Quarta Filia
Право на скелет
– Да, бабушки, пережившие сороковые, – особенные, – согласилась Аня.
– А главное, у нас есть свобода! Нет войны, нет цепей концлагеря – живи радуйся, но нет, люди всегда чем-то недовольны, выдумывают проблемы себе и другим, набирают кредиты… Большинством поступков людей руководят либо алчность, либо конформизм: что другие подумают? Это жизнь живота! Удовлетворяются только базовые, животные потребности в пирамиде Маслоу. Простые человеческие желания – жить, любить окружающих, быть в гармонии со своей собственной совестью – не в тренде, это не пропагандируется с экранов. Жить так, как выбираешь ты сам, а не твое окружение – это требует усилий, тут нужно собственный мозг напрягать. Хотя цель тоже есть – стремиться к обогащению, к определенному статусу, и никому не важны способы и тем более не важно, а стоит ли вообще сам человек этого статуса. Посмотри на двухлетних детей – им ничего не нужно, чтобы быть счастливыми, они сами делают свое счастье из любых простых вещей: речка, солнце, мама…
Счастье на поверхности, а все что-то копают и копают, все глубже и глубже… – он замолчал.
– А ты умеешь быть счастливым?
– Я стараюсь. Я знаю, что скоро ты уедешь в город… Но я счастлив здесь и сейчас!
Ночью ей приснилось, что пришла «настоящая Анна» и обвинила Аню в воровстве. Она проснулась в ужасе и с мозговым штурмом в голове: А если я найду сокровища на самом деле? Что мне с ними делать? Надо, по идее, искать настоящих хозяев и делиться с ними… Нет, надо всё отдать, это же их… А как их найти? Да зачем вообще я ищу эти сокровища?..
Когда Гюнтер проснулся ранним утром, Аня уже сидела, закопавшись в старые письма и фоты, с торжествующим выражением лица.
– Ну, никак что-то нашла за бессонную ночь?
– Да! Я узнала бабу Шуру на фотографии!
– Это радует. Ты уже узнаёшь на фотографии человека, который тебе свой дом оставил. Покажи?
Аня протянула ту самую «похоронную» фотографию.
– Вот видишь, эта женщина, стоящая за спинами всех?
– Да не, это не она… Баба Шура красивая была, ты же видела… А у этой женщины… не ваши гены.
– Вот я тоже удивляюсь – всего 6 лет со времени той фотографии прошло, а она так постарела… Но это точно она!
– Не хочу тебя расстраивать, но то, что ты узнала бабу Шуру, не дает никакой информации…
– Поэтому и читаю дальше! – насупилась Аня. – Мне вот интересно, кто вернул письма бабе Шуре? Адресатом был Лукьян! – Она открыла «новое» письмо и побежала по нему глазами. Гюнтер пошел заниматься своими делами. Когда он в очередной раз проходил мимо Ани, она схватила его за штанину:
– Постой… тут интересно… щас-щас…вот! Слушай! «Здравствуйте… поклон ей…трали-вали…жива ли здорова Аня…» – Представляешь? Я глазам своим не поверила – Аня?? – Она вскочила и потерла пальцем чуть размытое от времени написанное имя, будто от трения оно могло измениться или было чем-то заляпано.– Аня!! Она всё же была! Теперь ты мне веришь, что внучка бабы Нюси действительно существовала!! Баба Шура не была старой девой, у нее была дочь! И это ей завещала свои сокровища моя прабабка!
Гюнтер взял письмо у нее из рук:
– Действительно, Аня… Ну мало ли кого она имела в виду?
– Мне это нужно срочно выяснить! – с горящими глазами Аня схватила за руку Гюнтера. – Сейчас! Ну пожалуйста! Отвези меня в Лукоянов!
– Опять? Мы же там были. Нет там уже давно никакого дома Лукьяна, ни тем более его самого… У кого спрашивать?
– Не знаю… У соседей! Или еще у кого-нибудь… Поехали? – она с надеждой смотрела в его глаза.
– Ну что мне с тобой делать… Сумасшедшая…– Гюнтер взял ключи от машины.
На выезде из Ильинска им встретился милейший дядя Паша.
– Дядя Паша, куда подвезти? – Гюнтер открыл дверцу. Дядя Паша с готовностью сел в машину. Аня демонстративно молчала.
