Лена Гурова
Развод… это не всегда верно!
Это маленькое чудо с папиными глазами, отнявшее у меня столько сил и здоровья, из-за которого пришлось брать академический отпуск, к неудовольствию моего отца, сразу стало центром нашей семейной Вселенной. Ромка заканчивал учёбу, много занимался, готовился к диплому, уезжал на преддипломную практику, пока я выхаживала, вынашивала, ждала нашего первенца. А с появлением Варвары находил любой повод, чтобы побыть с дочкой, с первых дней её жизни. И я с удивлением заметила, когда мы прилетели к месту службы моего новоиспечённого лейтенанта, что он, и так продержавший её весь полёт на руках, не заморочился на багаже, доверив перенос тяжестей мне. Высокий, красивый офицер с совсем маленькой девочкой в розовом комбинезончике обращал на себя внимание и вызывал умиление. Тогда как я тащила за ними чемоданы, пусть даже и на колёсиках, выворачивая наизнанку руки. Вот так да, вот так новости…
– Ромка, а что это было сегодня в аэропорту? – Еле дождавшись свободной минутки, спросила я.
– А что? Я не помню. Уже здесь или ещё там?
Нас определили в двухместный номер на первые дни. Старая советская гостиница с двумя узкими кроватями и скрипучим шифоньером, с запахом тушёной квашеной капусты и влажным постельным бельём и так произвела на меня гнетущее впечатление. А теперь ещё и он не помнит! И я разревелась. Все мои планы, вся моя дальнейшая жизнь летела в тартарары. Одно то, что мне придётся ездить на сессии, оставляя своего Ромочку одного на целый месяц, лишало спокойствия и отнимало последние силы. И, главное, он не роптал, надо так надо. Даже не говорил, как же он проживёт без меня так долго, и что скучать будет, тоже не говорил. Трошин попал по распределению туда, куда стремился все пять лет учёбы, на космодром. Почти север нашей страны, сложные условия службы и быта, отдалённость от цивилизованных городов его не пугали. У него есть я, тыл надёжный и верный. А у меня? Почему мои проблемы стали не интересны ему? Всё говорило о том, что я должна принять решение сама, просто не бросать мужа ради учёбы, а спокойно жить, как все нормальные офицерские жёны. Вот и первое недопонимание, первая нестыковка в дальнейших планах нашей семьи.
– Лерочка, ты что? Всё будет хорошо, квартира освободится через неделю, сделаем ремонт и переедем. Ну что ты, первые трудности, и ты уже рыдаешь?
– Какие трудности? Я задала тебе вопрос, что это было? Ты заставил меня тащить тяжеленные чемоданы, не помог, даже в машину не посадил. Такого никогда не было, но, видимо, началось. Я в чём-то провинилась? Только не повторяй, что я не хотела Варьку, оскомину уже набило. И потом, реабилитируют даже убийц, а я сама чуть не сдохла, пока её родила. По-твоему получается, что так мне и надо. И как ты собираешься жить с такой прохиндейкой?
– Лера, ты несёшь чушь. Поговорим, когда успокоишься. Мне завтра представляться, приведи в порядок форму. И отдыхать.
Не поцеловал, не обнял, не успокоил, ни одного ласкового слова…
– Настоящие офицеры занимаются своей формой сами. Я устала и иду спать. А ты добывай утюг, повторяй текст и не забудь почистить зубы.
Ночью вставала кормить дочку, но Трошин даже не повернулся в мою сторону. Мы спали на разных кроватях, первый раз за всё время нашей совместной жизни. Даже, когда я была на девятом месяце, он не отпускал меня от себя. А что сейчас? Кровати можно было сдвинуть, и все дела. Но зачем? Ему же представляться…
Мы прожили в номере гостиницы почти месяц, Роман приходил поздно, а поднимался рано. Он не завтракал, а только ужинал, и то не всегда. Их кормили «в поле», как объяснили мне «старые» девочки. Нас, новых, было только две, я и Илона, латышка, познакомившаяся со своим мужем в Питере, на экскурсии. Ей повезло больше, она была уже с образованием, сразу нашла работу в местной школе, и ребёнка планировала через год-два. Но мы нашли точки соприкосновения, моя новая подружка тоже любила ручное творчество, хорошо вязала, научившись этому рукоделию у своей бабушки. Нам было чем поделиться друг с другом. Эта дружба спасла меня от многих необдуманных поступков своей прибалтийской рассудительностью и чёткими решениями. И чуть не угробила…
После недельного воздержания, дождавшись Ромку, я посадила его ужинать, а сама отправилась в душ. Я не ела так поздно, что тоже не нравилось моему мужу, присоединялась только к чаепитию. Вышла, расчёсывая волосы. Варька завозилась, замурлыкала.
