Михаил Бард
Невеста призрака
Глава 13
В квартире Изабель не всюду были низкие потолки. На кухне, в коридоре и в ванной комнате Эрик мог стоять во весь свой внушительный рост, но в спальне крыша наклонялась под углом. И ниже всего потолок был над жёстким диваном, на котором спала девушка.
Но не это было основной проблемой.
– Я на улицу. Хотя бы погреюсь.
Изабель закатила глаза, включив обогреватель.
– Ты можешь потерпеть минут двадцать?
– В леднике? – мужчина не спешил снимать плащ. – Я в отличие от тебя, любящей смотреть на меня без маски, не мазохист.
Его ворчливость в этот раз вызвала у Изабель улыбку. Чтобы скрыть её, она юркнула на кухню и поставила чайник на плиту.
– В этой квартире хорошо одно, – вынес вердикт Призрак Оперы, бросив свои кожаные перчатки на стол и натянув тонкие шёлковые.
– Что же?
– Диван тесный, – он хмыкнул. – И явно не предназначен для двоих.
Лицо Изабель зарделось.
– Не о том думаешь.
– Отнюдь, – Эрик улыбнулся. – Я думаю только о способах согреться. А нам с тобой было… жарко.
Изабель вспыхнула от его лукавой улыбки.
– Лучше бы ты о музыке думал, – пролепетала она, в отчаянии пытаясь сменить тему. – Ты при ребятах заявил, что будешь меня учить. Чему же?
Какое-то время он задумчиво смотрел на Изабель.
– Мне любопытно, на что ещё ты способна, – ответил Эрик. – Ты ведь не занималась академическим вокалом?
– Меньше, чем эстрадным.
– А на инструментах играть умеешь?
– При тебе играть я не буду! Твоя критика будет похожа на избиение младенца!
Эрик не сразу ответил. Какое-то время он с улыбкой смотрел на негодующую девушку.
– Я боготворю каждый твой шаг, – мягко, с нежностью произнёс он, – позволь хоть иногда сбивать корону у тебя с головы.
Изабель старалась смотреть ему в глаза с твёрдостью и решимостью режиссёра-постановщика, хотя сама чувствовала, что от прикосновения к её лицу можно обжечься.
– Нет!
Призрак улыбался, видя её смущение.
– Ты поделилась со мной столькими тайнами, но стесняешься играть при мне?
Сдавшись, она отвела взгляд.
– Сам потом будешь жаловаться на кровь из ушей.
– Так… и что же это за инструмент?
– Пианино, – прохрипела девушка. – И гитара.
– …само очарование.
С этими словами он сжал руку Изабель и поцеловал дрожащие пальцы. Девушка же мысленно клялась себе никогда и ни под каким предлогом не играть при нём.
В комнате у Изабель стояла гитара. Нужно поскорее спрятать её, пока Эрик не заметил.
– Иди в ванну, переоденься, – вздохнула она. – Никаких уроков не будет, если ты простынешь в своей мокрой одежде.
– Горячая вода есть?
– Это мансарда, а не средневековье, – ворчала Изабель. – Есть, но не трать её зря.
Эрик расхохотался.
– Уверена, что в театре хуже, чем здесь?
– Уверена, что прибью тебя, если сейчас же не снимешь свои мокрые тряпки!
– Что за женщина? Лишь бы раздеть.
– Вон!
Несмотря на напускную злобу, Изабель с трудом скрывала улыбку. К Эрику вернулась его игривость, которую он проявлял редко и далеко не со всеми. Чаще он был раздражительным и резким. Жиль рассказывал, как после какой-то нелепой шутки, которую парень и сам не помнил, ему на голову едва не рухнул тяжёлый груз, с помощью которого крепились декорации. Особенно несладко было ведущим артистам – их Призрак Оперы не просто беспощадно критиковал, доводя до истерики, но и срывал их выступления.
Публика обожала этого мистического персонажа, в то время как артисты боялись его до потери пульса.
И этот мистический персонаж сейчас принимал ванну в тесной мансарде Изабель и ворчал по любому поводу и без него.
Девушка тихо прошла в комнату, огляделась по сторонам, убрала пару небрежно валявшихся вещей. Но гитары не нашла. Ни под диваном, ни в углу у стола, ни под журнальным столиком. Её не было.
