ГлавнаяРусская классикаМаксим ГорькийВасса Железнова (сборник)

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Максим Горький
Васса Железнова (сборник)

Рашель. Вы ошибаетесь, если думаете этим подкупить или же утешить меня, – ошибаетесь. Это – невозможно!

Васса. Зачем тебя подкупать, зачем утешать? Ты, Рашель, знаешь – я тебя врагом не считала, даже когда видела, что ты сына отводишь от меня. На что он мне годен, больной? Я с ним неласкова была и видела – ты его любишь. И я тебе сказала тогда – люби, ничего! Немножко радости и больному надобно. Я даже благодарна была тебе за Федора.

Рашель (вспыхнула). Все это – ложь! Это… отвратительно. Я – поверить не могу… Это… зверство!

Васса. Не веришь, а ругаешься. Ничего, ругай. Ругаешься ты потому, что не понимаешь. Ты подумай, что ты можешь дать сыну? Я тебя знаю, ты – упрямая. Ты от своей… мечты-затеи не отступишься. Тебе революцию снова раздувать надо. Мне – надо хозяйство укреплять. Тебя будут гонять по тюрьмам, по ссылкам. А мальчик будет жить у чужих людей, в чужой стороне – сиротой. Рашель, помирись – не дам тебе сына, не дам!

Рашель (спокойней, презрительно). Да, в конце концов вы можете это сделать, я понимаю. Вы даже можете выдать меня жандармам.

Васса. И это могу. Все могу! Играть – так играть!

Рашель. Чем можно тронуть дикий ваш разум? Звериное сердце?

Васса. Опять звериное. А я тебе скажу: люди-то хуже зверей! Ху-же! Я это знаю! Люди такие живут, что против их – неистовства хочется… Дома ихние разрушать, жечь все, догола раздеть всех, голодом морить, вымораживать, как тараканов… Вот как!

Рашель. Черт вас возьми… Ведь вот есть же у вас, в этой ненависти вашей, что-то ценное…

Васса. Ты, Рашель, умная, и, может быть, я неоднократно жалела, что ты не дочь мне. Кажись, даже говорила это тебе! Я ведь все говорю, что думаю.

Рашель (глядя на часы). Ночевать у вас можно, что ли?

Васса. Ну а как же? Ночуй. Не выдам жандармам-то. Девчонки будут рады видеть тебя. Очень рады будут. Они тебя любят. А Колю я тебе не дам! Так и знай.

Рашель. Ну, это… увидим!

Васса. Выкрасть попробуешь? Пустяки…

Рашель. Нет, я больше не буду говорить об этом. Устала, изнервничалась, да еще вы ошарашили. Страшная вы фигура! Слушая вас, начинаешь думать, что действительно есть преступный тип человека.

Васса. Все есть! Хуже ничего не придумаешь, все уж придумано.

Рашель. Но не много жизни осталось для таких, как вы, для всего вашего класса – хозяев. Растет другой хозяин, грозная сила растет, – она вас раздавит. Раздавит!

Васса. Вон как страшно! Эх, Рашель, кабы я в это поверила, я бы сказала тебе: на, бери все мое богатство и всю хитрость мою – бери!

Рашель. Ну, это вы… врете!

Васса. Да – не верю я тебе, пророчица, не могу поверить. Не будет по-твоему, нет!

Рашель. А вы жалеете, что не будет? Да?

Васса. А вдруг – жалею? А? Эх ты… Когда муженек мой все пароходы, пристани, дома, все хозяйство – в одну ночь проиграл в карты, – я обрадовалась! Да, верь не верь, – обрадовалась. Он, поставив на карту последний перстень, – воротил весь проигрыш, да еще с лишком… А потом, ты знаешь, начал он безобразно кутить, и вот я полтора десятка лет везу этот воз, огромное хозяйство наше, детей ради, – везу. Какую силу истратила я! А дети… вся моя надежда, и оправдание мое – внук.

Рашель. Сообразите: насколько приятно мне слышать, что мой сын предназначен для оправдания ваших темных делишек… в жертву грязного дела…

Васса. Неприятно? Ничего, я от тебя тоже кое-что кисленькое слышала. Давай-ка чай пить. При девицах – сохраним вежливость, – так, что ли?

Рашель. Не надо им говорить, что я приехала нелегально. И спор наш – не следует знать им. Они ведь ничего не решают.

Васса. Понятно – не надо!

Поля в двери.

Зови девиц. Кадета – скажи им – не надо. Тихо скажи, чтоб он не слышал. Самовар подашь. Иди. Вот как встретились мы, Рашель!