– Ты её кормила? Разве не пора?
Вопрос прозвучал, как пощёчина. Получалось, что я могу забыть покормить дочку? Или что? Я швырнула щётку и встала напротив, прижав свои ноги к его коленям.
– Ваши претензии переходят все границы. И если вы, уважаемый, думаете, что я буду это терпеть…
Ромка сграбастал меня в полсекунды, скрутил руки и зажал ноги, не охнуть, не вздохнуть. Сорвал с меня маечку, уткнулся в грудь своей светлой головой, царапая небритой щетиной, чем тут же вызвал огонь на себя. Я вцепилась в его губы, он отпустил мои руки, приподнял и усадил к себе на колени. Как я соскучилась! Он такими родными руками ласкал меня, мою грудь, плечи, спину, притягивал к себе за талию, сжимал бёдра, а я всё никак не могла оторваться от сладкого, чувственного рта своего любимого мужа, такого вкусного и вызывающего возбуждение во всех клеточках оголодавшего организма.
– Прости меня, Лерчик! Что-то у меня заклинило в башке, я перенервничал, перегнул палку. Хотелось с первого дня показать всем, на что способен Роман Трошин. Это не из вредности, это из трусости, я не хотел показаться слабым и растерянным тебе, моей королеве. Прости меня, дурака, я тебя так люблю!
Всё прекрасно и удивительно! Жизнь побежала в хлопотах и заботах.
После Нового года меня ждала сессия. Задания все были сделаны, теория проштудирована, оставалась только практика. И экзамены. Я совершила подвиг, слетав на установочную сессию ещё в октябре, заручилась поддержкой преподавателей и Наташки с Виктором, и вышла на диплом вместе с ними. Но сейчас уезжать надо опять на месяц. А потом возвращаться на преддипломную практику в конструкторское бюро при космодроме, куда меня устроила Илонка. Вроде, всё неплохо складывалось. Единственное, что расстраивало, разлука с Варечкой. Особенно по этому поводу печалился папа Рома, дочка для него была светом в окошке: он мог часами заниматься с ней, кормить, поить, одевать-переодевать, гулять и развлекаться. Это заметили все, бабоньки судачили по углам, откровенно завидуя мне. А я давно заметила, что даже замужние матроны при виде моего мужа таяли и флиртовали, строили глазки и прижимались, невзначай. Ещё бы, Роман Трошин возмужал, стал ещё привлекательнее, он был из тех мужчин, которые с возрастом становились интереснее. Товарищ лейтенант со всеми общался доброжелательно, не забывал делать женщинам комплименты, особенно молодым радисточкам, с которыми имел дело по службе. Поползли даже сплетни, в которые я не верила. И Илона поддерживала меня, мы много разговаривали о том, что без доверия нельзя, что настоящую любовь ничем не купишь, она или есть, или её нет. И никакие испытания и разлуки не страшны, если мужчину и женщину тянет друг к другу взаимно. И всё такое. Но в этот раз Вареньку придётся оставить маме, никто не поймёт, если я буду приходить на практику с девочкой. Да и серьёзно всё очень, тема моего диплома не предвещала лёгких путей, это было обговорено сто раз. Но когда я вернулась, одна, без дочки, меня встретила Илонка, мой муж был на дежурстве, как она объяснила. А мне он ничего не сказал, хотя накануне мы перезванивались. Странно…
В квартире пахло затхлостью, как будто в ней долго никто не жил. Форточки закрыты, вековая пыль, кровать заправлена так, как я её и оставляла, уезжая…
– Он здесь не жил. – Прояснила ситуацию подружка. – Первое время ночевал у нас, а потом переехал в гарнизон. Сказал, что дома ему неуютно и тоскливо. Да и проверка у них идёт серьёзная уже пару недель. Я думала, ты знаешь. Если проголодалась, я тебя накормлю, пошли?