Изабель закусила щёку изнутри и, наконец, сняла пальто и шарф. Воздух в квартире прогрелся достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно без верхней одежды.
Где же гитара?
Дверь ванной открылась. Эрик вышел, приглаживая мокрые волосы. Он не забыл надеть маску; халатом, как мог, спрятал шрамы на теле. Изабель смогла разглядеть их только на шее и запястьях.
– Я надену перчатки.
– Не нужно, – она покачала головой. – Иначе обижусь.
– О? – он хмыкнул. – Ангел мой, твоё кокетство очаровательно, но я стыжусь своего уродства.
Нахмурившись, Изабель сжала его руку – несильно, боясь причинить боль старым шрамам – провела пальцами по ужасным, чудовищным узорам, оставленным огнём. Ей не было страшно, она не чувствовала отвращения или брезгливости. В конце концов, Изабель знала, что эти руки могли и убивать, и легко порхать над клавишами, и быть до безумия ласковыми.
– Привыкай, – она прижала его ладонь к своему лицу и закрыла глаза. – Пока я не начала прятать от тебя одежду.
Она не сразу поняла, какую глупость сказала.
– …любопытно, что об этом писал Фрейд?
– Заткнись.
Сгорая от стыда, Изабель прошла мимо, в ванную комнату. Ей больше не было холодно, да и одежда не так вымокла, как у Эрика, но ей требовалось побыть в одиночестве. Недолго. Лишь бы унять бешено бьющееся сердце и привести мысли в порядок.
Стоило Изабель погрузиться в воду, как из её комнаты зазвучала гитара.
– Я убью его, – прошептала Изабель, закрыв глаза в горячей ванной. – Клянусь жизнью, я убью его.
Когда Изабель вышла, Эрик сидел на её диване с гитарой в руках. Закрыв глаза, он перебирал струны, будто бы вспоминая давно забытую мелодию.
– Ну и где ты её прятал?
– Там, где ты не стала бы искать. В шкафу с одеждой.
Конечно, Изабель не стала бы там искать. Она туда хотела её спрятать!
Девушка собиралась было возмутиться, но в какой-то момент ком подкатил к её горлу. С этой старой гитарой, осторожно перебирая струны, Эрик напомнил ей момент из её давно ушедшего прошлого.
Папа так же настраивался на игру, на уроки для Изабель. Папа тоже закрывал глаза, играя. Он вслушивался в инструмент, сосредотачивался на нём, буквально общался с гитарой.
Быть может, проводить уроки музыки – не такая уж и плохая идея?
Изабель села рядом с ним, бесшумно подойдя, боясь прервать вдумчивый диалог музыканта и инструмента. Она сосредоточенно, даже слишком сосредоточенно наблюдала за тем, как ловко его длинные пальцы извлекали прекрасную мелодию из гитары.
– Что исполним, ангел мой?
Изабель вздрогнула и густо покраснела, словно её поймали за чем-то постыдным.
– Может, просто поиграешь?
Он покачал головой, улыбаясь.
– Спой мне. Как сегодня… дома.
С этими словами Эрик лёг на спину, держа в руках гитару. Его голова теперь покоилась на бёдрах Изабель. Девушка напряглась всем телом, но даже не подумала о том, чтобы отодвинуться или встать.
Она не хотела петь. По-прежнему не хотела. Вот только от звука её голоса Эрик становился таким ранимым, таким счастливым и хрупким, что у неё не хватало духу ему отказать.
Невольно Изабель начала перебирать пальцами пряди его чёрных волос. Жёсткие, колючие. Прекрасно подходят под его характер.
Подумав, Изабель начала петь одну из арий своей постановки, которую за два месяца уже выучила наизусть. Это была неспешная композиция, требовавшая от исполнителя сначала огромный объём лёгких, а уже потом – вокальные навыки.
Эрик заиграл, подстроился под её пение. Его глаза были закрыты, он лежал, но даже в неформальной обстановке он исполнял музыку так профессионально, словно находился на сцене.
Изабель завидовала чёрной завистью.
И всё же, она продолжала. Одна ария сменялась другой, третьей, Изабель перешла на популярные песни, потом – на любимые. Эрик не позволял ей передохнуть. Сам он не пел, зато умолял её спеть ещё, ещё и ещё.
