Марик Лернер
Дороги в неизвестность (сборник)
«А он ведь почувствовал, – сообразил я. – Поэтому и присесть хотел, только поздно. Ничего себе чувствилка работает, метров триста будет до дерева».
– Да, о чем это мы беседовали, прежде чем Спиро заорал? – спросила Даша сама себя, снова садясь на палубу. – А! Про деньги. В теории все расчеты через жизняк и банк идут. На самом деле с самого начала прекрасно люди приспособились. Ты мне помогаешь ставить дом, я тебе притаскиваю деревья из леса. Или там патроны дам. Они здесь дорогие. Приблизительные расценки на обмен давно уже устоялись, хотя и поторговаться можно. Ты – мне, я – тебе. Письменных контрактов нет, на слово верят. Но это ведь обычно мелочевка, нет смысла пачкаться за мешок картошки, чтобы весь поселок знал. Хотя, говорят, что оборот вот такого черного рынка больше половины от официального. Ну вот, вроде все основное рассказала, – с облегчением сообщила она. – Давно столько не говорила. Мы по сменам на руле торчим, а Спиро еще из трюма не вылезает. Стоишь, молчишь. Одно радио вместо собеседника. Может, что еще спросить хочешь?
– А что происходит с переселенцами, если за ними Борис не приходит?
– Да ничего особенного. Сначала им читают лекцию об окружающем мире. Сразу после этого отправляют в Дом приезжих. Это вроде временного общежития. За проживание там какую-то мелочь берут. Каждый сразу по прибытии получает сотню единиц на жизняк. Ты, кстати, тоже. Только это не подарок, через год вернуть обязан. Для нормальной жизни, без особых запросов, требуется в месяц где-то сотни три. Будешь тратить только на еду – на полученное месяц протянуть можно, пока осмотришься. Всю информацию о приезжих скидывают на общедоступный терминал. Ну, там, профессия, возраст. Первым делом появляются покупатели на разных дефицитных специалистов. Просто молодым и здоровым тоже можно на первое время нормально устроиться. А вот если у тебя диплом по филологии якутов или диссертация о Пушкине – будет изрядно кисло. Сейчас еще ничего, пару десятков в месяц прибывают. Было время, когда тысячами валили, и большие проблемы у людей были. Пособий здесь никто не платит, не смог заработать – имеешь большие шансы помереть с голоду. То, что у нас вместо правительства, только общественным благоустройством и охраной порядка занимается, за счет взимаемых налогов. А все остальное частное. Естественно, появляются разные жулики с обещанием золотых гор и знанием местонахождения очень ценной Вещи Ушедших. Ну, и пьянки, драки, долги – короче, бурлит нормальная жизнь. Кому как повезет и насколько у кого хватает умения, желания и амбиций. Все начинают с нуля, но некоторые тем и заканчивают…
Глава 3
Знакомство с жителями
Я шел по широкой, совершенно безлюдной пыльной улице, иногда оживляемой деловито гуляющими гусями. Собственно, вся деревня представляла собой одну вытянувшуюся вдоль реки улицу. Из-за заборов время от времени доносилось довольное хрюканье, и возились, зарываясь в пыль, куры. За домами блестел на солнце пруд, в котором стояло стадо коров, непринужденно справляя надобности. Я все еще никак не мог отделаться от ощущения, что нахожусь в Подмосковье. Даже дома были хорошо знакомые – с крыльцом и наличниками на окнах, с односкатной, иногда с двухскатной крышей.
На одном из заборов сидела ворона и пристально следила за тем, как я подхожу ближе. Видимо, сделав какие-то свои вороньи выводы о моем поведении, она вопросительно каркнула, когда поравнялся с ее насестом. Я посмотрел на нее и, пожав плечами и сообщив, что понятия не имею, что ей надо, зашагал дальше. Ворона слетела с забора и, сев на землю прямо передо мной, требовательно заорала.
– И чего тебе надо? – спросил я. – Жратвы у меня нет.
Ворона наклонила голову набок и, явно выругавшись по-своему, сорвалась с места, уходя на бреющем полете в сторону первоначального места.