Рашель. Неприятная встреча.

Васса. Что делать? Приятно – только дети живут, да и то недолго.

Рашель. Мне все-таки кажется невероятным все это.

Васса (толкает ногой стул). Ну, как это невероятно?

Людмила (вбегает, за ней идет Наталья). Ой, кто, что? Рашель… Рашель!

Наталья. Не телеграфировала – почему?

Васса. Натка спрашивать любит. Ей скажут: «Здравствуй», а она спрашивает: «Почему?»

Рашель. Ты, Люда, не изменилась, все такая же милая, даже как будто и не выросла за эти два года.

Людмила. Это – плохо?

Рашель. Конечно – нет! А вот Ната…

Наталья. Постарела.

Рашель. О девушке не скажешь – возмужала, но именно такое впечатление.

Наталья. Говорят – созрела.

Рашель. Это иное!

Девицы обрадованы встречей. Рашель говорит устало, почти не отводя взгляда от Вассы. Сестры усаживают ее на тахту. Васса спокойно, сидя у стола, готовит чай.

Людмила. Садись, рассказывай.

Наталья. Как Федор? Выздоравливает?

Рашель. Нет, Федор – плох.

Наталья. Зачем же ты уехала от него?

Рашель. За сыном, за Колей.

Васса. А я его не даю за границу.

Людмила. Раша, милая, какой он стал прелестный, Коля! Умный, смелый… Он в лесу живет, в Хомутове. Замечательное село. Там такой сосновый лес.

Наталья. Разве его перевезли из Богодухова?

Людмила. Богодухово – тоже замечательное! Там – липовая роща, пасеки…

Рашель. Оказывается, вы и не знаете – где он?

Васса. Идите к столу-то.

Рашель. Расскажи, как ты живешь?

Людмила. Я – удивительно хорошо. Вот видишь – весна, мы с Васей начали работать в саду. Рано утром она приходит: «Вставай!» Выпьем чаю и – в сад. Ах, Раша, какой он стал, сад!

Анна вошла, молча здоровается с Рашелью, говорит что-то Вассе. Обе вышли.

Войдешь в него, когда он росой окроплен и весь горит на солнце… как риза, как парчовый, – даже сердце замирает, до того красиво! В третьем году цветочных семян выписали почти на сто рублей, – ни у кого в городе таких цветов нет, какие у нас. У меня есть книги о садоводстве, немецкому языку учусь. Вот и работаем, молча, как монахини, как немые. Ничего не говорим, а знаем, что думаем. Я – пою что-нибудь. Перестану, Вася, кричит: «Пой!» И вижу где-нибудь далеко – лицо ее доброе, ласковое…

Рашель. Значит, счастливо живешь, да?

Людмила. Да! Мне даже стыдно. Удивительно хорошо!

Рашель. А ты, Ната?

Наталья. Я! Я тоже удивляюсь.

Прохор (выпивши, с гитарой). Б-ба! Р-рахиль!.. (Поет.) «Откуда ты, прелестное дитя?» Ой, как похорошела!

Рашель. А вы – все такой же…

Прохор. Ни лучше, ни хуже. Остаюсь при своих козырях.

Рашель. Веселитесь?

Прохор. Именно. Ремесло мое. Главное качество – простодушная веселость. Это у меня от природы естества моего. Капитан Железнов – помер, так я для славы семейства и хозяйства – за двоих теперь гуляю.

Рашель. Он – давно хворал?

Прохор. Это – верно, давно пора.

Людмила смеется.

Рашель. Я неправильно спросила – долго хворал?

Прохор. Капитан? Он – не хворал. Он – в одночасье – пафф! И – «со святыми упоко-о-ой».

Наталья. Дядя, перестаньте! Это – безобразие!

Прохор. Со святыми – безобразие? Ты, девка, не учи меня, молода учить! Откуда же ты явилась, разрушительница жизни? Из Швейцарии? Федор-то жив?

Рашель. Жив.

Прохор. Плох?

Рашель. Да, плох.

Прохор. Нестойко потомство Железнова, мы, Храповы, покрепче будем! Впрочем, сын твой, Колька, хорош, разбойник! Приметливый. Как-то мы с Железновым поругались за обедом. На другой день я здороваюсь: «Здравствуй, Коля!» А он: «Пошел прочь, пьяная рожа!» Убил. А утро было, и я еще трезвый… Что же вы тут делаете? Чай пьете? Чай только извозчики пьют, серьезные люди утоляют жажду вином… Сейчас оно явится. Портвейн, такой портвейн, что испанцы его не нюхали. Вот Наталья знает… (Идет.)

