Лидия Луковцева
Кто в тереме?
– У тебя это получилось! – напомнила Люся.
Спиртное оказало на нее обычное действие и пробудило агрессию. Теперь уже и Зоя бросилась на помощь Никите – улаживать дипломатическими способами вновь разгорающийся конфликт.
– Люся, ну что ты!.. Хватит уже! Она же не со зла…
– Вы тут со всеми этими убийствами совсем с ума посходили, – взъерепенилась Мила, чутко уловив момент, что уже можно покачать права. – Жалобу на этого вашего Бурлакова напишу, что использует вас в своих целях, а у вас уже крыша едет!
– Сама такая! – напомнила Зоя.
– Давай-давай! – подзадорила Люся. – Лидкиного полку прибыло! Еще одна жалобщица.
Ее симпатия к капитану за последнее время снова окрепла, и Люся опять на полном серьезе обдумывала идею о возможном соседстве.
– И причем тут убийства?
– А вдруг там клад? Сама кладом сколько времени бредила!
– Гарик с Легостаевым вполне могли его найти. Стучали же зачем-то! Значит, стены простукивали. А потом Витек Гарика – того… Чтоб не делиться.
Мила высказала вслух догадку, которая уже брезжила и в головах подруг.
– Без тебя бы не догадались! И вообще, может, клад нашли еще до них.
Зоя Васильевна шустренько подложила Люське на тарелку еще кусок торта – авось, сладкое погасит эффект от шампанского, а Никита столь же оперативно подлил чаю в бокал. У Люси была интересная особенность организма – она не переносила, когда на тарелке оставалось что-то не съеденным. У нее просто в голове не укладывалось, что можно соскоблить еду в помойное ведро, и она на автомате начинала подъедать то, что ей подкладывали. По пословице: каждую крошку – в ладошку!
Правда, впрок это ей не шло, не в коня корм. Уж такая была у нее конституция.
– А кстати, – несмотря на трехмесячное отсутствие, в общем и целом Мила была в курсе последних криминальных новостей родного города, спасибо сотовой связи, – Убийцу Гарика арестовали, а этой медсестры, Оли? Ее – тоже Легостаев?
– Мы не знаем… Может, там и вообще убийства не было… Может, она сама на себя руки наложила.
– С чего бы это? – усмехнулась Люся. – Валя говорила, совсем на нее не похоже.
– Ну, может, от несчастной любви. Там вроде какой-то Леня…
– А помните, девочки, – проигнорировав присутствие Никиты как представителя мужского племени, сказала Мила, – года три-четыре назад в левобережье девочка тоже с шестого этажа недостроенного здания сбросилась, от несчастной любви? Весь город на ушах стоял!
– Да, я помню, – протянула Люся, – нежная такая, светловолосая, как фея. Фотографии во всех газетах были. Имя какое-то необычное, не Маша-Даша…
– Прямо тенденция у нынешних девиц – с этажей сбрасываться!
– Бэлла, – вспомнила Зоя. – А парня, из-за которого она руки на себя наложила, звали… – и округлившимися глазами посмотрела на присутствующих, – Леня!
– Нет, не Леня! – вмешалась Мила. – Девочка была точно Бэлла, я еще подумала, что Бэлла-то должна быть черненькой! А парня звали Леша, я точно помню!
– Какая разница, Леша или Леня?
– Не скажи! Леша – Алексей, Леня – Леонид!
И тут раздался стук в дверь, и в дверном проеме нарисовался замначальника уголовного розыска капитан Бурлаков, собственной персоной.
– Что за шум, а драки нет? – пошутил.
– Ой, – переполошился молодой директор, – простите ради бога, Вадим Сергеевич! Совсем зашился, забыл, что у нас с вами встреча.
– Ну, ничего страшного. Встретились все же. Так чего шумим? Такие милые, интеллигентные женщины… Какого Леню не поделили?
Выслушав бурный рассказ дам о Бэлле и Лене-Леше, капитан заметно призадумался. И вскоре заспешил, как-то сразу утратив интерес к беседе с Никитой.