– До Ужовки. Подвезешь – буду благодарен. А вы куда?
– В Лукоянов.
– Путешествуете? Это хорошо. Я в Лукоянове на повороте однажды колесо оставил. Так забавно вышло… – они обсудили его историю про колесо, посмеялись, помолчали. Аня не сдержала собственный яд:
– Как ваши уголовники поживают? Поймали этого вашего Нахимова?
– Нахимов-то? Приходил он ко мне вчера.
Аня ушам своим не поверила: разыскиваемый уголовник приходил к подполковнику полиции? С какой целью?.. Конечно, она уже и не думала про дядю Пашу хорошо, но чтобы вот так …
– А… Зачем, если не секрет?
– Да нет, не секрет. Выпить со мной хотел.
– Ну и как, выпили Вы с ним?
– Да, по рюмочке пропустили.
Аня даже не знала, что сказать. Видя недоумение в ее глазах, дядя Паша пояснил:
– Вы мысленно спрашиваете меня, почему я не задержал его? Видите ли, Анечка, жизнь – сложная штука… Идеальные ситуации бывают редко. Обычно на принятие решений влияют много факторов… Ну, считайте, что я уже старенький для таких приключений… Да и если человек пришел в гости, то даже как-то неудобно его выпроваживать…
Аня молчала. «No comments, – думала она. – Как же я ошибалась в этом человеке…»
– Ну а Вы, Аня, что решили с бабы Шуриным домом делать?
– Да ничего не решила пока.
– Ну тогда пока ничего не решили – Ванечка, слышишь? – вы не ходите в этот дом…
– Почему? – спросила Аня.
– В нем… энергетика плохая.
Дядя Паша доехал до Ужовки и вышел.
– Он пил с Нахимовым?? – воскликнула Аня, когда за ним захлопнулась дверца.
– Ну и что? – Иван пожал плечами. – Нахимов не только уголовник, он еще и его бывший одноклассник. Они всю жизнь бок о бок провели: один ловит, второй убегает. Им есть что вспомнить.
– Ну и Санта-Барбара…
– Никакой Санта-Барбары. Просто деревня…
В этот раз во дворе коттеджа было людно. Когда Аня с Ваней подъехали, несколько детей играли в жмурки, а мужчина с женщиной – видимо, родители – сидели на лавочке, комментировали игру и подзадоривали:
– Давай, Даша, он впереди, поднажми… Ну что ж ты так, давай вставай…
Увидев подъехавший к дому кроссовер, молодой мужчина с бородой встал и подошел к забору.
Аня не знала, как сформулировать цель своего приезда.
– Здравствуйте, – начала она, выходя из машины, – извините за странный вопрос… Мы ищем человека, который жил на этом месте много лет назад. Может, Вы что-то слышали о нем? Его звали Лукьян.
– Слышал, – изучающе смотрел на них мужчина.
– Да? – Аня обрадовалась. Всё узнать оказалось легче, чем они предполагали. – Может быть, он Ваш родственник? Извините за нескромность…
– Может быть. А вы с какой целью интересуетесь?
Аня немного помялась, не зная, с чего начать.
– Мы ищем какую-нибудь информацию про некую Анну, которая, может быть, здесь жила у Лукьяна. Это моя родственница, точнее, тётя…
– Тётя? – какое-то странное удивление отобразилось на лице мужчины.
– Ну, получается, что так… Двоюродная…
Мужчина с сомнением смотрел на нее. Образовалась неловкая пауза.
– Эта девушка утверждает, – вступил в разговор Гюнтер, кивнув на Аню, – что в письмах свой прабабки обнаружила наличие родственницы, о которой не слышала раньше, и захотела узнать о ней побольше. Если что-то знаете – расскажите по-братски, а нет – развейте наши сомнения. Скажите ей, что никакой Анны никогда не существовало.
Мужчина внимательно посмотрел на Гюнтера.
– Ну почему же не существовало? Существовало… Пойдемте в дом, посидим, поговорим…
Аня обрадованно последовала за мужчиной. Ей хотелось поскорее всё узнать.
– А вы знали ее лично? А Лукьяна? Вы не родственник, случайно? Или просто купили здесь землю? А кем Вам доводился Лукьян, если он вообще Ваш родственник?..