– Вороны здесь тоже разумные? – спросил я сам себя, поправил рюкзак и зашагал дальше, шаря взглядом по воротам.
Еще через десять минут я обнаружил примету, о которой говорил Борис, когда рассказывал, куда мне идти. Очень реалистично нарисованного цветными красками пирата. Один глаз у него был завязан черной лентой, но именно к нему он приставил подзорную трубу. В позе было такое напряжение, что, казалось, из широко раскрытого рта сейчас раздастся крик «Земля!».
Я толкнул калитку и вошел. Дом стоял в глубине двора, радуя взор резными наличниками и картинами на стенах. Очень неплохо было нарисовано, вот только напоминало некоторые картины Дали. Видно, что художник умеет, но в нормальной природе таких зверюг просто не бывает. Хотя, кто его знает, что здесь бывает, а что нет. Может, вот такая помесь обезьяны с крокодилом и с крыльями за плечами совершенно нормальная вещь. А может, галлюцинации местного наркомана.
Вплотную к дому примыкало несколько строений, образуя квадрат, но заглядывать в сараи не тянуло.
– Эй, есть кто дома? – крикнул я в пространство, чувствуя себя идиотом. Еще не хватает, чтобы приняли за вора. Судя по рассказу Даши, могут и пристрелить, а фамилию только потом спросят.
Из двери сарая вышла женщина, причем даже не так – впереди нее вышел огромный живот. Она была явно не то на восьмом, не то на девятом месяце беременности. Прикрывая глаза рукой, чтобы солнце не слепило, внимательно осмотрела меня.
– Я Рафика ищу.
– А ты Леха? «Рязань» пришла?
– Да, – ответил я сразу на оба вопроса.
– А я Лена Штурман. Давай, вещи занеси в дом, помойся с дороги, я сейчас приду, – распорядилась она и ушла в сарай.
Я поднялся на высокое крыльцо и автоматически вытер ноги о половичок у двери. Внутри изба выглядела гораздо просторней, чем снаружи, и было заметно, что за порядком в ней тщательно следят. Чисто вымытые полы и окна. Мягко, без малейшего скрипа открывающиеся двери. Мебель вся сделана вручную – и стол, и стулья, и шкафы. На полу в спальне, куда заглянул, проходя мимо, лежала шкура медведя. Из деревенского стиля выбивались только две стойки с разнокалиберным оружием. Тут были два автомата Калашникова – один с нормальным деревянным прикладом, а второй с раскладывающимся. Карабин Симонова, «Сайга» с оптическим прицелом и явно сделанный из мосинки обрез. Все ухоженное на вид и готово к действию. Еще несколько мест пустовало.
Душевая и туалет явно пристраивались позже, и выглядели они вполне по-городскому. Не какая-нибудь пошлая дырка, на которую нужно садиться орлом, а честный стульчак с крышкой. А в душе из шланга шла горячая вода, так что вышел я слегка распаренный и вполне довольный.
– Рафик должен вернуться через пару дней, – рассказывала хозяйка, расставляя тарелки. На плите жарилась картошка и котлеты. А на столе уже красовался большой набор овощей и бутылка с содержимым явно собственного производства. Сдвигая в сторону кухонное полотенце, чтобы освободить место для стаканов, я неожиданно обнаружил под ним пистолет ТТ в потертой кобуре. – Не обращай внимания, – сказала Лена, – я даже в сарай с оружием хожу, потому до сих пор и живая.
Она переложила пистолет на край стола.
– Его и дома-то не было, когда про тебя отстучали из города. Рафик о тебе часто говорил, все-таки это ты его вытащил и потом на себе пер – не бросил. Такие вещи не забываются. У нас имеется радио, но с Городом мы все больше морзянкой общаемся. Так что я сразу к Борису обратилась, ехать в Город не в моем положении, сам понимаешь…
На вид ей было не больше двадцати пяти, и смотрелась очень симпатично. Чистое лицо с курносым носиком, короткая стрижка каштановых волос. Вот про фигуру ничего сказать было нельзя, фигуры там не было. Был только большой живот. Но руки сильные, с длинными артистическими пальцами.
