bannerbannerbanner
полная версияСреди ангелов

Ксения Шаманова
Среди ангелов

Полная версия

Через некоторое время я узнал, что Сашенька беременна. Тарелка со звоном полетела прямо в стенку, интеллигентный хозяин взорвался нецензурной бранью, а Сашенька зарыдала в голос и забила кулаками по стене. Скоро все соседи говорили, что дочь богатеньких бизнесменов забеременела в 14 лет и что, скорее всего, она будет рожать, потому что дед‑врач не позволяют ей делать аборт. А Сашенька возненавидела своего любовника и, разумеется, во всём винила его одного, ведь она не знала, что дети получаются так просто.

Я сидел на скамейке около подъезда и презрительно всматривался в это белое озлобленное лицо. Сашенька – напротив меня наматывала на палец свои жидкие волосы. Я думал, что это истинная дочь Евы и что женщины страшно падки на мужские слова. И змей – это только символ, и съеденное яблоко – метафора; Ева – воплощение всех таких маленьких и больших Сашенек, пример для подражания… А как охотно ей подражают!

Кем‑то избитый горе‑байкер присел рядом с ней и неуверенно откашлялся. Я пытливо посмотрел на него: «Ну, и что теперь будешь делать?» А он искоса взглянул на меня, ясно давая понять, что я третий лишний.

– Саш, прости.

Я закрыл лицо газетой, чтобы скрыть застывшую саркастическую усмешку. «Прости? И это всё, что ты можешь сказать? Думаешь, одним словом можно что‑то исправить?» Надеюсь, Сашенька подумала так же…

Но нет, она бросилась к нему в объятия, когда услышала:

– Я знаю выход.

– Правда? 

В следующем номере газеты напечатали о самоубийстве влюблённых подростков‑героев, воспитанных извергами‑учителями. Писали, что виновата во всём школа и, конечно, семья, а ещё рок‑музыканты, восхваляющие смерть. И вообще, ребята не сами бросились с крыши – это человечество толкнуло их в бездну.

Никто и не понял, что дело, конечно, в слабости воли. Только человек думает, что лучше кончить всё разом, чем преодолевать трудности. Я вдруг понял, что самоубийство – это побег труса.

Листаю свою газетёнку, и на каждой странице – человек, человек, человек… что‑то натворил, в чём‑то виновен… Господи, куда мы идем? Неужели я тоже… со всеми? Нет, я их всех выше, лучше, я не такой, как они, не чудовище, не монстр…

Странник вспомнил, что однажды прочитал где‑то одно стихотворение, влюбился в него и даже выучил, а потом всё‑таки забыл, потому что на протяжении нескольких лет ему было не до поэзии. Каким злобным, бесчувственным он тогда был! Мужчина закрыл глаза и совершенно чётко увидел строчки, точно они были написаны на бумаге:

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца 2 .

Он задумчиво облокотился на деревянный столик и осмотрелся. Всё как будто оставалось прежним: слабоумная девочка качалась на качели, мальчишки играли в песочнице, бросались в неё песком и смеялись, показывая пальцем, а она тоже смеялась, потому что не понимала, что её обижают. А наверху обнимались неразлучные облака, птицы кружились в небе и пели чудесные песни о вечном; человек достал из рюкзака путевой блокнот и набросал:

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица…

И улыбнулся, проговорив дальше уже вслух:

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца.

Жёлтая бабочка доверчиво присела к нему на ладони, а через долю мгновения закружилась неподалёку, такая лёгкая и невесомая, что человек вдруг подумал: «В танцах бабочки и есть смысл нашей жизни. Стоит лишь понаблюдать за её полетом, и книга твоего сердца распахнётся на нужной странице. Только читай и сознавай…»

Полная женщина в цветном платье выскочила на улицу и грозно закричала:

– Маша, быстро домой!

Но девочка как будто не слышала; она продолжала качаться.

– Маша, кому я сказала? – женщина резко остановила качели и дала дочери оплеуху. Глаза матери гневно сверкали.

– Это ещё что такое? Опять вся грязная? – она быстро стащила дочь с качели. Девочка не отвечала и не переставала улыбаться; это страшно раздражало взбешённую мать, но Маша не понимала, из‑за чего человек вообще может так расстраиваться.

Странник заметил внутреннюю борьбу, которую вела женщина – борьбу между настоящей злобой и сознанием, что Маша – её родная дочь.

Мать схватила её за руку и повела за собой, девочка не сопротивлялась, она издавала какие‑то непонятные звуки, похожие на сирену. Прохожие тяжело вздыхали и с сочувствием глядели на женщину. И только странник смотрел на девочку с явной симпатией. Он размышлял, что слабоумные, может быть, вовсе не слабоумные, в своём мире они живут по‑настоящему ярко и свободно. А это значит, что в голове Маши – целый мир и целая жизнь, сознание идеи этой жизни, из‑за чего она и не может быть такой, как все. Как будто поражённый молнией, мужчина подбежал к матери, намереваясь сказать ей самое важное, но та только недовольно проворчала:

– Ну чего вы встали на дороге? Не видите, я тащу эту каракатицу?