Когда Изабель уже не шли на ум песни, Эрик предлагал ей свои – те, что она знала и те, которые у неё не было желания исполнять из-за их сложности. Он сел на диване, поднявшись с бёдер Изабель, и заиграл быстрее, настойчивее, громче.
И агрессивнее.
В его глазах вновь вспыхнуло инфернальное пламя, которое раньше казалось Изабель признаком безумия.
Но сейчас Призрак Оперы всем своим существом излучал страсть, граничившую с одержимостью. Он прерывисто дышал, вздрагивал, вглядываясь в её лицо, не мог сдержать улыбки.
Изабель невольно прикусила губу, сжав простынь.
– Может, – произнесла она, и её голос звучал тонко-тонко, – отложишь уже гитару?
«И сыграешь на мне», – хотела сказать она, но не решилась.
Изабель сгорала от стыда от своих же мыслей.
– Ещё, – прошептал он. – Ещё одну арию, ангел мой. Всего одну.
Изабель прикусила губу, со злобой глядя на Эрика. Её голосовым связкам требовались отдых и горячий чай, а не перенапряжение.
А ей самой требовался сидящий рядом музыкант.
Девушка уже не могла контролировать дыхание, не могла петь, да и её тело от нетерпения била дрожь.
– Хорошо, – выдохнула она, едва ли не проклиная Призрака Оперы за упрямство. – Начинай.
Он заиграл. И Изабель из всей арии спела ровно два слова.
Прежде чем впиться поцелуем в его губы и заставить оторваться от чёртовой гитары.
Выдохнув, Эрик убрал инструмент, с жаром ответив на её ласку.
– Наконец-то, – прошептал мужчина, мягко прикусывая губу девушки. – Я думал, не дождусь.
– Ах ты…
Изабель не смогла договорить. Эрик спустился поцелуями к её шее, почти до боли стискивая её в объятиях, крепко прижимая к себе. До этого момента девушка и подумать не могла, как сильно истосковалась по его теплу, сильным рукам, обжигающему дыханию. С её губ сорвался протяжный стон, когда Эрик отбросил в сторону её одежду.
Но стоило ей потянуться к его халату, сорвать пояс и обнажить алеющие шрамы, как мужчина стиснул её руки ладонью и задрал их над головой девушки, не позволяя пошевелиться. Второй рукой он скользил по её телу – осторожно, ласково, будто боясь любым неосторожным движением сломать нежное тело.
Он целовал, прикусывал, впивался губами в чувствительные места, из-за чего по коже Изабель будто бы пробегали электрические разряды. Выгибаясь, с трудом хватая ртом воздух, она выкручивала руки, пытаясь освободиться, вырваться из захвата. Быть такой беспомощной рядом с ним ей не хотелось.
Слишком сильно ей это нравилось. Ненормально сильно. Порочно.
Когда Эрик спустился поцелуями ниже, Изабель вздрагивала от каждого его движения, от каждого жаркого выдоха. Невольно она вскрикивала, стоило мужчине забыться и грубо прикусить чувствительные места.
– Ну же, – глухо произнесла она, с трудом соображая, – пусти. Я тоже хочу… хах… участвовать.
– Нет уж, – он улыбнулся, поднявшись выше, мягко прикусив мочку уха. – Я хочу насладиться твоим желанием.
– Эго… эго… ист!
Впрочем, Изабель упрекала его недолго. Когда Эрик продолжил терроризировать её своей страстью, девушка сдалась и позволила желанию взять над ней верх, позволила чувствам захлестнуть разум, сместив смущение и робость на второй план.
Она не сомневалась, что утром ей станет стыдно как за несдержанность, за собственную похоть, так и за слишком яркую, слишком бурную вспышку удовольствия, которая накрыла девушку обжигающей волной, стоило ей слиться мужчиной в порыве страсти.
Глава 14
Две недели прошли незаметно благодаря частым постановкам, написанию собственного сценария и урокам Эрика, после которых Изабель пару раз оставалась у него на ночь, но ещё ни разу не смогла снова вытащить мужчину из театра.
Утром в свой кабинет девушка не вошла, но впорхнула, несмотря на ноющую, сладкую боль во всём теле. Прошлой ночью Эрик был нетороплив, но куда более настойчив, свиреп и «голоден», и после их свидания Изабель до сих пор не пришла в себя.
От его откровенности, страсти и пламенных взглядов девушка трепетала.