– Там места много раз хоженые, надо просто проводить переселенцев, хотят новый хутор ставить, – продолжала она рассказывать. – Нормальные люди, получив назад ампутированные ноги, очень бережно относятся к своему здоровью, а у него словно шило в заднице. Неделю дома посидит – и снова в дорогу. Рейдер из него получился очень приличный, но муж отвратительный. Впрочем, я знала, на что шла…
Она наконец выключила плиту и стала раскладывать еду на тарелки.
– Ну, долго тебя еще ждать? – спросила Лена, осторожно усаживаясь на стул и глядя на дверь.
Из темного проема бесшумно выскользнуло маленькое существо. Роста в нем было меньше метра, все покрыто серой шерстью, и только лицо, очень похожее на человеческое, оставалось гладким. Уши круглые и большие, как у Чебурашки, постоянно двигались. А на талии был застегнут кожаный ремень, на котором висели нож и какие-то футлярчики. Собственно, это и была вся одежда странного существа.
– Познакомьтесь, – сказала Лена. – Это Алексей, друг Рафика. А это Зоя, наша домовая – она девочка.
Я обалдело произнес: «Очень приятно» – и пожал протянутую мне маленькую лапку. В этот момент я совершенно точно понял, что ей тоже очень приятно и она хочет, чтобы я помог ей влезть на стул, хотя вслух ничего не прозвучало. Наклонившись, я подсадил ее.
Зоя деловито взяла стакан и выжидательно уставилась на меня.
– Наливай, чего уж там, – сказала Лена. – Ей можно, только в пропорции с весом. Она ведь не маленькая, по нашим меркам – взрослая женщина, давно пора рожать.
Домовая фыркнула, и опять стало ясно, что шутки она понимает, но не наше человечье дело лезть в ее дела.
– А мне нельзя, я себе водички, – наливая из кувшина, сказала Лена.
Мы чокнулись и выпили. Зоя ела очень аккуратно, пользуясь маленькой вилкой, сделанной под ее руку, и совсем не маленьким ножом.
– Они не говорят, но прекрасно общаются, а если что-то сказать надо таким тупым, как мы, то руками, как глухонемые, объясняются. Только они этого не любят, – пояснила Лена, умильно поглядывая на Зою. – Вот она и есть настоящая хозяйка. За всем присмотрит, все сделает, починит или скажет, где проблема, если сама не может. Чужим показываться не любит, но лучше любой собаки охраняет. Она как-то видит намерения, и если уж ей человек не понравился, значит, точно что-то с ним не в порядке. И совсем они не так безобидны, как кажется с виду. Могут и убить опасного чужака. Есть у них свои способы.
Подвинув ко мне хлебницу, Лена продолжила:
– Дом и люди в нем проживающие – это их, домовых, собственность. Да, да, именно так. Поэтому защищать свою территорию и своих почесывателей они будут до последней капли крови. Им очень нравится, когда их причесывают. Когда собираются на собственные посиделки – долго и старательно работают гребешком. Наша Зоя, хоть и вредная, но член семьи, ничего не поделаешь, приходится считаться с ее мнением. А вот нового жильца может и отказаться принять.
Зоя довольно улыбнулась и погладила ее по руке.
– И что, в каждом доме домовые живут?
– Нет, они сами выбирают, где и с кем им жить. Рожают не часто, так что в Городе их почти нет, а в многоквартирных домах вообще не селятся. Пару лет маленькие живут с матерью, а потом перебираются в другой дом. Причем очень придирчиво выбирают новое место жительства. Сами ходят посмотреть на хозяев, других домовых спрашивают. Зато если уж поселятся, никаких проблем с хозяйством – с утра до вечера пашут как заведенные, и ничего им не надо, кроме кормежки и ласки.
Домовая между тем хлопнула третью стограммовку, закусила огурцом и, похлопав меня по плечу, мягко спрыгнула на пол и без прощания удалилась.