– Сколько вопросов сразу… Знал я Лукьяна лично. Он мой дед.
Они сидели на светлой просторной кухне и пили крепкий чай с травами. Жена накладывала печенюшек, нарезала колбасу и всячески хлопотала вокруг них, будто Аня с Ваней были им как минимум близкими родственниками. Ане даже стало как-то неудобно от этого деревенского гостеприимства.
– Я расскажу, что знаю сам. Не знаю, как вам это пригодится…
Когда мой дед Лукьян уже был женат и у него уже было двое детей, он работал на торфодобыче под Нижним. Туда «сгоняли» народ со всей области. Там он познакомился с девушкой Шурой, которая тоже там работала. Я не знаю всех подробностей, но так или иначе у нее родился ребенок Лукьяна, девочка Аня. Когда Шура вернулась домой в свое село с ребенком на руках, ее мать была в ужасе – такой позор, девка без мужа родила! Да еще и от женатого! Тогда были другие времена… Она сказала дочери, чтоб та девала ребенка, куда захочет, пока не узнали все соседи, или пусть уходит сама. Шуре идти было некуда… Она пошла к отцу ребенка… Он принял ребенка без зла и претензий, но вот его жена… После семейного скандала дед всё же забрал ребенка жить к себе, а Шура вернулась жить к своей матери. Жена Лукьяна, моя бабушка, сначала не хотела принимать чужое дитя, но потом привыкла, и Аню стали растить как родную дочь. Моя бабка часто о ней вспоминала… Она полюбила ее и всегда жалела. Даже своих детей, бывало, за «мужнин грех» наказывала… А Шура больше никогда не приезжала. Вроде бы, она переписывалась с дедом какое-то время, пока моя бабка не устроила им разнос. Думаю, больше они и не виделись. – Он замолчал. Аня тоже молчала, переваривая информацию. Потом, наконец, спросила:
– Вы можете дать мне координаты Анны? Где она сейчас живет?
– Нет, не могу… Аня умерла, когда ей было лет 5-6.
Все замолчали.
– Отчего она умерла? – неловко спросила Аня.
– Заболела чем-то. Тогда детская смертность вообще была очень высокой… Вот и всё, что я знаю про Вашу родственницу. Надеюсь, я не сильно Вас расстроил… Я даже не знаю, сообщили ли о ее смерти Шуре…
– Баба Шура была не ее похоронах… – Аня вспомнила «похоронную» фотографию. – Она знала… Она переживала за Аню, она часто писала…
Они распрощались как родные:
– А ведь мы действительно могли быть родственниками – заметила Аня, – хоть и очень дальними.
– Дальних родственников не бывает – улыбнулся внук Лукьяна. – Заезжайте, если будете проездом…
Аня ехала домой в печальных размышлениях. Всё теперь вставало на свои места. Она мысленно «пролистывала» слова бабы Маруси о бабе Нюсе: «Ей так хотелось иметь внучек.... Я уверена, Анна Матвеевна не осудила бы Шуру за внебрачного ребенка… Шура умерла в одиночестве…» Вот тебе и Анна Матвеевна! «Не осудила бы…» Да она вышвырнула свою родную внучку и готова была выгнать собственную дочь… И всего лишь из-за общественного мнения… Даже не верилось. Наверное, она надеялась, что Шура найдет себе законного мужа, нарожает от него детей и забудет своего «неудавшегося» первенца. Иногда мы невольно, от всей души желая близким добра и лучшей участи, навсегда ломаем хребет их судьбе, их счастью. Калечим всю их дальнейшую жизнь… Шура больше не вышла замуж и не родила другого ребенка. Она всю жизнь прожила одна. Одна и умерла на полу материнского дома… А ведь она даже дочь назвала в честь своей матери – в надежде, что та когда-нибудь простит ее…
А за бабу Марусю, попавшую в такую же ситуацию спустя пару лет, баба Нюся заступилась… Да и перед смертью всё же написала письмо несостоявшемуся зятю, в котором спрашивала о своей внучке… Всё же она оставила свои богатства именно для нее. Значит, заочно любила… Может, даже раскаивалась? Кто знает…Может, со временем она бы простила Шуру и пустила в свой дом ее незаконную дочь, но она не успела. Она так и не узнала, что судьбой ее внучки было умереть следом… Хотя кто знает, как сложилась бы жизнь Ани, останься она в Ильинске?
