Лилия Орланд
Люби меня через годы. Книга 1
18
Наутро мы с отцом оба делали вид, что вчерашних событий и тягостного разговора попросту не было. Поначалу ещё оставалась какая-то напряжённость, но постепенно, со временем, всё вошло в свою колею, и мы снова стали друзьями. В наши отношения вернулась прежняя лёгкость. Мы могли смеяться и перебрасываться шуточками. Вот только на душе у меня поселилась грусть. И я всё чаще чувствовала одиночество и отчуждённость.
Прошёл октябрь, зарядили долгие тоскливые ноябрьские дожди.
Папа по-прежнему много работал, но с Татьяной Викторовной, кажется, больше не встречался. По крайней мере, я не слышала разговоров с ней по телефону, когда отец находился дома.
София лучилась счастьем. Подруга удивительно похорошела, сделала модную стрижку, изменила стиль одежды и стала очень женственной, привлекая к себе взгляды противоположного пола. Я же, наоборот перестала пользоваться косметикой, волосы стягивала в хвост на затылке, а носила исключительно джинсы и старую кофту с капюшоном. Мне стало всё равно, как я выгляжу. И ни чьи замечания не смогли бы этого изменить.
Не могу сказать, что я завидовала, но, когда видела Софию с Сашей, державшихся за руки, хотелось развернуться и пойти в другую сторону. Но подруга, как назло, чувствовала благодарность за своё теперешнее счастье и словно сговорилась с Барчуком устроить мою личную жизнь.
Меня знакомили с друзьями, приятелями, хорошими знакомыми, даже с одним соседом. Мне никто не нравился. По большому счёту, я не выделяла отдельных лиц в этой череде парней.
Казалось, что вместе с природой я впадаю в зимнюю спячку. Становлюсь замедленной, ленивой и почти равнодушной.
С Ярославом мы каждый день встречались в школе, но делали вид, что не знакомы друг с другом.
Пару раз Мария Анатольевна пыталась отправить нас вместе на журналистское задание, но мы оба так активно искали причины для отказа, что она сдалась. И чаще я отправлялась фотографировать одна или вместе с нашей старостой.
Оля оказалась невероятной болтушкой. И, на мой взгляд, это было достоинством. Она не замечала, что я не участвую в разговоре, а лишь «угукаю» или хмыкаю в нужных местах. А то и невпопад.
Мне её болтовня нисколько не мешала. Я воспринимала её как радио, белый шум, который служит лишь фоном, и не старалась особо вслушиваться в смысл произносимых слов.
Наступил декабрь. Снега всё не было. Температура продолжала оставаться плюсовой. И для меня, привыкшей к питерским холодным грязно-снежным зимам, это казалось странным и непривычным.
Звонок телефона застал меня по дороге на остановку. Сейчас, когда почти непрекращающийся дождь покрыл большинство улиц чавкающей грязью и лужами, я добиралась в школу на маршрутке.
Звука я не слышала, почувствовала вибрацию телефона в кармане джинсов. Чтобы достать его, пришлось перекинуть зонт в другую руку.
На экране высветился номер Татьяны Викторовны.
– Алё, – я внутренне напряглась, не зная, чего ожидать от этого звонка.
– Саша, привет, – раздался в трубке тихий голос Милены.
– Привет, мелкая, – я удивилась, а ещё больше обрадовалась, только сейчас понимая, как соскучилась по этой девочке. – Как ты поживаешь?
– Почему ты больше не приходишь? Я давно уже вернулась домой! Ты больше не хочешь со мной дружить? – Милена не позволила себя сбить с намеченного пути. А звонила она, явно, для того, чтобы высказать накопившиеся обиды.
– Зайка, я очень хочу с тобой дружить, но… – что именно «но» объяснить пятилетнему ребёнку я не могла, потому что и сама до конца не понимала, почему нам нельзя видеться.
– Ты поссорилась с мамой или Ярославом? – не отступала она.
