Михаил Бард
Невеста призрака
Глава 31
После каждой премьеры Изабель впадала в отчаяние.
Она не рассказывала об этом ни Эрику, ни кому-либо ещё. Но, оставаясь в одиночестве, когда ей не с кем было порадоваться успеху, когда некому было обнять и поздравить её, Изабель горько плакала.
Она часто представляла, как отец похвалил бы её за достижения, хотела, чтобы мама оценила её старания.
Но они ушли, оставив после себя только зияющую пустоту.
Изабель радовалась, что пятая ложа всегда оставалась в тени.
На сцене Эрик был невероятен и казалось, будто в этот вечер перед людьми предстал сотканный из нот и артистизма гений. Каждая его реплика вызывала в зале судорожные вздохи, каждая ария встречалась дикими, неудержимыми аплодисментами, каждая язвительная шутка сопровождалась взрывами хохота. Изабель помнила сценарий наизусть, но даже она сквозь слёзы издавала болезненный смешок.
Наверное, она просто перерабатывала, и так сказывалось нервное напряжение.
Изабель не покинула ложи в антракте, не спешила уходить и после поклона. Аплодисменты и восторги отгремели на весь театр, последних зрителей уже выпроводили, а она всё не могла взять себя в руки.
Маска лежала на столике рядом с театральным биноклем, Изабель не двигалась, но её плечи содрогались, а сама она давила всхлипы, закрыв лицо рукой.
Ей следовало радоваться такому одобрению зала, но у неё этого не получалось.
Каждую премьеру она воспринимала, как смерть близкого. Работа прекращена, репетиций по этому либретто больше не будет, ей больше не нужно работать с этими персонажами.
И всё же, ей было так горько расставаться.
– Брависсимо, – раздался из-за её плеча мелодичный, прекрасный баритон Призрака Оперы. – Мадам, сегодня вы превзошли все мои ожидания.
Изабель прерывисто выдохнула, когда Эрик обошёл её кресло, опустился на колено перед девушкой, сжал её руки.
– Жизнь моя, – он невесело улыбнулся, протянув к ней ладонь, утирая слёзы большим пальцем. – Ты снова плачешь из-за моего пения?
– Н… нет.
– Тогда что произошло? – он выдержал паузу, вглядываясь в её лицо. – Ты испугалась сцены?
Она мотнула головой, жмурясь, изо всех сил стараясь сдержать слёзы. Эрик поднялся с пола, сел рядом, заключив её в объятия.
– Впрочем, на тебе и во время прошлой премьеры лица не было. Я думал, это связано со мной.
Изабель задрожала, чувствуя ласковые объятия мужчины, его дыхание, слыша бьющееся в груди сердце. Сейчас она казалась себе льдинкой, тающей от человеческого тепла.
Как же сильно она в этом нуждалась.
– А у тебя, оказывается, обыкновенный синдром Фауста.
– …что это? – всхлипнула девушка.
– Потом узнаешь, – он улыбнулся, коснувшись губами её виска. – Идём. В моей старой гримёрной тихо и спокойно. И там нас точно никто не потревожит.
Эрик поднялся, потянул Изабель за собой. Тихо всхлипывая и низко опустив голову, она поплелась следом, утирая лицо ладонью. Она не видела, куда вёл её мужчина, не ориентировалась в бесконечных коридорах старого театра, да и было ей совершенно не до этого.
Лишь в незнакомой гримёрной Изабель наконец подняла голову и огляделась, когда Эрик принялся зажигать свечи.
Неровные огоньки выхватывали из тьмы просторную комнату, которая во времена королей явно была чьим-то кабинетом. Здесь был туалетный столик с тремя зеркалами, косметические принадлежности, парики на манекенах, сценические костюмы в чехлах, обувь, укрытая тканью. Эрик всегда был аккуратен и чистоплотен, и именно ему была свойственна подобная дотошность.
На журнальном столике лежали нераспечатанные конверты, на которых появился заметный слой пыли. Поддавшись любопытству, Изабель взяла один из них, но не увидела имени отправителя. Лишь получателя – Эрика де Валуа.
Его старые письма. Те, которые он получал ещё до появления Призрака Оперы.
