Марик Лернер
Дороги в неизвестность (сборник)
И тут жутко закричали оборотни. Прямо на глазах они иссыхали, старея в считанные мгновения и превращаясь в мумии. Кричали они при этом так, что волосы непроизвольно вставали дыбом. Потом оборотни один за другим начали падать. Совершенно не задумываясь, я выхватил винтовку и всадил в голову главному скоту-орку пулю, потом, не останавливаясь, еще одну соседнему орку, но это уже, похоже, не требовалось. Круг моментально распался со смертью предводителя, орки стояли, шатаясь, ничего не делали и даже не пытались сопротивляться, когда доскакавшие оборотни рубили их на куски.
Такие штуки мне тоже показывал Старик, когда несколько пауков включаются в круг и отдают силу старшему. Там идет не просто сложение сил, а умножение. Вот только если резко разорвать круг или убить ведущего, отдача бывает такая, что некоторое время остальные не соображают ничего, пока не придут в себя.
Прямо возле ствола громоздились кучи всевозможного барахла. Тут были изделия из золота, серебра, драгоценные и полудрагоценные камни, оружие, резное дерево, что-то похожее на керамику и пластик и многое другое, сваленное прямо на землю в беспорядке и без всякого учета. Ткани, кожа, шкурки пушных зверьков от долгого лежания сгнили. Наверное, приношения паломников или пришедших с просьбой.
– Снять, – заорал я, – показывая на висящие на ветках тела. – Черепаха, сюда!
Несколько воинов шустро полезли вверх и через пару минут на землю положили тело молодого парня.
– Остальные мертвы, – сказал седой оборотень, помогавший его снять. – Этот тоже не выживет.
Руки и ноги снятого с дуба оказались переломаны в нескольких местах, на кистях рук и лодыжках, где он был туго связан веревками, остались характерные пятна, и от них шел запах гангрены. Он находился в отключке и не понимал уже, что вокруг происходит.
Рядом на колени опустилась Черепаха и внимательно осмотрела тело.
– Уже нельзя помочь, лучше дать ему уйти как воину, – и она вытащила нож.
Меня затопила ярость.
– Нет! – Я сел рядом, положил руки ему на грудь и ушел в пустоту.
Нельзя перекачать в другого больше жизненной энергии, чем есть в тебе самом – элементарно помрешь. Тяжелые раны заживляют при помощи силы только до момента, когда жизни ничего не угрожает, а дальше само. У оборотней и так повышенная регенерация, но они еще и используют «Мясо» и «Кость», причем делают их сами. И все же вылечить больше, чем двух-трех, никто не сможет без накопителя.
Замечательно, значит, надо найти другой источник. Собственно, искать его и не надо – он рядом. Я потянулся к дубу и взялся бесплотными руками за черный огонь, которым он казался в этом состоянии, и потянул его к себе. Это оказалось не так уж просто – тот растягивался как резиновая лента, бился, как живой, и постоянно норовил вырваться. Пришлось мысленно дать ему пинка и некоторое время плющить ударами с разных сторон. Потом я потянул его на себя и, подключившись к умирающему, стал привычно изменять его тело, заставляя правильно работать все органы, восстанавливая разрушенные связи, наращивая регенерацию, изгоняя яд из крови и мышц.
Через четверть часа я понял, что все в порядке, но на всякий случай перегнал в него еще немного для здоровья. Оставалось очень много дармовой энергии, и выбрасывать ее было жалко. Я осмотрелся и, протягивая руки поочередно во все стороны, начал коллективное лечение всех раненых оборотней. Это тоже не просто, надо было уметь разделять, чтобы не путаться. Попробуйте одновременно думать о десятке разных вещей, может, поймете. Так что, обломившись, я просто решил раздать всем как можно больше. В конце концов, если рана не смертельная, практически каждый оборотень может выжить за счет улучшенной регенерации. Щедрой рукой посылая энергию всем подряд, попутно снимал усталость и добавлял силы.
