Марина Вячеславовна Ковалева
Дух Фиилмарнен и его дети
1 Лисингоны в пути
Степь раскинулась во все стороны, куда ни глянь. Грубая, заматеревшая трава тяжело клонится ветром, ходит зелеными волнами, как море. На ее согнутых спинах – листьях вспыхивают золотые отблески небесного света. А в небе – бой: тяжело идут друг на друга красные облачные воители – великаны. За их спинами горит тусклый желтый свет, пересеченный рваными лентами свинцово – синего света.
С запада, рассекая темный изумруд степи, черным телом улеглась огромная «змея». Вверх от нее тянутся высокие столбы дыма. Их так много, что заходящее солнце, алеющее кровью, купается в черных волнах. «Змея» состоит из множества четырехколесных повозок с высокими бортами, покрытых шкурами и войлоком. В них запряжены толстоногие кони с длинными гривами. Внутри повозок сидят светловолосые дети в кожаной, расшитой костяными бусами одежде, а вокруг важно расхаживают воины в шерстяных плащах. Мальчики с луками по нескольку человек то исчезают в степи, то появляются с убитой дичью. На многочисленных кострах в железных котлах женщины готовят пищу. Там, где ужин готов, люди садятся в круг и, разорвав руками тушку зайца или птицы, жадно едят, облизывая золотой жир, теплыми струйками стекающий по рукам. Нежные розовые кости идут на корм голодным поджарым собакам, умильно глядящим на хозяев преданными глазами, и немногим рабам из пленных.
На виду у всех стоит покрытая белым войлоком повозка вождя. Ее деревянные колеса обиты медными лентами. Сам вождь, белый как лунь и старый, лежит внутри. Он закутан в медвежью шкуру и обвешан серебряными амулетами против злых духов, которые в последнее время поселились в нем. Вглядываясь вдаль против ветра слезящимися глазами, чистыми и бледно – голубыми, как у ребенка, он бормочет:
– Долго движется вперед мой народ в поисках новой земли. Кто знает, близок ли конец его пути? Когда – то давно лисингоны владели богатой землей, такой огромной, что чтобы обежать ее, молодой кобылице понадобилось бы четырнадцать дней, и такой щедрой, что каждая семья, отдавая вождю четырнадцатую часть своего урожая, привозила на его двор 14 мешков пшеницы. Еще мой дед, будучи ребенком, застал это золотое время, но с тех пор как хюльдары согнали нас с нашей земли, как пришлось нам заменить плуг и соху на повозку беглеца, мечемся мы по чужим землям, не зная покоя. Но вот передо мною два пути. Один из них ведет на восток, все дальше в теплые степи. Другой же – на север, через широкую реку, в те густые леса, что у горизонта. Куда же мне двинуть наши повозки?
У ног вождя сидят двое – сын и дочь. Они не смотрят друг на друга. Име двадцать лет. Ее волосы лежат как ленты из красного золота, лицо покрывают рыжие веснушки, а глаза напоминают два холодных озера. Сын Хэмиль на два года моложе сестры, но уже великий воин. Лицо его пересекает темный шрам, одно глаз прикрыт смятым веком, а нос сломан.
– Пошли, отец, меня разведать дорогу на север, – просит дочь вождя Има, гибкая, как натянутый лук.
– Да будет так, моя дочь, ты поедешь туда с десятью воинами. Мы будем ждать тебя три дня, – сказал вождь.
– Пошли, отец, меня на восток, – сказал сын вождя.
– Да будет так, мой сын Хэмиль. Возьми тоже десять воинов и поезжай на восток солнца, – сказал вождь. – Мы ждем тебя также три дня.
Не глядя друг на друга, выходят брат и сестра. Каждый отдельно отдают приказания своим людям. Вскоре оба отряда разведчиков готовы отправиться в путь. Увидев рядом с десятью воинами дочери лошадь, на которой сидят мальчик лет восьми, смуглый и черноволосый, одетый в драную рубашку, и трехлетняя девочка, рыжая, с многочисленными амулетами на плетеном пояске вышитого платья, старый вождь спросил:
– Дочь, зачем ты берешь с собой маленькую внучку?
– Я не хочу расставаться с ней ни на мгновенье.