Она открыла конверт и подошла к одному из подсвечников.
– Мсье де Валуа, – прочла она. – Каждый день и каждую ночь я думаю только о вас. Ваши божественные арии всякий раз задевают меня за живое, сколько бы я их ни слушала. Вы невероятны, вы прекрасны, вы…
Эрик пальцами выхватил послание у неё из руки.
– Вы обнаглели, мсье де Валуа, – произнесла Изабель.
– Мадам, читать чужую корреспонденцию – неприлично.
– Ты не читал её целых пять лет – вот что неприлично, – парировала она. – Да и… какой слог! Какие комплименты! Мне такому учиться и учиться.
– Изабель, – он провёл пальцами по её лицу, заставив посмотреть себе в глаза. – Нет лучшего комплимента, чем твоя улыбка.
Она сжала губы в линию, коснувшись его ладони.
– Вот как? А как же поцелуи? Они уже не так хороши?
– Твоя улыбка всегда нечаянная, – тут же нашёлся с ответом Эрик, притянув девушку поближе к себе, – а поцелуи я забираю без спроса. Хочешь ты этого или нет.
Изабель сощурилась, глядя ему в глаза. Вывернувшись, она отняла злополучное письмо и сделала пару шагов в сторону от Эрика.
– Взгляд ваших карих глаз обжигает мне сердце, – продолжила девушка, подойдя к свету. – Вы наделены необычайной колдовской силой, в вас удачно сочетаются выразительная мужская красота и несравненный талант. Вы мой Дьявол, вы мой Бог, вы…
Изабель попыталась уклониться от Эрика, но не смогла. Он легко отнял у неё письмо и разорвал его на сотню маленьких кусочков.
Девушка смотрела на него, после чего приблизилась, тяжело вздохнув.
– Эрик. Всё сказанное применимо к тебе и сейчас, – протянув руку, она аккуратно сняла с него маску. Мужчина нахмурился, но не сопротивлялся. – Ты сегодня… себя превзошёл. Каждым своим появлением ты крал всё внимание зрителя. Чёртов эгоист, ты своей харизмой никому не позволил блистать во всей красе.
Он опустил взгляд, перебирая пальцами пышные кудри девушки.
– Ты была так великолепна, когда пела реквием… Я должен был тебе соответствовать.
– Лжец, – она мягко сжала его руку и невесело улыбнулась. – Эрик… я в самом деле тебя ревную.
Он вскинул брови и прыснул от смеха.
– Не смейся! – пробурчала девушка. – Я серьёзно.
– Да будет тебе известно, моя неистовая Гера, что я ревную тебя в тысячу раз сильнее.
– Эрик, – она покачала головой, тяжело вздохнув. – Другие не знают, как мне тяжело петь. И никогда не узнают. Эта тайна принадлежит тебе одному.
– Это не мешает другим мужчинам провожать тебя взглядом.
– В таком случае, – Изабель улыбнулась, – может, перестанешь наряжать меня в эти вызывающие тряпки?
– И лишить самого себя твоего совершенства? – с этими словами он обошёл девушку со спины, опустил ладони на талию и зарылся носом в волосы, вдохнув их аромат. – Ни за что.
Изабель вздрогнула, когда он поцеловал её за ухом, пальцами выводя узоры на животе. Она закрыла глаза, выгибаясь от пробежавших по телу мурашек.
– Ладно, – произнесла она. – По крайней мере, когда появится живот, ты не заставишь меня надеть ничего подобного.
– Кто тебе это сказал? Ты будешь прекрасной будущей мамой в ореоле моего обожания.
Изабель хотела возразить, но Эрик коснулся губами её шеи, и все аргументы мгновенно улетучились.
Она опустила ладони на его руки, прижавшись спиной к его телу, закрыв глаза. Подумать только, а ведь ещё вчера они друг с другом огрызались, готовы были разорвать на куски и сходили с ума от затянувшегося молчания.
Изабель заулыбалась, скосив на мужчину взгляд, кончиками пальцев поглаживая его обручальное кольцо.
– Милый… это же твоя гримёрная.
– Была когда-то, – он медленно накручивал прядь её волос на палец. – Когда я был жив.