Все равно оставалось еще огромное количество энергии. Маленькие накопители силы использовались Народом постоянно, но были очень дороги в производстве и применялись все больше пауками. Как их делать, я представлял довольно смутно, только общий принцип, но, полагаясь на нормальный русский «авось», стал собирать энергию в кучу и утрамбовывать ее, как лепят снежок. Это заняло минут десять, дерево сопротивлялось и упорно не хотело расставаться с накопленной силой, но собственного разума оно не имело и, дергая то за один конец, то за другой, можно было его легко обмануть. В результате получилось что-то вроде бильярдного шара, парочка шариков для настольного тенниса и десяток мелочевки размером с горошину, когда я, уже совсем обнаглев, доставал из дерева последние остатки.
Я открыл глаза и обнаружил, что шарики я не выдумал – они лежали рядом, а вокруг меня стеной стоят сотни оборотней. Несколько мгновений я молча разглядывал их, пытаясь сообразить, что происходит. Они ответно пялились на меня, но вместо угрозы я чувствовал массу эмоций, большинство из которых очень сложно было бы перевести, но соответствовали они упавшей на грудь челюсти.
Ястреб молча шагнул мимо меня к дереву и с размаха вонзил секиру в его ствол. Лезвие неожиданно провалилось внутрь, и Ястреб по инерции шагнул вперед и чуть не упал. Прямо на глазах дуб стал складываться, рассыпаясь трухой. Толпа бешено взревела, поднимая вверх клиники. Меня захлестнуло волной восторга.
– В чем дело, – поинтересовался я, вставая, – вам что, заняться нечем? Собрать все ценное, найти телеги и лошадей, у нас нет времени.
Оборотни начали быстро расходиться, многие оглядывались на меня и кланялись. Через минуту на площади остались только вожди и пара десятков воинов, деловито разбирающие наваленные возле уничтоженного дуба сокровища. Испорченные предметы они небрежно отшвыривали, все остальное раскладывалось на утоптанной земле для последующего дележа. Из домов тащили все подряд: продовольствие, любой металл, вплоть до иголок. Оборотни работали как муравьи, собирая все попавшее им на глаза и имеющее малейшую ценность, обшаривая трупы и взламывая стены и полы в поисках тайников.
– Очень немногие могут работать со свободной энергией напрямую, – торопливо говорила Черепаха, блестя глазами. – Ты же не просто ею воспользовался, ты вылечил множество раненых, включая безнадежного, и собрал запас. Это не просто жизненная энергия. Ее можно взять у разумного или животного определенным ритуалом. Он должен умирать долго и мучительно, отдавая ее в накопитель. У нас это запрещено. Мы воины, а не палачи. Этот дуб как раз и накапливал энергию, и отобрать ее обратно мог только высший маг зеленых при Святилище, другие просто не способны. Маленький шарик, диаметром в пару миллиметров, – это жизнь одного. – Черепаха назвала местную меру длины, но я тут же автоматически перевел ее в привычную и, уставившись на свои шары, мысленно восхитился.
– В таком, – она не трогая, показала на мелочь, – не меньше сотни жизней. Если ты позволишь просто высвободить вот это, – она показала на большой, и впервые за все время знакомства от нее повеяло страхом, – будет яма глубиной в пару десятков метров и окружностью в несколько километров. Там не останется ничего живого. А, взяв у дуба все это, – помолчав, добавила она, – ты его убил. Жечь вот такое, это несколько дней труда и без гарантии, что он не возродится. Ты сделал то, что считалось невозможным даже для Мастера-паука. Старик знал, что говорил, – она резко замолчала.
– Да? – с интересом спросил я. – И что именно он про меня сказал? А то как-то раньше вы с Койот поделиться забывали.
– Поговори с ней, – отводя глаза, сказала Черепаха. – Это не мой учитель и не мне сказано.
– Но ты знаешь…
– Я знаю пересказ, но не слышала прямую речь.