Кусая губы, входя в кабинет, она думала только об одном – как бы побыстрее вернуться в объятия Призрака Оперы.
И всё же, Изабель совершенно не радовало, что мужчина вновь заперся в подземелье и совершенно не выходил из Lacroix. А ещё он обещал либо снести дом, в котором жила девушка, либо «вызволить её саму из убогой кельи». К мансарде он потерял всякое уважение, когда со всей силы врезался головой в потолок. Изабель не смогла сдержать смеха, а Эрик в знак мести щекотал её так, что девушка молила о пощаде.
Удивительно, но несмотря на это, в тот день вовремя приехали в театр – к началу рабочего дня – и даже успели вместе позавтракать.
От мыслей о таких бытовых мелочах Изабель едва ли не мурлыкала от счастья.
Не успела девушка сесть за стол, как к ней нагрянул хмурый и страшно недовольный Гаскон. Глядя на начальника, девушка замерла, только сейчас вспомнив, что уже неоднократно прогуливала работу. С другим владельцем театра, но прогуливала же!
– Мсье Мартен, – подскочила она. – Вчера я ушла не по своей прихоти, клянусь! Я до поздней ночи разучивала новую арию от Призрака, пока у меня окончательно не отказали связки!
Гаскон устало выдохнул, убрав руки в карманы брюк.
– Идо, – тихо произнёс он, – твоя Невеста в театре появилась недавно, ей спас жизнь Призрак Оперы. Ты общаешься с ней и иногда – с ним. И напугана ты ими до чёртиков.
– …что?
Вопрос отпал сам собой, когда следом за Гасконом в кабинет вошёл журналист Блез Бувье.
Прежде чем поприветствовать Изабель, он пару мгновений внимательно изучал её лицо. И в его чёрных задумчивых глазах девушка увидела нечто нехорошее.
Весёлость. Озорство. Торжество.
Узнавание.
– Знакомься, Идо, – Гаскон прочистил горло. – Это Блез Бувье из «Le Monde». Он хотел взять у тебя интервью, но ты уже третий месяц его игнорируешь.
– Ах… да…
– Мсье Бувье, это мадемуазель Изабель Идо, новенькая, – продолжил начальник. – Однако после своего удачного дебюта она стала своей в доску. Впрочем… наша мистическая пара раньше остальных отметила её талант. Благодаря их рекомендациям я и нанял Идо. И только из-за неё призраки стали выходить из тени.
– В самом деле? И как же это произошло? Режиссёру трудно блеснуть талантом до премьеры.
Изабель сжала губы в линию, глядя на Гаскона. Он велел ей отыгрывать испуг. Не самая сложная задача. Бегающие глазки, подрагивающие пальцы, осторожность, скрытность и нежелание общаться. Для убедительности можно вздрагивать от каждого шороха.
– Мсье Мартен, – произнесла девушка, и её голос звучал слабо, неуверенно, даже затравлено. – Могу ли я ещё раз отказаться от интервью?
Она робко подняла взгляд на начальника. Гаскон едва ли не сиял от гордости, как будто находился на дебюте не коллеги-новичка, а собственной дочери.
– А что такое? – улыбнулся Блез, постукивая ручкой по блокноту. Изабель поняла, как этот молодой человек так резко и быстро взлетел по карьерной лестнице. Его улыбка была такой же обезоруживающей, как у Казановы. – Разве это такая большая тайна, мадемуазель Идо?
– …мои наставники очень строги. Они будут в ярости из-за этого разговора.
– Неужели? – во взгляде журналиста отразилось что-то недоброе. – Себе же они позволяют вольности. Занимают пятую ложу, выступают в прологе… надо отметить, Невеста поёт, как ангел. Скажите, мадемуазель Идо, вы тоже поёте?
На лице Гаскона отразился ужас.
Изабель склонила голову набок, опустив взгляд, помявшись. На самом деле, она просто тянула время для ответа.
Хороший режиссёр должен не просто чувствовать эмоции, но и изображать их, а постановщик мюзиклов обязан иметь музыкальное образование. Бувье знал, что она умела петь.
Но, что вероятнее всего, он догадался о личности Невесты Призрака.
И сейчас просто и элегантно выводил Изабель на чистую воду.
Она сжала пальцами подол свитера. Эрику это не понравится. Он терпеть не мог Бувье, срывался на него, раздражался, даже угрожал убийством. И если наглый журналист в очередной раз выведет Призрака Оперы из себя, всё может действительно обернуться катастрофой.
