Марика Моловская
Повесть о армянской мусульманке
– С днем рождения, мои куколки! – воскликнула девушка, протягивая руки вперед для объятий.
– Спасибо, – скромно протянули мы и обнялись.
Зайдя в кафе, нас ждали аплодисменты, поздравления, веселая музыка и именинные торты, сопровождающиеся пением наших родных, близких и друзей. Первой задула свечи Лилит. Её торт был нежно—кремового цвета с её изображением и розочками по бокам. Второй задула я, загадав, чтобы этот день никогда не кончился. О чем вскоре и пожалела…
Мой торт был розового цвета, с моим портретом и любимыми пионами сбоку. После «ритуала» дня рождения мы прошли к гостям, которые, не уставая поздравляли нас, говорили какие мы большие и спрашивали о женихах. Но замуж мы с Лилит не торопились – хотели закончить школу и поступать в медицинский.
– Нарминэ, – позвала меня Карина, когда я беседовала с дядей Кикосом. – Можно тебя? – Дядя Кикос был мужчиной статным и всегда держащим своё слово. Мужчиной прошлого времени, которого сейчас явно не хватает на Кавказе…
– Да конечно, – ответила я Карине. – Простите, – обратилась к дяде, – я отойду.
– Разумеется, дочка, – ответил Кикос, и я прошла за Кариной, которая направлялась к выходу.
– Там просто очень шумно и многолюдно, – поясняла она, бросив через спину. – А я хотела показать тебе одно место и поговорить без лишних глаз.
– Ну, о'кей.
Мы вышли и сразу сели в машину отца Карины. У девушки были водительские права, но машину почему—то вела далеко не она…
– Ну, привет. – Севак повернулся с водительского сидения и взглянул на меня. – Именинница, – ухмыльнулся.
«Как же меня начинает раздражать его ухмылка», – думаю я, но отвечаю совершенно другое:
– Ну привет, кокаинщик.
– Хм, – ухмылка не сходит с лица, и он отворачивается к лобовому стеклу. Смотрит через водительское зеркало, и я вижу его красное глазное яблоко.
– Ну? Поехали? – задает вопрос он, на что получает кивок от Карины.
– Куда мы едем? – задаю вопрос я, пока страх окутывает мое тело и сжимает в своих цепких объятиях.
– Узнаешь, – подмигивает Севак. Карина молчит и смотрит на дальнего родственника, с нежной улыбкой. А после отворачивается к окну. Я следую её примеру и начинаю наблюдать за сменяющимися пейзажами. Тем временем, заподозрив что-то неладное в действиях старшей сестры, Лилит следовала следом, за нашей машиной. Вдруг, мой телефон зазвенел и на дисплее высветилось: «Папа».
– Не отвечай, – сказала Карина, заметив, что я планирую поднять трубку.
– Но почему? – удивленно уставилась на неё.
– Никто не должен знать, куда мы едем и с кем ты… – замолчала. – Это сюрприз, – пояснила она, после минутного молчания.
– Но папа будет переживать и волноваться за меня, – не успокаивалась я. – Если твой единственный ребенок, куда—то исчезнет во время праздника, ты не будешь волноваться и переживать? Я бы очень переживала.
– А тебе и не придется… – вырвалось из уст Севака.
– Что прости? – спросила я, уставившись на четвероюродного брата. Карина также посмотрела на него и стукнула по правому плечу.
– Не обращай внимания, ты же знаешь, он тю—тю, – приложила палец к виску и начала крутить им.
– Тогда почему он ведет машину?
Она хотела что-то сказать, как мне показалось. Но сейчас понимаю, что она придумывала, как бы ей отмазаться от темы и у неё это получилось.
– Нарминэ, я знаю, что у нас с тобой были довольно—таки напряженные отношения за все эти годы. В детстве я всегда ревновала, когда тебя хвалили или ставили мне в пример, с годами это переросло в ненависть. Но сейчас, мне уже двадцать и мне стыдно, что никто в детстве не объяснял мне, что роднее сестёр в жизни никого нет и не будет… – замолчала, посмотрев в сторону, прижала пальцы к носу, чтобы не расплакаться. – И мне стыдно за то, как я вела себя, поэтому, сегодня я бы хотела искупить свою вину и показать тебе одно необычайно красивое место, которое ты никогда не видела.