– Как только время появится, ты мне подробно изложишь, что вы там обсуждаете за моей спиной. Ты, – обращаясь к молодому парню, терпеливо стоящему в нескольких шагах, обратился я, – подойди!
Он скользнул ко мне и встал на колени. Типичный экземпляр оборотня двухметрового роста, с рельефными мышцами и реакцией опытного бойца. Совершенно голый, если не считать какой-то грязной тряпки, заменяющей ему трусы. Симпатичное лицо с курносым носом и прямым подбородком, короткая стрижка темных волос. Впрочем, за всю свою здешнюю жизнь длинные волосы я видел только у женщин. Все стригутся коротко, чтобы в бою нельзя было схватить за волосы.
От него пахло уверенным спокойствием.
– Я, Не любящий мед, род Медведей, семейство Гризли со скал, – сообщил он низким голосом, обращаясь ко мне, – прошу твоего разрешения стать одним из Клана Пятипалых. «Сталь против стали, клык или зуб против клыка и зуба, моя кровь – кровь Клана. Твое слово – для меня высшее», – уверенно произнес он нашу клятву.
– Ты тот, кого я лечил, – дошло до меня.
– Я тот, кто пойдет за тобой до конца. Долг жизни важнее долга смерти.
– Назвать медведя «Не любящим мед» – это все равно, что сказать странный, – сообщила Черепаха по-русски.
– Не страннее тебя, паук с саблей, нарушающий традиции равнин, – ответил он на том же языке.
– Ой, – застонала Черепаха, – что, ты еще и в этого перекачал? Мало нам Неждана, скоро вокруг нас будет масса странных. Как только появится время, необходимо вернуться к обучению и развивать самоконтроль.
Я шагнул вперед и, положив руку парню на голову, ответил стандартной формулой:
– Ты сам выбрал. Твоя кровь – кровь Клана, отныне ты один из нас, другого пути для тебя нет. Найди ему коня, одежду и оружие, – обернувшись к Черепахе, сказал я. – Спросите у наших запасное или трофейное, если надо будет, я расплачусь. Что там у меня еще осталось…
Она засмеялась.
– Что?
– Тебе еще многому нужно учиться. Военному вождю, – ткнув пальцем в груды трофейного добра, – положена десятина добычи, вождю отряда из его трофеев еще одна десятина, убившему шамана, применившего магию смерти, двадцатая часть от всех, вылеченный в походе должен отблагодарить добровольно, в меру своей раны, а это не меньше трех десятков воинов. Убившему дуб – пожирателя жизней обеспечена великая слава, а энергии, которую ты у него взял, хватит, чтобы вечно лечить весь Клан. Ты самый богатый на равнинах.
– Это если мы унесем ноги и утащим все это. То, что я делал, наверняка заметила вся округа. Пока мы не на равнинах. Иди!
«Мда, – глядя им вслед, подумал я, – это уже второй, кто после моего лечения бодро заговорил на русском. Бедная Черепашка старалась, зубря, чтобы иметь возможность говорить свободно при посторонних, а количество понимающих растет прямо на глазах».
«Никогда не воздействуй на мозг больного. Даже знающий паук не всегда может предсказать реакцию, – зазвучал в ушах нудный голос Старика. – Ты можешь случайно влезть в воспоминания или дать ему свои. Никто не скажет тебе за это спасибо. Мало ли что есть не слишком красивого внутри у каждого, а он не может быть уверен, что ты не подсмотрел и потом не воспользуешься. Это путь к ненависти. Неумело ковыряясь там, где не нужно, ты можешь инициировать латентные способности больного или вообще свести его с ума. Гораздо хуже, что и себя ты можешь превратить в пускающего слюни идиота, которого убьют из милосердия. Научись лечить тело, но не пытайся пробовать без знания, что именно ты хочешь сделать».
– А тебе что? – спросил я у Мави, продолжавшей неподвижно сидеть рядом. Она подняла голову и уставилась на меня своими желтыми глазищами.