– Эрик…
– Потом, – вздохнул он, – я тайком пробирался отсюда в секретные ходы. Ну как… тайком? Мои ожоги были свежи, я с трудом чувствовал собственное тело, одежда кололась и давила на свежие раны. Я был неуклюжей развалиной.
– Боже мой…
– Так меня и обнаружил прежний владелец театра Пьер Бодлер: я от боли потерял сознание у двери в гримёрную.
– И при этом думал только о мести, – она покачала головой. – Эрик… хоть бы раз себя пожалел.
– Жалеть себя, жизнь моя? О… знала бы ты, как я ненавижу себя до сих пор, – он прерывисто выдохнул. – Да и… тогда я думал, что в любую секунду боль добьёт меня, что я уйду, не успев отомстить. Я не ел. Я не спал. Я жил одной лишь ненавистью. И тогда я перестал быть сам на себя похожим. Превратился в костлявый скелет с ожогами и безумным взглядом.
Изабель сжала губы в линию, крепко стискивая ладони Эрика.
– Пьер… – он вздохнул, – сначала испугался. Привёл меня в чувства, позаботился о ранах. Он узнал меня. Понял, кто мстил за семью Валуа, кто убивал в Opéra Garnier.
Мужчина выдержал паузу.
– Он… решил мне помочь.
Изабель вытаращилась на Эрика, обернувшись.
– О, это не ещё не всё. К нашему плану он привлёк и моего секретаря, – Эрик кивнул на письма. – Того, кто разбирал мою почту, кто отвечал за моё расписание, кто на моих похоронах стоял белее мела и не мог произнести ни слова. Гаскона Мартена.
Изабель ахнула.
– Ты зря спрашивала его о моём прошлом, счастье моё, – он провёл по её лицу костяшками пальцев. – Гаскон бы ни за что не рассказал тебе об этом, не выдав своего участия в преступлении. Да и, к тому же… он поклялся. Поклялся, что эта тайна умрёт вместе с ним.
– Гаскон способен держать слово? Никогда бы не подумала.
Эрик невесело хмыкнул, вглядываясь в её лицо. Его лоб вновь прорезала знакомая злополучная вертикальная морщинка.
– Ты не поверишь, но до того, как стать директором, он был… нелепым. Кресло начальника пробудило его скрытые таланты.
Изабель глубоко вздохнула. Она часто конфликтовала с Гасконом, устраивала ему громкие скандалы, не соглашалась с ним. И всё же, он знал, как делать деньги, знал, как превратить творчество в прибыльный бизнес.
И он принимал участие в судьбе Эрика. Он помог ему, он не остался в стороне, он поступил, как настоящий друг.
Неужели и в Гасконе было что-то хорошее?
Пускай «хорошее» и обозначало зверскую, кровопролитную месть.
– Поэтому он так настойчиво толкал тебя в мои объятия, – продолжил Эрик. – После… Бала повешенных я не общался ни с Пьером, ни с ним, ни с кем-либо ещё. Писал партитуры, срывал постановки, доводил до истерики артистов. Но в целом – я замкнулся в себе. Решил похоронить Эрика де Валуа. Окончательно. Сбежал от реальности в роль, – он хмыкнул. – Ну а ты… ты пришла, моя перепуганная пташка, ты запела. И я был уничтожен.
Изабель вздрогнула, невольно проведя ладонью по лицу и отведя взгляд.
– Ничего в нём особенного нет. У Косет сопрано гораздо мощнее.
– Ангел мой, ты соскучилась по комплиментам? – он едва заметно улыбнулся, обжигая девушку взглядом. – Тебе достаточно сказать прямо, и я буду восхвалять тебя до тех пор, пока ты не возненавидишь меня.
Он поднёс ладонь Изабель к губам, поцеловал костяшки пальцев, потом коснулся губами запястья, предплечья. Его поцелуи были воздушными, невесомыми, но девушка всё равно вздрагивала, словно они оставляли ожоги.
– Эрик, – выдохнула она, – не беспокойся, я тебя и без комплиментов возненавижу.
Она обернулась, встретилась взглядом с мужчиной. Его губы были так близко к её губам, что она ощущала их жар.