Её слова растрогали и тронули меня до глубины души. Мне казалось, что она говорит искренне, я чувствовала её боль, раскаяние. Страх исчез, оставив после себя стыд, за то, что я побоялась ехать куда-то с человеком, которого знаю с самого детства.
– Каринэ, – обняла её, заключив в своих теплых объятиях.
– Нарминэ, – произнесла она, смотря краем глаз на хитро улыбающегося Севака. Я заметила взгляд парня, с некой ухмылкой в нашу сторону, но не предала этому кардинального значения. А зря.
До чего же люди слепы! Не видят правды, там, где она есть, верят слухам, обещаниям и словам, закрыв глаза на действия людей. Обмануть наивных и добрых легче лёгкого. Как же глупо верить, что человек, который с тобой с ранних лет и самого детства не предаст. Но ещё глупее думать, что если ты добрый, то и все такие. Мы приехали к какому—то зеленому лесу, который был превосходен, своими широтами и красотами.
– Теперь, – Севак вышел из машины и открыл дверь мне. – Нужно немного пройтись пешком.
– А далеко идти? – я посмотрела на лес, конца которого не было видно, как в ширине, так и в высоте. Что уж про его конец говорить…
– Минут двадцать, двадцать пять…
– Зависит от ходьбы, – подхватила Карина.
– Да, от шага и темпа, – добавил Севак.
Мы пошли. Дорога действительно заняла двадцать минут. Мы проходили мимо высоких, статных деревьев, которые возвышались над нами, показывая свою многолетнюю давность. Некоторые из них, имели надписи разного рода: где-то было имя, где-то были имена пар, побывавших здесь, где-то просто фразы, поговорки. Идти было довольно интересно, но трудно: немало спусков повстречалось на пути и, несмотря на это, добрались действительно минут за двадцать.
– Смотри, – сказала Карина, указывая пальцем вдаль. Я посмотрела по её указанию и перед моим взором встало голубое, жемчужное небо, обвитое белыми облаками, изображающих разные фигуры, а волны реки бились о скалы. Я вдохнула побольше воздуха и закрыла глаза в наслаждении, подняв голову к палящему солнцу.
– Как же здесь красиво, – раскинула руки в сторону и, подняв вверх, вытянулась на носочках. Начала подходить чуть ближе к краю, желая узнать высоту, но сразу отошла чуть подальше от края.
– Нарминэ, – произнесла Карина. Я повернулась к двоюродной сестре.
– Правда здесь красиво? – спросил Севак, медленно подходя к Карине и держа руки в карманах.
– Здесь восхитительно! – воскликнула я. – Спасибо большое, что привезли меня сюда! Это мой самый лучший день рождения…
– И самый последний, – ухмыляясь, перебил меня Севак.
– Что? – начала подходить ближе к ним. – Вы о чем?
Тут Карина вытянула перед собой пистолет, который парень передал, подойдя к ней.
– Я тебя всегда ненавидела и мечтала сделать это. Моя мечта исполнится сейчас, – с ухмылкой сказала она. Медленно, проговаривая каждое слово. Казалось, что это давно изученный и вызубренный текст. Я хотела возразить. Думала, что это глупая шутка, розыгрыш и пистолет вовсе не настоящий. Но происходящее после, навсегда запечаталилось в моей памяти и я каждый день, прокручиваю этот момент, как на замедленной съёмке. Карина наставила пистолет в мою сторону и после своих торжественных слов нажала на курок. Я слышала и видела, как пуля летит в мою сторону, как это бывает в фильмах. Я чувствовала, что обречена. Всей душой понимала, что это конец. Но откуда-то послышался знакомый голос, закричавший:
– Нет! – сильный толчок, падение и удар локтем о камень. Прокручиваю в голове все, что произошло секундой ранее. Осматриваю себя и не вижу следов крови. Смотрю вперед и вижу перед собой, лежащее тело девушки: в коротком нежно-розовом платье с юбкой сеточкой.
– Лилит! – кричу я и бегу к двоюродной сестре. На бледно-розовом платьице красуется большой алый круг, из которого, не переставая колышется кровь. Холодный пот выступил у меня на лбу. Я не могла пошевелиться, будто парализованная. Вспоминаю все, что учила касательно ран, глубоких порезов и сдавливаю руками её ранение, желая остановить кровотечение. Рву свое платье и обматываю как можно туже на хрупком теле сестры.