– Но вам придется плыть через бурную, глубокую реку. Она может выпасть из рук безмозглого мальчишки – раба.
Мы нашли брод, там дно поднимается настолько, что лошадям будет только по брюхо. А мальчишка знает, что стоит моей Хаскнет замочить лишь носок ноги, как я отправлю его к кузнецам, чтобы они закалили мой новый меч в его внутренностях.
– Дочь моя Има, в небесах идет бой: наши боги борются с богами этой земли. Здешние люди, верно, не отдадут свою землю легко, и на разведке может случиться между вами битва. Не место внучке среди дымящихся кровавых ран и стука мечей.
мПерестань, отец, стук мечей для Хаскнет с самой колыбели слаще всякого баюканья. А что касается битвы, так сколько она их перевидала, сидя в мешке, притороченном к луке моего седла! Так чего же бояться? Девочке только на радость будет увидеть еще одну победу своей матери.
– Хорошо, Има, поезжайте, только на сердце у меня не спокойно.
Это осторожная старость говорит в тебе, отец, это старость. Ну да ничего, я привезу молодого сильного раба, и жрец сделает из его молодой крови тебе напиток, возвращающий силы. Тогда темные старческие мысли оставят тебя.
– Да услышат боги, как ты любишь старого отца, и вознаградят тебя, – прошамкал вождь. – Иди, свет моих очей, и делай, как знаешь.
Има зычно кричит, и ее отряд скачет в сторону реки. Их кони словно летят, высоко подкидывая окрашенные в розовый цвет закатом крупы. Солнце, осветив голову Имы, зажигает в ее волосах множество золотых звезд.
Вождь, дождавшись, когда пыль, поднятая конями дочери, осядет, обращается к сыну:
– В тебе, Хэмиль, не сомневаюсь. Ты – храбрый воин, осторожный как ласка и хитрый как лиса. Я верю, ты станешь верным помощником Име. Поезжай, посмотри, хороши ли на восходе солнца земли для нашего народа.
– Я оправдаю все твои надежды, отец, – низко поклонившись, отвечает Хэмиль,.
– Будь осторожен, наши боги бьются в небе с богами этой земли. Надеюсь, наши боги, как всегда, победят чужих, и принесут тебе удачу.
Хэмиль снова кланяется с видом полного почтения к родительской воле, но когда отворачивается, в его единственном глазу, похожем на кусочек синего льда, вспыхивает гордыня. Взглянув на неуклюжих небесных великанов, толпящихся на залитом алой кровью заката небосклоне, он шепчет:
– Нет, отец, то не наши боги бьются с богами враждебной земли. То боги, которым я поднес богатые дары, бьются за меня против богов, стоящих за Иму. Пусть ты, отец, хочешь уподобить Иму своей матери, бывшей единовластной правительницей над нашим народом. Эту мечту ты вселил в нее с раннего детства, но и я слушал историю бабки не зря. И если сестра вынесла из нее мысль о том, что женщина может править целым народом, то я вынес мысль о том, что женщина – правительница так же смертна, как и остальные люди, а потому ее можно легко убить.
2 Засада
Подскакав к самой реке, Има и ее люди оказались перед гуcтой стеной камыша. Здесь решено было остаться до темноты, а затем перейти реку вброд. Два воина, расчистив площадку внутри зарослей, устроились наблюдать за противоположным берегом. Остальные, спутав коням ноги, уселись на землю и стали ждать темноты. Хаскнет сразу же перебралась с рук своей чумазой няньки на руки к матери. Има ласкала дочку, щекоча под мягким подбородком пальцем и заставляя ее смеяться, а также кормила с руки вяленым мясом. Чумазый мальчик сидел рядом, с тоской глядя, как мать целует раскрасневшиеся щечки, гладит кудрявые волосы, отливающие прокаленной медью. С реки тянуло сыростью, и мальчик, чувствуя, как холод ледяными пальцами ощупывает его тело под длинной изорванной рубашкой, мелко дрожал. Ему очень хотелось есть. К дрожи от холода прибавлялась тошнота от запаха вяленого мяса. Пытаясь согреться и унять тошноту, мальчик подтянул к груди ноги, иссеченные острой травой и плеткой Имы за то, что он позволил Хаскнет накануне промочить ноги (точно также он получил бы от хозяйки, если бы не послушался девочки и не выполнил приказа спустить ее с телеги на землю), обнял колени темными от загара и грязи руками и уткнул в них лицо. Этот мальчик был пленник Лисингоны захватили его на юге, куда их племя было свернуло, но встретив каменистую местность и воинственное местное население, никак не хотевшее расставаться со своим имуществом и жизнью, повернули на восток. Мальчик не помнил ни своего дома, ни имени. Звали его сначала, как и других пленных, «раб», а потом, в насмешку над его молчаливостью, дали кличку Снорки – «Говорун».