– Есть у нас тут один профессор, зоолог с Земли, большой энтузиаст изучения пограничной фауны, – понизив голос, сказала Лена. – Он на домовых слегка сдвинулся и все мечтает о них побольше узнать. А они с ним принципиально общаться не желают. Как появляется, так они моментально исчезают, фиг найдешь. Был бы опасный, давно бы заработал нож под ребра, но они его не трогают, просто прячутся. – И уже нормальным голосом продолжила: – Так он говорит, что домовые положительными эмоциями питаются, а потому всяких скандалистов и алкашей не переносят. Только таких теоретиков у нас полным полно, и никто толком не знает про домовых. А кушают они совсем не воздух, мисочкой с молоком не отделаешься, иногда и выпить не против…
– Спасибо, – отвалившись от стола и чувствуя приятную тяжесть в желудке, поблагодарил я.
– Но-но, – погрозила она пальцем. – Ты, Леха, у нас не гость, а хороший друг. Поэтому простым «спасибо» не отделаешься, собирай посуду, вымоешь ее, а я посижу.
– Так без проблем, – кивнул я и встал. – Это я привычный, могу еще чего по хозяйству.
– По хозяйству – это мы завтра. Сегодня пойдешь, выспишься, у нас еще и сдвиг по времени с Землей, так что отдохнешь. Завтра начну тебя эксплуатировать. Как коня запрягают в телегу, знаешь?
– Нет. Я городской, – ставя тарелки в раковину, ответил я. – Вот машину чинить и ездить, другое дело.
– Будет тебе и машина в починку – это я обеспечу. А как с лошадью обращаться тебе Зоя покажет. Лошадь здесь главный транспорт. Никаких дорог, а по старым вообще лучше не ходить, неизвестно куда заведут. Поедем завтра в Форт к Борису, мы ему много чего заказывали. И заедем по дороге к Художнице. Надо ей помочь, а то она сама попрется ящики таскать. Совершенно не приспособленная к деревенской жизни, но упрямая ужасно.
– Художница – эта та, кто стены изрисовала? Выходит, что Штурман не твоя фамилия?
– Не-а. Здесь фамилии редко в ходу. Обычно клеят прозвище. Иной раз так назовут – человек не знает, как отмыться. А Штурман я потому, что прокладываю правильный курс. Вот, – погладив живот, сообщила она, – из-за этого в последнее время никуда из поселка не отлучаюсь. И моментально Лях навернулся. Нарвались на гопников, которые поджидали рейдеров с границы, чтобы поживиться. Выстрелят из засады, Вещи по мешкам, и уйдут в Город, потом попробуй докажи: сами они что нашли или у убитых взяли. Самые гадкие людишки. В рейды ходить ссут, а людей не жалеют. Таких, если поймают, сразу без разговоров кончают, но всегда находятся сильно умные, готовые рискнуть за большие деньги.
– А что такое эти ваши Вещи?
– Это легко. Вот в нижний ящик загляни.
Я открыл дверцу под мойкой. Кроме ведра с косо прилепленной бумажкой, на которой синей краской было написано «Мусор», там ничего не было.
– Вот оно самое. Доставай, только осторожно, оно тяжелое.
Я взялся за дужку и, вытянув ведро наружу, поставил на пол. Оно действительно оказалось неожиданно тяжелым, как будто набитым до краев, хотя ничего в нем не было.
– А теперь смотри внимательно.
Она взяла со стола огрызок огурца, демонстративно подмигнула и картинно медленно кинула в ведро. Кусок упал в ведро и исчез. Я уставился на него и, сообразив, быстро полез рукой внутрь. Ведро пустое, но рука неожиданно провалилась ниже пола сквозь дно.
– Глубоко не лазь, – насмешливо сказала Лена, – там все-таки не брильянты, а разные объедки.
Я поспешно вытащил руку.
– Молодец, догадался. Эта и есть Вещь. Называется «Фляга». Можно внутрь положить что угодно, и будет храниться вечно, не портясь и не разлагаясь. Нальешь молочка из-под коровы – и через десять лет оно свежее. Форма у них бывает самая разная, но всего три вида. Дело в том, что вложить внутрь можно до определенного предела. Двадцать килограммов, сто и двести. То есть на самом деле не совсем так, но приблизительно. Чем больше вложил, тем скорее цвет изменится. Видишь, сейчас светло-серый. Когда «Фляга» пустая – белый, когда полная – черный.