Убийца видела, даже чувствовала всю мою беспомощность, но не шелохнувшись стояла, будто страх, нависший в воздухе доставлял ей истинное удовольствие.
– Потерпи, совсем немного, – говорю я девушке и ищу свой телефон, чтобы позвонить в «скорую».
– Я уже позвонил, – отмахнулся Севак.
– Не нужно, – тихо произносит моя принцесса с все еще живым блеском в глазах – Они все равно не успеют.
– Лилит! Пожалуйста! – кричу я, услышав такое заявление. где-то глубоко в душе с горечью расцветает цветок, отдающий колющей болью в сердце. В горле застревает ком, а глаза начинает жечь от нахлынувших слез. – Ты только не закрывай глаза, – молящим голосом говорю ей, прижимаясь к слабому телу.
– Нарминэ, береги себя, – так же тихо произносит она.– Не закрывай глаза, – слезы предательски покатились по моим щекам, сердце сжалось в ужасном спазме.
– Оставайся такой же хорошей, чистой и доброй, какая ты есть, – тихо, еле—еле произносила она, останавливаясь и не отрывая своих прекрасных глаз от моих.
– Только не закрывай глаза, – продолжаю молить я, вбиваясь в истерику.
– Я люблю тебя, всем своим сердцем и ты всегда была мне больше, чем двоюродная сестра, – она улыбается искренней улыбкой. – С днем рождения, сестренка, – на этих словах она закрывает свои прекрасные светло-карие очи.
– Нет! – начинаю кричать я и трясти бездыханное тело сестры. – Лилит!
Невыносимый, громкий крик исходит из моего рта – это кричит моя душа, а не я.
Мое сердце разбито, а душа опустошена. В этот день её не стало. В наш с ней день рождения. Она ушла и покинула всех нас.
Ушла навсегда.
«Скорая» приехала через две минуты, после того, как она закрыла глаза. Сделали осмотр, заключение и увезли тело в морг, оповестив родных о смерти девушки. В полицию заявлять не стали. Родным сказали, что несчастный случай – перепутали игрушечный пистолет с настоящим. Хотели поиграть, пострелять пустыми пулями, которые издают звук настоящих, и стреляют краской, но получилось наоборот. Они поверили. Обвинили во всем магазин, который продал «детям» фальшивую игрушку. И лишь мы с Кариной и Севаком знали, что было на самом деле. Мать девушки лежала в больнице с сердечным приступом – не могла перенести потерю любимой дочери. А отец её забывался в объятиях Айлин, что не было ни для кого тайной, как и для меня. Все знали, кроме нашей семьи о том, что он ходит к ней. И довольно-таки давно.
– Скажи, это же не несчастный случай? – спросил во время похорон Тигран. Я не смогла посмотреть ему в глаза, так же, как и не могла произнести ни слова. Поэтому, лишь покачала головой.
– И то, что вы сказали родителям ложь? – я вновь покачала головой, давая ответ. Тигран ничего не ответил. Посмотрел в сторону и ушёл. Послышался резкий звук тормозящей машины, и глухой удар об лобовое стекло. В день похорон Лилит не стало и её матери. Сердце не выдержало и остановилось.
«Очень тяжело далась смерть дочери. Сердечко слабое и не выдержало такой боли», – в заключении сказали врачи. А после пошли и слухи об истинных причинах её смерти…
__
¹ Շան անունը տուր, փայտը առ ձեռքդ (Shan anun tur, payte ar dzerqt)
Дословный перевод – «назови имя собаки и возьми палку в руки», переносный – «как вспомнишь его, так сразу появится».
² Бари луйс – доброе утро.
³ Вкусим с миром пищу, приготовленную нам от Бога.
Благословен Господи в дарах Своих. Аминь.
⁴ АХОТК АНhАНГСТУТЯН ЕВ ВТАНГИ ДЕПКУМ – молитва при беспокойстве и опасности.
⁵Хранитель творений, знамением Креста Твоего сохрани душу и тело мое от грехов,
соблазнов и против искушений и людей беззаконных и от всякой порчи души и тела
и помилуй творения Твои и меня, многогрешнего.