А странник смотрел на неё невинным, светлым взглядом и спрашивал, как ребенок:

– Почему вы её так не любите?

Мать оторопело поглядела на незнакомца, а девочка вдруг замолчала и подняла голову к небу.

– А за что любить эту недоразвитую? Да она всю жизнь будет висеть у меня на шее! – женщина с досады ещё сильнее сжала руку ребенка так, что та хрустнула.

– Вы не правы, – горячо заговорил собеседник. – Вы не знаете, чем она владеет.

– Да отойдите же вы! Не до вас сейчас, – она сделала попытку отодвинуть его.

– Одну минутку, – и человек что‑то быстро зашептал ей на ухо. Женщина слушала (сначала с явным недоверием), но он говорил так убедительно, что она выпрямилась и как будто о чём‑то задумалась, потом посмотрела на него, как бы спрашивая: «Вы уверены?» и перевела взгляд на Машу, которая опустила голову и ясно улыбнулась.

15 января

Говорят, если тебя ударили по одной щеке – подставь другую. Но я никогда не прощаю тех, кто меня обидел. Какое право они на это имеют?! Почему вообще человек делит людей на тех, кто ему симпатичен и кто отвратителен, и действует, исходя из собственного отношения?

Вот, например, преподаватель философии сразу же за что‑то меня возненавидел. Как только посмотрел, тут же понял, что во мне всё не так: и слушаю его якобы через раз, и много вольнодумничаю, и не пылаю должною любовью к его предмету. А я всего лишь ненавижу его так же, как и всех остальных. Мне противны его острые усы, чёрные глаза, плешь и крикливый тон. Я ненавижу его пальцы, которые постоянно мнут уголок страницы учебника, его пространные рассуждения о том, что человек – это центр Вселенной и всё разрушится, если человечество вымрет.

Но перед экзаменом я, конечно, всё вызубрил и потом ответил на свой вопрос точь‑в‑точь его словами, ничего не упустив. Он несколько раз подёргал свой галстук, откашлялся и, наконец, раскричался, что я самый нерадивый студент, который умеет только воспроизводить материал и не имеет собственного мнения. Я разозлился, сказал, что у меня есть свои взгляды на жизнь, высказал кое-какие соображения, касающиеся философии и человечества вообще, и был с позором отчислен из университета. Оказывается, я не имею права ненавидеть людей. Но как же любить того, кто ежесекундно доказывает, что любить его нельзя? И я поклялся отомстить этому человеку с острыми усами, потому что из‑за него я лишился будущего и всяких средств к существованию.

Всю ночь бродил по улицам, пока окончательно не вымотался. Шёл как пьяный, пошатываясь, ни на кого не глядя. Но чувствовал, что каждый прохожий вглядывается в моё лицо и каждый выдумывает про себя мою историю; все эти люди как будто знали, как я к ним отношусь, и мне казалось, что они меня тоже ненавидят и готовы при любом удобном случае затоптать ногами. Конечно, времена изменились, меня вряд ли сожгут на костре и, уж точно, не станут пытать, и всё‑таки я ощущал себя, как на пытке, точно стою – а они пускают в меня свои ядовитые стрелы. Это полное отчуждение, истинная разобщённость: я существую отдельно от мира людей, мир существует отдельно от меня. И уже никто не протестует, не борется, не сопротивляется. Все устроено таким и никаким другим образом по нашему обоюдному согласию… Я теряюсь, я задыхаюсь здесь… Отчаяние топит меня с головой.

Странник подошёл к самой сцене. Начался благотворительный концерт, и ему хотелось узнать, кому и как можно помочь. Наконец, он понял, что собирают деньги на операцию маленькой девочки и решил тотчас же перевести средства на счет её родителям. Но вдруг кое‑кто привлёк его внимание, и от неожиданности мужчина застыл на месте. Это был невысокий человек с лысиной и очень резким, неприятным голосом. Вот он поднимается на сцену и умоляет помочь его внучке, а путник смотрит на острые усы и нервно глотает слюну. Сомнений быть не может: это его преподаватель философии, из‑за которого ему пришлось пережить самые тяжёлые годы своей жизни. Странник выкарабкался из этой трясины: теперь у него было образование, деньги, чтобы заниматься благотворительностью, а главное любовь к ближним. Но чего ему это стоило, сколько всего пришлось вынести и испытать, чтобы всего этого достичь! И тут вдруг является он, человек из прошлого, человек, которому странник когда‑то поклялся отомстить, человек, который сейчас нуждался в его помощи. А он стоял, не дыша, и вспоминал, вспоминал, вспоминал… Приходили на память неприятные эпизоды, возвращалось отвращение, прежняя ненависть, злость, дикий, животный гнев. Мужчина закрыл глаза и сосчитал шаги своего сердца. Он надеялся успокоиться, но с ужасом осознал, какая страшная битва между добром и злом ведётся в его сердце. Кто‑то должен наконец одержать сокрушительную победу. И он шепнул сам себе то самое, что шептал другим людям, что шепнула ему однажды одна девушка, воскресительница, что через долю мгновения он сам шепнул старому преподавателю. И чем больше слов говорил, тем ярче блестели его глаза, тем сильнее росло сознание необходимости помогать каждому. «Он не узнал меня, – думал человек, глядя в благодарные глаза философа. – Не узнал – и к лучшему».