– У меня нет пяти пальцев, – она протянула лапу, демонстрируя когти, – но ты мне тоже спас жизнь. Я попала под удар шамана и неминуемо должна была умереть. – Она встала и потянулась всем телом, показывая отменное здоровье и силу. – Долг жизни – тяжелый долг, но справедливый. Я одна из Народа и сама выбираю себе дорогу. Я не могу держать клинок, но мои клыки и зубы всегда при мне. Твое слово для меня высшее.
– Я рад, – сказал я серьезно и, присев на корточки рядом с ней, тем же жестом положил руку на голову. – Ты мне нравишься. Твоя кровь – кровь Клана, отныне ты одна из нас, другого пути для тебя нет. Только скажи честно, почему ты не хочешь жить в своем роду?
Она явно усмехнулась, так что удовольствие было написано на морде.
– Тебе много еще предстоит узнать о Народе. У нас есть свои традиции, для таких как я. Среди соседей есть только одна семья настоящих кошек, и старшая никогда не потерпит меня без смертельного боя в прайде. Слишком я сильна, – гордо заявила Мави, – хотя еще не вошла в возраст. Все самцы будут бегать за мной, когда придет срок, а она останется в хвосте, тоскливо завывая.
Очень захотелось сказать ей, что это излишнее хвастовство, но я на всякий случай прикусил язык.
– Можно уйти к другим, но ты мне понравился. Тебя можно приручить, – она бы точно засмеялась, если бы могла. – Я пойду к лесу, посмотрю, что там делается. И не забудь, – наставительно сказала она, – на ошейнике должен быть знак моего Клана. Лучше сделать еще один – новый.
Назад мы шли уже не скрываясь, тащить полсотни перегруженных добычей телег по лесам было глупо, и отряд нагло двигался по дороге. Две сотни, постоянно сменяясь, охраняли трофеи. Коней недостаточно, и пришлось почти всех местных низкорослых кляч запрячь в повозки. Лошади, захваченные каждым из участников набега, принадлежали по закону лично ему, поэтому, сгоняя их к месту общего сбора, воины старались удерживать своих лошадей отдельно от других, чтобы не спутать, где чьи. И только хорошо их рассмотрев и запомнив, позволяли согнать в общий табун и продолжить путь домой.
Любой оборотень, окинув взглядом табун до сорока животных, мог зафиксировать в памяти внешность каждой лошади и в дальнейшем безошибочно узнавать каждого коня. Крайне редко случалось так, что между членами отряда возникал спор относительно какого-то коня. Это умение осталось глубокой тайной для меня, даже при наличии абсолютной памяти, как они умудрялись так точно запомнить и по каким именно признакам.
Остальные сотни, рассыпавшись по всей округе, жгли мелкие поселки и убивали всех встречных и не успевших сбежать орков, не разбирая возраста и пола. Поначалу мне было не очень приятно видеть очередные трупы, но благодаря своему положению я мог не участвовать в подобных развлечениях и старался не обращать внимания на буйное поведение своих соратников. Впрочем, с самого начала мы шли с ответным визитом, и винить в происходящем оборотней не стоило. Просто как всегда убивали одни, а страдали за это совсем другие.
Множество дымов от пожарищ тянулись вверх днем, а ночью небо озарялось огнем. Большие поселки мы обходили, не желая терять время. Однажды на нашем пути попыталось встать местное ополчение в количестве двухсот-трехсот зеленых, вооруженных рогатинами и разными дубинками с топорами, но было стоптано в считанные минуты. Конечно, убить можно, чем угодно, но надо еще уметь это делать. Здешние орки не профессионалы, а обычные охотники, рыболовы и земледельцы.
Это должно было привлечь внимание, но избежать его после моего номера все равно бы не удалось – уничтожение Святилища послужило для всей округи достаточной причиной нас ловить, и никто не удивился, когда прибежала Мави и доложила, что впереди скапливаются отряды зеленых. В лесу нас бы перебили достаточно просто, конница там теряет свои преимущества в скорости и маневренности, поэтому, найдя ближайшее большое поле, отряд встал, занимая позиции на небольших высотах, прикрытых с одного из флангов оврагом, а с другого – мелкой речкой.