6. Раскаяние
Прошло полгода со смерти Лилит. Тигран прекратил ночевать дома, как и общаться со старшей сестрой. Он не хотел и слышать о Карине, ни то что видеть её. Их отец—вдовец, не скрывая, начал захаживать и оставаться на ночь у юной азербайджанки – Айлин. Карину мучала советь и она не могла простить себе этой чудовищной ситуации. Ведь, как-никак, она убила свою родную – младшую сестру. Пусть даже это была ошибка, несчастный случай, но мы с ней знали, что это было не совсем так. Все мы переживали огромное и невыносимое горе. Наш лучик солнца Лилит, наш позитивный огонек погас. Она покинула нас, оставив после себя мрак и ужас. Этот мир не был таким красочным, ярким, каким казался раньше. Лилит была главным его украшением. Каждый день я посещала могилу матери, а после могилу двоюродной сестры и тёти. Приносила им цветы и сидела подолгу с ними – разговаривала. Я искренне верила, что они в лучшем месте и самое главное – вместе.
– Кто они вам? – спросил незнакомый, бархатный голосок.
– Двоюродная сестра и тётя, – после минутного молчания ответила я. Неизвестный подошел чуть ближе и я почувствовала, как он стоит за мной. Я не обращала внимания и даже не смотрела в его сторону.
– А я навещал свою сестру, – тихо произнес он. – Они похоронены тут, неподалеку…
«Надо же…» – почему—то подумала я, хоть не планировала и вовсе думать о чем-то касательно него. Вздыхаю и встаю.
– Ладно, я пойду. – иду как можно быстрее. Чувство, что за мной следят или пытаются догнать не покидает меня, но стоит обернуться – никого нет.
__
– Нарминэ! – окрикивает Карина, заметив меня у лавки с фруктами. – Прости, прости меня. – Девушка падает на колени и хватает меня за талию, прижимается своей головой. Продолжая говорить: «прости».
– Карина, – смотрю по сторонам и замечаю недоумевающие взгляды прохожих. – Встань, люди смотрят.
– Прости, пожалуйста, – продолжает твердить брюнетка. Я хватаю её за руки и пытаюсь поднять с колен. После нескольких попыток, мне это удаётся.
– Карина, мне не о чем с тобой говорить и тем более прощать, – твердо проговариваю я и ухожу.
– Я виновата во всем. Это все из-за меня! Нарминэ, прости меня!
Я продолжаю идти и не оборачиваюсь, тихо произнося:
– Бог простит.
***
Год назад, когда произошла чудовищная ситуация, Каринэ не могла поверить, в то, что убила родную сестру. Её рассудок помутился, и она начала сходить с ума: ей начал мерещиться дух Лилит, который показывал на неё пальцем и призывал к раскаянью. Тигран нашел в телефоне Лилит все видеозаписи и голосовые сообщения, в которых были разговоры Карины с Айлин и Севаком о назначенном убийстве. Но о моем, а о Лилит. На месте светло—карей девушки, со светло—шоколадными волосами должна была быть я. Спустя год Тигран снял обет молчания и раскрыл всю правду—матку…
– Так это все из-за Айлин с Каринэ?! – возмущался папа, прошлым вечером, когда Тигран призвал всю семью за круглый стол.
– Мало того, отец еще спал и продолжает спать с этой азербайджанкой Айлин, – произнес Тигран. Взор дяди резко переметнулся на сына, который готов был убить его взглядом за это.
– После того, как ты избил жену и дочь, ты поклялся, что больше такое не повторится. А ты ещё продолжал и продолжаешь захаживать к ней? У тебя жена и дочь умерли…
– Только неделя не прошла, не то, что сорок дней, – перебил дядю (моего отца) Тигран, – как отец уже начал ходить к Айлин.
– Что-о-о?! – прорычал папа. В один миг, стол оказался опрокинутым в сторону, а отец сидел на дяде и душил его. За всем этим наблюдала Карина, тихо встав у стены, как загнанный в угол ребенок и бесшумно плакала.
«Вот до чего доводит людей желание мести и ненависть…» – пронеслось в голове, после воспоминания прошлого вечера.
– Барев, Майрик, – произнесла я, зайдя в дом. Увидев обувь отца, я поздоровалась и с ним: – Барев, пап.
Из кухни послышался грохот падающей кастрюли и вкусный аромат. Любая армянская девушка, должна иметь хорошую фигуру, ухаживать за собой, быть скромной и хорошей хозяйкой в доме, на кухне. Мне безумно повезло, что мой отец был великолепным поваром и умел готовить лучше любой армянской жены. В детстве мы часто готовили с ним вместе и продолжаем.