О предполагаемом кладе все дружно промолчали. Да и чего раньше времени языками молоть! Может, там и нет ничего. Однако, уговаривая друг друга, что в подвале, скорее всего, ничего нет, чтоб не сглазить, каждый втайне надеялся на совершенно противоположное. Всех грела мысль о завтрашнем спуске в подвал, со всем снаряжением и такой представительной командой.
Вчетвером, с мужчиной – кого им бояться? А вдруг и правда, судьба посылает им шанс найти клад? Ведь в свое время Никита же находил в архивах какой-то туманный намек на его существование. Или это уже так бурно разыгралась их фантазия, и они в групповом своем помешательстве выдают желаемое за действительное?
Бурлаков и все-все-все
Они сидели ошеломленные и утратившие дар речи. Клад-таки существовал!
Когда Никита, приложив максимум усилий и потратив немало времени, отодрал проклятую доску, а потом и еще одну, верхнюю, и посветил фонариком, глазам кладоискателей предстала ниша. Не слишком широкая, так, с полметра, но высокая – на всю высоту подвала.
Скорее всего, параллельно основной, несущей кирпичной стене фундамента, гораздо позже была воздвигнута ложная, деревянная. Даже и не стена это была, а легкая перегородка, но сбитая крепко и основательно.
Вначале они ничего не увидели, ниша была пуста. Жестокое разочарование уже готово было охватить сердца дружного коллектива, но Никита сунулся в нишу и осветил мощным фонариком все ее углы. Затем полез целиком в обнаруженное отверстие – и исчез в правой его стороне.
Дамы совсем уж было собрались последовать за своим руководителем и предводителем, однако он недолго отсутствовал. Вскоре кряхтящий Никита показался из ниши обратно, толкая перед собой ящик, завернутый в тряпку.
Тряпка была – старый полусгнивший мешок, недавно кем-то потревоженный: разорванный едва ли не пополам. Впрочем, разорвать его труда не представляло, от ветхости грубая, прочная когда-то ткань теперь сама расползалась в руках.
Ящик оказался сундучком. Деревянным, обитым жестью. В дужках висел небольшой замок, старинный, тяжелый. Ключа не было, но это, собственно, никого и не удивило. Кто же, пряча клад, оставляет в замке ключ?!
Тут же выяснилось, что ключ и нужен-то был не особо: крышка сундука оказалась выдрана «с мясом», вместе с ржавыми петлями. Тот, кто настолько варварски заглядывал в сундучок, после воткнул небольшие гвоздики обратно в дырки, уложил крышку сверху, как была, а потом просто пристукнул кулаком.
Что тут долго описывать? Все же видели по телевизору, как находят клады в старинных московских и петербургских зданиях? Ну и чем Артюховск хуже? Только масштабами меньше, а люди-то зажиточные – везде одинаковы.
Артюховские купчихи были не лыком шиты, знали толк в украшениях. И имели, уж конечно, не по одному колечку, браслету и ожерелью. А у купцов не вся наличность находилась в кошелях в виде бумажных денег. Или в чем там они ее хранили? У Тихановича, например, для этих целей тяжелые коричневые с желтизной червонцы с мужским портретом и вычурной круговой надписью «Императоръ и самодержецъ всеросс.», были бережно уложены во внушительного вида кожаный кисет.
Никита, вытолкав из ниши сундучок и отдав его на инспекцию женщинам, скрылся опять, теперь уже в левой стороне. И выполз назад тем же манером, толкая перед собой еще один мешок, близнец предыдущего.
С этим мешком тоже не поцеремонились, он был разорван, а крышка находящегося в нем сундука сорвана. В этом сундучке было уложено до самой крышки различное столовое серебро, несколько портсигаров, пара затейливых многорожковых подсвечников…
Все это великолепие не сверкало и не сияло благородным блеском, как это бывает в приключенческих кинофильмах. То ли было мало света фонариков и одинокой лампы «сороковки», которую зажгли в подвале, сцепив в один шнур все найденные удлиннители. То ли металл поблек и потускнел за столетие, проведенное во мраке и сырости.
То, что было уложено в первом сундуке, дамы успели подробно рассмотреть. Правда, только верхний слой, запустить ручонки вглубь им помешало возвращение из ниши Никиты со вторым сундуком. И на содержимое этого сундука им не дали взглянуть даже одним глазком.