Нет. Нельзя этого допускать. Эрик и без газетного писаки ненавидит себя за всё, что совершил.
– Разве это пение? – вздохнула она. – Учительница жалуется, что коты в марте куда мелодичнее меня.
– Как же она тогда вас выбрала?
Изабель быстро нашлась с ответом:
– Из милосердия. У меня нет ни родных, ни опоры в жизни, – она шумно вздохнула. – Да и в своём театре они хотели видеть кого-то достойного. Кого-то… воспитанного ими.
Гаскон подхватил её блеф:
– У нас текучка кадров, Бувье, – бурчал начальник. – Из-за сладкой парочки никто надолго не задерживается в этом проклятом замке.
– Гм, – глядя на Изабель, Блез постукивал ручкой по блокноту. – Гаскон, друг мой, позволишь поговорить мне с мадемуазель Идо наедине?
– Ты, щенок, младше меня на двадцать с лишним лет.
– А ещё красив, харизматичен, хитёр и не боюсь ни чёрта, ни Бога, – улыбнулся Блез. – Продолжим перечислять мои достоинства?
Изабель вытаращила глаза. Хамство Блеза заставляло Гаскона закипеть, он даже побагровел от гнева, глядя в лицо надменного журналиста.
Он мог выгнать Бувье, мог закрыть перед ним двери театра.
Но Блез пролез бы в окно.
– Идо?
– Я не хочу с вами разговаривать, – отрезала Изабель, возвращаясь за стол. – Мне нужно работать.
А ещё не допустить, чтобы ревнивый, импульсивный и вероломный Призрак Оперы пристрелил или повесил этого идиота.
– Мадемуазель Идо, – произнёс Блез. – Я уйду, но и вы рано или поздно выйдете из театра. Можете не сомневаться, на выходе вы встретите меня. И рядом не будет ни начальства, ни… ваших ангелов музыки.
Изабель не изменилась в лице, хотя внутренне похолодела.
Ангел музыки. Она уже слышала это сочетание слов. От Эрика.
Бувье знал куда больше о Призраке Оперы, чем изложил в газетах.
Расспросить его? Нет. Это будет нечестно, несправедливо по отношению к чувствам Эрика.
Он должен рассказать всё сам.
– Ладно, – вздохнула Изабель, потирая виски. – Хорошо. Но недолго. Мне нужно работать.
Блез выпроводил Гаскона с такой искренней радостью, что будто бы только и мечтал это сделать. И, быть может, заодно хотел дать пинка спесивому начальнику.
Он сел на стул перед Изабель, подался вперёд и одарил её лукавой улыбкой.
– А у Призрака Оперы хороший вкус.
– О чём вы?
– Бросьте притворяться. Я узнал вас. Скажите, мадемуазель Невеста, фрак больше к лицу мсье Валуа или мне?
– Вы бредите.
Блез расхохотался, откинувшись на спинке стула. Он ликовал. Он торжествовал. Он без труда раскрыл очередную загадку, докопался до истины и мог исказить её, а мог показать публике полностью обнажённой.
И тогда придётся попрощаться с тихой и незаметной жизнью режиссёра. Тогда её будут преследовать такие же наглые репортёры, полиция и попросту безумные фанатки Эрика.
– Ну что ж, пусть так, – продолжил он. – Я подыграю вашему блефу, – Блез улыбался, заговорив тише. – Мадемуазель, раз вы не обременены отношениями с местной оперной знаменитостью, почему бы нам вдвоём не поужинать сегодня? Вне работы, разумеется. Вы и я. Без призраков, без масок, без театра и без тайн.
Изабель вскинула брови, перестав дышать. Сумасшедший. Блезу не нужна была встреча, он просто провоцировал Эрика, снова рисковал собой. Ему нечего терять или он так страстно желает расстаться с жизнью?
Обман раскрыт. Зачем дальше мучить Изабель? Ради доказательств? Ради самоутверждения?
– Нет.
– Почему? Уверяю вас, без блокнота и диктофона я могу быть крайне приятным человеком.
– Вы мне не нравитесь.
– А я и не настаивал на романтическом свидании. Это всего лишь встреча двух новых знакомых.
– Я сказала нет.