– А чем это так вкусно пахнет? – спрашиваю, заходя на кухню и попутно беря полотенце, чтобы вытереть руки.
– Я приготовил твой любимый суп – Бозбаш.
– М—м—м, – протягиваю я от удовольствия, мои рецепторы уже вспоминают вкус этого чудесного супа из мяса баранины с добавлением кусочков картошки, лука, баклажанов и заправленный томатной пастой.
– А ещё, я сделал кюфту, – он указывает на кастрюлю, в которой обжариваются мясные шарики из специально отбитого мясного фарша.
– А я? – закатала нижнюю губу, как обиженный щеночек. – Мне ты ничего не оставил – приготовить?
– Им луйснес, – даже в почти шестнадцать он зовет меня так. – Конечно, оставил, ты приготовишь Мшош и Женгялов—хац¹. Ты их лучше меня готовишь, – целует в щечку.
– Пап, ты же знаешь, что лучше тебя готовить никто не умеет, – беру чечевицу для салата. – Даже я.
– Им луйснес, всему чему умею и знаю, я тебя научил. А остальное приходит с практикой.
Посуду после еды мы мыли вместе – я мыла, а папа сушил с помощью полотенца. На улице послышались крики, лай собак и вой сирен.
– Что случилось? – мы с папой переглянулись. Вдруг в дом забегает Севак:
– Дядя, там Тигран избивает Айлин вместе со своим отцом. Он опять к ней шел, мол, разобраться, но после пришел Тигран и застал их за непристойной сценой, и избил обоих, а после начал душить, резать и, в общем, выгнал на улицу и продолжает избивать. Всех, кто пытается помочь он пугает тем, что сожжет их, а тех кто помогает в избиении хвалит. Сейчас ещё милицию вызвали. – впопыхах и быстро все протараторил Севак. Папа немедля побежал к окну. Я стояла на месте, переваривая всю новую информацию и смотрела на Севака.
– Чёрт, – выругавшись отец выбежал из дома, а я побежала к окну. Раскрыв окна и выглянув, я увидела, как Тигран выливает канистру с бензином на своего отца и его любовницу. Зажигает спичку.
– Тигран, не надо!
Высокий парень, поднимает свой взгляд из длинных, черных ресниц и смотрит меня – тихо произнося что-то тихо. Миг и пламя охватывает тела двух людей. Милиция подъезжает, а вместе с ней и скорая. Тигран срывается с места и убегает. Резкий звук тормозов и сильного удара. Страх сковывает мое тело цепями. Громкий душераздирающий крик. Толи мой собственный, толи чей-то. Теряю равновесие, ноги становятся ватными, и я падаю. Чьи-то крепкие и тёплые руки охватывают мое тело. Появляется ощущение словно я, что-то маленькое и совершенно крохотное. Открываю глаза и вижу белый потолок. Оглядываюсь и понимаю, что нахожусь в своей комнате. Казалось, что все произошедшее за последний год было лишь сном.
– Пап? – зову я, но мой голос сталкивается с пустотой. – Папа? – продолжаю звать, но в ответ вновь тишина. Встаю с кровати и падаю – не чувствую ног. Пытаюсь встать, пошевелить кончиками пальцев, но все попытки безрезультатны.
– Папа! – Начинаю кричать во все горло.
– Нарминэ? – слышу голос с кухни, а после и вижу бабушку с Севаком. – Нарминэ, что случилось?
– Бабушка? – удивляюсь её нахождению у нас в квартире. – А где папа?
– Он в больнице у Тиграна, – после моего взгляда с непониманием, поясняет она: – Тигран в реанимации.
Дело в том, что после смерти моей мамы, бабушка отказалась заходить в наш дом и поклялась, что её нога не переступит порог этого дома, до тех пор, пока отец не женится. С тех самых пор, прошло шестнадцать лет, и она сдерживала свою клятву. До сегодняшнего дня.
– Ты почему на полу? – спрашивает Севак, выглянувший за бабушкой. Я посмотрела на свои ноги и вновь попыталась пошевелить пальцами, но тщетно.
– Нарминэ… – тихо произнесла бабушка и медленно начала подходить ко мне. Мои глаза внезапно наполнились слезами. Убираю взгляд в сторону, чтобы не плакать у кого—то на глазах. Бабушка садиться на корточки и начинает притрагиваться к моим ногам. Она гладит меня по ним и смотрит на меня – ожидая реакции. А после начинает щипать за ногу, но я практически не чувствую ничего, кроме теплых рук.