Конечно, дамы ринулись к сундуку сразу же, да Никита вдруг резко стал Никитой Михайловичем и лихо проявил директорский норов.
– Стоять! – сказал он очень громко («Вот это заорал!» – подумали дамы), и все в испуге замерли. Подобного тона пожилым подругам не приходилось слышать от молодого интеллигентного Никиты Михайловича никогда.
Директор музея медленно сунул руку в карман. Под напряженными взглядами достал телефон, отошел подальше и, набрав номер, сказал в трубку:
– Вадим Сергеевич? Да, это я. Мы тут в подвале клад нашли. Надо, наверное, как-то это правильно оформить, а мне раньше не приходилось с кладами дела иметь. Подскажите, какие мои дальнейшие действия?
Из трубки донеслось на повышенных тонах «бу-бу-бу». Выслушав, Никита Михайлович сказал:
– Он представляет собой два небольших сундука. Открытых. Нет, не мы – их вскрывали до нас, и явно второпях, обе крышки сорваны с петель.
Трубка продолжала бубнить, постепенно переходя на все более высокие ноты. Стали различимы даже отдельные слова, и были они весьма нелицеприятны. Мирюгин пронзительно взглянул на женщин.
– Нет, мы к ним не прикасались… Почти не прикасались. Наверное, какие-то следы остались. Да. Нет… Да, мы тут похулиганили маленько, но, может, какие-то все же остались?
И, еще послушав несшийся из трубки ор:
– Хорошо, ждем. Да, мы все здесь. Вчетвером. Конечно-конечно, за ними я пригляжу.
Вот так и получилось, что увидеть сокровища женщинам довелось только мельком, с появлением Бурлакова и еще целой кучи каких-то товарищей в форме и в штатском.
События неслись, как снежный ком с горы. Едва прозвучало имя Беллы, у Бурлакова словно вспышкой озарило память. Он вспомнил и историю четырехгодичной давности, и кого напоминал ему плотник из строительной бригады Леонид Юдин.
Он, конечно, здорово изменился и мало напоминал тщедушного, насмерть перепуганного прыщавого юнца, абсолютно не соответствовавшего роли коварного соблазнителя. Но все-таки не до такой степени, чтобы его нельзя было узнать.
Недаром капитана сверлила мысль, что они когда-то пересекались. Неужели история повторяется? В свете минувшего, пожалуй, и можно было бы поверить в версию, что Ольга Крохмалева покончила с собой из-за несчастной любви к этому доморощенному плейбою… Если бы не отсутствие следов обуви как на лестнице, так и в комнате, с неогороженного балкона которой она выбросилась. И бесследное исчезновение телефона, и сумочки со всеми женскими «причиндалами».
Вел Юдин себя уже менее уверенно, чем во время первого опроса строительной бригады. Тогда он не нервничал и, как и все члены бригады, твердил, что абсолютно не в курсе произошедшей трагедии. С девушкой якобы не был знаком.
Сейчас он не был так спокоен, что-то чувствовал. Но и теперь Леонид повторял то же, что и раньше: с Крохмалевой знаком не был.
С него взяли подписку о невыезде. В его телефоне никаких контактов с Олей зафиксировано не было. Конечно, звонки можно было удалить, но, судя по количеству звонков, телефон заработал совсем недавно, хотя вид имел далеко не новехонького аппарата.
Кстати… С какой стати Алексей Ситников превратился в Леонида Юдина?
Началось великое оперское хождение. Паспортный отдел миграционной службы подтвердил, что три года назад Ситников Алексей Алексеевич сменил имя и фамилию, стал Юдиным Леонидом Алексеевичем. Даже мотивировка в заявлении была: не хотел носить фамилию отца, который его не растил. Вроде бы как по этой причине парень взял девичью фамилию матери, которую любил безмерно. Одинаково звучащие имя и отчество счел неблагозвучными и тоже слегка подкорректировал.
Новая sim-карта была зарегистрирована на имя Юдина Леонида Алексеевича всего две недели назад. Но лейтенанту Лысенко удалось-таки выбить без всяких судебных решений и бумаг от следователя данные из другого оператора, у которого телефон Леонида Алексеевича был зарегистрирован прежде.