– Нет, нет. Спасибо, всё хорошо. Сегодня отдохну, а завтра уже на работу. Да и прибраться надо немного. Спасибо, беги своего встречай.
А когда я через пару дней встретила «своего», не поняла ничего. Моя душа пела и плясала от одной только мысли, что я увижу, наконец, Ромку, услышу и зацелую… Но на деле, облив меня ушатом ледяной воды, он прошёл в ванную. Я пристроилась на обувную полочку и так и просидела, пока он не вышел.
– Можешь не беспокоиться, я ужинал, – процедил мой муж.
А перед этим я услышала только: «Привет, всё нормально?» Его глаза расколотыми льдинками вскользь окинули меня, прямо замороженный Кай на Герду…
Я уже два дня, как работала. Сегодня был очень тяжёлый день, и очень длинный. С шести утра и вот, уже, девять вечера. Но душившие меня слёзы, которые никак не хотелось показывать, требовали уединения, и я выскочила на улицу, стянув с вешалки куртку. Свежий воздух, ударивший в лицо, «отсветофорил» зелёным, и потоки горючих ручейков сами собой полились по щекам. Я инстинктивно юркнула за дом, в темноту, ещё не хватало, чтобы меня увидели в таком раздрызганном виде. Кое-как остановив водопад, поволоклась, куда глаза глядят. Ну что опять? Что? Почему Трошин позволяет так вести себя со мной? Я ему кто? Дурочка с переулочка? Слёзы капали, ком стоял в горле, покалывая и не давая проглотить слюну. И сердце трепыхалось, как осина на ветру, ветками стегавшая всякого, кто к ней подойдёт. А я подошла. В тот момент, если бы не практика, я бы точно улетела к дочке и маме. В моём понимании, так встретив меня, мой благоверный показал своё равнодушие и презрение к своей жене. Да даже, если ему не нравилось что-то, он бы мог нормально объяснить, что именно, не применяя ледяное равнодушие. Или я не заслужила? Господи, а завтра опять к шести, иначе рискую не успеть сделать очередное задание, мне, пока, не всё было понятно.
Прогулявшись часа полтора, я вернулась, куда же деваться. Ромки не было. Становилось всё интереснее и интереснее. Приняв душ и бросив на диван постельные принадлежности, отправилась спать в спальню, предварительно вставив палку, с которой занимаюсь по утрам, между ручкой двери и стеной. Дав себе указание спать, завтра на работу, я улеглась. И что толку от закрытых глаз, сна как не было, так и не предвиделось.
Он вернулся, подошёл к двери, дёрнул, постоял и ушёл. Я всю ночь проворочалась, и, толком не выспавшись, встала ещё раньше, чем нужно, а конспиратор сделал вид, что спит. И? Я решила после работы зайти к подружке и попытаться что-нибудь выведать. А завтра, в воскресенье, поеду в монастырь, давно собиралась, очень потянуло…
Ни Илоны, ни её мужа, ни Ромки дома не было. И телефоны молчали. Я полазила вокруг да около, смоталась в центр, поспрашивала, не акцентируя, у знакомых. Никаких следов. Это начинало раздражать. И злить. А в таком состоянии я принимаю решения мгновенно. И я проделала то же самое: душ, палка, кровать. А рано утром уехала, не потревожив своего сладко спящего (или нет) мужа.
Каково же было моё удивление, когда при выходе из автобуса мне протянул руку Трошин.
– Моя дорогая, ты очень предсказуема. Грехи отмаливать приехала?
Я выдернула руку и ничего не ответив, направилась к входу. Трястись пришлось часа три, старенький автобус еле доехал, и водитель предупредил, что назад поедет не раньше пяти вечера вместо двух по расписанию. А этот чёрт домчал в машине, комфортабельно, удобно.
– Лера, подожди, я с тобой.
– А вам, товарищ лейтенант, есть, что отмаливать? Нам разве по пути?