– Так это, наверное, больших денег стоит?
– Не так чтобы очень, их достаточно много, но стоит. Восемь тысяч, восемнадцать или двадцать пять – в зависимости от размера. В качестве мусорного ведра только в таком доме, как наш, где рейдеры живут, стоять может. Но это средняя цена. Если вид у «Фляги» удачный, можно и больше получить. А то попадается такой, как трубка – диаметром пять сантиметров и длиной в три метра, – на что приспособить никто не знает. Изменить форму «Фляги» нельзя, если слишком стараться, просто расколется. На горлышке у нее всегда резьба, и крышкой закрывается.
Лена поискала глазами вокруг.
– Ну, что у меня еще под рукой имеется? А! Вон рядом со стаканами стоит железная коробочка. Взял… теперь поднимаешь крышку…
Я открыл и увидел внутри матовый кругляш, размером с шарик, для игры в настольный теннис. Потрогал его и автоматически отдернул палец. Шарик был холодный, как бутылка водки после морозилки.
– Это называется «Льдинка». Используется вместо холодильника. В закрытом деревянном ящике или погребе поддерживает постоянную температуру в районе нуля по Цельсию. Время работы зависит от размера помещения, где он хранится, и количества продуктов, находящихся там. Чем больше, тем, естественно, срок работы меньше. В объеме холодильника хватает месяца на три. Чтобы вернуть в рабочее состояние, требуется положить в холодное место, и он вытягивает из окружающей среды необходимое количество холода. Опять же по цвету определяется. Так что использованные «Льдинки» хранят до зимы и тогда подзаряжают. Если положить в закрытую металлическую коробку, как он до сих пор лежал, – кстати, положи назад, – расхода не происходит. Лежит себе и хранится, пока не понадобится. Стоит около тысячи трехсот единиц – не так дорого, поскольку их достаточно много.
Я положил «Льдинку» обратно в коробку, а Лена продолжила меня просвещать:
– Есть около двухсот разных Вещей разной ценности и направленности, входящих в общедоступный список. Потом почитаешь. В Зоне имеется что-то вроде платного Интернета, оригинально называемого «Тутнет». Стационарные пункты при отделениях эльфийского банка, где можно обмениваться информацией. Вот зря трепаться в нем не будешь – слишком дорогое удовольствие. В списке имеется все что угодно, начиная от «Ткани», которая принимает вид и цвет окружающей среды и маскирует как хамелеон, и кончая разными Вещами, влияющими на человека, например, способствующими увеличению силы, выносливости, быстрому выздоровлению, ну и тому подобное. В общедоступном списке те Вещи, что свободно продаются. А бывают Вещи, которые мы обязаны продавать только эльфам, и такие, с которыми связываться не стоит. Есть, к примеру, «Черная пыль». Это хуже любой наркоты. При употреблении становишься помесью Конана-варвара с берсерком. Не чувствуешь боли, реакция как у компьютера и сила бульдозера. Проблема в том, что после третьего, максимум четвертого раза мозги превращаются в кашу. Официально запрещено и, как водится, находятся такие, что не прочь попробовать. – Лена устроилась поудобнее на стуле, огладив живот. – А бывает, притащат что-нибудь, явно Вещь, вот только неизвестно, на что годная. Можно толкнуть эльфам по дешевке, а можно положить в сарай в надежде, что когда-нибудь выяснится, что это и с чем едят. Тут – как повезет: можно озолотиться, а можно годами ходить и ничего не иметь. Нюх нужен. Я вот девять с лишним лет в рейды ходила, и погибших в нашей группе очень мало было. Всегда прокладываю правильный путь. Я Рафику говорила: «Уймись, подожди меня», – а его все тянет на подвиги.
– Десятый год? – с расстановкой переспрашиваю.