Самые ранние воспоминания Снорки относились к мужу Имы, который однажды перекинул его через седло и доставил своей жене в качестве няньки для маленькой дочки. Он был высокий, с длинными светлыми мягкими усами и теплыми морщинками в углах глаз. Муж Имы был храбрый воин, но к жене относился несколько застенчиво, и если ему нужно было подсадить ее в седло, он дотрагивался до ее ноги как до величайшей драгоценности. Пожалуй, этот человек лучше всех относился к мальчику – рабу. Он постоянно отнимал его у Хэмиля, который выбрал мальчика главной мишенью своей злобы. Изобретательность Хэмиля не знала пределов: то он заставлял раба прислуживать в женском платье, то подвешивал за руки к перекладине повозки, пытаясь выудить признание в вине, которой не было, и все это не считая обычных затрещин и ударов в живот. Однажды зимой, когда Снорки заболел, Хэмить заставил его ходить босиком по снегу к реке и в малой чаше носить воду. К счастью, когда ноги мальчика посинели и распухли, вернулся домой муж Имы и унес его в повозку, где уложил в углу и накрыл куском старого войлока. Конечно, Снорки не обольщался, он знал, что не представляет для хозяина никакой ценности, просто последний привык даже к своим многочисленным собакам относиться по- хорошему. Больных собак он так же, как его теперь, укладывал в этот угол повозки, накрывал войлоком и отпаивал молоком. Разница состояла лишь в том, что когда в повозке лежала собака, Има не возмущалась, а когда сюда положили больного раба, она долго стучала ногами и плакала, потому что боялась, что заболеет дочь.
Весной хозяин умер. Когда молодая травка пробилась сквозь пахнущую сыростью и холодом землю, непонятная немочь напала на него. Сначала он преодолевал странную слабость, и силы вроде бы возвращались к нему на время. Но однажды он не смог вскочить на коня как обычно.
«Видно, конец», – сказал хозяин, когда его уложили на войлочные ковры и закрыл глаза. Через три дня его не стало.
Има сначала очень горевала, но потом успокоилась. С детства отец готовил ее стать такой же единовластной правительницей, какой была ее бабка. А бабка, прежде чем стать правительницей, потеряла в молодости своего мужа. В совпадении судеб, своей и бабки, Има увидела хорошее предзнаменование. Одно лишь ее смущало: по истечении десяти лет правления бабка погибла от руки одного воина, хотевшего стать ее мужем и соправителем, но получившего отказ.
Для умершего мужа был вырыт колодец, который обложили камнями. На мягкое ложе, покрытое коврами, уложили его самого, одетого в лучшие одежды. Пальцы его унизали перстнями, а на грудь положили серебряного оленя с красным глазом. Чтобы в загробном мире муж не голодал, Има приказала поставить в могилу много редкой серебряной посуды с кушаньями и вином, а чтобы не скучал, приказала убить и бросить в колодец черноволосую девушку, певицу и танцовщицу. Для выполнения тяжелой работы задушили и бросили туда же сильного юношу – раба. Хэмиль предлагал присоединить к ним и Снорки для выполнения мелких услуг, но Име не с кем было оставить дочь, и она не согласилась.
Чтобы муж мог успешно охотиться в загробном мире, жена приказала опустить в погребальную камеру десять железных топоров, три копья, пять деревянных луков с серебряной обкладкой и множество стрел. С той же целью, убив, положили в могилу коня и собак. После этого яму закрыли плитой, ход заполнили камнями, а сверху возвели холм – курган. Повозки двинулись дальше, и курган быстро исчез вдали, как и память о храбром воине.