– Да подожди ты, пойдём сначала в кафе, ты же тоже не завтракала.
– А вы откуда знаете? Подглядывали? Хотели что-то новое увидеть? Ну и как?
– Так, ну всё, моё терпение лопнуло, и я…
– Твоё терпение? – Перебив, я спохватилась, что нахожусь в намоленном месте. – Так бог терпел, и нам велел. Знать бы ещё, по какому поводу терпёж…
Я проскочила перед двумя женщинами и успела затеряться в толпе прихожан. Из головы не шло «лопнутое» терпение… Опять этот мужчина, хоть и любимый, хоть и родной, вызывал во мне противоречивые чувства. Умом понимала, что надо поговорить, но сердце вещало обратное. Поговорить? А ему не надо, он живёт своей жизнью, своими амбициями, хочет – отворачивается от меня, хочет – поворачивается. Устроил ромашку. А так хотелось посоветоваться с душой в этом святом месте, немного отмякнуть, расслабиться…
Трошин не уехал. Машина стояла прямо на автобусной остановке, пройти мимо было невозможно. Увидев меня, он выскочил, схватил за руку и потащил в кафешку. Справедливости ради нужно сказать, что кушать хотелось до урчания в желудке. Он не спросил о моих предпочтениях, потому что знал вкусы своей жены.
– Налупилась? Поехали?
– А я заслужила место в вашей машине? Чем же это? Съеденным обедом?
– Ты – несносная девчонка, но такая любимая, такая родная. Хватит уже, и…
– Послушай, Трошин! – Перебивать его стало входить в привычку. – Ты себя слышишь? С любимыми так не поступают. С ними, хотя бы, разговаривают. А я и этого не заслужила. Но нам сегодня по пути, и можно, кстати, взять ещё попутчиц, женщин из нашего городка.
Он так и сделал, развёз всех, выбросил меня около подъезда и умотал в неизвестном направлении. А ко мне летела Илона.
– Что трубку не берёшь?
– На беззвучном, в монастыре отключила и забыла. А ты откуда такая спортивная?
– Пошли к тебе.
И она рассказала, что вчера они с мужем и с Ромкой ездили на какое-то озеро и договорились с местными, что сегодня приедут отдохнуть, хотели сделать сюрприз для меня. А вечером Ромка искал свою жену, а она, видимо, его. И телефоны не отвечали ни у кого.
– И у вас, между прочим, тоже.
– А мы специально отключили, ха-ха…
Дома пахло кофе и чем-то ещё. А говорил, что, не завтракал. Или не говорил? Что-то я устала, прежде всего, сама от себя. И включив телевизор, не заметила, как уснула. Разбудил меня поцелуй, нежный и вкусный, сладкий-сладкий. Я потянулась, обвила крепкую шею и была унесена в спальню, где у нас располагались райские сады с живой водой, космические дали с планетами неги и неземного удовольствия и батарея фейерверков, заключительный аккорд нашей сексуальной симфонии. Мы никак не могли отлипнуть друг от друга, почти не разговаривали, только шептали слова признаний и уверений в вечной любви. Заснули поздно, а вставать пришлось рано. Но Ромка поднялся вместе со мной, сварил кофе, запах манил, и, войдя на кухню, я ахнула. На столе стоял огромный букет тюльпанов. Где взял? Здесь они только проклюнулись. Хотя, не всё ли равно? Главное, Трошин любит меня, вон как смотрит, в его серо- голубых глазах плещется море обожания. И я не ошибаюсь, я чувствую. А вечером, вернувшись домой, была атакована таким вниманием и заботой, что толком и не поняла, как оказалась опять в руках Романа, сначала нежного и ласкового, а потом страстного и страшно любимого…
– Ромочка, я, конечно, должна была уже нажраться тобой, чего не будет никогда. Но кушать хочется, я сегодня только кофе пила.
И за поздним ужином Ромка, наконец, виновато заглядывая в мои глаза, открыл причину своего непристойного поведения.
– Ну, неужели нельзя было уговорить маму пожить у нас с Варькой? Я так скучаю, что крышу сносит, так надеялся, что … Ну, не знаю, придумаете, что ли, что-нибудь.