Владелец телефона, то бишь сам Леонид Алексеевич, объяснил смену оператора тем, что прежний его перестал устраивать качеством связи. Настоящая причина вскрылась, когда Лысенко притащил распечатку звонков за предыдущий месяц. Номера трех телефонов фигурировали в ней особенно часто: Киры Журавлевой, Ольги Крохмалевой и Виктора Легостаева.
Бурлаков навестил в СИЗО ожидавшую суда Киру, выложил на стол перед ней фотографию Юдина.
– Вы знакомы с этим человеком?
Девушка побледнела, испытующе взглянула на следователя.
– Встречались…
– Его имя?
– А то вы не знаете!
– Имя, Кира!
– Леонид… Юдин.
– Как часто вы встречались? Когда?
– Ну… несколько раз…
– Какие отношения вас связывали?
– Да никакие! Просто знакомый.
– Судя по частым телефонным переговорам, не просто знакомый.
– Ну, даже если и не просто знакомый, это не имеет отношения к тому, что произошло со мной. Я не собираюсь его никуда впутывать.
– И не надо, – вздохнул Бурлаков, – он сам достаточно впутался.
– О чем вы?
Капитан выложил на стол еще одну фотографию.
– Вам знакома эта девушка?
– Нет. А кто это?
– Это Ольга Крохмалева, медсестра больницы имени Пирогова. Судя по всему, у Юдина с ней протекал роман параллельно с вами.
– Вы врете!
– А смысл?.. Увы, нет.
– Этого не может быть!
– Но это так, Кира.
– Он же клялся мне в любви, говорил, что такой девушки, как я, он еще не встречал! Говорил, что мы поженимся!
– Насколько мне известно, он говорил это не только вам, да и не только Ольге. У него богатый список любимых и единственных.
Киру душили рыдания. Бурлакову было безмерно жаль ее, несмотря на все, ею содеянное. Ведь девчонка, по сути, соплячка. Что хорошего она видела в этой жизни?! А тут жизнь нанесла ей еще один удар, после которого она уже оправится не скоро. К сожалению, других шансов не предвидится: вскоре зона и успокоит, и просветит, и отшлифует характер.
– Кира, мне нужно знать. Это из-за него вы пошли на преступление?
– Да. Да, из-за него… Но только это я сама все придумала! – она все еще продолжала его выгораживать. – У него тяжело больна мать, из-за этого мы и пожениться не могли, и встречаться у него дома.
Я ему как-то рассказала про Юльку. Эта овца все повторяла: «Вот бы ты была парнем, мы бы и пожениться могли!». Прилипла, как репей! А Леня сказал, смеясь, что мечта ее несбыточна, потому что больших денег стоит. И слава Богу, мол, что я останусь девушкой – для него, потому что он – натурал.
Я сказала тогда, что за деньгами дело не станет – у Юлькиной бабки их куры не клюют, она самогоном торгует. И для внучки не пожалеет, если как следует попросить. А Леня сказал: «Ну почему так? Я пашу, как трактор, и не могу скопить матери на операцию, а Юлькина бабка людей спаивает, и у нее денег не меряно. И никто ее не наказывает – ни Бог, ни менты!»
– И вы решили взять на себя миссию Бога? Или все-таки полиции?
– Я не хотела ее убивать, честное слово! Я думала, она испугается и даст денег, а выдавать нас не будет ради Юльки.
– Юдин знал о ваших планах?
– Нет… Хотя мог догадываться. Я намекала, что скоро он сможет прооперировать свою мать.
– Думаю, он очень даже догадывался. И что – он?
– Он говорил, что матери становится хуже, и операция нужна срочно. Время уходит.
– То есть, подталкивал вас, наводил на мысль.
– Нет! Он не поэтому! У него же мать!
– Кира! Мать его умерла давно, никакая операция ей не требовалась. Он просто провоцировал вас. Использовал.
– Но зачем?
– Из-за денег, Кира, из-за денег! Вы звонили ему после нападения на Антонину Семеновну?