– Севак! – начала кричать бабушка, – Севак! Звони в скорую! Скорее!
___
– Успокойтесь, – произнес молодой врач. – Это всего лишь переутомление и стресс.
«Мгер, – прочитала имя на него бейдже. – Какое интересное имя».
– Она будет ходить? – спрашивает Севак, и долька волнения чувствуется в его голосе.
– Ходить она точно будет, уверяю вас…
– Когда? – перебила нетерпеливо бабушка.
– Но когда, я не могу вам сказать, на это нужно время. Сейчас организм переутомлен и находится под сильнейшим напряжением. Чем раньше она будет отгорожена от стресса, тем лучше.
–Хорошо, – сказал Севак, – спасибо…
– А это не ваш ли родственник, Тигран, который кинулся под машину?
Бабушка посмотрела с осуждением на Мгера, а Севак, отвёвший взгляд, цокнул языком. Картина сегодняшнего дня вновь встала перед глазами. Стало трудно дышать, но я старалась не показывать этого. И, что есть силы, дышала носом, жадно заглатывая воздух, своими ноздрями. Но в глазах все начало плыть, а воздуха стало кардинально мало и вновь, темнота. Тем временем, Мгер обратил внимание, что мне стало плохо, и вызвал медсестру для осмотра. В это время папа сидел у дверей реанимации, где уже пять часов пытались собрать тело и боролись за жизнь Тиграна.
– Дядя.
– Севак? – удивился седовласый мужчина и резко встал со стула. – Что ты здесь делаешь? Где мама?
– Нарминэ плохо стало – ноги отказали, и… – Севак хотел договорить, но погасшая лампочка и звук открывающейся двери заставили его замолчать. Обернувшись, он посмотрел на усталого и грустного врача, который выходил из реанимационной. На вид ему было лет шестьдесят, а то и старше.
Но это лишь на вид.
– Мне очень жаль, – протянул врач, опустив свой взгляд. В который раз ему приходится сообщать о смерти, но каждый раз это было неимоверно трудно и тяжело. – Мы сделали все, что могли.
– Что? – произнес папа, его глаза наполнились слезами. Он воспитывал Тиграна, Лилит, Каринэ и меня. Видел нас всех с самых пленок и был крестным отцом Тиграна. Севак стоял в стороне и шокировано сверлил взглядом белый кафель. Неправда, что мужчины не плачут – они тоже плачут. Особенно, когда теряют самых близких сердцу людей. Телефон зазвонил.
– Да, – твёрдо ответил он, все ещё пребывая в шоке. Но то, что он услышал после, заставило его поседеть на все волосы, какие у него только были. В этот вечер я стала «временным» инвалидом. Лишилась двоюродного брата, который был как старший, родной брат и потеряла старшую двоюродную сестру – Каринэ. Спустя год смерти Лилит и тети, я думала, что трудности оставили нас позади, но я глубочайше ошибалась. Ведь все только начинается…
Дядя вместе с Айлин тем временем пребывали в госпитале, их ожоги были ужасны. Особенно дяди, если девушка, можно сказать «обошлась», то дядя получил сполна.
___
¹ Мшош – армянская закуска—салат с чечевицей с добавлением кураги и грецкого ореха. Подается с зеленью.
Женгялов—хац – хлебная лепешка с начинкой из мелко нарезанной зелени. Это блюдо пришло из Нагорного Карабаха и в идеале должны использоваться дикие травы. Но пойдут и огородные щавель, кинза, петрушка. укроп, свекольная ботва, шпинат.
7. Давай начнем все сначала?
– Им луйснес, – папа зашёл в комнату, держа в руках поднос. – Как ты?
Я лежала, молча уставившись в потолок. Сердце разрывалось изнутри, чувствовалась внутренняя невыносимая боль, от которой хотелось кричать и рычать.
«Аствац, за что Ты так со мной? За, что ты забрал у меня сестер и брата? Почему?» – я начала очень часто разговаривать мысленно с Ним, но ответа никакого не следовало.
– Им луйнес, – папа сел на край моей кровати и поставил еду на тумбочку. – Нарминэ, дочка, перестань грустить. Все будет хорошо. – Он погладил меня по ноге.