 

И вот он собирается покончить с собой, чтобы сбежать от неразрешимых проблем. У него нет ни денег, ни работы, ни образования, нет друзей, которые могли бы помочь… Да, у него никогда не было друзей, он всё время держался как бы поодаль от амфитеатра страстей и был всего лишь молчаливым зрителем, боялся сделать хотя бы шаг вперёд, чтобы приблизиться, поворачивался и сбегал. Бежал, сознательно разрывая нити, связывающие его с другими, не признавался, что больше всего ненавидит самого себя, потому и не мог скрыться, освободиться от тумана в пределах своей головы… Кто‑то сел рядом с ним, как будто больше не было свободных скамеек. Уголком глаза он видел стройную фигуру, яркой звездой зажёгшуюся на фоне чёрной ночи. Юноша озлобленно клацнул зубами, он уже давно отвык от чьего‑либо присутствия. А девушка как будто этого не замечала, она пододвинулась ещё ближе и осмелела настолько, что положила руку на его плечо.

Отверженный вздрогнул и весь напрягся; сквозь щёлочки глаз он наблюдал за странной посетительницей и слеп от яркого света, исходящего от её волос, глаз, пальцев. Она улыбнулась, и такой простой была колдовская красота этой улыбки, что страдающий человек немного расслабился. Он одновременно ждал и боялся, что незнакомка заговорит. Что он мог ей ответить? Умеет ли вообще разговаривать с людьми или уже разучился? Спросить её о чём‑нибудь? Но о чём? Боже, какая бредовая мысль! Невозможно только терпеть это прикосновение… Он дёрнул плечами, намереваясь освободиться от руки незваной гостьи.

Знаешь, когда Бог наказал людей за Вавилонскую башню, он не имел в виду их рассорить, голос незнакомки звучал нежно, мелодично и как‑то успокаивающе действовал на него.

Юноша почти доверчиво посмотрел на собеседницу и подумал: «Невесома… Такие не встречаются в мире людей… Не может быть, нет…»

А появление разных языков – это лишь этап испытания. Бог решил проверить, действительно ли мы такие сознательные, какими хотим казаться, сможем ли преодолеть преграду и всё‑таки установить взаимопонимание? – она рассмеялась, запрокинув голову, и звёзды затанцевали в прекрасных глазах. Скажи, тебе нравятся цветы?

Юноша покачал головой.

– Немного.

А звёзды? – волшебница внимательно посмотрела на него.

Очень, не задумываясь, ответил он.

А люди?

Нет!

А знаешь почему? – девушка взяла его холодную ладонь и согрела в своей. Со цветами и звёздами не надо налаживать отношения, а с людьми – да. Приходится искать ключи к сердцам и открывать, понимать, сочувствовать, помогать… Кому по нраву трудности? Легче быть одному, правда?

Юноша ничего не ответил, он вглядывался в бледное, освещённое лунным светом лицо и чувствовал его магическую притягательность… Да кто она такая? Всё‑таки человек?

Девушка поманила его. 

– Наклонись ко мне… Слушай… – и она что‑то зашептала, а он слушал, не смея оттолкнуть, встать и сбежать; он просил ещё и ещё повторять эти чудные слова‑заклинания.

«Послушай, у тебя есть Дар. И вся твоя жизнь заключается в его присутствии. Это Дар исцеления. Закрой глаза, скажи себе: «Дар мой, хочу тобой владеть», а потом считай шаги своего сердца. Тогда он обязательно отзовётся: «Пользуйся мной, хозяин, и я научу тебя любить».

И ты… ты… в это веришь? – задыхаясь, спросил он.

Я им уже владею, загадочно улыбнулась она, откинула назад светлые волосы и подняла голову к небу.

«Поэтому у неё такой взгляд… И да, она человек, просто владеет Даром», и он прикрыл глаза, повторив про себя всё, что она сказала. Сердце забилось с такой бешеной силой, что почти невозможно было считать.

Он облизывал пересохшие губы и путал порядок цифр, пытался угомонить пульс, но тот птицей бил в висок, точно готовясь вылететь на волю, как только Дар отзовётся: «Пользуйся мной, хозяин, и я научу тебя любить».

Юноша очнулся, услышав нежный певучий голос:

Смотри, уже утро.

Он в растерянности посмотрел на девушку и увидел, что небо, ещё недавно чёрное, действительно стало ясным, первые лучики выскальзывали из‑под пухового одеяльца. А девушка, владевшая Даром, смотрела в его глаза и улыбалась, сама превращаясь в Утро, Солнце и Дар.

Он подумал, что ночь никогда не длится вечно и всегда уступает место исцеляющему свету.

2Б. Пастернак. Быть знаменитым некрасиво…
Рейтинг@Mail.ru