Лишившись единственного защитника, Снорки приуныл, но вскоре неожиданно нашел его снова в маленькой Хаскнет. Конечно, она сама его мучила, но зато запрещала трогать другим. К тому же, ее изобретательность не могла сравниться с изобретательностью Хэмиля, и пока не продвинулась дальше поездок на мальчике верхом или приказов изобразить собаку или волка.
Между тем стемнело, и далекие звезды зажглись в небесах. Ветер провел рукой по верхушкам камышей, и они закачались, шепча: « Т – с – с! Т – с – с! Тихо! Тихо!»
– Ну, все, – встала Има. – Пора на ту сторону.
– Воины, распутав ноги лошадям, вскочили в седла. Мальчик – раб тоже влез в седло. Подсаживая к нему задремавшую дочь, Има прошептала:
– Если она замочит хоть носок башмачка, мой новый меч кузнецы закалят в твоих внутренностях.
Мальчик так часто слышал эти слова, что не обратил на них внимания. Он лишь с интересом смотрел, как на белом лице хозяйки открывается черный рот. Кони вступили в воду. Вода была черная, с покачивающимися в ней зелеными звездами.
«Если не смотреть вверх, а только в воду, то можно подумать, что мы едем по небу», – подумал мальчик – раб.
В этот момент Хаскнет, повернувшись во сне, чуть не вывалилась из его рук. Он едва успел поймать ее под мышки. Испуганная девочка захныкала. В ту же минуту рука матери сгребла волосы нерадивой няньки и, приблизив темные, как два бездонных колодца, глаза, Има прошептала:
– Конец тебе, звереныш, дома я с тобой расквитаюсь. Еще один промах лишь добавит тебе муки. А ну, держи ребенка крепко.
Сон, заставивший Снорки клевать носом и расслабивший его руки, мгновенно слетел с мальчика. Он почувствовал, как окружающая тьма словно навалилась на него, прижала к дну огромного вертящегося круговорота, задавила ужасом и холодом. Раб знал, что наказание отныне неотвратимо как смерть, и что рука у хозяйки тяжелая. С этой минуты все его мысли были направлены на одно – как бы не усугубить свою вину.
Кони вышли из реки. Има приказала лошадям обвязать ноги войлоком. Воины должны были рассыпаться и линией прочесать лес, который сразу начинался на той стороне. Поднялся сильный ветер. Он так завывал в верхушках деревьев, что заглушал неосторожный хруст сухих веток, который иногда вырывался из – под ног лошадей, а заодно и уносил запах всадников. Има была рада ветру, она раздувала ноздри и довольно кривила в усмешке полные губы. Взошла луна, осветив неверным светом волнующиеся кроны деревьев. Вдруг между стволами мелькнул огонек. Криком ночной птицы Има собрала вокруг себя воинов и указала туда. Осторожно они окружили это место. У костра спали, закрывшись с головой, неизвестные люди. Один из них, сторож, сидел у огня и дремал, опершись на лук.
– Непуганые птички, спят даже под вой ветра, – усмехнулась Има. – Сейчас мы добудем себе проводников. А ты, – обратилась она к мальчику – рабу, – стой в стороне и приблизишься туда, – она указала на костер, – не раньше, чем все враги будут захвачены. А если опять что – нибудь случится с девочкой, я прикажу разорвать тебя лошадьми.
Сделав напутствие, Има издала боевой клич: «Ур – р – рагр!» И люди ее бросились на врага. В ту же минуту позади них раздался другой клич : «Ур – р! Ур – р! Ур – р – рагр!» – и другие люди выскочили вслед за ними и стали избивать людей Имы. Незнакомцы, сидящие у костра, при этом даже не сдвинулись с места. Има, ударив мечом сторожа, закричала от ярости: он был сделан из войлока. В ту же минуту тяжелый боевой топор опустился на ее голову, и она свесилась с седла, разметая косами пепел и заливая кровью огонь. Ее люди падали один за другим на войлочные чучела, хрипя и ломая кости под тяжестью обрушивавшихся под ними, бьющихся в агонии люшадей.
– Ну вот, кажется, все, – сказал один из нападавших, когда последний из воинов Имы перестал шевелиться. – Сосчитай –ка!