– Нет… – ведь я не ссорилась ни с кем из них? Можно ли назвать ссорой то, что произошло между мной и её братом? А между моим отцом и Татьяной Викторовной?
– Тогда я не понимаю! – Милена уже кричала в трубку. Её детский разум, ещё не ведающий препон и запретов взрослой жизни, недоумевал. Впрочем, в этом я и сама недалеко от неё ушла.
Ответить ей мне было нечего, поэтому я задала свой вопрос:
– Мама знает, что ты взяла её телефон? – когда я была няней Милены, у неё не было своего мобильника. Татьяна Викторовна считала, что она ещё слишком мала для этого.
– Нет… – призналась девочка спустя несколько секунд молчания.
Татьяна Викторовна редко оставляла свой телефон без присмотра. Значит, Милена проявила немалую смекалку, чтобы остаться с ним наедине и найти мой номер.
– Я хочу с тобой увидеться… – её голос звучал жалобно. Мне стоило большого труда сохранять спокойствие.
– Зайка… – как ей всё это объяснить? – Надо спросить разрешения у твоей мамы.
– Она не разрешит… – голос становился всё тише. И я поняла, что она вот-вот заплачет.
– Что-то случилось, зайка? Тебя кто-то обидел? – сердце кольнула острая ледяная игла нехорошего предчувствия.
– Мне не нравится новая няня… Она злая…
– Новая няня тебя обижает?
– Нет… Она меня не любит…
Конечно, это мало что объясняло. Нужно было поговорить с Татьяной Викторовной или Ярославом. Но я понимала, что меня вряд ли будут слушать. Да и как бы я задала подобный вопрос?
– Зайка…
– Мама идёт, – шепнула в трубку Милена и отключилась.
Я забралась в подошедшую маршрутку. В душе было так же сыро и пасмурно, как и за окном. Я успела привязаться к девочке, этот разговор оставил тягостное впечатление.
Чувствовала себя виноватой. Но что я могла сделать?
Уроки тянулись невыносимо медленно. К тому же я ни на чём не могла сосредоточиться. То и дело поглядывала на Ярослава, размышляя, как бы к нему подойти и начать разговор на интересующую меня тему.
Выходило весьма жалко:
«Привет. Ты знаешь, твоей сестре не нравится новая няня, я хочу вернуться.
Ты уверена, что хочешь быть рядом с ней, а не со мной?»
Так и слышу его презрительный голос, вижу снисходительный взгляд, насмешливо изогнутую бровь.
Ну уж нет. Нужно придумать какой-то другой способ. Менее болезненный и унизительный.
И всё-таки я задержала взгляд на Ярославе. Какой же он красивый… Логинов что-то рисовал на листке бумаги. Вид у него был отрешённый и задумчивый. На лбу даже с моего места были различимы две глубокие вертикальные складки.
Кристина так и не заняла стул рядом с ним, по-прежнему сидела на первой парте со старостой. Может, поэтому он расстроен? Страдает из-за их разрыва?
Неожиданно Ярослав поднял голову и посмотрел прямо на меня. Наши глаза встретились. На какую-то долю мгновения. Короткий миг. Потом я поспешно отвела взгляд, опустила голову так низко, что ещё немного и смогла бы провести носом по парте. Сердце билось в сумасшедшем ритме.
Зачем он на меня посмотрел? Чтобы показать, что не стоит на него пялиться? Или и сам осторожно следил за мной?
От последней мысли сделалось тепло. Но я тут же прогнала дурацкую надежду. Глупости всё это. Не стоящие внимания глупости. Глупости и точка!
До конца уроков я больше не смела поднять взгляд. Выдерживала угол поворота головы ровно девяносто градусов по отношению к плечам. Шея задеревенела. Казалось, стоит лишь на миг ослабить силу воли, и голова сама повернётся в сторону Логинова. Глаза вопьются в его лицо с огромной надеждой, что и он тоже смотрит на меня.