– А что? А, ты об этом… Так я бессрочница. Мне двадцать пять в прошлом месяце стукнуло, на пару лет старше тебя буду. А вот за что и почему, – наставительно сказала она, – спрашивать не принято. – Зона она Зона и есть. Хоть уголовная, хоть инопланетная. Все, что было там, на Земле, – там и осталось. Здесь судят за поступки, а не за прошлые грехи и достижения.
Лена помолчала, будто что-то прикидывая в уме, и сказала:
– Хотя я тебя понимаю – сроки не совпадают. А ты ведь с Дашкой должен был общаться, неужели в голову не стукнуло? Ей-то уже шестнадцатый пошел, а дети сюда не попадают. Эти десять лет присутствия пришельцев на Земле – версия для публики. Сколько они там ошивались, пока не решили засветиться, может, разные ЦРУ с ФСБ знают. А может, и нет. Заводы, которые в Зоне работают, ставили на оборудовании, вывезенном еще из СССР в самый разгар перестройки. Тогда можно было по дешевке скупить все что угодно. А есть старожилы, которые еще раньше поселились. Вот Кулак из таких будет.
– Э-э..?
– Борис. У него прозвище с двойным значением. И за то, что в свои почти пятьдесят любого буйного пришибет, и за то, что натуральный кулак, почти по Ленину. Он у нас очень специфический случай. Тот, которого не бывает. Анекдот про еврея-колхозника знаешь?
– Почему анекдот? Водятся такие в Биробиджане, если все в Израиль не уехали. Раньше точно были.
– Обычно других вспоминают, которые начальники. А вот Борис был токарем очень высокого уровня, к нему инженеры бегали советоваться. Годик проработал на только что открытом заводе, когда каждый специалист был на вес золота, и вдруг пошел выяснять, что у нас вокруг происходит. Три года в рейды ходил, про него в наших специфических кругах до сих пор легенды рассказывают. Мало ведь Вещь нарыть, надо еще и догадаться, что за польза от нее будет, а то какие-то лучше вообще не трогать – может плохо кончится. А про некоторые и в жизть не догадаешься, что это Вещь.
Я домывал посуду, но старался не пропустить ни слова.
– Ну и вот, потом Борис нашел Форт – одно из немногих мест Ушедших, – который прямо на реке стоит и неплохо сохранился. Сотни людей мимо ходили, но ни одному в голову не стукнуло заглянуть, полюбопытствовать…Тут и нужен нюх рейдера. Там много любопытного внутри, только посторонних на пушечный выстрел не подпускают. И тогда Борис снова резко поломал свою жизнь и осел. Привез полячку, настругал пятерых детей и превратился в местного кулака (отсюда и прозвище), считай, в олигарха по здешним понятиям. Как же, собственные мастерские имеются, мельница, маслобойня, колбасный цех, молокозавод, сыродельня, пасеки, поля, теплицы, завод по разведению коней, молочное стадо, семьдесят рабочих лошадей, сорок пар волов, фруктовый сад и магазин… Справедливости ради скажу, половина работы на Зосе была. Она еще та девка – своего не упустит. Чисто домовая: что за порогом ее владений лежит, волнует, только если касается ее семьи и собственности. – При этом Лена одобрительно хмыкнула. – А работнички у них – самый натуральный интернационал. Спиро ты должен был видеть, есть еще семейка орков, два десятка бибизян и под сотню разного меченого народа.
– А подробнее? – спросил я, ставя последнюю помытую тарелку ребром на подставку.