– Вот как? – он улыбнулся, прильнув к девушке. – Что ж, ненавидь меня. Истово, самозабвенно, пылко. Скандаль со мной, разрушай меня, стирай в порошок. Скрывай за яростью обожание.
Изабель прерывисто вздохнула, когда объятия Эрика стали до боли тесными, крепкими, из которых было невозможно выбраться. Впрочем, девушка и не пыталась. Робко улыбаясь, она игриво принялась водить пальцем по груди мужчины – по тому месту, где под рубашкой у него был ожог.
– Ты ведь даже не скрываешь, что тебе понравилось наше… «примирение».
– Я бы повторил.
– Эрик! – девушка вспыхнула. – Премьера состоялась! Ты уже не оправдаешь свою пошлость волнением!
– Но разве из нас двоих сейчас именно я вспомнил о вчерашнем? – с этими словами он коснулся губами её виска. – Изабель… рядом с тобой мне так хочется быть живым.
Девушка прижалась к его груди, закрыв глаза.
– Я бы тоже повторила, – шепнула она, сгорая от стыда, стискивая его фрак на спине. – Но не раньше, чем ты мне расскажешь про Бал.
В ответ Эрик замолчал, замер, какое-то время глядя в пустоту перед собой.
– Да… именно для этого мы здесь.
Изабель взглянула на него. Эрик побледнел, его взгляд стал мрачнее и злее, но в его лице не было того же ужаса, что девушка видела в поместье де Валуа.
И, если задуматься, ни одно преступление не вызывало у него страха. Только слепую ярость.
– Пьер и Гаскон долго расспрашивали о пожаре, – он закрыл глаза. – Сам не знаю, как рассказал им. Должно быть, я был в бреду. Впрочем, неважно. Как сейчас помню, что Гаскон в тот день курил одну сигарету за одной, а Пьер… Пьер всегда был импульсивен. Он в ярости врезал кулаком по стене и рассёк себе руку до крови.
Слушая его, Изабель прильнула к его груди, ухом прижавшись к области сердца. Обычно его ровный пульс успокаивал девушку, но сейчас оно билось с такой силой, будто давний гнев разрывал его на части.
– Я знал, как поступить с Леру, – Эрик мягко перебирал пальцами её кудри. – Сначала я хотел лишить его семьи, довести его до отчаяния, свести с ума. А потом… а потом изуродовать. Неважно, как: огнём, кислотой, ножом или инъекциями – плевать! Я засыпал с желанием уничтожить его так же, как он уничтожил меня, – он прерывисто вздохнул. – Но Луи всегда был слабохарактерным хлюпиком.
Изабель зажмурилась, крепче обняв его. До неё не доходили новости о трагедии семьи Валуа, она ничего не помнила о самом Эрике, когда он был на пике славы.
Но про самоубийство Луи Леру она прекрасно знала. Его вздувшееся, распухшее тело выловили из Сены неподалёку от университета, в котором училась девушка.
Вид утопленника так впечатлил её, что в тот же день она села за либретто для своей «Терезы Ракен».
Эрик ненадолго умолк, оглядывая свою гримёрную.
– После моей смерти, – голос Эрика звучал глухо. Он медленно приближался к той точке, когда эмоции начинали душить его, сдавливали горло, отнимали дар речи. – Пьер пригласил Луи в Lacroix. Opéra Garnier был на долгое время закрыт из-за инцидента с люстрой. Руководство не вылезало из судов с родственниками погибших, да и… в театре на год был объявлен траур из-за трагедии. Они до конца так и не восстановили свою репутацию.
Изабель нахмурилась. От одного названия Opéra Garnier перед мысленным взором воскресало бледное, окровавленное лицо Блеза Бувье с зияющей дырой во лбу.
Ей не было жаль нахального журналиста, она не проронила по нему ни слезинки.
Но картина смерти навсегда была выжжена у неё на сетчатке глаз.
– Ты их разорил, – выдохнула девушка.
– Да, – ответил он, гладя её по спине и затылку. – Но мне не жаль. После гибели отца и матери театр лишился души и сердца.
Эрик стиснул зубы, напрягся. Его горло сдавил болезненный спазм.