Васса навстречу.

Васса. Что там в клубе случилось?

Прохор. В клубе? А ты откуда знаешь?

Васса. По телефону.

Прохор. В клубе – драка на политической почве. Очень просто.

Васса. Снова о тебе в газете напишут?

Прохор. Почему – обо мне? Я один раз ударил. Он – на Думу лаял, ну, а я его – по морде.

Васса. Послушай, Прохор…

Прохор. Сейчас приду. И буду слушать, как (поет): «Не искуша-ай меня без нужды-ы…»

Людмила. Какой смешной, правда? Он все больше пить стал. И Наташу учит…

Наталья. Уже научил.

Рашель. Это – серьезно, Ната?

Наталья. Да. Мне очень нравится вино. И опьянение нравится.

Васса. Ты прибавь: а бить меня – некому!

Наталья. А бить меня – некому.

Васса. Наталья! Не балуй.

Наталья. Вы велели прибавить, я прибавила.

Васса. Счастье твое, что у меня времени не хватает черта выгнать из тебя!

Людмила. Ната – очень дерзкая с мамой, видишь, Раша. По-моему, это плохо.

Васса. Замахиваешься по-благородному жить… Интеллигентно. А сама – свинья!

Наталья. Свиньи хороших пород очень ценятся.

Васса (гневно). Вот так и живем, Рашель.

Рашель. Плохо живете, но лучшего и не достойны. Эта обессмысленная жизнь вполне заслужена вами.

Васса. Мной? Врешь!

Рашель. Не только вами лично, сословием вашим, классом.

Васса. Ну вот, поехала!

Рашель. Там, за границей, также скверно живут. Может быть, даже и сквернее, потому что спокойнее и меньше мучают друг друга, чем вы.

Наталья. Это верно? Или – для утешенья?

Рашель. Верно, Наташа. Я не из тех, которые утешают. Мир богатых людей разваливается, хотя там они – крепче организованы, чем у нас. Разваливается все, начиная с семьи, а семья там была железной клеткой. У нас – деревянная.

Васса. Рашель!

Рашель. Да?

Васса. Живи с нами. Федор умрет, сама говоришь. Довольно тебе болтаться… странничать, прятаться! Живи с нами. Сына будешь воспитывать. Вот – девочки мои. Они тебя любят. Ты – сына любишь.

Рашель. Есть нечто неизмеримо более высокое, чем наши личные связи и привязанности.

Васса. Знаю. Дело есть, хозяйство. Но… вот что выходит: и взять можно, и положить есть куда, а – иной раз – не хочется брать.

Рашель. Это вы… не от себя говорите.

Васса. Как это – не от себя?

Рашель. Может быть, иногда, вы чувствуете усталость от хозяйства, но чувствовать бессмысленность, жестокость его вы – не можете, нет. Я вас знаю. Вы все-таки рабыня. Умная, сильная – а рабыня. Червь, плесень, ржавчина портят вещи, вещи – портят вас.

Васса. Премудро. Но едва ли верно! Я тебе скажу, чего я хотела, вот при дочерях скажу. Хотела, чтоб губернатор за мной урыльники выносил, чтобы поп служил молебны не угодникам святым, а вот мне, черной грешнице, злой моей душе.

Рашель. Это – от Достоевского и не идет вам.

Наталья. Мать Достоевского не знает, она книг не читает.

Васса. От какого там Достоевского? От обиды это. От незаслуженной обиды… Вот – девчонки знают, я сегодня рассказывала им, как меня…

Прохор (две бутылки вина в руках). Вот оно! Нуте-ка, давайте отнесемся серьезно. Вася, разреши угостить? Не пожалеешь. Редкая вещь…

Васса. Давай! Давай! Девчонки, садитесь к столу… Что, в самом деле? Сноха… явилась! Давай, Прохор. Кого ты набил?

Прохор. Квартиранта Мельникова по роже. Еще кого-то… Ерунда! Заживет!

Васса. А знаешь – Мельников-то в «Союз русского народа» вписался.

Прохор. Ну, так что? Важность какая! Я вот в телефонной книге вписан, а – не горжусь. Рюмки!

Звонок телефона.

Васса. Это меня. (У телефона.) Кто это? Да, я. Какой пароход? Почему? Идиоты! Кто это грузил? В Уфе? Терентьев? Рассчитать болвана! Мое присутствие – зачем? Арестовали всю баржу? А еще что? Кроме кожи… О, дьяволы! Санитарная комиссия – там? Инспектор – тоже? Сейчас приеду. (Бросила трубку.) Ну, вы тут… подождите, смирно. У меня – скандал: арестовали баржу, идиот приказчик погрузил кожу без санитарного осмотра, без клейм. А на барже – еще овчины, лыко, мочало. Поеду. (Ушла, взглянув на Рашель, поймав ее взгляд.)