Нет, ну не идиотка ли я? Что за ерунда творится в моей голове? И как мне навести порядок среди этого хаоса мыслей о Логинове? Тем более что я собиралась думать о его маленькой сестре. О том, как помочь ей. А вместо этого опять питаю пустые иллюзии…
Отец доходчиво объяснил, что этот парень не для меня. Ведь таких наивных глупышек, как я, Логиновы, не разжёвывая, глотают на завтрак, обед и ужин.
Но как объяснить это чему-то внутри меня, что робко выглядывало каждый раз, стоило ощутить присутствие Ярослава поблизости?
***
Вечером я решилась поговорить с отцом. За ужином, который сегодня был прост и сытен – запечённое мясо и жареный картофель.
– Пап… – последовала долгая пауза, так как оказалось, что слова, которые я так долго подбирала для этого разговора, внезапно куда-то исчезли.
– М-м? – промычал он вопросительно, оторвавшись от книги, когда продолжения так и не последовало.
– Мне сегодня позвонила Милена… – снова пауза. Я вяло ковыряю вилкой зажаренную до аппетитной корочки картошку.
– Мне что, вытаскивать из тебя слова клещами? – отец откладывает книгу в сторону и смотрит на меня. Похоже, мне удалось отвлечь его внимание от детектива.
Набрала полную грудь воздуха и решилась, словно нырнула с разбега в холодную воду:
– Можно я снова буду сидеть с ней? Поговори с Татьяной Викторовной, пожалуйста. – зачастила, вываливая всё сразу, чтобы он не успел остановить. – Милене плохо. Одиноко. Ей не нравится новая няня. Да и я тоже скучаю по ней. Обещаю, что к Ярославу это не имеет никакого отношения. Я к нему даже не буду подходить. Вообще не стану смотреть в его сторону…
По выражению его лица я поняла, что ничего у меня не выйдет.
– Саш… Боюсь, что это невозможно. Татьяна и я… У нас сейчас несколько напряжённые отношения. Вряд ли она станет меня слушать. Да и видеть тебя рядом ей вряд ли будет приятно…
– Вы расстались? – это было скорее утверждение, чем вопрос. Я ведь уже и так это поняла.
– Можно и так сказать, – не стал вдаваться в подробности отец.
– А как же Милена?
– Если новая няня её обижает, я позвоню Татьяне, – пошёл он на компромисс. – Но только если девочку действительно обижают.
– Нет, – не стала врать я. – Милена сказала, что няня её не любит. И она скучает по мне. Мы привязались друг к другу…
– У Милены есть мать, которая лучше нас с тобой знает, что хорошо для девочки. Дети быстро привязываются к тем, кто проявляет к ним тепло и заботу. Скоро она привыкнет к новой няне и забудет о тебе. Советую сделать то же самое. Спасибо за ужин.
Он ушёл, забрав книгу, зажимая пальцем место, на котором остановился. Сейчас отец уляжется на диване и погрузится в захватывающие приключения очередного детектива, выдуманного Чейзом.
А я осталась на кухне с грязной посудой и мыслями о маленькой девочке, которая чувствовала себя одинокой. Может быть, даже в этот самый момент.
Мне казалось, что в чём-то мы с Миленой похожи. Мы обе чувствовали себя лишними в собственных семьях. Наши матери не баловали нас нежностью и вниманием, строя свою жизнь и карьеру. Наверное, поэтому нас так быстро связала взаимная симпатия и дружба.
Я вымыла посуду и включила телик в гостиной. Пощелкала пультом, перескакивая с канала на канал. Наткнулась на боевик, где как раз шёл уличный бой между плохими парнями и хорошими. Хорошие погибали один за другим, лилась кровь, гремели взрывы. Я отвлеклась от грустных мыслей и стала сопереживать экранным героям.
Вскоре ко мне присоединился отец. Растянулся на диване, подбадривая «наших» громкими выкриками. Когда плохие наконец были побеждены, он сжал мои плечи, чуть встряхивая, и поцеловал в щёку. Быстро и легко, скорее, оцарапав отросшей щениной.