– Opéra Garnier лишился ещё и тебя, – девушка прильнула к мужчине, обнимая его за плечи. – Прекрати принижать свои таланты.
– Да, – хмыкнул Эрик. – Как я мог забыть, что театр остался без страшного, как смерть, Носферату?
Изабель несильно стукнула его кулаком.
– Ладно-ладно. Гуинплена.
– Ты не смеёшься.
– Как и он.
Изабель нахмурилась, встретившись с ним взглядом. Эрик справился с эмоциями и сейчас невесело улыбался. В его карих глазах девушка видела глубокую, давнюю печаль.
Он не хотел рассказывать о последующих событиях.
Но должен был.
– Моя гримёрка перешла Луи, – выдохнул Эрик, кивком указав на туалетный столик. – О, видела бы ты, как этот ублюдок… как он… как он был счастлив.
Последние слова дались ему с трудом. Закрыв глаза, мужчина выпустил девушку из объятий, отпрянул, прислонился спиной к стене и провёл ладонью по лицу. В который раз он поморщился, не обнаружив на нём маски.
Эрик тяжело дышал, закрыв глаза, пытаясь успокоиться.
Он мог контролировать чувства, мог их подавить, мог их вызвать. Но перед своими обнажающимися тайнами он был беззащитен.
Изабель огляделась. Ей хотелось хоть чем-то помочь ему.
Подойдя к столику, она взяла ещё одно письмо от влюблённой поклонницы.
– Все письма адресованы тебе, – произнесла она, – и ни одного – Леру. Эрик… Бал начался с психологического насилия?
Мужчине требовалось время, чтобы обрести над собой контроль. В полумраке гримёрной раздался его вкрадчивый шёпот.
– Почву для Бала я подготовил чуть раньше. Старший брат Луи – Лоран – пропал без вести. Театр, где этот ублюдок выступал, закрыт после случая с люстрой. А в Париже ходят слухи о Призраке Оперы, – он прервался. – Это ничтожество играло только мои роли, ему отдали мою гримёрную, он не мог отделаться от моей тени, преследующей его. Письма на моё имя, приходящие ему, довели его до нервного срыва.
Мужчина прерывисто вздохнул. Его руки дрожали, и потому Эрик скрестил их на груди.
Изабель сжала подол платья, вперив взгляд в письма. Их было так много… и теперь, если Эрик вернётся на сцену, он совершенно точно будет вновь пользоваться женским вниманием.
Готова ли она жить с человеком, за которым тянутся настолько тяжёлые тайны? Хотела ли она, чтобы он вернулся к нормальной жизни?
В подвале не будет ни соперниц, ни сумасшедших, готовых сжечь чужой дом, ни изнуряющей рутины, ни ответственности.
Нужен ли ей этот разговор прямо сейчас?
Оборвать Эрика, приказать ему замолчать, спуститься в подвал и навсегда закрыть двери от жестокого и холодного мира.
Так просто, так маняще.
Она сжала губы, думая об этом. Эрик не издавал ни звука, девушка тоже не шумела. Звуки издавали только изредка потрескивающие свечи.
И потому Изабель вздрогнула, услышав громкий стук в дверь.
– Это Гаскон, – негромко произнёс Эрик. – Открой. Сегодня он нарушит клятву.
Глава 32
– Не ожидал, что ты настолько кому-то доверишься, – вздохнул Гаскон, услышав приказ Эрика. – После такого Идо точно отправит и тебя, и меня либо в психушку, либо за решётку.
– Гаскон, друг мой, – произнёс Призрак Оперы, не сводя взгляда с девушки, – её от меня не спасут ни тюрьма, ни мягкие стены, ни даже моя смерть.
Начальник закурил сигарету, выразительно закатив глаза.
– За годы я и забыл, как раздражает твой пафос, – он выдохнул дым сквозь зубы. – Клянусь Богом, Валуа, я тебя ненавижу. Идо!
Изабель подпрыгнула. Мужчина продолжил:
– Чтоб после этого разговора я не видел его в подвалах театра.
Изабель напряглась, взглянув сначала на Гаскона, потом на Эрика.
– Сделаю всё возможное.
– Уже делаешь.