Прохор. Поехала речной полиции взятку давать. У нас речная полиция – разбойники. И сухопутная – тоже. Однако к черту все это. Наливаю. Наталочка, – это будет получше твоего любимого. (Поет на «шестый глас».)

Наливай, брат, наливай,
Все до капли вы-пи-вай…

Занавес

Третий акт

Тотчас после ухода Железновой. Прохор курит сигару. Людмила увлеченно ест бисквиты, макая их в блюдце с вареньем. Наталья – рядом с Рашелью, в руке – рюмка, Рашель – задумчива.

Прохор. Вот так и живем, Рашель, – беспокойно живем. Полиция обижает. (Хохочет.)

Рашель. Вы – уже городской голова?

Прохор. В мечтах побывал на этом пункте, а потом сообразил – на кой черт мне нужна обуза сия? Поживу лучше вольным казаком…

Наталья. Неверно это! Казак вы – не вольный. И от выборов отказались из трусости.

Прохор. Ужас, до чего Наталья любит обижать меня. И вообще – всех… Молодая, а уже – ведьма. Очень похожа… Мм-да! Однако она верно сказала – я человек осмотрительный. После смерти капитана…

Наталья. После смерти отца пошли слухи, что он отравился… Даже что мы отравили его, чтобы не позориться на суде.

Людмила. Глупости какие!

Прохор (беспокойно). Вот именно – глупости! И дело-то это паскудное прекращено было прокурором…

Наталья. За недоказанностью обвинения… А дядя испугался слухов, подумал – не выберут его в головы.

Прохор. Довольно, Натка!

Наталья. А следовало идти против слухов, против людей…

Прохор. Она – всегда вот так, – против!

Рашель (гладя руку Наталье). Так и надо!

Наталья. Рашель, если обвинение не доказано, это ведь еще не значит, что обвиняемый не виноват?

Рашель. Да, не значит.

Людмила. Разве так – против всех надо, Рашель? Разве нельзя жить…

Наталья. Дурой, как Людмила Железнова.

Людмила. Напрасно ругаешь, ведь я не рассержусь! Ой, Рашель, я как не люблю все это… злость и всякое такое…

Наталья. Она бисквиты с вареньем любит!

Людмила. А тебе завидно, что люблю? Ты злишься потому, что у тебя аппетита нет. Ела бы побольше, так не сердилась бы!

Прохор (поет). «Я не сержусь, хоть больно ноет грудь». Кроме бисквитов и всяких сладостей, Людмилка обожает что-нибудь военное и чтобы – с перьями, как у индейцев.

Людмила. И вовсе это неправда.

Прохор. Вот что, – давайте-ка пошлем к чертовой матери все это: семейность, прошлое и – все вообще. Сочиним маленький кавардак, покуда хозяйки нет! Я тебе, Рахиль, плясуна покажу, эх ты! Ахнешь! Ну-ка, Люда, зови Пятеркина…

Людмила. Вот это хорошо!

Прохор. С гитарой! (К Рашели.) Когда к сыну поедешь?

Рашель. Он далеко?

Прохор. Двадцать три версты, двадцать пять. Утешный человечек. Здоровьишко слабое, а – хорош!

Рашель. Бабушка не хочет отдавать его мне.

Прохор. Это она – правильно! Тебе сын – ни к чему, при твоей беглой жизни.

Рашель. А ты как думаешь, Ната?

Наталья. Требуй, чтоб отдала. Не будет отдавать – выкради!

Прохор. Ого!

Наталья. Да, да – выкради, увези, спрячь. Ты – видишь, какие мы все! Ты же видишь…

Рашель. Выкрасть… Увезти. Это я не могу сделать.

Наталья. Почему?

Рашель. У меня есть другое дело, более серьезное.

Наталья. Серьезнее сына? Да? Зачем же ты родила, если у тебя есть дело серьезнее? Зачем?

Рашель. Да, это моя ошибка!

Наталья. А – какое дело? То, о котором ты говорила… два года тому назад. Я – помню… Очень помню.

Рашель. Но – не веришь?

Наталья. Не верю.

Рашель. Это потому, что не понимаешь. А для меня – нет жизни вне этого дела. И пусть я потеряю… никогда не увижу Колю…

Прохор. Постой! Выкрасть – это дело! Это, Раха, замечательно! Ух, сестре – вилка в бок! Рашель, действуй! Мы с Наткой поможем тебе, честное слово. У меня есть Пятеркин – он все может.