– Изабель, – хмыкнул Блез, сложив руки домиком у рта. – Я уйду. Выйду из кабинета. И умру, лишь захлопнется дверь. Призрак Оперы молчит, но слышал каждое моё слово. А тишина означает лишь одно – он кипит от гнева.
Блез поднялся, подошёл к двери и сжал её ручку.
– Но у вас на глазах он не причинит мне вреда. Вы ему дороги, и это ваша беда.
– Откуда такая уверенность?
– Хотите проведём эксперимент?
Блез медленно, с громким скрипом открыл дверь. Сделал шаг из кабинета.
– Нет! – подскочила Изабель. – Стойте!
– О Боже, смерть так близка, я уже ощущаю её приближение!
Лёгкой походкой он выпорхнул из кабинета, закрыв за собой дверь. Изабель рванула её на себя и, стиснув зубы, помчалась за журналистом, громко стуча каблуками по полу. Она не разбирала дороги, не знала, куда он хотел её отвести.
Потому что в этот момент думала только об Эрике.
У него есть оружие. Много. Да и для него явно не составит труда избавиться от тела. В конце концов, под театром целая крипта, в которой никто и никогда не сможет найти покойника.
Изабель не ужасала мысль, что даже это убийство, которое ещё не состоялось, она уже простила Призраку Оперы, уже оправдала его.
Поспеть за Бувье было тяжело, и потому, когда он остановился, Изабель требовалось время, чтобы отдышаться. Со злобой она сдула упавшую на лоб прядь волос и огляделась.
За месяцы работы у Изабель не было времени, чтобы полностью изучить театр, и в этой комнате она раньше не была.
Здесь на стенах размещались портреты артистов – тех, кто выступал задолго до появления Изабель в театре, тех, кого уже не было в живых, действующих. Изабель сразу узнала Жиля, Косет, Дюбуа…
И Эрика де Валуа.
Она застыла, замерла, увидев его.
Его портрет был больше других, в золотой рамке, украшенной шипами и пышными бутонами. На нём не было маски, не было шрамов, не было ожогов. Он стоял в свете софитов, держа в руках букет алых роз, его губы тронула печальная улыбка, глаза сияли восторгом и счастьем.
И от его прежней, утраченной красоты болезненно щемило сердце. Изабель едва не коснулась портрета, едва подавила желание прильнуть к нему.
– Знакомые лица? – хмыкнул Блез, прислонившись спиной к колонне. – А ведь его трудно узнать, пока он в маске. Мне это удалось только после того, как я сфотографировал Призрака и сравнил со всеми портретами здесь.
Сфотографировать Эрика? Человека, который так стесняется своих шрамов? Это уже слишком.
– Вам никто не говорил, что ваша наглость раздражает?
– Мадемуазель Идо, я, как и вы, хочу вкусно есть, спать на мягкой постели и исправно платить налоги. Чтобы жить нужно бороться, чтобы бороться, нужно озлобиться. Впрочем, не мне вам это объяснять.
Изабель не ответила. Этот циничный взгляд на жизнь был по-своему правильным, девушка даже его поддерживала. Вот только это не давало права Блезу выводить из себя и её, и Призрака Оперы.
– Бороться, – произнесла она. – Что ж, вы боретесь. Но сейчас вы добились только одного: вы не можете без моего сопровождения ходить по театру. К чему весь этот фарс, мсье Бувье?
Он сощурился и ответил после небольшой паузы.
– Мне нужно подогревать интерес читателей и к себе, и к вашему театру, – ответил Блез. – А без свежей информации сделать это невозможно.
Лжец.
– И что же вам нужно от меня?
Он на мгновение отвёл взгляд, задумавшись.
– Для начала я хочу знать, почему вы не хотите рассказать, что вы и есть избранница Призрака?
Изабель перевела взгляд на портрет Эрика. Пару месяцев назад сама мысль стать придатком Призрака Оперы казалась ей отвратительной.
Сейчас же… эта мысль по-прежнему отвратительна. Потому что Изабель был нужен не Призрак Оперы, а Эрик де Валуа. Настоящий, без масок, притворства и образа. Его ей хотелось вывести его из тени, хотелось видеться с ним, не таясь, хотелось вновь встретить рассвет в его объятиях.
Но в то же время, что представляла Изабель без Призрака Оперы? Обыкновенный новичок, которому повезло оказаться в престижном театре. Никто, не имеющая ни известного имени, ни значимых заслуг.