– И обиделся, нашёл виноватую, решил показать ей, что без дочери она тебе не нужна. Да? Только для секса, да и то, когда уже припрёт. – Почему-то меня понесло, я даже задохнулась, поняв смысл сказанного, неужели, правда? – Дожили…
– Лерка, ты с ума сошла? Да мне без тебя даже дышать трудно. Просто, я очень люблю нашу девочку и очень скучаю.
– А я не люблю и не скучаю? Так, по-твоему? У нас с тобой один выход: либо мы всё говорим друг другу, даже самую страшную правду, либо я, действительно, сойду с ума. Ромка, любимый мой, когда ты отворачиваешься от меня, мне ничего не мило. Не делай так больше.
– Девочка моя, клянусь, что с сегодняшнего дня буду вести себя, как мужик, а не как капризный мальчик. Самому противно стало, когда посмотрел на себя со стороны.
И наша жизнь потекла дальше. Меня оставили работать в бюро, и это была большая удача. Появился интерес, платили хорошо, я даже оставила идею закончить, наконец, второй институт. Варьку сдали, как говорил её отец, в ясли, девочке очень нравилось. Она росла весёлой, в меру шкодливой и очень смышлёной. В три года выучила буквы, собирая кубики. А к пяти – читала, причём целыми днями, в отличие от своих сверстников. И очень любила отца, а он… Он дышал ей.
В день рождения Варвары собрали детей, к тому моменту друзей у неё было полно. И из садика, и из музыкалки, и из спорта. И, если в музыкальную школу её привела я, то в секцию художественной гимнастики она влилась сама. Нам очень повезло, когда с «новыми» прибыла и тренерша по этому виду спорта, Станислава Яковлевна, жена замполита.
Надо сказать, что моя жизнь напоминала оброк по мужу. Всё было подчинено его карьере. Роман, будучи уже капитаном, ждал досрочного присвоения майорского звания, у него всё складывалось отлично. А у меня – сплошные обязанности. Дочь, дом, готовка, причём, под Ромочку, как он любит. Режим жизни – под его режим службы. И только, когда он уходил на длинные дежурства, можно было немного вздохнуть. Нет, я не роптала, так жили все офицерские жёны. И мне ещё повезло, я работала, но с каждым днём понимала, что это не моё. Мы с Илоной вынашивали возможность открытия небольшой студии моды и дизайна. Её образования хватало, а я – в подмастерья. Тревожило одно, как отреагирует Роман, ведь я хорошо зарабатывала, иногда даже больше, чем он. Пришлось прикусить язык на время.
К моей несказанной радости, на наш праздник приехали Пичугины. У них уже были двое мальчишек-погодков, трёх и четырёх лет. Наша Варвара сразу взяла над ними шефство, на правах старшей и хозяйки дома. Мы получали громадное удовольствие от общения детей, то и дело, наблюдая всякие уморительные моменты. Варька их кормила, усадив за маленький столик, потом умывала, укладывала спать. А читая книжки, и сама засыпала с ними рядом. Учила садиться на шпагат, чуть не сломав пацанам ноги, показывала приёмчики, которым её обучил отец. А когда заставила пичугинских сыновей встать на пуанты, грохот от падения «мешков с костями» докатился до финской границы. Они свалились оба сразу и плашмя, не успев ничего сообразить.
– Слабаки, – выдавила наша дщерь непокорная, протягивая им руки.
А они, как раз, и не были этими слабаками. Витька занимался со своими сыновьями всякими единоборствами, и они кое-что уже умели. Но ведь Варя – девочка, а с женщинами настоящие пацаны не дерутся!
Вечером, когда праздник отгулял своё и дети улеглись, мы, вшестером, Трошины, Пичугины и Илона со своим Смирновым, расселись вокруг стола и потекла дружеская беседа, воспоминания цепочкой потекли одно за другим. И уже совсем поздно, оставшись вдвоём, мы с Наташкой проговорили полночи, благо следующий день был выходной.