– Да. После вашего звонка. А он сказал, что я дура, что он меня ни о чем подобном не просил, чтобы сама выпутывалась. И чтобы не вздумала его впутывать, удалила все его звонки, если хочу, чтобы он меня дождался с зоны.
– Даже так? Ждать обещал? Вот уж действительно… – Бурлаков не договорил.
– Но почему? Зачем это все? Зачем ему деньги?
– Пока не знаю. Думаю, здесь тот простой случай, когда аппетит приходит во время еды. Последний вопрос, Кира: где же вы все-таки встречались, раз дома у него было нельзя, якобы из-за больной матери?
– Он работает в больнице. Они там строят новый корпус. Он иногда подпаивал сторожа, и тот уходил спать в другую комнату, а бендежку оставлял в наше распоряжение.
– Что ж, это я и предполагал услышать.
– А можно мне спросить? Он… где? Что с ним, почему вы меня о нем расспрашиваете? И эта девушка. Они… вместе?
– Нет. Девушка мертва. Больше я пока вам ничего сказать не могу.
Припертый к стене сторож признался, что факты имели место. Но именно в день гибели медсестры он не уступал бендежку со своим скромным ложем Леониду Юдину. Ленька и не просил.
Помявшись, сторож добавил:
– Полторашку пива он мне в тот день принес… Я выпил и отключился.
– В честь чего же?
– Ну, из уважения… Он и раньше иногда приносил.
– Он вам платил?
– Ну… чисто символически…
Нет, девок его сторож не видел ни разу, в опознании не поможет – Ленька выпроваживал его заранее.
– А как же потом они запирали дверь, когда уходили? Будили вас?
– Так у него ключ был от входной двери. У нас под крылечком, в условленном месте, связка с дубликатами лежит. Запирал меня и оставлял там. А у меня – свой.
– Зачем – связка с дубликатами?
– На случай, если мастер сильно задерживается. Привезут стройматериалы – надо срочно разгрузить, да по этажам разнести. Да и чего ж рабочим время терять, его дожидаючи?
…Ай да мастер! Вот это конспирация: зачем человеку лишние неприятности, тем более, со стороны закона! Ну что ж, он свое получит.
На предъявленную распечатку звонков Юдин прореагировал, как и следовало ожидать. Он не был растерян, проработал варианты заранее.
Ну да, был знаком с обеими. С Кирой у них были близкие отношения, но ведь про Киру у него и не спрашивали. С Ольгой – так, шапочное знакомство, ничего между ними не было. Скрыл этот факт, поскольку не хотел быть замешанным в криминальную историю.
– А почему вы сменили имя и фамилию?
Парень объяснения придерживался того же, что и в заявлении в паспортную службу.
– А не по той ли причине, чтобы поскорее забылась история с гибелью Бэллы Мальцевой и вашей к ней причастности?
– Мою причастность никто не доказал! – вскинулся парень. – При чем тут гибель Бэллы?
– Так, может, и Крохмалева прыгнула с шестого этажа из-за неразделенной любви к вам?
– Может быть, откуда мне знать? Не было никакой любви, с моей стороны. И даже близких отношений не было. Я же не виноват, что эти дурочки ко мне липнут! – в его голосе прозвучало самодовольство.
– А вы никаких усилий к этому не прикладываете?
– Никаких! Ну, почти никаких, – кокетничал даже перед полицейским артюховский Мистер Неотразимость.
– Ключ от входной двери в подъезд вы ей, случайно, не давали? Облегчить, так сказать, задачу?
– С какой стати? На что вы намекаете?! Да про эти ключи многие знали, когда рабочие их брали или назад клали, особо не шифровались, кто угодно мог видеть. Что там воровать – в пустых подъездах?
– Хотите сказать, что Крохмалева сама могла взять ключ? Куда же он потом делся?
– Почему нет, могла. Откуда я знаю? Я с ней не слишком церемонился. Достала своей любовью!
Пожалуй, гнев свой он слишком утрировал. Переигрывал слегка.
– Что ж вы с Кирой-то Журавлевой так? Открестились? Для вас ведь девушка старалась. Для вашей больной матери.
Парень сморщился, как от зубной боли.