Я продолжала смотреть в потолок и сдерживала слёзы, чтобы не плакать при отце. Ему тоже больно. Больнее, чем мне. Он потерял за один день свою племянницу и племянника, год назад племянницу и невестку. Получил дочь инвалида. Врачи говорили, что я могу встать на ноги и, что он сделают все возможное. Но мое психическое состояние не позволяло. Я не выходила на улицу. Ни с кем не общалась. В этом году у меня выпускной, но нет желания идти на него. На этот выпускной год у нас с Лилит и Тиграном были свои планы. Мы все трое окаканчивали школу, несмотря на то, что у меня и Лилит была разница в два года. Этот год должен был запомниться нам на долго и он запомнится. Мне.
– Пап, – тихо произнесла я. Мой голос прозвучал как—то безжизненно, сухо и очень неестественно.
– Да, – но этого хватило, чтобы папа услышал. – Им луйснес.
– Я хочу пойти домой к Лилит… – замолчала, сглатывая ком. – Одна.
– Нарминэ, – папа звал меня так лишь когда хотел очень серьезно поговорить. – Ты уверена, что сможешь пойти одна?
– Да, – тихо произношу я. Папа смотрел на меня, не произнеся ни слова и о чем-то задумался. На его когда—то темных волосах, я заметила новые седые концы. Его щетина стала абсолютно белой, как у шестидесятилетнего старика, а то и старше.
– Поешь сначала, – тихо произнес он, смотря на хаш¹ и матнакаш².
– Я ничего не хочу, – мой голос прозвучал хрипло.
– Так нельзя, тебе нужно поесть.
Из уважения к отцу, я приподнялась и согласилась.
– Вот и славно, – он улыбнулся и поспешил выйти из комнаты. Закрывая дверь, он обернулся проверить, беру ли я суп, чтобы есть. Увидев, что я беру уже вторую ложку хаша, заедаю с матнакаш, он улыбнулся. Я улыбнулась ему в ответ.
«Ему тяжелее, чем мне и поэтому, я должна съесть это из уважения к отцу», – думала я, проглатывая очередную ложку супа.
На просторных улицах Еревана светило яркое солнце, ослепляющее все вокруг. На дороге перед домом, как обычно, играли и веселились дети, радуясь новому дню. На лице проходит нотка грусти от ностальгии воспоминания о нашем детстве. Оно было таким веселым, беззаботным, несмотря на частые избиения дядей его жены, его походы к девушкам лёгкого поведения и ненависть двоюродной сестры. И сейчас, в их квартире все было по—прежнему и при том, невероятно пусто. В кухне витал аромат пирога из груш – коронное блюдо тёти. В комнате Лилит, по—прежнему была заправлена кровать, как заправляет лишь она – оставляя белоснежные подушки на кремовом пододеяльнике сверху. На её белоснежном туалетном столике по—прежнему лежали духи, украшения в ожидании своей хозяйке, а на зеркале висели фотографии, где мы были детьми, наши совместное фото всей семьей и с того дня, когда мы были в зоопарке с сахарной ватой. Тогда, ещё беззаботные и совсем маленькие мы, смеялись над маленьким Тиграном, кепку которого украла обезьяна. Казалось бы, ничего не изменилось и все, как прежде. Но различие было только в том, что хозяек этого дома больше нет. И они не вернутся, и никто не будет защищать меня, никто не поддержит, не обнимет по—сестрински и не позовет погулять вместе. Столько воспоминаний и столько боли от понятия того, что это не повторится никогда и воспоминаний лучше уже не будет. Я ходила по их дому, по их квартире. Когда—то этот домашний очаг был зажжен, но сейчас он безвозвратно погас. Точно так же, как и погасло мое сердце, которого настигла тьма и пустота.
– Огнеа мез, Тэр, огнеа мез, Аствац Пркич мер, васн меци парац анванд Ко Тэр,
пркеа змез ев кавя змехс мер васн анван Ко Србо. Парспял паhеа зар и Кез запавинял ев зhусацял жоховурдс Ко ынд hованеав сурб ев патвакан хачивд Ко и хахахутян.
Пркеа hеревели ев hанеревуйт тшнамвуйн.
Аржанавореа гоhутеамб параворел зКез ынд hОр ев ынд Србо hОгвуйд, айжм ев мишт ев hавитянс hавитениц. Амэн.³ – Я искала успокоения в Библии, в молитвах, говорят, что человек читающий молитву не знает боли – ложь.