Все мои воины пересели на своих лучших отдохнувших скакунов, отправив второго в тыл. Некоторые водили с собой и по десятку, пересаживаясь с уставшего на свежего и совершая огромные переходы, но в нашем отряде больше двух-трех коней ни у кого. Народ подобрался все больше бедный или молодой, еще не заработавший громкого имени и больших богатств. Во все времена находилось несколько энергичных юношей, которые сами выбирали, за кем идти, избегая давно спаянных отрядов. Они собирались в стаи и выбирали своих вожаков, но чаще всего жили не слишком долго.
Стоя на виду, мы приглашали орков к бою. Если бы у них нашелся умный командир, он бы дождался, пока мы не начнем голодать и просто будем вынуждены спуститься и войти в лес, но я сделал ставку на общее для оборотней и орков желание героически победить в бою, заслужив славу. И не ошибся.
Часам к одиннадцати из леса стали выползать толпы зеленых – на взгляд, приблизительно не меньше двух – двух с половиной тысяч – и строиться в подобие фаланги. Что орки, что оборотни следовали обычной тактике, отработанной веками. Недаром я весь поход беседовал с ветеранами, пытаясь вытащить из них подробности прошлых сражений. Несмотря на вроде бы страшную кровожадность обеих сторон, армия в пару тысяч бойцов считалась большой, а про десятки тысяч участвующих в бою никто не слышал даже в преданиях. В отличие от оборотней, которые при нужде брались за оружие все и неплохо им владели, даже не участвующие в междоусобных стычках орки оказались скорее похожи на средневековых германцев или славян.
Общее государство отсутствовало, а земли делились на совершенно независимые отдельные районы, связанные между собой различными союзами и родственными узами. Главную силу представляли собой конные дружины вождей, одетые с головы до ног в деревянные доспехи, сделанные из небольших кусочков обработанного дерева, которые перекрывали друг друга и по прочности не уступали железным. Даже кони у них были прикрыты такими накидками. Несколько таких доспехов мы везли в качестве трофеев, и я убедился, что они более легкие, чем наши стандартные кожаные куртки, обшитые железными бляхами, но не хуже держат удар. Орки всю жизнь воевали, обучаясь с раннего детства и передавая умение и опыт по наследству.
Эти профессионалы составляли только малую часть войска. Большинство же было – народное ополчение, встающее в строй только в случае большой опасности и не имеющее очень дорогих, по местным меркам, коней. Вооружены они копьями и легкими луками, но вот так, при трехкратном превосходстве и в плотном строю, прошибить фалангу можно только большой кровью.
Ястреб молодцевато выехал вперед и, что-то крича, начал крутиться перед строем противника. Слышно издалека не было, но это тоже входило в ритуал сражения. Вначале должны были встретиться поединщики.
Через несколько минут строй орков раздвинулся, пропуская всадника. Какое-то время они говорили, привычно оскорбляя друг друга. Как настоящая ругань это не воспринималось никем. Так, для разогрева. Потом зеленый наклонил копье и устремился в атаку. У Ястреба было преимущество в подвижности, у тяжеловооруженного орка – в таранном ударе. Поэтому они некоторое время крутились на небольшом пятачке. Оборотень ускользал от копья, но достать орка тоже не мог. Потом он поймал противника на инерции и подскочил вплотную, взмахнув саблей.
Болеющие за Ястреба за моей спиной радостно взревели. Орк неожиданно бросил копье и выхватил из петли на поясе булаву. Они ударили одновременно, но зеленый свалился с разрубленной головой под копыта коней, а Ястреб, повернувшись в сторону молчащего строя врага, в очередной раз что-то проорал, повернулся и шагом поехал в нашу сторону. Только оказавшись за спинами своих товарищей, он свалился в обморок. Все правое плечо у него было разбито в кашу. Я оглянулся на Черепаху и ткнул пальцем в его сторону. Она кивнула и помчалась проверить.