Сколько новой информации за последние дни… Сначала Дмитрий, теперь Анна…
– Кто назвал тебя Аней? – перебил ее размышления Гюнтер.
– Меня называла бабушка, младшая сестра бабы Шуры.
Что это– совпадение? Вряд ли… Она ведь наверняка была в курсе этой истории – она уже ходила в школу, когда Шура вернулась домой с младенцем на руках… И тоже молчала всю жизнь. Скрывали, будто в этом было что-то порочное. О времена, о нравы…
И зачем баба Шура столько лет хранила это письмо, ведь она знала, что «внучки Анны» уже нет…Зачем просила передать эту информацию Ане? Потому что своих детей у нее не было, логично. Возможно, она хотела, чтобы семейные реликвии достались ее династии. А может, она хотела, чтобы я узнала правду. Правду о том, что у нее тоже была дочка и право на семейную жизнь… Иногда так хочется поделиться правдой хоть с кем-то…
Сколько же таких «скелетов в шкафу» хранилось у наших предков… Никто уже не скажет… Но нам ли осуждать их? Еще неизвестно, как проживем свою жизнь мы сами и сколько скелетов будет храниться в конце жизни в наших собственных шкафах. Чем дольше живешь – тем большим количеством неприятной, скрываемой информации обрастаешь, как мхом. Не осудят ли нас наши дети и внуки? В конце концов, каждый из нас имеет право на свои заблуждения и свои маленькие тайны. Мы все иногда ошибаемся и храним в головах свои странные заморочки. Надо уметь это вовремя простить самому себе и своим близким, чтобы было время всё исправить. Время… У всех есть свои скелеты, и каждый имеет на них право. Надо только вовремя от них избавляться…»
– Слушай, ты не видел мою расческу? – Аня вышла босиком на крылечко, где Иван ждал ее для уже привычного вечернего «моциона». После знойного дня так приятно подышать прохладным вечерним воздухом.
– Ну, одно из двух: либо она затерялась в толще твоих тряпок и тапок, либо она добровольно сгинула в поисках лучшей жизни… Держи. Я купил тебе еще одну – чтобы было больше шансов найти в доме хоть одну из них… – Иван достал из кармана и протянул ей резной берестяной гребешок.
– Какая красивая! – Аня невольно залюбовалась. – У тебя была идеальная чистота до меня… Я внесла в наш дом хаос. – Аня и сама не заметила, как стала говорить «наш дом» вместо «твой дом», потому что ей казалось, что она прожила здесь лет десять, не меньше. Нет, она жила здесь всегда! Всегда по всему периметру дома и двора были разбросаны ее платья и кофты, расчески и косметика, телефон и зарядники, а все полочки были завалены коллекциями красивых камней с Алатыря, коряжек из леса и безделушек из Починок. На столе всегда стоял букет пшеничных колосьев, принесенных с поля, а холодильник был полон вкусняшек для неё.
– Ты внесла в наш дом жизнь. А хаоса здесь давно не хватало.
Аня села рядом и с благодарностью обняла его.
– Я люблю этот дом, он душевный. Я теперь понимаю, что значит выражение «мой дом – моя крепость». Здесь так спокойно. Это даже не просто крепость, это наш собственный форт на острове, отрезанный от всех мегаполисов где-то в глуши… Здесь так легко спрятаться от всех. – Аня легла, положив голову Гюнтеру на колени. Она так привыкла к нему… Если дом этот она знала лет десять, то его хозяина – еще с прошлой жизни. А он знал о ней уже столько, что из всех близких людей, многих из которых она любила годами, он по праву мог называться самым родным. Господи, как же теперь она оторвется и уедет от него? Опять привыкать к прежней городской жизни, опять возвращаться на работу… Опять фальшивые улыбки и «зацени мою новую машину», опять замкнутые бетонные стены холодных городских коробок. Опять залазить в скорлупу собственного конформизма, самозапретов и правил… Прежняя жизнь казалась ей просто невозможной…без него, но количество дней отпуска катастрофически приближалось к нулю. Как быть? Что делать дальше?