– Всё-таки здорово, что ты приехала! – он ещё раз сжал мои руки и поднялся с дивана. – Спокойной ночи, дочь.
– Спокойной ночи, пап… – улыбнулась ему вслед.
А может, я выдумываю все эти переживания? И Милена тоже. Нас обеих любят. Пусть не всегда так, как нам хочется. Но любят. Так, как умеют.
19
В декабре вдруг выпал снег. Папа разбудил меня ранним субботним утром.
– Просыпайся, соня, всю красоту проспишь! – прокричал он радостно, с разбега усевшись ко мне на кровать, так, что я едва не подпрыгнула вместе с одеялом. Всё-таки законы физики слишком жестоки в выходной день с утра.
Я открыла один глаз и потянулась к лежавшему поблизости телефону. Не поверила тому, что увидела, и открыла второй глаз. Цифры на экране не изменились.
– Па-ап, прекрати, – протянула я недовольно. – Ещё слишком рано.
Сунула телефон под подушку и перевернулась на другой бок, собираясь снова закрыть глаза и досмотреть так нагло прерванный сон.
– Глупая! – не унимался он. – Ты только посмотри!
Он подбежал к окну, резко раздвинул шторы, ослепив меня и заставлв зажмуриться, начал декламировать:
– Та-та-та та-та та та-та-та, великолепными холмами… блестя на солнце снег лежит. Прозрачный лес один чернеет…
– Ага, и ель сквозь иней зеленеет… – продолжила я хмуро строки Александра Сергеевича. – И речка подо льдом блестит. Или не подо льдом, потому что льда в Анапе не бывает…
– Иди сюда, – не повёлся он на мой недовольный тон.
Немного подумав, я всё-таки завернулась в одеяло и подошла к окну.
– Ух ты! – замерла восхищённо.
– Ну вот, а ты сопротивлялась, – отец приобнял меня за плечи, сжал и немного встряхнул. – Одевайся, пойдём кататься.
Он выскочил из комнаты, а я осталась у окна. Смотрела поражённо на преобразившийся за одну ночь мир. Всё было засыпано белым пушистым снегом. Ветви яблонь, ещё вчера голые и печальные, словно расправили белоснежные крылья. Туи превратились в беленькие пушистые пирамидки. На дорожке отпечаталась извилистая строчка следов соседской кошки.
Я словно смотрела на волшебную сказку, сошедшую со страниц книги прямо в наш сад.
– Сашка, ты что, там опять заснула? – донёсся снизу голос отца.
– Иду! Крикнула в ответ и сбросила одеяло. Такой день, и правда, жалко пропустить.
После быстрого завтрака мы вышли на улицу. Папа достал из кладовки две пары стареньких лыж. Мне очень хотелось спросить, зачем ему две, но я удержалась. Мало ли какие тайны прошлого хранили эти лыжи. Но ответ на вопрос, хоть и невысказанный, не заставил себя ждать.
– Это мы ещё с отцом катались, то есть с твоим дедушкой, – пояснил папа, с теплом глядя на лыжи и уносясь воспоминаниями в далёкое детство. – Уже лет двадцать им… Если не тридцать…
Засомневался он и начал внутренние подсчёты. Потом махнул рукой на ненужные нам сейчас цифры и протянул мне пару лыж, те, что поменьше.
– Раньше мои были, – пояснил мне, – а эти отцовские. Вот и сам до них дорос. – усмехнулся. – Не знаю даже, сколько лет они пылились. Тебя ждали.
Я тоже погладила лыжи, радуясь, чувствуя сопричастность к истории моей семьи, о которой прежде и не задумывалась.
Мы дошли до широкой аллеи за зданием музея. Здесь уже гуляли несколько семей с детьми. Смеялись, валялись в снегу. Кто-то лепил снежную бабу. Молодая пара впереди, как и мы, каталась на лыжах, оставляя за собой ровный чёткий след.
Отец помог мне с креплениями, сунул палки в руки и легко покатился вперёд.
– Не отставай! Тут всего удовольствия на пару часов.