– Не могу больше находиться здесь, – выхожу из комнаты Тиграна. Его комната была похожа на гостиную со светлыми, пастельными обоями и не сказать, что здесь спал парень. Закрываю дверь на ключ и кладу его за горшок фикуса, который стоял на лестничной клетке.
«Кто же теперь будет тебя поливать?» – думаю, смотря на цветок. Он был любимцем Лилит, и она каждый день поливала и ухаживала за ним. Недолго думая, вновь беру ключи и кладу их под ковер. Красивый горшок с растением перекладываю на колени и пытаюсь выйти из подъезда, не уронив горшок и не полетев с коляски.
– Привет, – слышу знакомый бархатный голос позади себя. Нет желания оборачиваться, но тогда это было бы неуважительно к собеседнику.
– Это же ты, – он быстро подходит ко мне и встает напротив. – Да, это ты. Я видел тебя на кладбище, что с тобой?
– Ничего, а что? – спрашиваю в ответ, недоумевая, о чем он. Стоило мне услышать его голос, как сердце начало быстро биться. Как только он предстал передо мной, я увидела смугловатого мужчину, с большим количеством черных волос на голове.
«Он не очень похож на армянина».
– Давай я помогу тебе, – он хватается за рукоятку моей коляски и помогает мне выйти из подъезда.
– Спасибо, – смотря куда угодно, но не на него, отвечаю я.
– Не за что. Ты живешь здесь?
– Нет, – отвечаю сухо и быстро. – Я проведывала квартиру родственников.
– а-а-а, ясно. А я живу, получается, напротив твоих родственников.
– Получается, – хватаюсь за колеса и начинаю крутить вперед. – Ладно, пока, спасибо, что помог. – Поспешно бросаю я и пытаюсь, как можно скорее исчезнуть из виду этого парня.
«какой-то он странный… Надо избавиться от него», – от последней мысли, мне самой стало как—то не по себе, и я решила, что будет лучше, если я буду как можно реже попадаться ему на глаза.
– Барев, Майрик, – устало произнесла я и поплелась в свою комнату. Поставила фикус перед окном и полила его.
– Теперь это твой новый дом, Серж.
Серж – это имя дала цветку Лилит. Она безумно любила цветы и считала, что чем больше с ними разговаривать, то тем красивее они будут цвести.
___
За окном шёл сильнейший дождь. Прошло два месяца с момента гибели моих родных. Да, они были моими двоюродным братом и сестрой, но для меня они были родными. Я привыкла передвигаться на инвалидной коляске, врачи видели улучшения и говорили, что совсем скоро я встану на ноги. Но никаких улучшений не чувствовала я. Мне казалось, что, то что, они говорят – это чистая клевета, чтобы получить от нас денег и ничего больше.
«Встану на ноги и поступлю на врача. Буду самым честным врачом, и лечить других по—настоящему, а не как они». Решила продолжить мечту Лилит – она хотела поступать в медицинский, и стать самым выдающимся хирургом.
– Я виноват, во многом виноват. – Я услышала какие-то голоса в коридоре и покатила от окна к двери. Дядя лежал и плакал. В ту минуту мне стало его жаль, но оказалось, что даже слезы бывают поддельные.
– Я так виноват перед тобой, перед своими детьми и женой. Это все моя вина. – Он ревел в голос, не стесняясь санитаров, которые привезли его.
– Да, ты виноват. Ну, что? Я же говорил тебе, что до добра это все не доведет.
Дядя обошелся огромным количеством ожогов, в отличие от своей спутницы, но Айлин получила нечто ужаснее, чем просто ожоги – её лицо было изуродовано до неузнаваемости, покрыто шрамами и не казалось таким привлекательным, каким было раньше. Но было это все не из-за огня. Когда Тигран выставил её голую в одном нижнем белье на улицу вместе со своим отцом, он обжог ей кожу предплечья и пару прядей волос. После его смерти, соседи все вместе избили девушку до полусмерти, и она два месяца лежала в больнице. Наш район находился недалеко от центра Еревана и, казалось, такие события не могли пройти мимо милиции. Но единственное, что они сделали – это задержали пару человек на пятнадцать суток и заставили оплатить лечение девушки. Я не могу сказать точно, было ли это избиение из добрых побуждений – она спала со всеми или из-за дискриминации азербайджанской нации.