Рашель. Перестаньте!

Прохор. Алешка Пятеркин? Да он – архиерея украдет, не то что мальчика!

Рашель. Играть моим сыном…

Прохор. Вот он, Пятеркин, храбрый воин – в обозе служил! Лешка, «птичку божию» делаем! Для заграницы, для Европы понял? Чтобы – безупречно! (Прохор берет из рук Пятеркина гитару, пробует строй.)

Людмила принесла бубен и балалайку, бубен дала сестре.

Девицы, с тихой грустью! Особенно – бубен! Он гудит, а не бухает…

Людмила. Знаем.

Прохор. Начали. (Запевает, как всегда, на «шестый глас», Людмила, Пятеркин – вторят.)

Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда.
Птичка жить нам не мешает
Никак и никогда!
Долгу ночь на ветке дремлет,
Солнце красное взойдет —
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет:
– Барыня, барыня!
Сударыня барыня!
Ты скажи нам, барыня,
Чего тебе надобно?
Лешка! Дергай! Делай! Зверски делай! Дико! И – эх ты-и!
Шла барыня из Ростова
Поглядеть на Льва Толстого,
А барыня из Орла —
Неизвестно куда шла!
Барыня…

Пятеркин пляшет «барыню» отлично и смешно. Людмила поет увлеченно. Прохор – в восторге. Наталья механически бьет в бубен и смотрит на Рашель. Рашель сидит, как во сне.

У барыни есть дела,
За границу ездила.
В славном городе Париже
Ей француз попался рыжий.
Барыня…

Наталья. Довольно!

Прохор. Почему?

Наталья. Не хочу.

Людмила. Фу, какая капризная!

Рашель встала, отошла прочь; Наталья не спеша – за ней; остановились у окна.

Наталья. Ну что?

Рашель. Ужасно.

Наталья. Я бы убила сына, но не оставила здесь.

Рашель (обняла ее за плечи). Не могу я увезти его… за границу без помощи Вассы Борисовны.

Наталья. Дядя устроит. Он рад чем-нибудь ударить мать. Выкрадет – спрячем. Потом переправим к тебе.

Рашель. Куда? Я не знаю, где буду жить. Если удастся вернуться в Швейцарию – проживу там несколько недель… Мне нужно жить в России. У меня нет возможности воспитывать Колю. А там, в Лозанне, у сестры – хорошо было бы…

Прохор (остановил Пятеркина, кричит). Не понравилось?

Рашель. Нет.

Прохор. Не чувствуешь искусства!

Рашель. И поете вы нестерпимо…

Прохор. Виноват. По линии выпивки, а также игры в преферанс – почти непобедим, но к пению – не приспособлен природой. Душа – мягкая, а горло – сухое, хрустит. Пятеркин – ступай вон, бездарная личность, не понравились мы! Рашель, идем ко мне, я тебе коллекцию замков покажу.

Рашель. Я видела ее.

Прохор. Когда? Ты теперь посмотри! У меня тридцать семь амбарных, четыре крепостных, сорок два сундучных с музыкой. Этого ты нигде не увидишь. И – кроме того, идем! Два слова скажу… Важных. (Берет ее под руку, уводит, она следует за ним неохотно.)

Наталья (посмотрев на сестру). Ты что?

Людмила. Ничего. Спать хочется.

Наталья. Иди.

Людмила. Скучно. Плакать хочется.

Наталья. Иди, ляг, поплачь и усни.

Людмила. Так всегда бывает. Дождусь Васи, я не люблю, когда ее дома нет.

Наталья. Ты все чаще ее называешь Васей.

Людмила. Потому что люблю, а ты не любишь.

Наталья. А я – не люблю.

Людмила. Она это знает.

Наталья. Да, еще бы не знать.

Людмила. А ты на нее похожа, похожа!

Наталья. За то мы и не любим друг друга.

Людмила. Она тебя любит.

Наталья. Мучить любит.

Людмила. Ты сама ее мучаешь.

Наталья. Ну и я.

Людмила. Какая ты… глупая! И дядя тоже глупый – советует украсть Колю.

Наталья. Ты об этом не говори матери.

Людмила. Конечно – скажу.

Наталья. Зачем?

Людмила. Нет, не буду расстраивать, не скажу.

Наталья (вздохнув). Блаженная ты у нас… Выродок. Ни на кого не похожа.

Васса (входит). Что это – ругаетесь?

Людмила. Нет, просто разговариваем.