Будут ли они общаться, когда Аня уедет?.. Будет ли Иван ждать ее до следующего отпуска? И сможет ли она сама сохранить все свои лучшие эмоции на расстоянии? А, главное, есть ли вообще смысл в поддержании таких странных отношений. Ездить друг к другу на выходные? Как-то неправильно, глупо… Всю жизнь так не проживешь. А ей нужно на всю жизнь… Большой семьей. Она городская, и именно в городе её место. А он хочет жить один. Он хочет жить в деревне… Их интересы расходятся на разные полюсы, как зенит и надир. И их общие дни сочтены.
– Если б ты знал, как я не хочу уезжать… Но через несколько дней мне надо на работу. Ну поехали со мной в город? Ну пожалуйста?..
Его голос погрустнел.
– Нет. Я не поеду, ты знаешь. Если хочешь, оставайся ты… – он погладил ее по волосам.
– Я не могу остаться, ты тоже знаешь. У меня хорошая работа. У меня сложившийся годами образ жизни и круг знакомых. Я не могу вот так всё бросить и переехать в деревню. – Она не удержалась от укора. – Ну почему же ты так против города! Все переезжают в город, а ты не хочешь…
– Ань, ты опять за старое?.. И за объездной есть жизнь, представляешь? Нас тут 36 миллионов в стране… Я вообще не понимаю, почему я должен чувствовать себя каким-то ненормальным из-за того, что живу в деревне? Мне не нравится, что в нашем разговоре ты мыслишь только материальными аспектами. Я не заставляю тебя жить в деревне, раз она так не мила тебе. Я слишком хорошо понимаю, что навсегда уехать из того места, где ты родилась и выросла – это серьезный шаг, это жертва, которой ты будешь попрекать меня всю жизнь. Я не хочу этой жертвы и потому не вправе держать тебя. У тебя нет никаких обязательств передо мной.
Но и я никогда не поеду жить в город. Прими это, как данное. И прошу тебя, давай закроем эту тему раз и навсегда.
Аня уткнулась в его большую ладонь и замолчала. Ей было горько.
«Он не идет на компромисс. А почему я должна идти? Почему именно я должна добровольно жертвовать своей прежней жизнью? Да, он красивыйумныйдобрый и самый лучший, у него есть образование и работа… но он живет в деревне! Между нами барьер, который мне не взять. Я рано радовалась тогда, в бане, что так легко смыть с себя старую жизнь. Она тянет обратно…» Она представила себе весы, на одну чашу которых сажала всех своих самых лучших городских знакомых, а на другую сажала Ивана… и он их всех перевешивал! Каждый раз! Да, он красивыйумныйдобрый и самый-самый лучший – чего ж тебе надо, Магомет, чтобы подойти к горе? Лишь самую малость – чтобы он был городским…
– Ну что, подождем сегодня твою бабку в гости? – Иван уютно примостился на краешке кровати. Это уже вошло в правило, что он не ложился спать до тех пор, пока не уснет Аня. Она любила спать, положив его большую теплую ладонь себе под голову, вместо подушки.
– Слушай, Гюнтер, – засыпая, неожиданно вспомнила она. – Всё забываю спросить: а почему надо мной продавцы смеялись, когда я комбикорм в магазине покупала?
– Потому что комбикормом обычно кормят свиней, – в полудрёме ответил Гюнтер. – Ну, и другую скотину…
– Что?? – и она пришлепнула подушкой его лицо. Он выбрался из-под подушки:
– Называй меня Иваном…
Она уснула, а ночью опять приходила бабка. Теперь, после поездки в Лукоянов, она еще и приводила с собой за руку девочку Аню… Они молча простояли до рассвета, а потом бабка сказала: «Не приходи больше в мой дом». И они ушли так же тихо, как и появились. «Скоро я уже начну беседовать с призраками, – с ужасом подумала Аня. – Это клиника… Всё же надо умыться святой водичкой, пока моя крыша еще на месте …»
Там, где деревня заканчивалась, начинался огромный зеленый холм, и часовня стояла прямо на его полуотвесном боку. Вокруг нее прямо из холма повсюду струились чистейшие родники, постепенно сливаясь ручейками вместе и превращаясь в исток реки.