– А кто эта Илона? Твоя подруга? – Мне показалось, что Наташка спросила, немного ревнуя меня. – Нет, ты не подумай ничего такого, Руська. Просто у неё очень оценивающий взгляд, она на моего посмотрела-посмотрела и опять на твоего переключилась. Ты не замечала?
– Да мы уже несколько лет рядом, ничего такого.
– Значит, мне показалось. Всё, спать, подальше от крамольных мыслей.
Я и представить не могла, насколько она окажется права… Тем более, что моя задушевная подружка ещё и отругала меня за то, что я не окончила свой любимый институт, что обабилась, воспитывая дочь и угождая мужу, и, что ни к чему хорошему это не приведёт. И, буквально, через неделю…
Я и раньше замечала, что Трошин сам заходит за Варей в гимнастический зал. Иногда, они приходили попозже, я думала, что гуляли. Но Варвара-краса проболталась как-то, что они втроём, она, Славякевна и Роман, посещают кафе. А когда она рассказала, что они ходили на мультик, и папа выходил с тренершей во время сеанса, у меня всё похолодело внутри. Правда, они принесли кукурузу, но для этого не обязательно было ходить вдвоём. Постепенно закралось подозрение, зацепившись за разум своими острыми коготками. Оно окрепло, когда Трошин не пришёл ночевать, объяснив это запаркой на работе. Всё-таки, я не первый год живу в атмосфере военной службы, и кое-что могу сопоставить. Никакого форс-мажора у них не было! Но и так откровенно, что-то не верится…
Уложив Варьку спать, посидев немного, я решила выйти на улицу. Ноги принесли меня к дому замполита. Зачем? Почему, именно сюда, не будут же они заниматься этим у неё дома.
– Добрый вечер! Что-то поздно вы гуляете, Валерия. Да ещё и в наших краях. Не боитесь? – Голос замполита прозвучал, как удар колокола.
– Кого бояться? Привидений? И добрый вечер вам, Игорь!
– Может, вас проводить?
Игорь был невысок, чуть выше меня. Получалось, что с женой они одного роста. Да и не спортивной наружности, типичный политрук. Какой из него защитник?
– Не стоит, правда. Идите отдыхать, жена заждалась.
Он грустно посмотрел на меня своими карими глазами, хлопнул ресницами, любая баба позавидует, и улыбнулся.
– Жены нет, так что я сегодня совершенно свободен. Пойдёмте.
И мы поплелись, тихонько разговаривая ни о чём.
– Я не понял? – Роман стоял около подъезда. – Это ещё что такое? Бросила дочь, а сама шляешься неизвестно с кем.
Это прозвучало так театрально, даже нереально, как-то. В воздухе повисла «неразорвавшаяся ракета».
– Роман, ты что, обалдел? Я проводил женщину, гуляющую перед сном. Ты же мою жену даже в кино водишь, и ничего, пожалуйста. Я ей доверяю, она мне. И всё нормально. Спокойной ночи, ребята. И не ругайтесь. Не стоит оно того. – Замполит и в Африке – замполит, воспитатель, мать твою…
Трошин сильно сжал мне руку и потащил наверх.
– Мне больно, Ромка!
– Сейчас будет ещё больнее.
– Ты меня выпорешь? Или выставишь на площади, как неверную жену?
– Не мешало бы, жаль, средние века закончились. Сядь! – Уже в комнате, приказал он. – Мне сказали, что ты стала ходить в спортзал, занимаешься какой-то женской гимнастикой. Зачем? Ты и так фигуристая, меня устраивает.
– А ты боишься, что я помешаю вашим посиделкам в кафе и в кино со Станиславой, которой доверяет её муж? Так я по утрам хожу, когда ты спишь, надеюсь. И потом, я тебе говорила об этом. И если твоя башка занята чем-то другим, я здесь при чём?
Мой благоверный немного растерялся, что мне не понравилось ужасно, и опустил глаза. Стыдно? За что? Я отправилась спать к дочке под бочок.