Две сотни всадников одновременно сорвались с места и понеслись в сторону орков, на ходу осыпая их стрелами. Битва началась. Роли были расписаны заранее, и все знали, что делать и по какой команде.
Строй ощетинился длинными копьями, но атакующие вовсе не стремились врезаться в стену щитов. Несясь вдоль фаланги, они беспрерывно обстреливали ее с дальнего расстояния. Легкие охотничьи луки орков не добивали до всадников, зато в их строю под непрерывно падающими стрелами появилось множество убитых и раненых. Как только стрелы в колчанах стали подходить к концу, сотни развернулись и стали уходить к нашему лагерю, и их сменил второй отряд. Орки не выдержали, и на флангах пошла в атаку тяжелая кавалерия, прикрывая пехоту.
Не принимая боя, оборотни рассыпались и стали отступать. Несколько не слишком проворных не успели выскочить из-под удара и мгновенно исчезли под копытами, но и атака оркских дружинников утратила азарт при подъеме наверх на холм, увидав вбитые в землю на их пути обрубки стволов деревьев и телеги, преграждающие путь. Попав под одновременный обстрел нескольких сотен стрелков, они развернулись и отошли к своим.
Черепаха подъехала и встала за моей спиной.
– Ну?
– Он сделал.
– Жить будет? – с досадой спросил я. – Что сделает, я и не сомневался.
– Жить будет, – буркнула она, – но если станет продолжать в том же духе – недолго. Руку я ему спасла, а теперь мне нужно восстановиться.
– Есть! – радостно сказал я.
Строй пехоты медленно двинулся и зашагал в нашем направлении. Очень логично – они просто могли нас зажать, не давая возможности маневра и задавить массой.
Получив коня и оружие, медведь, названный на общем собрании воинов Клана новым именем Живой, вплоть до следующего особого случая в его жизни, теперь постоянно торчал у меня за спиной, совершенно серьезно готовясь спасти мою жизнь или отдать за меня свою. Подобная преданность хороша в книгах, а не когда за тобой ходят постоянно, даже когда приспичит посрать. Впрочем, обычно он меня не раздражал, торча молча по соседству и бдительно озирая окрестности на предмет обнаружения прячущихся в кустах злоумышленников.
Я пытался понять, что такое он от меня получил ненароком, и постоянно его расспрашивал. Выяснилось, что, кроме русского языка, я подарил ему и множество разрозненных знаний, включая умение обращаться с огнестрельным оружием, что он с успехом продемонстрировал на моей винтовке, разобрав и собрав ее в нормативное время. Кроме того, в его голове осели отрывки из разных учебников, прочитанных мною за всю прежнюю жизнь, включая школьные годы.
Памяти моей полностью у него не было, хотя людей, мне близких, он прекрасно знал, но именно не как своих, а как моих знакомых. Наложения с раздвоением личности и прочими радостями явно не наблюдалось. Попутно появились странные умения. Мы с ним могли общаться мысленно без всяких проблем на довольно большом расстоянии. При необходимости он вполне способен был заменить рацию, передавая мои приказы.
В каком-то смысле он действительно был странным, хотя, скорее, как выражались Стругацкие, – ищущим странное, что соплеменники редко понимают в таких традиционных обществах. Пытался изобрести новое оружие и набрел на идею алебарды, только легким конникам она без надобности. Теперь он переваривал новые идеи, ненароком слитые мной, прикидывая, какие использовать материалы для производства собственного пистолета. В среде медведей Живой был хорошо известен нетрадиционным применением артефактов предков и приданием хорошо известным Вещам новых качеств. Вполне мог претендовать на звание Мастера, но старательно уклонялся от оседания в родной роще. Что-то он там с местным начальством не поделил.
Орки медленно приближались, и я напряженно следил за заранее тщательно положенными на их пути камнями. Вот они прошли первый… Дошли до второго, я начал считать про себя: «раз, два, три, четыре» – и мысленно дотянулся и сжал уроненную Ястребом на землю по дороге на поединок горошину-накопитель. Хорошую идею мне подкинула Черепаха, рассказывая об ужасных последствиях освобождения накопленной энергии без контроля.