– В этом роднике, говорят, когда-то нашли икону Казанской божьей матери, – сказал Иван, – поэтому и престольный праздник здесь Казанская,– а на этом месте выстроили часовню. Вода в родниках святая, а если поднимешься на вершину холма – тебе простятся грехи. Здесь просят об осуществлении желаний.
Аня набрала в ладони ледяной прозрачной воды и умылась, чувствуя, как смывает с себя остатки прежних мыслей и расстройств, страхов и обид, остатки прежней жизни. Всё будет хорошо! Она мысленно попросила прощения у бабы Шуры и у бабы Нюры – за то, что не принимала никакого участия в их жизни и смерти, и за то, что никогда не проявляла уважения к истории своей семьи. Потом подумала и попросила прощения у самой себя – за то, что столько лет шла не туда и не с теми людьми. «Скоро в город…Пожалуйста… пусть всё сложится так, что мы останемся вместе…Помоги мне принять правильное решение…Пожалуйста…» – загадала она «волшебной» воде.
Бросив велосипеды у подножья холма, они стали подниматься на вершину по едва заметной тропке. Подъем был такой крутой, что местами приходилось держаться за высокую траву, чтобы не съехать вниз. Под конец подъема Гюнтер буквально затаскивал Аню наверх за руку. Склон был усеян дикими колокольчиками, гвоздиками и зверобоем, а под ними, прямо на земле лежали переспелые, ароматные ягоды – что-то среднее между клубникой и земляникой. Над ягодками кружились синегрудые варакушки.
– Это и есть полевая клубника. Последние, поздние ягоды, – сказал Иван, втаскивая Аню в гору за руку. Когда они, наконец, поднялись, Аня обернулась и замерла перед красотой пейзажа: проводя где-то безумно далеко четкую линию горизонта, вокруг, под горой, лежали желтые поля, соседние деревни и полоска зеленого леса. Птицы пролетали на уровне их глаз, и свежий ветер колыхал волосы.
– Дух захватывает… Какие, оказывается, сильные места есть в нашей области.
– Еще бы… Здесь обзор на несколько километров в каждую сторону. Здесь мы ближе к Солнцу и свету. Здесь место силы и правды. – Он нарвал букет из ягод и протянул Ане.
Она не могла молчать о том, что лежало на сердце:
– Я не хочу уезжать… – она притихла, обняв его и положив подбородок ему на грудь. Запрокинув голову, она глядела в его голубые глаза, которые, казалось, сливались с небом. Наверное, ей всё же простился какой-то грех, потому что на сердце было хоть и грустно, но спокойно и чисто.
– С тобой я живая, с тобой не нужно никем притворяться…
Он оторвал сладкую ягодку от кустика, положил ей в рот:
– Полевая ягода – это не городская клубника, красивая и блестящая, но лоснящаяся искуственностью и фальшью. И это не деревенская земляника – капсула свободы и естественности, но слишком уж простая. Это особенная ягода. Это лучшая из всех ягод… Вот так живешь себе, и лето уже переваливает за половину, и кажется – всё, не будет больше полевой клубники, никогда в жизни больше не будет. Остаются с тобой на зиму только «пластмассовые» египетские виктории… И вдруг случайно находишь в поле одну-единственную, последнюю ягодку. И сразу кажется: лето еще не закончилось, впереди еще много солнца… Последняя ягода полевой клубники – самая яркая, самая удивительная. Вкус ее помнят долго… всю жизнь.
Он смотрел на Аню своими ласковыми голубыми глазами и знал, что она понимает его. Взял ее за руку и стал целовать ее пальцы и серединку ладошки.
– Спасибо тебе… Спасибо за мою последнюю ягоду.
Аня сдерживала слезы.
– Я не могу знать, что и как сложится дальше. И за тебя я решать не могу. Возможно, ты уедешь и больше не вспомнишь про меня. Но… Если я когда-нибудь надумаю прожить эту жизнь долго и счастливо – ты составишь мне компанию?..
Аня вопросительно смотрела в его глаза:
– Как же твой единственный страх…
– Я готов мириться со своими страхами… Лишь бы ты всегда была рядом…
Слеза не удержалась.