– Врет она все! Ничего я у нее не просил, тем более, что мать моя умерла. А она этого не знает, вот и выдумывает, выкручивается. С больной головы – на здоровую! Жучара хитромудрая.
– Грубо, Юдин! Грубо, неубедительно… и мерзко. Ну, хорошо. А какие отношения связывают вас с Виктором Ивановичем Легостаевым?
Пауза затянулась.
– Он мой крестный. А что?
Нет, Бурлакову не показалось: парень струхнул.
Потом был новый допрос Легостаева. Уже с адвокатом и следователем, все по форме.
Войдя в кабинет, тот не мог не обратить внимания на лысенковский стол, обычно девственно чистый, а сегодня сдвинутый к центру. Стол горбился непропорциональным бугром, накрытым куском пестрой ткани.
– Легостаев, так вы совершенно не помните, кто помогал вам тащить к колодцу Херсонского?
– Не помню!
– И то, что сынком вы называли вашего крестника Леонида Юдина? Вернее, Алексея Ситникова. Тоже не помните?
– Ну, называл… И его тоже.
– А не он ли помогал вам тащить Херсонского?
– Нет!!! Не было там Леньки!
– То есть, что его там не было, вы помните точно?
– Это помню.
– Жаль, если так. А то у нас есть свидетели, которые видели вас. И утверждают, что даже со спины могли бы узнать тех, кто тащил!
Блефовал Бурлаков. Кира и компания вряд ли бы узнали этих двоих. Сумеречно было. Да и они, увидев, что не одни на улице, скрылись во дворе, от глаз подальше.
– Да пусть утверждают! Как они могут узнать, если Леньки там не было?
Надо же, абсолютно уверен в себе. Похоже, Леньки там действительно не было. Кто тогда?
– Виктор Иванович, вы с Херсонским занимались очисткой подвала музея. Расскажите подробнее про это.
– А что рассказывать? Выносили барахло на улицу. Вернее, под навес, там его работники музея разбирали да сортировали. Потом мы грузили на машину – на мусорку вывозить.
– Вам для этого нужны были инструменты? Молоток, к примеру, топор?
– Ну, а как же? Разбивать всякие старые ящики, их же целиком не погрузишь в машину.
– Но разбивали вы их уже на улице?
– Ну…
– А вот работники музея утверждают, что вы, наоборот, в подвале инструментом шумели. Особенно когда Херсонский уходил домой после дежурства. Вы там что, стены чинили?
– Так нам же директор велел кладку проверить на крепость, не повываливались ли где кирпичи… Они там, вроде, канализацию собрались обустраивать.
– А деревянную перегородку вы тоже проверили?
– Ну… Кое-где обшивка отстала…
Паузы становились все длиннее, из-под тяжелых век Легостаев все чаще постреливал испытующим взглядом то на следователя, то на Бурлакова, то на прикрытый тканью стол.
Еще немного поваляли ваньку, и наконец, Бурлакову надоело. Он подошел к лысенковскому столу, позвал:
– Виктор Иванович, подойдите сюда, взгляните, – и сдернул пеструю простыню. – Не из-за этого ли погиб Херсонский?
– Я не… не знаю… Понятия не имею, что это.
– Это то, что вы искали в подвале музея. И нашли. И с Херсонским не поделили.
– Нет! Я это все в первый раз вижу. Я ничего не знаю!
– Да прекращайте, Легостаев! Все вы знаете. На сундуках полно ваших отпечатков.
У старинных зданий есть свойство – рождать в людских головах фантазии. Привидения, клады, легенды…
Когда Легостаев впервые появился во дворе терема, он не стал исключением. Тем более, что по городу спокон веку бродила легенда про клад купца Тихановича. Это была фишка Артюховска. Городишко маленький, должны же у него быть какие-то достопримечательности, кроме деревянной архитектуры да воблы, которой в Волге почти уже и не осталось?
В комнаты ему доступа не было, а вот просторный подвал, забитый, правда, до отказа всякой скопленной за век житейской рухлядью, поступил в его полное распоряжение. Тем более, был повод стены простучать – приказ директора, на предмет проверки прочности кладки.