Васса. Крупно разговариваете. Прохор сигару курил – сколько раз просила не курить сигар у меня. Наталья, кажется, слишком выпила.

Наталья. Еще держусь на ногах.

Васса (наливая портвейн). Чай холодный? Налейте мне.

Наталья наливает.

Семьсот рублей как в печку бросила. Везде – взяточники. Продажные души. Что вы тут делали?

Наталья. Чай пили.

Людмила. Пятеркин плясал. Дядя уговаривал Рашель украсть Колю.

Васса. Ишь какой забавник! А – она что?

Людмила. Не согласилась. Она стала скучная. Хуже стала, чем была. Неприятная. Умные – все неприятные.

Васса. Так. А я, по-твоему, – дура?

Людмила. Ты – не дура, не умная, а просто человеческая женщина.

Васса. Уже и не знаю, что это значит? Хуже дуры? Ну, пусть будет так – человеческая женщина. Отнеси самовар, скажи, чтобы подогрели. Наталья – хочешь за границу съездить?

Наталья. Да, хочу. Вы это знаете.

Васса. Можешь. Возьмешь Анну.

Наталья. С Анной – не поеду.

Васса. Почему?

Наталья. Она мне и здесь надоела.

Васса. Одну – не пущу. Эх, девка…

Наталья. Да.

Васса. Нет у меня времени поговорить с тобой.

Наталья. А Кольку воспитывать – найдете время?

Васса. Ему – мало надо.

Наталья. Нет, больше, чем мне.

Васса. Поезжай с Анной, Федора увидишь.

Наталья. Это меня не соблазняет.

Васса(орет). Дьявол! Молчать!

Наталья. Хорошо… Молчу.

Рашель (входит). Что это вы?..

Васса. Да, да – зря крикнула. Зря. Разволновали меня, даже сердце колет… Ну что, Рашель? Прохор предлагал украсть Колю?

Рашель. Он выпивши.

Васса. Он и трезвый – может… Вы, девицы, шли бы спать, поздновато, а?

Людмила. А – ужинать?

Васса. Про ужин я забыла. Пить хочу. Пить, горячего чаю. Ну, идите, пусть накрывают на стол. Что, Рашель, как?

Рашель. Слушайте-ка, Васса Борисовна, отдайте сына, я его отправлю за границу…

Васса. Снова, значит, спорить хочешь? Нет, не отдам!

Рашель. Я совершенно не могу себе представить, что вы будете делать с ним? Как воспитывать?

Васса. Не беспокойся, сумеем. Мы люди оседлые. У нас деньги есть. Наймем самых лучших учительниц, профессоров… Выучим.

Рашель. Выучите не тому, что должен знать честный человек. Жить Коля будет в этом доме с балалайками, с гитарами, с жирной пищей, полупьяным Прохором Храповым, с двумя девицами: одна – полудитя, другая – слишком озлоблена. Васса Борисовна, я неплохо знаю ваш класс и здесь, в России, и за границей, – это безнадежно больной класс! Живете вы автоматически, в плену хозяйств, подчиняясь силе вещей, не вами созданных. Живете, презирая, ненавидя друг друга и не ставя перед собой вопроса – зачем живете, кому вы нужны?.. Даже лучшие, наиболее умные люди ваши живут только из отвращения к смерти, из страха перед ней.

Васса. Все пропела? Ну – отдохни, послушай меня. Чего не понимаю я в тебе – так это вот чего: как это выходит, что смелый твой умишко и слеп и хром, когда ты о жизни говоришь? Класс, класс. Милая, Гурий Кротких – управляющий пароходством моим – насчет класса лучше твоего понимает: революции тогда законны, когда они этому дурацкому классу полезны. А ты о какой-то беззаконной революции толкуешь… о надземной какой-то. У Кротких – дело ясно: социалисты должны соединить рабочих для интереса промышленности, торговли. Вот как он предлагает, и это – правильно! Он не дурак… в этом, а вообще в делах еще глуп.

Рашель. Его фамилия – Кротких? Ну вот, сообразно его фамилии он и проповедует воспитание пролетариев кроткими. Он – не один такой. Такие – весьма часто встречаются. И, как верным рабам вашим, вы позволяете им подниматься довольно высоко…

Васса. Ты пойми – мне, Вассе Храповой, дела нет до класса этого. Издыхает, говоришь? Меня это не касается, я – здорова. Мое дело – в моих руках. И никто мне помешать не может, и застращать меня ничем нельзя. На мой век всего хватит, и внуку очень много я накоплю. Вот и весь мой разговор, вся премудрость. А Колю я тебе не отдам. Давай – кончим! Ужинать пора. Устала я.