А следующим вечером… Это случилось при всём честном народе. Была суббота, занятия у Варвары заканчивались в два, и я брела в сторону спорткомплекса. Сходить с Варькой в лес погулять, что ли? Погода соответствует, одеты мы по-спортивному, почему бы и нет. Так и сделали, с большим удовольствием набегались, напрыгались, надышались кислорода, даже набрали совсем немного подснежников, много нельзя, они занесены в «Красную книгу», о которой я и рассказывала дочке. Со стороны кафе послышались громкие голоса. Я остолбенела: моя Илона вцепилась в волосы Станиславы, которая вопила на всю улицу. Да и куда ей справиться с прибалтийской, медлительной и рассудительной девушкой, которая в минуты опасности превращалась в зубра, зубриху, то есть. Их никак не могли разнять, кто-то даже выплеснул воду на дерущихся. Куда там, в поле ветер, в ж… – дым! Я подскочила сзади, в чём была моя ошибка, и получила от подружки ногой в живот, сложилась пополам, и… Варвара заплакала, а для меня белый свет померк.
Открыв глаза, я ничего не поняла, увидев белый свет в белом же. Даже лампа под потолком горела белым светом. Больница! А Варя? И я заорала благим матом имя своей дочери. Влетел Роман.
– Всё в порядке, Лерочка, она дома, с соседкой. А мама уже подъезжает, и они скоро придут. Как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит?
– А что должно болеть? И, вообще, что со мной?
– Вы перенесли небольшую операцию, ребёнка сохранить не удалось, очень маленький срок. А вы выйдите, пожалуйста, мне надо поговорить с вашей женой. – Врач в очёчках, совсем мальчик, выпроводил моего богатыря (рядом с доктором Роман точно был Илья Муромец). – А с вами мы сейчас всё проясним.
И он рассказал, что я была беременна, что случился травматический шок, ещё что-то там, я уже не слушала, поймав фразу о невозможности в дальнейшем иметь детей. Как? Почему? За что? Всё заледенело в моей душе и теле, ум отказывался верить в происходящее.
Ко всем этим шоковым новостям присоединилась страшная апатия, я общалась только с Варей и мамой, никого из около космической братии пускать к себе не разрешила, и, прежде всего, Романа. Дело в том, что услужливая память подсунула мне раскладку последней минуты перед тем, как я потеряла сознание. Станислава орала, что Илонка уже никогда не получит Романа, потому что он, Трошин, теперь её мужчина. А та, вырывая космы тренерши, реально, клочки летели по закоулочкам, вопила, что этого не будет никогда, потому что он уже несколько лет её, прибалтийской подружки моей…
Люди созданы из одного теста, но «начинка» настолько разнообразна, что одинаковых «пирожков и булочек» просто не бывает, а разница между мужчиной и женщиной разительна, и не только внешне. Почему-то бытует мнение, что потомки Адама, пожертвовавшего частью своего скелета, несут пальму какого-то первенства, оливковый венок небожителей и хвойную ветку превосходства, назначив себя «сильными» мира сего. А на самом деле, представительницы клана Евы с пущим успехом выращивают домашние пальмы, используют в пищу оливковое масло и лавровый лист, наряжают елки и сосны, не боясь уколоться. Мир держится на хрупких бабьих плечах, и не только потому, что на них лежит ответственность за продолжение рода человеческого. Женщинам приходиться решать много бытовых и социальных проблем, ограждая своих половинок от мелочных, на их счёт, заморочек. Но из таких мелочей и состоит жизнь! А уж если происходит что-то грандиозное, тем более дурное, сразу же вылезают на свет божий все тараканы, и чёрные, и рыжие, и в крапинку. Нет ничего тайного, что когда-нибудь не станет явным. Так говорят…
Моя мамочка всё узнала. Откуда? В небольших городках, как наш, скрыть даже консистенцию кала сложно, а уж такое! Она забрала меня без лишних слов, я и не сопротивлялась. Тем более, после разговора с Илоной Подловной.
– Спасибо, что разрешила меня выслушать. Ты не написала заявление на меня, ещё раз спасибо. Но жить с этим будет тяжело, зная о том, что я сделала. – Она говорила коряво, волновалась, бедная овечка. – Смирнов бросил меня, он уже уехал в другой гарнизон, а мне придётся, пока, здесь жить, возвращаться домой я не хочу.