Сроками их не ограничивали – договор был на сдельную оплату, а не на почасовую. Когда очистили подход к стенам, Легостаев с энтузиазмом взялся за дело, а Гарик все посмеивался:
– Таким, как мы с тобой, судьба подарков не посылает. Мы на хлебушко ручками должны зарабатывать.
– А вдруг?.. Неужели тебе без разницы?
– Я свой подарок от судьбы уже получил!
– Это Лидку, что ли?!
– Ее… Лиду! – Гарик щурился счастливо, как кот, объевшийся сметаной.
Он часто выходил на перекуры, то есть просто отдохнуть, поскольку давно уже бросил курить. Потаскай-ка ящики по крутой лестнице! Это в подвал по одной вещичке десятилетиями сносили… Интеллигент, что вы хотите, да и образ жизни здоровье подкосил.
Витек же всю жизнь ручками вкалывал, на воздухе, да и пил меньше. Основной рабочей силой в их тандеме был он, Легостаев. И, обстучав добросовестно и безрезультатно кирпичные стены, – отовсюду шел одинаковый глуховатый звук – до деревянной он добрался, когда Гарик вышел во двор на очередной перекур.
По доскам стучи – не стучи, ничего не поймешь. Тем более, что доска толстая, пластина из лиственницы. А тайник, по логике, вполне мог быть там. Иначе с чего это среди трех кирпичных стен затесалась одна деревянная?
Когда Гарик после очередного дежурства ушел домой поспать, Виктор сразу приступил к делу, чтобы Херсонский не помешал отдирать доски. Он уперто шел, как будто на чей-то зов. Тогда он думал – Бог ему помогает, и только теперь стало понятно, что черт его искушал.
Он все успел до возвращения Гарика. И, матерясь, чертыхаясь, доску отодрать, а потом и еще одну, и слазить в образовавшуюся щель – обследовать нишу. Потом приладил доски на место, чтобы напарник ничего не заметил.
Гарик был не любопытен, интеллигент, одно слово. Легостаев ему ничего не сказал. Он еще сам не знал, что лежит в обнаруженных двух сундуках, так чего раньше времени языком молоть?
Он представлял, как вскроет эти сундуки, полные – чего? Драгоценностей, золотых монет, а то и слитков?.. Как подзовет вернувшегося бестолкового своего напарника и откинет крышки с сундуков, а там!.. И, не скрывая торжества, скажет «ну, а ты не верил!», и будет с чувством превосходства поглядывать на очумевшего Гарика.
Еле пережил два бесконечно тянувшихся дня, когда Херсонский не дежурил, и они вдвоем работали полный рабочий день, без его уходов на отсып. Потом дождаться не мог его дежурства и того момента, когда уйдет домой – позавтракать и поспать пару-тройку часиков. Он ведь, блаженный, добросовестно бдил всю ночь, охраняя музейное добро, никому не нужное. Книжки читал во время дежурств.
И вот момент настал, сундуки были вытащены из схрона, ветхие мешки разорваны, а крышки с мясом выдраны вместе с петлями. И у Витька не иначе как помутился разум.
Мысли заметались: ну вот увидит это все Гарик, и тут же побежит звать своих теток и директора. А какое к этому они имеют отношение? Этот дом им достался по счастливой случайности, они его два года обживали, и ни одному не доперло поискать, как следует, пошуровать в доме.
Где же и искать клады, как не в старинных купеческих зданиях, раз в Артюховске князья да графы сроду не водились? Так нет же, ждали прихода его, Виктора Легостаева! А теперь делиться с ними положенными процентами, а то и вообще ничего не получить? Получается, они с Гариком на пару клад нашли, но он-то, Витек, к этому дому никакого отношения не имеет!
Легостаев был невеликим знатоком по части кладов и связанных с ним юридических тонкостей. Знал, что по старым советским законам полагалось нашедшему четверть стоимость, но как-то оно сейчас? И сколько это? И положено ли?
Он затащил сундуки назад, приладил доски и решил обдумать ситуацию. Время на обдумывание еще имелось, хотя работа шла к завершению. Чем больше он размышлял, тем больше склонялся к мысли, что не стоит предавать широкой гласности свою находку.
Золотых слитков сверху не наблюдалось, а то, что имелось, вполне можно постепенно распространить по скупкам да перекупщикам на рынках. Они чуть ли не за рукава хватают, в областном городе, конечно, не здесь.