Эрик шагнул вперёд, опустил ладонь на талию девушки, прильнул к ней, зарылся носом в пышные кудри. Изабель вспыхнула. Её всякий раз поражала беззастенчивость мужчины, который нисколько не боялся проявлять свои чувства на людях.
Изабель глухо вздохнула и перевела взгляд на Гаскона.
– Мсье Мартен… мы можем начинать?
– Да, – начальник выдохнул в потолок струйку дыма, глядя на небольшую хрустальную люстру. – Начало… с самого начала мы втроём условились, что не тронем ни друзей, ни знакомых Леру, ни других актёров из Opéra Garnier. Тем более, ряды последних уже поредели.
Он бросил мрачный взгляд на Эрика. Призрак Оперы не отреагировал на обвинение.
Потерев руки, Гаскон сел в кресло, стряхнул пепел на одну из старых газет, что вот уже пять лет лежали на тумбочке. Эрик опустился на мягкий диван, привлёк Изабель к себе.
Он не мог даже на мгновение отпустить её, будто боялся, что девушка в любой момент могла сбежать.
– Хочу сказать, что это было моим требованием, – продолжил Гаскон, выдыхая дым, – не все люди в мире виноваты, что Луи Леру – сумасшедший психопат. Тем более, вне стен театра он был учтив, вежлив, даже скромен. Но если рядом была сцена – у парня начинались припадки. Ну как и у твоего, Идо, – он кивнул на Эрика. – Только Валуа все капризы прощались за опыт работы, славу и талант. Леру же хотел всего, сразу, побольше и никогда не был доволен успехами. Потребительское отношение во всей красе.
Гаскон втёр докуренную сигарету в газетный лист и тут же закурил вторую.
– Грешно так о покойниках, но и до пожара он был гнидой, – Гаскон откинулся на спинку кресла, зажав сигарету зубами. – Мы решили мстить этой твари за Валуа, пока он не спалил своими амбициями всех актёров Парижа. Мы условились, хотели продумать все действия, чтобы у каждого было алиби, но… разве Валуа позволит выдохнуть и подготовиться? Как только Леру дал первое представление в «Lacroix», Призрак Оперы похитил его жену прямо из гардеробной.
Изабель посмотрела на Эрика. Его бледное лицо ничего не выражало.
– Лёгкая мишень, – продолжил начальник. – Валуа… мне говорить, что ты с ней сделал?
– Да.
– Как угодно, – Гаскон пожал плечами и глубоко затянулся. – Честно говоря, и сам не знал, как с ней поступить. Пытать? Грязно. Убить сразу? Мелочно, безыдейно, на месть не похоже. Поэтому он запер Лоретт в каменном склепе без еды и воды почти на неделю.
Глаза Изабель округлились. Гаскон же казался бесконечно уставшим, печальным.
– Когда мы её вытащили, она была в ужасном состоянии, – начальник с хмурым видом стряхнул пепел, не глядя на девушку. – Всё это время она плакала, звала на помощь, скребла ногтями камень, пока не содрала их. Лоретт… каким-то образом поняла, кто её похитил, и потому стала каяться в грехах мужа. Она рассказала всё о пожаре, клялась в своей ненависти к супругу, даже захотела помочь. Неудивительно. Запри человека в каменной коробке без света, еды и воды, он от унижения поклянётся не только в этом.
Гаскон сделал паузу, чтобы затянуться.
– Когда её вытащили, она была седой. Лоретт не могла двигаться, так что нам с Бодлером пришлось тащить её, капельницу ставить, приводить в чувства. Ну а потом… не требовалось её долго уговаривать. Она рассказала о всех родственниках Леру, дала их адреса, места работы.
Он хмыкнул, посмотрев в потолок.
Изабель глубоко вздохнула. Гаскон не вкладывал в рассказ эмоции, его речь струилась легко, плавно, точно он давно хотел выговориться.
Вот только она будто слышала невнятный лепет сошедшей с ума от отчаяния, изнурённой, будто видела её кровоточащие пальцы, из которых она высасывала кровь, чтобы хоть что-то выпить, которые она грызла, чтобы хоть что-то съесть.
И как она содрогалась от любого шороха, боясь, что в любую секунду её казнят.