Странно, она разговаривала со мной, как будто ничего страшного не произошло, как будто не она разрушила мою жизнь, как будто это не я лежу здесь и подыхаю по её милости!? И жалуется, ожидая понимания. Я молчала, хотя на языке крутилось, что и Трошин остаётся здесь, что же им мешает? Но смотреть в её сторону, тем более, говорить с ней не было никаких сил и никакого желания. Как и с капитаном от космоса…
– Понимаешь, Лера, тебе страшно повезло с мужем, ты просто этого не можешь знать, он же у тебя единственный, не с кем сравнить. Его сексуальность зашкаливает, попробовав однажды, отказаться от этого настоящего, мужского, невозможно. Это как наркотик, все мысли и мечты направлены только на повторение, ты начинаешь жить только одним желанием – оказаться в руках альфа-самца, ощутить его в себе…
Она ещё что-то говорила, горячая латышская женщина, а я жала на кнопку. Кающуюся Илону-Магдалину еле выдворили: она цеплялась за спинку кровати, за стол, за дверь, вымаливая у меня прощение…
А через неделю я была уже дома, оберегаемая мамой и папой, которые и отправили «тень от Валерии» в Питер, вернее, я сама напросилась. Вспомнить было что, и мне хотелось окунуться уже во всё это, довести себя до последней точки, расставить по полочкам в кладовой моей мятущейся души, а потом выкинуть эту гнусность из жизни. Как говорят, подобное лечится подобным!
Любовь приговаривается к расстрелу!
Валерия всё никак не могла оторвать взгляд от воды, её уже стала накрывать паника: в воде сияли глаза Трошина, при попадании на воду солнечных бликов, отдающих голубым светом. Сзади кто-то аккуратно положил руку на её плечо.
– Девушка, вы, часом, не заплыв решили совершить? Так для этого есть специально отведённые места. Я, кстати, туда направляюсь, может, со мной? Вы, я вижу, не местная. Меня Люда зовут. А вас?
– Господи, вы меня напугали.
– А вы меня. Судя по всему, гуляете тут с ночи. Значит, не спали. В Питере все приезжие не спят во время белых ночей.
– Я привыкшая, жила на севере, с этим явлением немного знакома.
– А внешне и не скажешь. Вы уже загорели, и говор у вас южный.
Лерка успела немного погостить у тётки в Ставрополе.
– Всё правильно, просто жила несколько лет по месту службы мужа.
– Где, если не секрет?
– Это в Архангельской области.
– Нет, так не бывает. А я ещё думаю, но откуда такое знакомое лицо? Вы – Валерия Трошина, творец генеральных планов, очень хороший творец. Без вас стало совсем не то, пропала изюминка, отличающая вашу работу.
– А вы – Людмила Градова, я вас видела только один раз. Вы изменились, сразу и не узнать. Стрижка вам идёт, но жалко такие красивые волосы. Зачем?
– Не хочу быть красивой, хочу быть любимой. – Очень грустно ответила она.
– У вас что-то произошло? Тут мы с вами на одной волне…
– Не рассказывайте ничего, я вашу историю слышала раз сто из разных уст, в вольной интерпретации и «из первых рук». Я не люблю сплетен, но история Трошиных долго была у всех на устах.
Они шли по набережной, молчали, каждая думала о своём…
Люсе Алёшкиной предстояло довести до сведения Володи, что она изменила ему, подала на развод и не знает, как ей жить с этим дальше. Чувство вины перед ним, очень хорошим и верным человеком, отцом её дочери, обожаемой Катерины, и просто замечательным мужем, не давало покоя ни днём, ни ночью. Она даже не поехала в давно намеченную поездку на восток, ей надо было побыть одной, отстегать себя, наказать, вывернуть наизнанку свою душу. Одно Люда Градова знала точно: она любит Макса и очень уважает Алёшкина, и врать и изворачиваться не будет.
А Валерия, который раз напоминала себе, что Трошин, мерзавец и изменник коварный, не достоин её, такой необыкновенной и удивительной Лерочки. И надо достойно пройти последнее испытание, не показать ему, как болит и стонет её душа, так и не понявшая, за что? Вечный вопрос, задавать который нельзя ни при каких обстоятельствах, ответа на него не существует. А додумывать, последнее дело…