Тут он надеялся на помощь своего смышленого и продвинутого крестника. Сынок – дитя своего времени, в нынешней обстановке прекрасно разбирается, и компьютер у него имеется, может, дельное что-то присоветует. В конце концов, можно их с Ленькой домишки продать и уехать куда-нибудь, начать новую прекрасную жизнь. С чистого листа, так сказать. Ленька только и мечтает об этом.
Но как вынести ящики из подвала и увезти их?! Он упустил время: Гарик, как конь, почуявший родное стойло, стремился поскорее с работой покончить, даже перекуры сократил. А тут и расчет подоспел. Другого выхода не было, как его посвятить.
Виктор пришел в музей рано утром, к окончанию дежурства Гарика – тот уже собирался уходить. Завел песню про свою благодарность, показал бутылку беленькой, Херсонский, как и следовало ожидать, усмехнулся, покачал отрицательно головой.
– Ну, тогда хоть чайку давай попьем, не обижай меня.
– Чайку давай!
Виктор вытащил кулек с шоколадными дорогими конфетами – Гарик был сладкоежкой, как все алкоголики, и бывшие, и настоящие. Вынул пару пирожных, вытащил термос с крепко заваренным чаем, почти чифирем, чтобы Гарик не сразу почувствовал за горечью заварки вкус спирта, добавленного в термос.
О том, что Витек пьет экстракрепкий чай, почти заварку, Гарик знал, и почти черному его цвету не удивился. Но плеснул себе в чашку кипяченой водички из чайника, разбавляя. Впрочем, той мизерной дозы спирта, что попала в чашку, ему для начала, после крайне долгого воздержания, было вполне достаточно.
Но и этим Легостаев не ограничился. Как опытный шпион, откуда что взялось, дома он подготовил из «коньячных» конфет другую «отраву». Одноразовым шприцем с толстой иголкой прямо через фантики он накачал каждую конфетку чистым спиртом. Гарик еще поржал, что крепость конфет скоро достигнет градуса водки и выведет их в разряд «детям до шестнадцати». Но тут же сунул в рот вторую, и глаза у него заблестели.
Угощения хватило, чтобы Гарик «поплыл». Вскоре он заявил, что имеет право в кои-то веки расслабиться после работы. Хоть раз в жизни, тем более, на природе. Правда, он все порывался позвонить жене, но не мог найти телефон, который куда-то задевался. Легостаев знал, куда именно.
Увы, в маршрутке к ним присоединился сосед по даче. Не то, чтобы ближний, но на даче все соседи, и дальние, и ближние. Он просто прилип, как репей, и невозможно было от него отделаться. Пригласил к себе, у него там и обогрев, и выпить-закусить найдется. Давно, мол, не сидел в приятной компании.
Сидевший как на иголках Легостаев еле дождался момента, когда сосед – да, Зварыкин его фамилия, зовут Сергеем, – выйдет во двор перекурить да по малой надобности. Он хотел переговорить с Гариком, пока тот совсем не окосел и еще соображал. С пьяным разве можно решить такое серьезное дело?
Но уже и окосевшего, уговорить Гарика оказалось совершенно невозможно. Он слушать не хотел никаких резонов. Разгорячившийся Легостаев сам не заметил как беседа их стала вестись на высоких тонах, а прервал ее только вернувшийся с улицы Зварыкин.
Едва войдя в комнату, он буром попер на Гарика. Оказывается, у него давно был на него зуб – когда-то жена Сергея бегала к Гарику и даже хотела уйти к нему совсем. Легостаев как самый трезвый видел, что градус конфликта растет. Он все гадал, пора вмешаться или обождать, но тут все внезапно решилось само собой.
Хозяин со всей дури, а дури там было немало, огрел гостя табуреткой по голове. Ветхая, прослужившая не одно десятилетие табуретка рассыпалась, но удара в висок оказалось достаточно. Гарик рухнул на пол.
А потом Зварыкин еще и пригрозил Легостаеву, что с ним будет то же самое, если он не поможет утащить тело подальше от дома, в поле.
– Вы и помогли?