Рядом с Эриком должна быть достойная женщина. Талантливая, блистательная, купающаяся в славе. Женщина, чей портрет не стыдно повесить рядом с его портретом.
А невыразительная Изабель достойна быть лишь тенью Призрака Оперы.
Но Бувье не нужно об этом знать.
– Вы ошибаетесь, мсье. Я не Невеста, – выдохнула девушка. – Я простой режиссёр, который хочет рассказывать интересные истории. Мои учителя наставляют меня, за что я им благодарна, но в то же время… я мечтаю о собственном успехе. Без их покровительства. Их имена гремят, а моё даже не запоминается.
Блез приподнял бровь.
– Благородство не принесёт вам ни прибыли, ни громкой славы, – он хмыкнул. – Скажите прямо, что вы Невеста, и вас ждут обожание, фанаты и многомилионные контракты.
– И что тогда? Я буду знаменита только потому, что Призрак Оперы побывал на премьере, спел в прологе или пригрозился убить всех зрителей? Быть пиявкой – отвратительно, мсье Бувье. Да и вы не ту женщину решили вывести на чистую воду. Я не Невеста.
Она вновь вперила взгляд в портрет Эрика.
– Призрак Оперы добился славы своим талантом, своей харизмой, он всю жизнь оттачивал мастерство. А после «смерти» он ухитрился стать ещё популярнее. Я восхищаюсь каждым его жестом.
Последнее невольно сорвалось с языка девушки.
Блез молчал, пристально вглядываясь в её лицо, будто бы выискивая в нём хоть малейший намёк на ложь. Он стоял, скрестив руки на груди, и ждал.
Ждал, когда она проговорится, когда сболтнёт лишнего, когда преподнесёт ему сенсацию на блюдечке.
– Между прочим, – произнесла Изабель. – Учительница стала режиссёром во всех постановках в «Lacroix». Не понимаю, почему именно на меня вы обратили внимание.
Блез хмыкнул.
– Вы действительно талантливая лгунья.
– Мсье Бувье, – вздохнула девушка. – Если вы назовёте меня Невестой Призрака, если вы посмеете так меня оболгать, я подам на вас в суд за клевету и добьюсь, чтобы вас лишили удостоверения журналиста.
Его глаза сверкнули, а улыбка превратилась в оскал.
– Мне угрожали и серьёзнее.
– Вам угрожали те, на кого у вас были доказательства вины. Со мной же у вас обыкновенные догадки.
– Что ж, так и есть, – ответил Блез. – Но собрать улики против вас нетрудно. Спойте мне. Давайте.
Изабель стиснула кулаки и до боли сжала зубы.
– Я не пою.
– Не потому ли, что ваш голосок такой же ангельский, как и у Невесты? Это уже догадка. Догадки становятся слухами, мадемуазель, а слухи люди так легко принимают за правду.
Изабель кипела от гнева, глядя на его хамоватую ухмылку. На самом деле, он раздражал гораздо её меньше до того момента, как попросил её спеть.
Блез пробудил в ней самые чёрные воспоминания – память о дне, когда она оказалась от идеи стать певицей.
Воспоминания, которые она доверила только Эрику. Лишь он один мог требовать у неё спеть.
Если бы Изабель доверяла такому человеку, как Блез, он бы всё извратил, исковеркал, обернул в неуместную шутку.
– Потому что вы мне отвратительны, – не сдержалась она, – потому что вы не на жизнь зарабатываете, а самоутверждаетесь. И живы вы только потому, что я не хочу, чтобы Призрак Оперы пачкал руки в грязи, которая течёт у вас вместо крови.
Блез раскрыл глаза, не сдержав нервного, болезненного смешка. Другой реакции Изабель и не ожидала. В конце концов, угрозы и нравоучения от хрупкой, ничего не значащей девушки ему явно казались писком птенчика.
– Прощайте, – сказала она и прошла мимо мужчины.
– Стойте же, – выдохнул он. – Изабель…
Уходя, она не обернулась, а, вернувшись в свой кабинет, заперла дверь на ключ. Очередной показ намечался на семь вечера, и до этого часа Изабель хотела позаниматься своим либретто.