Земля дрогнула под ногами, Прыгун подо мной вскинул голову и всхрапнул. Многие кони задергались, усмиряемые и успокаиваемые наездниками. Над полем стоял столб дыма и пыли, страшно кричали раненые и лошади.
В двухстах метрах от нас в середине фаланги образовалась воронка диаметром метров восемь и глубиной не меньше двух. Собственно, фаланги больше не было, даже там, где их не задело взрывом, орки сбились в перепуганное стадо. Завыв, как звери, вся моя армия, кроме клановцев и воинов Большой Ноги, сорвалась с места и понеслась лавиной на ошарашенную и потерявшую всякое понятие о строе пехоту. Орки побежали, бросая оружие и бессмысленно мечась в разные стороны. Всадники на рослых лошадях знали свое дело, их очень хорошо обучили убивать, а сейчас от них требовалось только это – убивать как можно больше.
Дикие вопли, звериный вой атакующих, от которого стынет кровь в жилах, стук копыт за спиной, свист рассекающей воздух стали и смерть, ждущая каждого. Это уже было не общее сражение, а массовая резня, когда никто не задумывается о сопротивлении, а только старается убежать.
Я напряженно ждал, сфокусировав зрение и контролируя еще один камень. Командир орков не подвел, он повел дружинников в атаку, пытаясь спасти кого еще можно от наших сабель. Все-таки они были не трусы, и он все сделал правильно, только там лежала еще одна горошина-накопитель. Рвануло во второй раз. Я тоже заорал что-то отдаленно похожее на «ура», и мы понеслись в атаку на остатки оркской конницы.
Кавалерийский бой – это не красиво встающие на дыбы лошади и удары сабель, которыми обмениваются по очереди с предварительными поклонами и позволением противнику поднять выбитое из рук оружие. Нет, это совсем другое. Налетел, ударил в чужую спину, даже не успел понять, убил или нет, как конь проносится мимо, и перед тобой появляется совсем другой противник, уже занесший руку с мечом для удара и неожиданно слетающий с коня без головы, снесенной прикрывающими тебя товарищами. Твой конь, кусающий чужого жеребца, и всадник, вылетающий из седла прямо под копыта. Множество лошадей, сгрудившихся на маленькой площадке, мешающих друг другу, бьющихся на земле с порубленными ногами и боками, придавленный упавшим животным и дико кричащий орк, на голову которого опускается копыто Прыгуна, приученного бить врагов, земля, превратившаяся в грязь из-за пролитой крови… Некогда смотреть на небо и некогда думать – все действия на вбитых в голову бесконечными тренировками рефлексах.
Потом тебя выносит из схватки – но только для того, чтобы развернуться и вновь атаковать очередного противника, рубя его с оттяжкой, чтобы раны оказались страшнее. Крики, стоны умирающих, ржание погибающих лошадей, брызгающая тебе в лицо кровь убитого и пытающийся бежать враг, которому ты только что отрубил кисть руки. Это вам не стрелять в далекие фигурки из автомата. Может, и есть упоение в битве, но мне потом пришлось специально загнать себя в самогипноз и посидеть минут двадцать в полной пустоте, чтобы успокоиться.
Солнце село, и на поле опустилась тьма. Бродящие в поисках трофеев и добивающие раненых оборотни уже не могли нормально видеть и стали возвращаться в лагерь. Тогда и появился Ястреб. Был он еще бледный и слабый, но горел негодованием. У него разве что дым из ушей не шел.
– Ты приказал брать в плен как можно больше и даже запретил добивать раненых, от которых ни малейшей пользы… – еще издалека заорал он.
– Сядь и послушай.