– Почему? – поначалу мне было непросто разобраться с изменившимися конечностями. Но вскоре я приноровилась и даже догнала отца, поджидавшего в нескольких метрах впереди.
– К обеду растает, – без тени сомнения сообщил он.
– Может, и не растает, – не согласилась я, – вон сколько нападало.
– Посмотрим. Ты догоняй!
Отец убежал вперёд, я последовала за ним, изо всех сил стараясь идти вровень и не отставать.
Мы катались почти два часа. Оба вывалялись в снегу. Поиграли в снежки с соседскими мальчишками. Причём я встала на сторону мальчишек, и мы совместно обстреливали моего отца, прячущегося за заснеженными акациями и выглядывавшего только для того, чтобы метнуть очередной снежный снаряд.
В отличие от нас папа бил без промаха. И вскоре каждый член нашей юношеской команды был облеплен белыми снежными пятнами. Снег таял и затекал за шиворот, но мы, разгорячённые и возбуждённые, этого даже не замечали.
Просто потрясающий день.
Мы возвращались домой, вспоминая моменты нашей снежной битвы. Отец гордо бравировал одержанной над молодёжью победой. А я думала, какой же он у меня классный. И как же мне повезло.
У нашей калитки кто-то стоял. Какая-то женщина в чёрном пальто с меховым воротником. Она находилась к нам спиной, смотрела в сторону скрытого соседскими домами моря, поэтому я не могла разглядеть лицо.
Но что-то в её фигуре, в самой позе казалось мне странно знакомым.
Чем ближе мы подходили к дому, тем больше я замедляла шаг, кажется, уже догадываясь, кто эта женщина. Нет, уже точно зная…
Совершенно невероятно, чтобы она могла здесь находиться. И всё же это была она.
Зачем она приехала?
– Ты чего? – спросил ещё не догадывающийся о скорых переменах отец. Он удивлённо наблюдал за мной, сначала замедлившей шаг, а затем и вовсе остановившейся на другой стороне улицы.
Папа проследил за моим взглядом и тоже принялся рассматривать женщину. В этот момент она обернулась.
– Не может быть, – поражённо прошептал он. И я была с ним совершенно согласна. Этого просто не может быть.
Увидев нас, мама радостно улыбнулась и приветственно замахала рукой. Но с места не сдвинулась. Мы с отцом тоже. Так и стояли по разные стороны улицы, разделённые трёхметровой полосой асфальта. Те, что раньше были семьёй. А теперь? Кто мы теперь? И зачем она всё-таки приехала?
Кажется, последний вопрос я задала вслух. Потому что отец на него ответил:
– Пойдём и сами у неё спросим.
Он сжал мою ладонь, и я отреагировала ответным пожатием. Мы команда. И она не сможет этого изменить, что бы ни пришло ей в голову, какие бы цели ни преследовала.
– Привет, – мой голос звучал настороженно, и мне не удалось добавить в него дружелюбия. – Что ты здесь делаешь?
На какое-то мгновение мама смутилась и отвела взгляд, но потом снова взглянула на меня с улыбкой.
– И я тоже рада тебя видеть, Саша. Здравствуй, Серёжа, – она улыбнулась ему так по-особенному, что мне даже стало неловко от того, что я при этом присутствую. Ведь эта улыбка предназначалась единственному мужчине во всём мире.
Надеюсь, он не поведётся на подобное?
Я скосила глаза на отца. Он смотрел куда-то себе под ноги. Затем вдруг, словно на что-то решившись, дёрнул меня за руку. Немного растерявшись, я не сумела вовремя затормозить, и мы двинулись навстречу моей матери. Его бывшей жене. Женщине, которая преодолела две тысячи километров и теперь стояла на другой стороне улицы, ждала нас, улыбалась, смотрела, как мы приближаемся.
Я думала, что остановимся прямо перед ней, но отец провёл меня мимо, к калитке.
Остановился лишь на мгновение, чтобы произнести с нечитаемым выражением лица:
– Здравствуй, Маша. Заходи, раз приехала.