– А потом Лоретт призналась, что знала о готовящемся поджоге, призналась, что помогала Луи в этом, – лицо Гаскона исказилось от отвращения. – Она знала, что муж ей изменял, и таким образом хотела его удержать.
Он перевёл взгляд на Эрика, замерев с сигаретой в пальцах, посмотрел его на Изабель.
– Дальше?
– Да, – ответила девушка.
– Знаешь, Идо… «Бал повешенных» – очень обобщённое название для того, что мы сделали. Лоретт должна была стать предупреждением для Луи, предзнаменованием, знаком, что месть не заставит себя долго ждать, – Гаскон ненадолго умолк, отведя взгляд в сторону. – А потому поступили мы с ней так же, как Леру поступили с Валуа.
Его голос прозвучал в густом мраке, как приговор.
– Облили бензином и чиркнули спичкой.
Изабель так шумно вздохнула, что Эрик крепче сжал её плечо. Гаскон с хмурым видом смотрел на неё. Он не спешил продолжать.
– Она, – прошептала Изабель, обратившись к Призраку Оперы, – была жива в этот момент?
– Да.
Изабель сжала губы, чувствуя, что её трясло. Глаза Эрика не отражали ни печали, ни раскаяния, лишь пламенную, вероломную, непреклонную решимость. Да и с чего бы ему испытывать муки совести из-за мучительной смерти очередной сволочи?
Девушка попыталась представить себя на его месте и не могла. Только в этот момент она осознала, насколько сострадательным человеком была. Месть Эрика была жестокой, ужасной, но не лишённой идеи – как и всё, к чему бы он ни прикасался. Он вкладывал свою творческую натуру даже в убийства, работал над каждой деталью с тщанием ювелира.
Изабель не смогла бы это повторить, не смогла бы даже ранить другое живое существо. Даже в гневе, даже из мести она не пожелала бы, чтобы человек мучился, как при сожжении заживо.
Она моргнула, и ей в нос словно ударил едкий запах бензина. Изабель тут же представила, как пламя скользнуло по исхудалым, окровавленным рукам Лоретт, как несчастная женщина закричала, пытаясь сорвать с себя горящую одежду. Ощутила запахи палёных волос и плоти.
Она с трудом подавила тошноту.
Но… не это ли однажды испытал Эрик?
Не он ли однажды выбрался из Ада?
– Идо, ты белее мела.
Изабель утёрла пот со лба.
– Продолжайте, – произнесла она дрогнувшим голосом.
– Валуа..?
– Она не оставит в покое ни тебя, ни меня, – голос Эрика звучал непривычно глухо, словно издалека. – Пожалуйста, дальше.
Тем не менее, Гаскон тяжело вздохнул, медленно выкурив ещё одну сигарету. Он потёр руки, не спеша продолжать разговор, вперив хмурый взгляд в пустоту.
Изабель не торопила его. Тяжело дыша, она крепко сжала кулаки, пытаясь унять дрожь в ледяных пальцах, успокоить бешено бьющееся сердце. Но стоило ей закрыть глаза, как перед мысленным взором предстала пылающая, белая как лунь Лоретт. И пускай Изабель никогда её не видела, ужасное видение пробрало её до дрожи.
Ей хотелось, чтобы Эрик обнял её, сжал плечи, успокоил своим присутствием.
Но он сам нуждался в утешении.
Поэтому, закрыв глаза, Изабель обняла его твёрдые плечи, уткнулась лбом в грудь. Эрик не отреагировал. Он сидел неподвижно, словно готовился к худшему.
– Раз уж я вижу Призрака Оперы в последний раз, – произнёс Гаскон, – может, покажешь мне ещё раз потайные ходы?
Эрик мгновение сидел неподвижно, после чего кивнул и поднялся, выскользнув из объятий Изабель.
Неужели он в самом деле решил сюда не возвращаться?
Нет. Лжёт.
Ему нельзя обратно.
Девушка встала, невольно проведя ладонями по животу.
Эрик вставил ключ в незаметную замочную скважину, расположенную в раме напольного зеркала. Гаскон присвистнул, когда отражающая поверхность легко отъехала в сторону.
– Сколько лет этому устройству?