Рашель. Не буду я ужинать. Противен мне хлеб ваш… Где я могу отдохнуть?

Васса. Иди. Наталья укажет. (Поднимается со стула с трудом. Снова села, зовет.) Анна!

Ответа нет.

Хлеб мой противен ей… Кто посмел бы сказать мне этак? Ух… язва! (Звонит.)

Поля. Вы звонили?

Васса. Черт из-под печки. Где Анна?

Поля. У барышень.

Васса. Позови. (Сидит, прислушиваясь к чему-то, щупает шею, покашливает.)

Входит Анна.

Что тут было без меня?

Анна. Прохор Борисович предложил выкрасть Колю.

Васса. Сам предложил?

Анна. Да. Сначала сказал: «Правильно – тебе сын ни к чему», а потом вдруг обрадовался. «Это, говорит, сестре вилка в бок».

Васса. А как Наталья?

Анна. Это она предложила выкрасть…

Васса. Путаешь! Врешь!

Анна. Я – не путаю, так было: когда Рашель Моисеевна сказала, что вы Колю оставляете за собой, Прохор Борисович сказал: «Правильно», а когда Наташа предложила: «Выкради», так и он тоже…

Васса. Так. Ему – только бы укусить меня. Хоть за пятку, да укусить.

Анна. «У меня, говорит, Пятеркин не то что ребенка – архиерея украсть может».

Васса. Вредная собака – Пятеркин этот…

Анна. Совершенно гнусный раб! Ни чести, ни совести. И – такой дерзкий, такой жесткий…

Васса. Смягчим.

Анна. Нездоровится вам?

Васса. А – что?

Анна. Лицо такое.

Васса. Дочери – ничего не заметили в лице. Ладно. За границу поедешь, Анна.

Анна (изумленно). Я?

Васса. Ты. С Натальей. А может, и одна.

Анна. Господи, как я рада! Даже и благодарить вас… нет слов!

Васса. И не надо. Ты – заслужила. Ты никогда не врешь мне?

Анна. Никогда.

Васса. Ну то-то… Федору письмо отвезешь. Наталье письмо – не показывай. Тотчас напишешь мне – как Федор. Врачей спроси. Немецкий язык помнишь?

Анна. Да, да, помню.

Васса. Ну вот… Если Федор плох – дождешься конца. Впрочем, после поговорим об этом, обо всем. А теперь – вот что; пойдешь в жандармское управление, спросишь полковника Попова. Обязательно его найди! Чтобы вызвали. Скажи – спешное и важное дело.

Анна. Васса Борисовна…

Васса. Ты – слушай! Скажешь ему, что ко мне приехала из-за границы Рахиль Топаз, эмигрантка. Он знает – кто это. Он ее арестовывал. И что если нужно снова арестовать ее, так пусть арестуют на улице, а в мой дом – не приходят. Поняла?

Анна. Да, только… как же?

Васса. Ты – слушай, слушай! Если придут в дом, так будет ясно, что выдала ее ты. Или – я. И не хочу я, чтоб снова по городу слухи дурацкие пошли. Ну, поняла?

Анна. Я – не могу…

Васса (удивлена). Не можешь? Почему?

Анна. Не могу решиться.

Васса. Жалко? А Колю – не жалко? Ее все равно арестуют, не завтра, так послезавтра. Что ж ты отказываешься услужить мне? Странно! И – не верю!

Анна. Да – нет же, господи боже мой! Я за вас жизнь отдам! А за что я буду жалеть еврейку эту? Вы знаете – она меня презирала.

Васса (подозрительно). Чего же ты бормочешь, а? Не понимаю!

Анна. Боюсь я ночью идти к ним, к жандармам.

Васса. Ну, вот глупости какие… Что они – сожрут тебя? (Смотрит на часы.) А пожалуй, верно – время позднее. Попов где-нибудь в карты играет. Ладно. Ты это завтра утром сделаешь. Пораньше – часов в семь. Настоишь, чтобы разбудили его.

Анна. Вот – уж благодарю вас… (Хватает руку, целует.)

Васса (отирая руку об юбку). Дуреха, даже вспотела, – капает с лица-то у тебя…

Анна вытирает лицо.

Рашель все пугает меня, квакает: класс, класс! Какой класс? Это я – класс! Меня она и ненавидит. Да. Меня. Сына увела, как цыган – коня. Ну – а внука не получит, нет! (Замолчала, думает.) Что-то мне нездоровится. Устала, что ли… Завари малины!

Людмила. Вася, ужинать!

Васса. Любишь ты поесть…

Людмила. Да, люблю! Очень.