Уже зайдя в дом, мы с отцом переглянулись. Похоже, мы оба разделяли недоумение, связанное с её внезапным появлением.
Сзади зацокали каблуки маминых сапог, застучали колёсики её чемоданов. Никому из нас даже не пришло в голову ей помочь. Мне стало стыдно. Захотелось как-то загладить свою вину, но вдруг я подумала…
А зачем ей с собой так много вещей?
Нужно немедленно поговорить с ней и всё выяснить!
Но немедленно не получилось. Папа гостеприимно предложил гостье выпить чаю и согреться. Гостья с радостью согласилась.
Сидела на кухне, с интересом разглядывая интерьер. Я ревниво за ней наблюдала, пытаясь по выражению лица понять, что матери не понравилось. Но, похоже, её всё устроило.
– У тебя здесь очень мило и уютно, Серёжа, – улыбнулась она.
– Спасибо, Маша, – отцу непринужденная беседа так легко не давалась.
Он всё время суетился, выкладывая на стол всё, что было к чаю – печенье, шоколадные пряники, вафли, конфеты. И ещё много лишнего. Например, банку зелёного горошка, горчицу и кетчуп. Потом он не мог пристроить руки: положил их на стол, затем убрал на колени, снова разместил на столе, чуть не опрокинув сахарницу.
Нет, так дальше продолжаться не может. Видимо, придётся мне начать этот сложный разговор.
– Мам, зачем ты приехала? – начала я без обиняков, прекрасно понимая, что таким образом поставленный вопрос звучит несколько грубо.
– Наверное, вам стоит поговорить наедине… – вдруг пробормотал отец и, засуетившись, быстро ушёл из кухни.
Я подняла глаза на мать, ожидая ответа. Она молчала, водила пальцем по ободку чашки, казалось, сосредоточившись только на ней.
Почувствовала, что начинаю злиться. Что это за игры? Приехала без предупреждения, нарушила наше спокойное существование, и никаких объяснений? Нет уж, так не получится!
Я выдернула чашку из-под её руки. Фарфор жалобно звякнул о блюдечко. Мамина рука бессильно упала на стол, как будто из неё разом улетучились все силы.
– Витя… – вдруг всхлипнула она, – он… изменил мне… в моём доме, на моей кровати, с моей подругой…
От её улыбчивой бравады не осталось и следа. Внезапно она разрыдалась, закрыв лицо ладонями.
– Мама, мамочка, – я вскочила, опрокинув стул, и бросилась к ней. Обняла, прижала её голову к своей груди. Она обхватила меня руками, вжимая лицо в тёплый свитер, который я так и не сняла, вернувшись домой.
– Ты говорила… а я не слушала тебя… – доносились приглушённые свитером всхлипы. – Витюша – подлец… Прости меня, Саша… Санечка…
Она зарыдала с новой силой, цепляясь в меня руками. Мне только и оставалось, что гладить её по волосам и ждать, когда она выплачется.
Витюша, конечно, подлец, но всё равно печально, что мама узнала об этом таким жестоким способом.
В кухню вбежал встревоженный отец.
– Что за шум… – начал он и осёкся, увидев плачущую маму.
Я покачала головой, вряд ли это быстро прекратится. Но она вдруг взяла себя в руки. Выпрямилась, выпуская мой свитер из цепких пальцев, промокнула мокрые глаза салфеткой, аккуратно высморкалась.
– Извините, – произнесла она слегка осипшим голосом.
– Всё в порядке, – заверила её я.
Отец, осознав, что появился совсем не вовремя, попытался снова ускользнуть. Но мама его остановила.
– Серёжа, можно поговорить с тобой?
Похоже, теперь лишней здесь была я.
– Пойду переоденусь, – пробормотала, чтобы что-то сказать, и ушла, оставив их одних. Думаю, этим двоим есть, о чём поговорить.
И всё же зачем она приехала? О том, что Витюша оказался подлецом, можно было сообщить и по телефону…