– Прости меня… Я не могу…
Несмотря на предостережения дяди Паши о «плохой энергетике», в бабкин дом они все же захаживали. Но чем дольше искали «наследство», тем больше утрачивался смысл поиска. Постепенно Ане стало казаться, что они ходят в старый дом как на работу, или по старой привычке. Сокровища все меньше и меньше были интересны ей, и в сам факт их существования она уже почти не верила:
– Как жила без них – так и дальше проживу; вот только во дворе еще проверим…
– Ты одержимая… – говорил Иван, и она мысленно соглашалась с ним… Она никак не могла остановиться, незавершенность действия тяготила ее, она думала о сокровищах по инерции и ей никак не хотелось ставить на поисках жирную точку.
– Давай договоримся, – сказал ей, наконец, однажды утром Иван, – что сегодня копаем последний день, и твоя душенька на этом успокаивается.
Ане пришлось согласиться: она понимала, что и сама порядком устала от поисков, и Ивана замучила. Ей хотелось избавиться от навязчивых мыслей о кладе, о бабке… обо всем, и просто спокойно пожить оставшиеся дни отпуска вдвоем с Ваней.
В этот день она никак не хотела уходить с раскопок домой. Они перекопали весь двор, где раньше жила скотина, перетрясли сено на чердаке двора, обшарили курятник, оторвали доски под крыльцом и даже перебрали кирпичи, сложенные во дворе…
– Всё, пойдем праздновать завершение этой бессмысленной эпопеи, – сказал Иван, забрасывая лопату на плечо.
– Сейчас, только одну минуточку, – говорила Аня и лезла прошарить очередную дыру за старой поленницей. В конце концов, Иван, не дождавшись, забросил Аню на второе плечо и вышел вон из этого проклятого дома.
– Ну что, отпразднуем? – сказал Иван, открывая бутылку дорогого вина.
– Ты же не пьешь?
– Водку – нет, а коллекционное вино очень даже…
Он подбросил дров в печку «топящейся» бани и сел на низенькую лавочку, протянув Ане пузырящийся бокал. Вкусно пахло банным дымком.
– За чистую Анину голову! – улыбнулся он. Аня взяла бокал и, как в кресле, уютно устроилась на светлом полу бани у него между ног, поставив свои локти ему на колени.
– Вкусно! – оценила она, глядя на огонь сквозь пузырики вина. Они вместе любовались костром в топке, который, изрядно пощелкивая, быстро поглощал белые остовы березовых дров. Огонь съедал всё – суету, усталость, ненужные мысли, отдавая взамен тепло и умиротворенность души. Казалось, что время остановилось и больше не властно над ними.
– Остаток отпуска проведем как адекватные люди, – говорил Иван.– Свожу тебя покататься на Починковских верховых лошадях. И на тяжеловозах! Поверь мне, это нечто! Еще съездим в Болдино – ты не была там? Там душевно. Почувствуешь себя русской дворянкой, как ты хотела, прогуливаясь между трехуровневыми озерами или по анфиладам барских комнат. Мне иногда кажется, что в прошлой жизни я жил в одной из таких усадеб, катался верхом по заповедным рощам и аллеям, лежал на таком же диване, как у Пушкина, и прятал документы от управляющего в шкафу из цельного дерева…
Аню осенило:
– А шкаф-то я толком так и не проверила! А вдруг там двойное дно? – она секунду помедлила, потом вскочила и стала быстро одеваться.
– Куда ты, сумасшедшая! – одернул её Иван. – Мы же договаривались: последний день!
– День еще не закончен! – крикнула Аня, поспешно натягивая эспадрильи и застегивая ремешок на платье. – У меня есть еще целый час! Я быстро! До 12 вернусь, обещаю!
– Да у тебя совсем крыша поехала! Деньги важнее здравого смысла? Учти, что я в этот раз с места не сдвинусь! – Иван был зол, как никогда раньше. – Езжай одна и потом не жалуйся, что тебя бабка страхами замучила!
– Не боись, не замучает! – крикнула Аня и выбежала из бани. – Мне надо поставить жирную точку!
Сейчас она прощупает шкаф и, если найдет клад, Иван поймет, что был неправ, и смягчится. Ну, а не найдет, так не найдет, зато точно успокоится.
Аня подбежала к старому дому привычной и уже хорошо протоптанной тропинкой, стараясь не вспоминать старые страхи. Мысль о том, что она здесь в последний раз, вдохновляла забыть все неприятные эмоции. Про фонарик она и не вспомнила, и теперь в кромешной тьме нащупывала дырку в замке, чтобы вставить ключ. Внезапно ей опять показалось, что она слышит шаги в доме. Аня прислушалась, обернулась на тропинку: не пошёл ли вслед за ней Иван? Нет, его не было.
