же? – заговорил Елчанинов, вдруг совсем растерявшись. – Что же, она смеется, что ли, надо мной?
– Самое лучшее: советую тебе, пойди сам и спроси у нее.
– Никуда я не пойду, ничего не хочу спрашивать! – воскликнул Елчанинов и как бы в доказательство своих слов расстегнул вдруг мундир, быстро сорвал его с себя и кинул.
– Да чего ты так вдруг забеспокоился? – удивился Варгин.
– Да как же! – размахивая руками, стал рассуждать Елчанинов. – Как же она еще вчера вела так себя со мной? Словом, после того, что было между нами… – Он вдруг сел и опустил голову. – Вру я все, – неожиданно решил он, – ничего не было между нами! В самом деле, что случилось такого особенного? Ну, она была мила со мной, ну, я ей говорил что-то, но ведь ничего положительного она не ответила мне. Я ее о маркизе не спрашивал; может быть, спроси я ее, она мне прямо так и сказала бы, что он ее жених. Но тогда все-таки она не должна была слушать мои слова, да и сама говорить иначе. Ведь это – кокетство с ее стороны! Варгин, ведь это – просто женское кокетство! Неужели она такая же ничтожная женщина, как и все остальные?
– Как и все остальные! – повторил за ним, махнув рукой, Варгин.
Он думал теперь об «остальных женщинах», которые сосредотачивались все для него в одной, и эта одна была уже мертва. Он сочувствовал приятелю, но не мог воспринять и разделить его горе, у него было свое.
Странное, совсем непонятное чувство испытывал он теперь. Клеймо палача, оказавшееся на руке бывшей леди Гариссон, оттолкнуло его от нее. Кого он любил в ней? Кто была она? Какое прошлое стояло за ней? И, как ни неприятно было ему, он должен был сознаться перед самим собой, что и для него, и для нее лучше было, что она умерла.
– Да, женщина – всегда женщина, – проговорил он. – Ведь и я…
– Нет, – перебил его Елчанинов, – ты не сравнивай своей любви с моей! Пойми, тут огромная разница!
– Никакой разницы нет, и для меня, и для тебя одинаково. И та, и другая – женщина.
– Да, но в любви нашей разница. Ты любил красоту леди, ее тело, и потому твоя любовь – не что иное, как страсть, прости меня, низменная, животная страсть – и больше ничего. Для тебя спасение в том, что судьба оборвала проявление твоего чувства. Но я, видит Бог, никогда не помышлял о Вере, как о женщине. Для меня она была счастьем, радостью, я любил ее душу, хотел душой слиться с нею, и вдруг она заявляет, что она невеста другого… что же это такое?
Он расставил руки в стороны и так и остался в такой позе.
Варгин не мог ничего ответить ему.