– Почти двести, – ответил Эрик. – Я… починил все неисправные механизмы, усовершенствовал их. К счастью, времени у меня было много.
Гаскон кивнул, потирая подбородок. Эрик прошёл в потайной ход первым и обернулся, протянув руку Изабель. Сжав его ладонь, девушка с замиранием сердца сделала шаг в мрачный коридор.
Она здесь в последний раз? В самом деле?
Изабель обернулась. Гаскон следовал за ними.
– А мне ручку подашь?
– Если ты свернёшь себе шею, то это только твои проблемы, – бросил Эрик, включив фонарик, освещая каменный коридор. – Что ты хочешь увидеть?
– Морг.
Изабель охнула. Эрик скосил на Гаскона полный презрения взгляд.
– Заодно там меня и оставишь, если не уберёшься из театра, – начальник, казалось, не замечал злобы Призрака Оперы. – Хватит уже, приятель. Ты заигрался. Эта роль приелась зрителям.
– Ей нельзя волноваться, – негромко процедил Эрик. – НАСТОЛЬКО, чёрт тебя дери, волноваться!
Гаскон вскинул брови и замер, переведя взгляд на Изабель. Впервые в его хитрых, задумчивых глазах девушка увидела что-то отеческое, увидела доброту, заботу, тепло.
– Всё хорошо, – негромко ответила Изабель, крепче сжав ладонь Эрика. – Я выдержу.
– Жизнь моя…
– Если ты больше никогда сюда не вернёшься, – всхлипнула она, дрожа всем телом, – я выдержу что угодно!
Мужчина вздрогнул, замер, открыл было рот, но не нашёлся с ответом. Изабель приблизилась, опустила ладонь ему на грудь и мягко поцеловала в губы.
– Я же уже сказала, – прошептала она, закрыв глаза, – что ради тебя готова на всё. Или ты мне до сих пор не веришь? Вот тебе доказательство.
Он прерывисто выдохнул, закрыв глаза.
– Радость моя, – Эрик мягко поцеловал её ладонь. – Я был бы счастлив увидеть твою отвагу где-то месяцев через шесть.
– И ещё полгода бояться, что ты снова сбежишь? – она мягко улыбнулась. – Полгода лить слёзы от бесконечных ссор, недомолвок, ревности? Эрик… я устала. Я люблю тебя, ты самый дорогой для меня человек, самый важный. Я не хочу, чтобы ты мучился. Идём, Эрик. Мы здесь в последний раз.
Он смотрел на неё невыносимо долгое мгновение, принимая решение. Наконец, закрыв глаза, он поцеловал девушку, соприкоснулся с ней лбами, закрыв глаза.
– Изабель, – выдохнул он, и его голос сорвался, стал глуше. – Ангел мой… прости меня. Мне… давно следовало запереться здесь до конца дней и не мучить тебя своими тайнами.
Девушка закрыла глаза, крепко сжимая его ладонь. Вот он. Её настоящий, живой, израненный и потерянный в лабиринтах театра Эрик. Не Призрак Оперы, не этот холодный и надменный образ.
Эрик.
Только Эрик мог терзать себя, ненавидеть, желать забвения. Призрак Оперы же считал себя безупречным.
– Дурак.
– Сама… дурочка.
Он закрыл глаза, покачав головой, почти до боли стискивая её ладони.
– Изабель, – он прерывисто вздохнул, но оборвал себя. Выражение его глаз неуловимо изменилось, стало печальнее, холоднее.
О чём думал Эрик?
Он вспомнил, что-то, связанное с моргом?
Покачав головой, мужчина отпрянул и повёл гостей за собой.
Девушка крепче сжала его руку дрожащими пальцами. Она не сразу поняла, о чём подумал и чего не сказал Эрик, знала, какие сомнения терзали его.
Он что-то вспомнил. Какое-то подавленное воспоминание, какой-то поступок, из-за которого Эрик сам себе запретил быть счастливым.
Он решил насовсем запереть себя здесь.
Он не способен простить себя и жить дальше.
И это значило только одно.
Ей придётся дать последний бой Призраку Оперы.
Ей придётся лицом к лицу встретиться с ужасом, поджидавшим её в морге.