– Да, Хэмиль, здесь все десять, а Има одиннадцатая, лошади тоже все, кроме одной, а из людей нет только девчонки и мальчишки, который ее нянчит, – ответил другой.
– Эй, вы, трое, – крикнул Хэмиль, – прочешите все вокруг, поищите дочку Имы и мальчишку – раба.
Трое отправились на поиски, а Хэмиль, нагнувшись, стащил с Имы пояс, чистый и без крови.
– Зачем ты это делаешь? – спросил один из его воинов. – Ее дух и так сердит на нас.
– Ничего, я успокою его богатыми дарами, а пояс мы с вами найдем в реке, и скажем отцу, что неосторожная Има утопила весь отряд, заведя его в место, где полно подводных ям и холодных ключей. Эта причина заставит отца, не проверяя слов, поскорее выступить на восток, который мы распишем в лучших красках. Скоро отец, не смотря на свои чудодейственные напитки, отойдет в вечность, где с радостью попадет в объятья Имы и любимого зятя, а я стану вождем! – засмеялся Хэмиль. – Как мы тогда заживем! У каждого из вас будет по семь табунов лошадей! Спать вы будете на белом войлоке, ваши жены будут увешаны золотом! Но все это будет у тех, кто поддержит меня и не оставит до последнего вздоха!
Не успел Хэмиль договорить, как вернулись трое его посланцев с вестью, что детей они не нашли.
– Это не страшно, – ответил им сын вождя. – Мальчишка меня так боится, что не посмеет вернуться обратно, а если и посмеет, то вряд ли найдет брод. А если и найдет, то знает, что одно его слово, и я сотру его в пыль. Девчонки я и вовсе не боюсь. Она так мала, что едва ли сможет нас выдать. Впрочем, я думаю, что раб и Хаскнет, испугавшись, ускакали в лес, откуда им не выйти. Теперь дело времени, чтобы они умерли с голоду. Ну да ладно! Дело сделано. Вперед, мы должны обследовать наши новые владения на восходе солнца и привезти вождю хорошие сведения!
Хэмиль ударил лошадь и вломился в темную чащу леса, сминая на пути кустарник и молодые деревья. Его воины бросились за ним. Вскоре раздался плеск, потом он затих. Костер на месте битвы потух, и только ветер яростно гнул и ломал ветки деревьев.
3 Дети в дупле
В первую же минуту боя, когда мальчик увидел, как има мертвой упала с седла, Снорки с силой ударил пятками коня, и конь, испуганный предсмертными криками людей и других лошадей, помчался прямо в черноту леса. Мальчик не знал, куда несется конь, но не останавливал его. Ему нечего было оставлять позади, кроме мертвой Имы, от которой его ждало наказание, и Хэмиля, который, несомненно, убил бы его сразу как нежелательного свидетеля смерти сестры.
Наконец конь остановился и, опустив голову, стал жадно пить воду. Мальчик слез на землю. Его привыкшие к темноте глаза различили небольшую полянку и протекающий по ней ручей.
– Сними меня тоже, – тут же потребовала Хаскнет и спросила: – Это что, такая игра?
– Да, игра, только веди себя тихо.
Он снял девочку с седла и прислушался. Ни одного человеческого голоса не слышалось поблизости.
«Должно быть, мы далеко», – подумал он.
– Я не хочу играть. Я хочу спать, – заявила Хаскнет.
– Сейчас я тебя уложу, – сказал мальчик. – Погоди, только найду место.
Он огляделся и увидел черную тень дуба, грозно отбивавшегося ветвями от нападения ветра. У его могучих корней была ложбинка, которая немного защищала от непогоды. Мальчик снял с лошади войлочную попону, уложил ее в ложбинку, а затем позвал Хаскнет. Сам он сел рядом и прободрствовал до утра. Во – первых, он должен был удостовериться, что погоня им больше не угрожает, а, во – вторых, нужно было обдумать, как им теперь быть. Когда серенький рассвет забрезжил над поляной, мальчик стал обследовать окрестности. Поляна была небольшая, через ее середину протекал ручей с болотистыми берегами. Примерно в центре рос большой дуб, под корнями которого они устроились. Пытаясь определить, насколько они далеки от реки, мальчик полез на дерево и обнаружил большое дупло. И он, и Хаскнет легко поместились бы в нем, если бы свернулись калачиком. Дно дупла было в гнилых щепках и сырых прошлогодних листьях.