Мы сидели кружком у маленького костра, отбрасывающего на лица красные блики: я, Большая Нога, Четырехрукий, Большой Заяц и еще парочка командиров отрядов рангом пониже. За спиной у меня привычной деталью пейзажа торчал Живой в компании с другими телохранителями. Перед нами стоял на коленях командир оркской конницы. Совсем еще молодой парнишка, лет семнадцати с виду и, несмотря на свою уродскую харю и побитый вид, выглядел гордым соколом, готовым ко всему.
Он рассказывал на своем языке, но отличался тот от Языка Народа не больше чем русский от западно-украинского диалекта, и если отдельные слова и непонятны, общий смысл прекрасно доходил до всех. Никаких особых тайн он не выдавал, наверняка об этом знал каждый пленный. И говорилось это скорее для того, чтобы продемонстрировать – кто мы и кто они.
– Их было десять тысяч, но это им не помогло в прямом и честном бою. – Он блеснул в нашу сторону глазами. – Мы всегда сильнее и лучше. Полки стояли насмерть, и они не смогли прорвать окружение. Трупы варваров покрыли землю, а потом ударила конница, и мы вырезали всех.
– Во, врет! – восхищенно сказал Четырехрукий. – Ты что, думаешь, мы других не спрашивали? Была бы это военная хитрость, еще понятно, но такая явная ложь позорит твое имя.
Орк смешался и, опустив глаза, нехотя сказал:
– Некоторые прорвались за стены и заперлись в городе, – он с вызовом вздернул подбородок, – все равно им не жить. Обложили со всех сторон, и никто не уйдет. День раньше, день позже… Вас мало, да и не пойдете вы на помощь. Соберете трофеи и отойдете за границу, а мы еще придем к вам в степь. Я младший брат князя, и он за меня непременно отомстит.
– Как придете, так и останетесь, – хохотнув, сказал Большой Заяц.
– Уберите, – махнул я рукой охранникам, – ничего умного мы все равно не услышим, – и проследите, чтобы пленным пожрать дали из их обоза. Они нам еще понадобятся.
– Помолчи, – сказал Четырехрукий Ястребу, который уже открыл рот, чтобы разразиться гневной речью. – Подведем итог, ради которого нас Зверь и собрал. Послушали с десяток пленных и достаточно, все понятно. Это действительно была ловушка для дураков, и их ждали. Этот их новый князь, Скрепт, – он поморщился, – что за странное, ничего не означающее имя… Впрочем, наплевать. Он хотел раз и навсегда избавиться от угрозы с равнин. Набеги для границы – обычное, житейское дело. Сегодня мы их, завтра они нас. Он собрал все, что мог, и спровоцировал Народ на большой поход. Они шли двумя колоннами и подставились по отдельности. Только полного разгрома не вышло. Волков, похоже, перебили, но часть остальных успела прорваться за стены в город и заперлась там. Наверняка следующий шаг для него был выйти в степь снова и выжечь опустевшие рощи. Пока остальные соберутся да приготовятся, пока разберутся, чья земля теперь, – несколько лет нам не до зеленых будет, а потом можно и повторить. Не вышло, теперь придется долго возиться с осадой, да и потери большие. Потом он услышал про нас и послал часть сил на перехват, то есть под крепостью сидит пять-шесть тысяч, из которых хорошо, если тысяча дружинников, и внутри две-три тысячи. Однако этот прав: нам идти на помощь бессмысленно, семь сотен – это мало, чтобы пробить окружение, да и обоз у нас теперь такой, что для охраны потребуется половина отряда. Только вот если он добьет тех в крепости, то вполне может пожаловать в гости к нам. Со всех сторон плохо. А теперь, – усмехнувшись, сказал он, – Зверь продемонстрирует нам мудрость и расскажет, зачем ему пленные и как вообще мы сможем и добычу при себе оставить, и князя утихомирить.
Он замолчал, и все дружно уставились на меня.
– Хорошо, – мысленно перекрестившись, сказал я. – Я не буду заходить издали и интересоваться, каков урожай в огороде и не уменьшились ли стада диких копытных, проходящих мимо ваших рощ, чтобы соблюсти приличия.