– Ну уж нет, в этот раз я просто не могу вернуться к нему как испуганная прибитая собачонка! – решила Аня и, наконец, отперев замок, решительно толкнула скрипучую входную дверь. Ей показалось, что в сенях она увидела отблески света, идущего через глухую дверь комнат, и услышала чей-то голос. Жуть на секунду напала на нее, но отступить сейчас она не могла. «Со щитом или на щите», – подумала девушка и, уже привычно собрав храбрость, быстро прошла сени и открыла тяжелую дверь в комнату. Открыла и обмерла: в ее доме, посреди комнаты, при тусклом свете свечки, на тряпках восседали какие-то пьяные бомжи! Один мужик, хорошо «позавтракамши», лапал отвратительную пьяную бабу, что-то счастливо повизгивающую матом, а второй, лет 50-ти, обросший недельной щетиной, что-то жрал, склонившись над пакетами, и остатки пожираемой жижи стекали с его подбородка обратно в пакет.
Аня пришла в ужас! Говорить в этой ситуации «Что вы делаете в моем доме?!» было по меньшей мере глупо, а по большей – опасно… Спасаться! Нужно спасаться, пока не поздно! «Беги!» – мелькнуло в ее мозгу, но ноги словно окаменели. Все эти типы обернулись на звук открываемой двери и замолкли. Отвратительный чавкающий субъект встал, и Аня узнала его: это был тот самый «бомжеватый мужик», который помогал ей вынуть подол из спиц велосипеда… По пьяни он чуть не упал, но на удивление быстро и ловко подобрался к Ане и схватил ее грязной рукой за ремешок платья.
– Ну вот, Шагал, а ты обижался, что баба только одна! – крикнул он «товарищам» пропитым хриплым голосом, и все трое зашлись пьяным ржанием. Перепуганная в усмерть Аня рванулась от бомжа, но тот крепко вцепился в треклятый ремешок и потащил ее поближе к свету. От него блевотворно разило, и его мутные от алкоголя глаза сладко шарили по Ане, которая пыталась вырваться, ничего не соображая от ужаса.
– Давай делай дело скорей и уходим отсюда! – кажется, сказал на матерном языке первый субъект и вновь занялся своей очаровательной барышней. Второй же швырнул Аню на сальные фуфайки и, придерживая ее коленом, стал копаться в ширинке…
«Ну всё, мне пипец! – пронеслось в Анином мозгу в тон диалекту местного общества. – Зачем я поругалась с Иваном…»
Но тут дверь снова открылась. Все обернулись.
Это был Гюнтер. Он быстро подошел к отвратительному субъекту и, отшвырнув его от Ани, чётко сказал:
– Это моя женщина. И только я могу к ней прикасаться.
Быстро поднял Аню за руку и вышел с ней из комнаты. Аня едва успевала перебирать ногами, чтобы не упасть. Пьяные бомжи в силу ослабленной работы мозжечка то ли не успели сообразить, что к чему, то ли не стали догонять их, но как бы то ни было, Аня и Ваня уже сидели в его машине и ехали домой в гробовом молчании.
Аня осторожно посмотрела на Гюнтера. Его лицо не выражало ничего, и он молча смотрел на дорогу.
«Вот теперь мне точно пипец!» – подумала Аня и почувствовала себя как нашкодивший ребенок. Решив, что «лучшее средство защиты – это нападение», она сказала:
– «Это моя женщина» – и всё?! Хоть бы треснул его разок, что ли…
Он не оценил ее сарказма.
– Это вам не Голливуд, барышня… – спокойно заметил он. – Или тебе было бы приятно наблюдать, как я убиваю людей?
Нет, ей не было бы приятно.
– Зачем сразу убивать? Можно же было просто выгнать их из моего дома.
– Они и сами с утра уйдут.
– Да я не хочу, чтоб они и минуты там были! Разведут мне антисанитарию. – Она вспомнила его муслявые губы и сальные руки. Брр!.. – Фу! Он трогал меня! Какой-то омерзительный бомж…