«Ну вот, теперь у нас есть дом, – подумал мальчик. – Я вычищу его и выложу мхом. Здесь нас никто не достанет и можно будет укрыться от дождя.»
Обследовав дупло, он полез дальше. Зависнув на самой высокой ветке, раскачиваемой ветром, он огляделся, но увидел кругом только море темных крон, да бледную полоску солнца на востоке. Реки не было видно, но и ничего другого, кроме деревьев, тоже не было видно. Дети были совсем одни в огромном лесу. Когда мальчик спустился, Хаскнет уже проснулась.
– А где мама? – спросила она.
– Мама велела нам играть здесь, – ответил мальчик.
– А – а, – протянула Хаскнет. – Я хочу есть.
– Есть? – растерялся Снорки, но тут же просветлел: – Дай – ка мне свой нож.
Дело в том, что у Хаскнет, как у всех детей – лисингонов, первыми игрушками были маленькие, но настоящие нож и кремень для добывания огня.
– Мама сказала, чтобы ты дала мне нож, – дрогнувшим от волнения голосом сказал Снорки. Раньше хозяева ему, как и другим рабам, запрещали дотрагиваться до оружия, и теперь он предвкушал удовольствие прикосновения к его ладони прохладной ручки ножа.
Хаскнет, услышав такое заявление, отошла на несколько шагов, сощурила глаза и, покачав медноволосой головой, сказала:
– Ты лжешь. Ты – лукавый раб. Тебя нужно выдрать.
Уязвленный в лучших чувствах, Снорки подскочил:
– Ну не веришь и не надо. Сиди голодная. Я не могу идти в лес с пустыми руками. Вот нападет на меня зверь, что я делать буду, душить его что ли?
– Ладно, бери нож, – милостиво согласилась Хаскнет, подумав, – только быстрее принеси поесть.
– Хорошо, я пойду в лес, а ты будь здесь и никуда не уходи. Если тебя кто – нибудь напугает, сразу кричи, и я приду. Поняла?
– Ладно, иди.
Спутав ноги коню, чтобы и он не ушел, юный охотник углубился в лес. Он чувствовал себя с ножом очень взрослым. Сказать по – правде, охотиться Снорки не умел, поэтому способы поведения на охоте приходилось сочинять на ходу. То он крался по открытому месту, то падал на живот и полз по росистой траве, пока пребольно не напоролся на сук, торчавший из земли, то прыжками скрывался за деревьями. Несмотря на эти ухищрения, ни один зверь ему не попадался.
Лес, освещенный солнцем, казался теплым и приветливым. Кругом, словно белые столбы, поднимались стволы берез, и их ласковые белые ветви с маленькими резными листочками шептали: «Тихо! Тихо!»
Когда солнце встало достаточно высоко и высушило росу, юный охотник добрался до большого оврага. Дно его поросло травой и кустарником, а на другой стороне начинался темный еловый лес.
«В темном лесу могут жить только злые звери,» – подумал Снорки, и тут одна вещь привлекла его внимание.
Неподалеку, за пышным кустом шиповника, усыпанным красными продолговатыми плодами, из небольшой лужи пили воду два оленя. Их стройные ноги утопали в ярком ковре лохматого желтого зверобоя и розовых звездочек лесной гвоздики. Рыже – коричневые шкуры золотом отливали на солнце. Таких зверей раньше Снорки никогда не видел. Вдруг что–то хрустнуло далеко в лесу, и олени бросились бежать. Они не бежали, а скорее летели, высоко поджимая передние ноги, и гордо закидывая на спины маленькие изящные головы с тяжелыми коронами рогов.
«Нет, этих мне не одолеть, – подумал мальчик, провожая их глазами. – Да и жалко».
С надеждой на настоящую добычу пришлось расстаться. Снорки снова повернул в березовый лес и огляделся. С огромных белых исполинов взять было нечего, но зато на более низких рябинах он заметил рыжеватые кисти ягод. К сожалению, они оказались непригодны для еды.