Закрыв глаза, она похлопала себя по щекам, пытаясь прийти в себя. Утром она порхала от счастья, а потом познакомилась с Блезом Бувье. Впрочем, стоило ему исчезнуть, как мысли Изабель мгновенно вернулись к Призраку Оперы.
Она коснулась пальцем губы, вспоминая жар его поцелуев, обняла себя за плечи, вспоминая крепость его объятий. Вечером после показа, когда Изабель осмотрит костюмы и оборудование, они договорились снова встретиться для уроков музыки. Изабель надеялась, что хотя бы сегодня ей удастся похитить мужчину из его мрачной кельи.
Нет. Сегодня – вряд ли. Из-за Бувье у Эрика будет отвратительное настроение. Возможно, он даже не выйдет из секретных лабиринтов театра, вновь закроется от мира.
Он считал себя безумным, и потому вполне мог решить, что Блез – спасение для Изабель, что ей будет гораздо лучше с ним, чем с Призраком Оперы.
Нелогично и странно? Возможно. Но не для мужчины, который ревнует избранницу к каждому столбу, а себя считает неполноценным человеком.
Изабель вздохнула, проведя по лицу ладонью. Никто и не говорил, что будет просто строить отношения с самым загадочным мужчиной Парижа.
– Эрик, – произнесла она, глядя в потолок. Изабель знала, что он её слышал. – Ты можешь прийти? Я хочу побыть с тобой.
Никакого ответа.
– Я буду счастлива, если ты обнимешь меня.
Тишина.
– Милый, – вздохнула девушка. – Если ты сегодня не придёшь, я сама отправлюсь искать тебя. И ты сам будешь выхаживать меня, когда я переломаю все кости, спускаясь по твоим крутым лестницам.
От молчания Изабель стало совсем тоскливо. Она подождала минуту, две и, расстроившись, села за стол, взглядом невольно поискав на нём письмо или розу.
Ничего. Никакой весточки.
Чёртов Бувье.
Если Эрик снова исчезнет хотя бы на день, Изабель этого не перенесёт. Она сначала оторвёт голову Блезу, а потом и Призраку. И в этот раз его не спасёт ни красноречие, ни вокал, ни поцелуи.
Тряхнув головой, она открыла ящик стола, достала толстую тетрадь. Эрик так и не отдал ей старый черновик, поэтому приходилось восстанавливать сюжет по памяти.
Главным героем стал холодный, элегантный и надменный безымянный персонаж. Мистическая фигура, которая могла как вызвать любовь, так и вдребезги разбить сердце.
В мюзиклах зрители не любят мистику и фантастические элементы, поэтому в этого героя нужно вложить столько обаяния, чтобы публика влюблялась с первого взгляда.
Изабель сидела, вырисовывая лозы на полях тетради. Ничего не шло на ум. Стоило ей подумать о персонаже, как перед мысленным взором всплывало лицо Эрика. Настоящее, без маски. С ласковым взглядом, такое дорогое сердцу и такое печальное.
Закусив губу, Изабель решила сосредоточиться на конфликте для этого персонажа, его мотивах, взглядах. Конечно, для мюзикла подобный подход считался слишком сложным: достаточно показать банальный любовный треугольник, вписать пару бессмысленных арий и убить главного героя. У большей части зрителей это вызовет слезу.
Но Изабель любила глубокие сюжеты.
И такие она увидела у Эрика.
Он накалял драму до предела, его арии были полны ярости, отчаяния, мощи, идей. Эрик так мастерски играл со словами, что Изабель невольно восхищалась.
Вот только любовь и нежность редко встречались в его работах.
Наверное, всё это осталось в либретто про дона Жуана, которое Изабель так и не открыла.
Может, и ей попробовать выплеснуть злобу в стихах?
Вспомнив Блеза, разговор с ним, Изабель написала одну строку, вторую, третью, чувствуя, как в груди разгоралась ярость. Вскоре она перестала что-либо замечать. Слова шли ровным потоком, а стержень ручки иногда от слишком сильного нажима разрывал бумагу.
Порой Изабель стискивала зубы, порой даже рычала, а порой и шёпотом произносила строки, пытаясь подобрать рифму. Она писала, черкала, правила на ходу, рвала листы и швыряла их в урну. Её руки, её лицо и даже шея были в синих пятнах от чернил. Изабель никогда не задумывалась, как выглядела со стороны. Должно быть, как сумасшедшая.