– Бибизяны – это местные аборигены, вроде питекантропов. Приклеилось к ним, по-другому не называют. Завтра полюбуешься. Только близко подходить не стоит, мыться они не любят и изрядно пованивают. Собиратели-охотники. Дальше дубины и обожженного на костре дрына не продвинулись. Тупые до безобразия, но очень сильные, и если поручать простую работу, замечательные работники. Правда, надо постоянно контролировать, чтобы отдыхать не уселись. Как люди появились, часть просекла, что при нас кормежка гораздо лучше, и перебрались поближе к фермерам. Они работают, мы кормим. Только всегда большими семьями ходят – не каждый на работу возьмет, накладно. Так что нередко селятся по соседству и прекрасно заменяют батраков на простых работах. Проводниками еще подрабатывают, если договориться сумеешь и объяснить, куда тебе надо. Это оседлые. А есть и дикие. Как ходили по степи и лесам, так и ходят. Мы их не трогаем, они нас. Хотя при случае так и норовят своровать что-то на поле, но обычно не связываются с людьми. Знают, что могут серьезно по ушам получить. А вот с мечеными сложнее. Дикое поле на всех по-разному действует. Бывает, люди физически изменяются, превращаясь в зверей или уродов. Бывает, просыпаются разные странные способности, вроде умения поджигать взглядом или лечить не хуже эльфов. А бывает, что с психикой что-то происходит: был человек, а стал зверь, мечтающий вцепиться в горло любому без всякой причины. Своих же друзей убьет и глазом не моргнет. Не любят меченых нормальные люди, и очень часто за дело. Вот только большинство-то меченых ни в чем не виноваты и ничего плохого не сделали, а всегда найдутся придурки с претензиями. Так что если кто чувствует за собой что-то такое, обычно не афиширует. Но это когда снаружи не видно, а если у тебя вместо носа свиной пятачок и клыки торчат изо рта – тут не спрячешься. Выживут обязательно, хорошо еще никто до инквизиции не додумался с кострами, мы все-таки просвещенные люди и в Сатану, в отличие от инопланетян, не верим. Эльфов все видели, а вот черта пока нет. А Кулак таких спокойно к себе берет. У него там давно не семья, а клан. Его не волнует – поляк ты, русский или болгарин, урод или красавец, православный или католик. За своего моментально стеной встанут. Нормальных православных священников у нас на всю Зону трое. Есть разные сектанты, но редко буйные. Таких отстреливают. Так что служба по канону только в Городе и у поляков в Новой Варшаве, а остальные и так прекрасно обходятся.
Она помолчала.
– В нашей Нахаловке около двух тысяч жителей, если без Форта считать. И не меньше четверти в рейды ходили. Тут с самого начала селились либо те, кого Борис знал и приглашал, либо по знакомству. А приятели у него такие же рейдеры были. Есть неофициальная статистика: чем больше по Дикому полю ходишь, тем больше шанс меченым стать. Можно только догадываться, но у нас их должно быть много. И не вздумай это вслух говорить, тем более при чужих. Но чтобы понятно было – Кулак сам меченый и особо не скрывает. Он не хуже домового иногда видеть может. Борис редко советы дает, но если сказал: вот с этим дела не иметь – значит, так и есть. Проверено неоднократно. Обязательно будут неприятности.
– Так если он такой крутой, да с кучей работников, почему сам на барже ходил?
– А за оборудованием. Хочет наладить химическую лабораторию. Там ему всякого разного добра под заказ привезли. Надо проверить, чтоб не подсунули чего неподходящего. Расширяется наш Кулак.
Лена вздохнула устало.
– В общем, хорошего понемногу, – сказала она. – Все это надо переварить, иди-ка ты спать. Утро, как известно, вечера мудренее.
Рыжая кобыла по кличке Зорька была запряжена в телегу Зоей. Это было проделано дважды, чтобы я понял, куда и в какой последовательности нужно пристегивать ремни упряжи. Домовая явно веселилась, производя необходимые действия, и я теперь твердо знал, что Зорька у них высокая красавица со светлой волнистой гривой, мягкой как шелк. Выносливая и с приятным характером. Что два ее жеребенка ушли приличным людям за серьезные деньги. Что храп у кобылки тонкий, на солнце красный. Ноги сухие и в белых носочках, а на лбу звездочка. И она полностью здорова и не прочь пробежаться, и еще она соскучилась по жеребцу, который должен скоро вернуться.
Какого цвета кобыла и ее ноги, я и так прекрасно видел, а вот объяснить, откуда знаю про жеребят или что ноги именно сухие, да прочие разные подробности – при всем желании бы не смог. Зоя четко транслировала не слова, но какие-то образы, и что она хочет сказать, было понятно сразу и без проблем. Действительно, тут и язык не нужен.