Солнце достигло полудня, заставив разнежиться и замолчать даже насекомых, кроме вечных болтунов – кузнечиков, а юный охотник так ничего и не нашел. Сказать по – правде, он за свою короткую жизнь видел один – два маленьких лесочка, да и то других, а потому просто не представлял, что бы здесь годилось для желудка, кроме крупных животных, которые были ему недоступны. Наконец, терпение мальчика было вознаграждено. Он набрел на колючую ежевику. Фиолетовые костистые ягоды, скрывающиеся под круглыми листочками, показались ему вкуснее всего на свете. Набрав полный подол рубашки, Снорки отправился назад. Для крепкого здорового мальчишки ягод, чтобы насытиться, оказалось мало, поэтому, возвращаясь, Снорки внимательно смотрел по сторонам, нет ли где еще чего. Вдруг он заметил красивую черную ягоду, растущую на тонкой ножке. Она была похожа на блестящий глаз.
«Хаскнет хватит и тех ягод, которые я несу», –подумал мальчик, сорвал ее
и съел. Ягода оказалась не очень вкусной.
– Я думала, ты уже не придешь, – встретила его девочка недовольным тоном.
– Это не степь, где все видно издалека, здесь искать нужно, – пояснил ей Снорки. – На вот, ешь, а я пока сделаю нам дом. Мы будем жить в дупле.
– Как птицы? – удивилась Хаскнет. Дупло она видела раз в жизни возле какого–то селения, разоренного воинами ее деда. Там еще нашли сереньких ушастых птиц с круглыми глазами.
Пока Хаскнет ела ягоды, а их лошадь щипала траву, мальчик выгреб всю грязь из дупла и начал срезать ножом с корней полосы мха и укладывать их на солнце. Он собирался высушить мох и выложить им дупло, чтобы было теплее. Внезапно он почувствовал тошноту и прилег на землю. Он чувствовал, что становится трудно глотать. Мальчик хотел позвать Хаскнет, но из горла вырвался хрип. Наконец его вырвало, но легче не стало. Кружилась голова, по телу струился горячий пот. Хаскнет, закончившая есть, подошла к мальчику, собираясь сказать, что не наелась. Увидев, что с ним творится, она скривила перепачканное ежевикой лицо и разрыдалась.
– Мне не нравится игра, я хочу домой, – рыдала она.
– Погоди, – выдавил Снорки, и слезы ужаса потекли по его грязным щекам.
Конечно, он мечтал о свободе, но никогда не думал, что первый же день на воле закончится для него так печально. Он сильно раскаивался в том, что необдуманно съел ягоду, похожую на глаз. Несомненно, это она была причиной его несчастья. Прошло много времени, и наступил вечер. Оставаться под деревом было опасно. С трудом преодолев головокружение, Снорки подсадил Хаскнет в дупло, а потом перевалился сам. Ночь была похожа на кошмар. Мальчику чудилось, что дерево горит, и он метался и рвался бежать в бреду. Наутро он затих. Девочка, изголодавшаяся за ночь, стала его тормошить. Он не ответил. Тогда она громко отчаянно разрыдалась. Ее крик вспугнул кукушку, отсчитывавшую кому – то срок жизни. Пригретый солнцем лес прошелестел что – то ласковое и затих.
4 Дух смерти
Сначала Снорки казалось, что горит дерево. Алые языки пламени, похожие на когтистые лапы, протягивались к нему, хлестали по лицу и рукам. Потом ему чудилось, что пришел Хэмиль и хочет убить его. Снорки пытался бежать, но ноги и руки ослабли, налились свинцовой тяжестью, на грудь навалилось что–то темное и жуткое.
«Все, я умираю», – подумал мальчик, но не почувствовал страха. Измученному, ему было все равно.
Так продолжалось долго. Потом появился кто–то огромный и бородатый, он стал тормошить неподатливое тело.
«Это, наверно, дух смерти. Зачем он делает так больно, ведь мне и без того плохо?» – подумал мальчик, снова впадая в забытье.
Дух смерти, как и положено, взял его с собой. Иногда, приходя в себя, мальчик чувствовал сильные толчки, от которых у него все внутри переворачивалось, и острый, тошнотворный запах пота и сырой кожи. Наконец, они прибыли в страну мертвых. Там было темно и прохладно. Дух смерти передал его другим, белым духам. Эти духи были нежными и ласковыми. Они обмыли горячее тело прохладной водой и уложили на что–то мягкое, пахнущее запахом трав.