Васса. А я тебе приятное приготовила… Не для еды, а для жизни.

Людмила. Ты – всегда…

Васса. Решила: покупаю у старухи Кугушевой дом – вот садик-то наш разрастется, а?

Людмила. Мамочка, ой, как хорошо!

Васса. То-то! Молодой князек, видно, в карты проигрался…

Людмила. Хорошо как! Господи…

Васса. Спешно продает княгиня. Завтра задаток внесу. Вот тебе и праздник.

Людмила. Когда ты это успеваешь? Идем, идем ужинать.

Васса. Я – не хочу, нездоровится мне. Сейчас напьюсь малины и лягу. Ужинайте без меня!

Людмила. А – чай?

Васса. Да, самовар подайте сюда, пить хочу. Рашель там?

Людмила. Заперлась в желтой комнате, тоже не хочет ужинать. Какая она неприятная стала. Важная!

Васса. Ну иди, Людка, иди… (Осталась одна. Двигается по комнате осторожно, как по льду, придерживаясь за спинки стульев, покашливает, урчит.) Дела… Растут дела… (Хочет сесть, но не решается. Стоит спиной к двери.) Доктора, что ли, позвать?

Пятеркин, выпивший, встрепанный еще больше, волосы – дыбом, показывает хозяйке язык, делает страшную рожу. Взял гитару, задел басовую струну.

(Вздрогнув.) Ох… Что это? Кто… Чего тебе?

Пятеркин. З-за гитарой…

Васса. Пошел вон, черт…

Пятеркин. Иду. А как же?.. Я – не собака, в барских комнатах не живу.

Васса. Дурак… какой… черт… (Грузно садится на тахту, хочет расстегнуть ворот кофты, валится на бок.)

Несколько секунд тишина.

Анна (поднос в руках, на подносе – чайник, чашки). В спальню отнести? (Постояла, ожидая ответа. Поднос в руках ее дрожит, дребезжит чашка. Осторожно поставила поднос на стол, наклонилась, взглянула в лицо. Моментально выпрямилась, громко шепчет.) Господи, господи… Васса Борисовна… Вы – что? (Прислушалась, бросилась к рабочему столу, открыла один ящик. Роется, нашла деньги, сует за пазуху себе. Открыла шкатулку на столе, там тоже деньги, прячет их, нашла ключи, прячет их в карман, крышка шкатулки звучно хлопает. Анна бежит прочь из комнаты.)

Пауза. Наталья быстро входит, за ней – Прохор. Постепенно являются: Анна, Поля, Пятеркин.

Наталья (щупает рукой лицо матери; ненужно громко говорит). Умерла.

Прохор. Ух ты… Железнов – в одночасье, теперь – она! Опять начнет город чепуху молоть… Ф-фу… Вот уж… Черт…

Наталья. Молчите!

Прохор. Что там молчать! Ната, нужно за Анной следить. Ключи нужно. Ключ от сейфа. Она все знает, Анна! Погляди в кармане юбки, нет ли ключа…

Наталья. Не хочу. Уйдите.

Прохор. Ну да, уйду, как же!

Анна (в слезах). Наталья Сергеевна – Людочка в обмороке…

Наталья. Позвони доктору…

Анна. Позвонила. Господи, что делать будем?

Прохор. Ключи – где? От сейфа ключ?

Наталья. Рашель – сказали?

Анна. Надо ли говорить ей, Наталья Сергеевна?

Наталья. Вы… сволочь!(Быстро ушла.)

Анна (всхлипнув). За что-о?

Прохор. Ну, ты… не тово, не раскисай! Ключ от сейфа! Где?

Анна. Прохор Борисович, я – не забудьте – тринадцать лет, верой, правдой… (Шарит в юбке Вассы.)

Прохор. Получишь сколько стоишь…

Анна. Всю молодость мою отдала вам. Вот он, ключ!

Прохор (идет к сейфу, говоря Пятеркину). Лешка, не пускай никого… Постой… Что такое? (С явной радостью.) Да ведь я опекуном несовершеннолетних буду! Черт те взял! Чего же это я? А? (Усмехается, глядя на Анну.) Пошла вон, Анка! Конец твоей кошкиной жизни! Иди к чертям! Завтра же! Надоела ты мне, наушница, надоела, стервоза!

Анна. Прохор Борисович, покаетесь! Напрасно вы это…

Прохор. Иди, иди! Ты свое получила, наворовала – довольно! Марш!

Анна. Нет, позвольте! Я имею кое-что…

Прохор. Да, да! Имеешь, знаю! О том и говорю…