Художница, оказывается, не только картины рисовала. Она работала в здешней школе учительницей и жила в пристройке. Собственно, она особо не перетруждалась, потому что на троих учителей приходилось детей школьного возраста не больше двух десятков, но подрастало новое поколение, и скоро их число должно было изрядно увеличиться. Так что ехала Художница за разными учебными пособиями и учебниками. Как оказалось, была середина июля, и скоро должен был начаться новый учебный год. Тоже отличие с Землей – там уже осень на исходе.
Ее звали Ольга. Это была маленькая полная женщина, возраста изрядно за сорок, с длинными, желтыми от курения пальцами. Мы как раз застали впечатляющую сцену кормления свиньи с несколькими поросятами, визжавшими так громко, что Художница даже не услышала нашего приезда. Свиньи вели себя исключительно по-свински, отталкивая друг друга от корыта и кусаясь. Даже пинки ногами их не успокаивали, и подсвинки, отлетев в сторону, с новыми силами кидались в свалку. Мне при виде этого зрелища совершенно расхотелось выращивать домашнюю живность. На столе, в жареном виде, она выглядит гораздо симпатичнее.
Увидав гостей, Ольга тут же побросала своих свинок и радостно залезла на телегу. Действительно, меньше всего ей хотелось заниматься подобной работой. Теперь женщины сидели сзади и обсуждали какие-то местные дела и последний мордобой в здешней забегаловке. Совершенно не стесняясь нового человека, Ольга рассказывала подробности с глубоким знанием дела – явно присутствовала, – употребляя слова и выражения из армейского языка. Дело насквозь привычное, но все-таки женщина. Хотя, если подумать, здесь должен наблюдаться явный перекос в мужскую сторону. Женщин немного, и они в цене. Тут как не разговаривай, за спиной все равно целый шлейф кобелей появится.
Телега миновала неспешно бредущее стадо коров, за которым шел явно не выспавшийся пожилой пастух в запачканной телогрейке, время от времени щелкавший кнутом и старательно изображавший непосильный труд. Коровы, похоже, прекрасно знали, куда им идти и без него, и не обращали внимания на понукания. Я в очередной раз подумал, что зрелище более чем странное. Стоило отправляться на другую планету, чтобы заниматься такими делами.
Сразу за деревней дорога поднималась на высокий холм, крутясь, как спираль, между деревьев, растущих у обочины. На втором витке мне стало изрядно неуютно, сработали старые рефлексы. Идеальное место для засады и расстрела колонны. Плоские низкие камни, наваленные чуть выше дороги, лежали так, что казалось, из амбразуры сейчас ударит пулеметная очередь. Я невольно взялся за винтовку, с которой не расставался. Да и обе подружки имели под рукой калаши, хотя ехать всего ничего.
– Что, – спросила Лена, – почувствовал?
– Там что, действительно стоит пулемет? – обернувшись, спрашиваю.
– А весь холм и есть Форт, он глубоко в землю уходит, и отсюда можно легко перекрыть дорогу. Там наверняка если не ствол, так наблюдатель сидит. А может, что и посерьезнее ручного пулемета имеется. Береженого Бог бережет.
Через четверть часа показался въезд. Вся верхняя часть холма была срезана и представляла собой огромную ровную площадку. Два длинных плоских строения стояли прямо у дороги, заваленные землей и давно заросшие кустами. Между ними протянулась трехметровая стена со спиралями колючей проволоки по гребню. Гостеприимно распахнутые ворота никто не охранял.
Внутри достаточно большое пространство с площадью в центре, окруженной построенными явно по одному архитекторскому плану стандартными деревянными избами на кирпичном фундаменте. Несколько длинных каменных строений, стоявших чуть в стороне, использовались, похоже, в производственных и складских целях. Прямо перед воротами, так что проехать можно было только вокруг него, стояло двухэтажное здание конторы, с плоской бетонной крышей, откуда торчало дуло крупнокалиберного пулемета.