«Это поля блаженных, – подумал мальчик, засыпая. – Здесь я могу отдохнуть».
Он спал долго, и сон его был спокоен. Но однажды в покой этого сна ворвался методичный стук, а также голос Хаскнет, говорившей на непонятном языке.
«Неужели Хаскнет здесь? – удивился Снорки. – Наверно она умерла от голода после меня. Но если она здесь, то и хозяйка с хозяином тоже. Неужели я снова стану их рабом?»
От этой ужасной мысли он проснулся и вскочил, с удивлением озираясь. Мальчик лежал в доме, сделанном из бревен, с маленькими окошками, в которые вплывал знойный воздух и доносился ленивый лепет листьев деревьев. Свет проходил через окошки, распахнутую дверь и люк над грубым очагом. Сам он лежал на лавке у стены, накрытый тканым покрывалом. В тюфяке под ним шелестела душистая трава. Напротив, за вкопанным в земляной пол столом, сидел мужчина с темной бородой. Он макал в большую глиняную чашку с молоком огромные куски хлеба и отправлял их в рот. Рядом с ним сидели женщина в домотканом платье и Хаскнет. Они смеялись над тем, как молоко течет с усов мужчины на стол. Рядом с лавкой, на которой лежал Снорки, стояло и вовсе что–то непонятное, похожее на две огромные рамы с множеством натянутых вдоль и поперек нитей. За ним сидела девушка, которая просовывала нечто между нитями и щелкала рамой. И бородатый мужчина, и женщина, и девушка имели русые волосы, каких Снорки никогда не видел у светловолосых и рыжих лисингонов, а одеты были в домотканые одежды, подшитые бусами и подпоясанные плетеными поясами. Все это удивительно не походило на поля блаженных, о которых слышал мальчик.
В этот момент какая–то травинка, выбившись из тюфяка, уколола его в руку. Быстро отдернув ее, мальчик привлек внимание девушки за рамой. Она взвизгнула, обрадовалась и бросилась его тормошить. Хаскнет тоже взвизгнула, подбежала к нему, стала дергать за волосы и смеяться. От приступа девчонок мальчика спасла женщина в белом. Она отогнала их, присела рядом и стала гладить по голове, что–то говорить и совать глиняную чашку с молоком.
Вдруг Снорки увидел нахально жужжащую муху, которая летала возле двери в раздумьи, стоит ли влететь в дом или лучше не подвергать свою жизнь опасности. Мальчик знал, что после смерти люди, а также кони воинов, собаки и благородные лесные животные попадают в поля блаженных, где их ждет спокойная жизнь без волнений и трудов. Там они не будут испытывать ни жажды, ни голода, ни жары, ни холода, ни любви, ни ненависти. Дни их будут протекать незаметно и приятно на лоне прекрасной природы, в домах и норах, похожих на земные, среди ранее умерших друзей и родных. Однако все это предусматривалось лишь для людей, коней, собак и благородных лесных животных, а о мухах никогда ничего не говорилось. Снорки окончательно убедился, что он на этом свете.
5 Дом, кузница и лес
Шесть весен пролетели над землей. Шесть раз землю покрывали мягкие белые снега, и шесть раз они таяли, шесть раз солнце отогревало землю, и шесть раз цвели гусиный лук и мать–и–мачеха. Шесть лет прошло с тех пор, как маленький раб по – имени «Говорун» и девочка Хаскнет попали в дом добрых людей неизвестного народа. Однако теперь они знали, что живут на земле славного народа гаутов, и что земля эта зовется Гаутанд. Гаутанд велик и огромен, на многие дни пути тянутся во все стороны его густые леса и топкие болота, а с северо–запада на юго–восток его разрезает огромная река Медвежья. К северу от этой реки лежит земля, называемая Синий Гаутанд. Это самая суровая страна из владений гаутов, славная мехами, янтарем и медом. Там живут сильные неулыбчивые люди, которые носят волчьи шапки и меховые куртки. Они – прекрасные охотники.
