Крепкая Элья
Цена дара
– Я думал, на войне так полагается, – пожал плечами Мара.
Этот парень был из тех, кто обычно не задумывается о причинах и следствиях. Зато умеет радоваться тому, что дают. Знаю, встречал таких среди своих фанатов. Один автограф – и слезы из глаз. Одна фотография – истерика. Посещение больного фаната в больнице – тебя боготворят, и на время ты снова человек, а не клоун. «Мой кумир», «отзывчивый», «самый лучший». О том, что я не имел права поступить как-то иначе им из-за контракта, дабы не испортить сценический образ, они даже не задумывались. Мара бесцельно радовался конфете, или ровному асфальту, или, быть может, приятной прогулке на свежем воздухе. Он уже стер половину подошв, очищая их от грязи, и теперь довольно тянул улыбку, радуясь, что не счистил собственные пятки.
Виктор наслаждался бризом, удовлетворённо прикрыв глаза. Он уже снял каску, подставив ветру вспотевшие русые волосы. Руки упёрлись кулаками в бока. Впрочем, я тоже получал удовольствие. Приятно было немного остыть после влажной, ядовитой духоты.
– Вот этим человек и отличается от машины, – процедил сквозь зубы Якоб. – Варвару не нужно думать о чувствах другого существа, он просто берет оружие и идёт убивать. А знаете, почему так получается? Потому что человек – тупой. Полет мысли, обработка тысяч терабайт с секунду – разве это про него? Нет. На это способны только машины. Спросите себя, кто в таком случае больше достоин жить?
– Эх, хорошо! – Виктор потянулся, когда нас обдало резким порывом ветра. На фоне влажной духоты он казался ледяным. – Красиво тут. Мне всегда нравилась Ингрид, хоть она и совсем обмелела после удара. Раньше она была широкой, вон оттуда и до сюда. Глаз иногда не хватало, а зелень… все здесь было в зелени. Сейчас, конечно, совсем не так. Но река отлично отражает небо – этот зеркальный блеск я ни с чем не спутаю. Особенно в сумерки. Его не взяло ни время, ни удары. Будто сплавили свинец и пустили по руслу. Якоб, чем чесать своим языком, лучше подойди сюда – посмотри, какой открывается вид.
Отделившись от нас, Якоб поравнялся с комбатом и уронил взгляд вниз – на серое на сером. Понятия не имел, что Виктору понравилось в этой унылой картине. Но говорил он так, будто знал эти места очень давно. Может быть, вырос здесь?
– Не вижу ничего особенного, – пожал плечми Якоб, – Вялая речка, одни и те же деревья… смертельная скука.
Отступив на несколько шагов назад, Виктор отстегнул от пояса оружие, вскинул руку и выстрелил Якобу в затылок. Над серыми водами пролетело резкое эхо. Увязнув в ватной влажности воздуха, оно тут же стало глуше, а через мгновение поглотило само себя. Алые кляксы вылетели вместе с пулей, попытавшись запачкать плохую картину неумелого художника. Якоб осел плавно, будто боялся удариться при падении. Пятен на картине так и не осталось.
– Кто-нибудь ещё считает, что жизнь этих железяк дороже человеческой? – спокойно спросил Виктор.
В оглохшем безмолвии я подошёл ближе. В оглохшем безмолвии опустил взгляд. Мертвые, широко распахнутые глаза Якоба уставились на струйку крови, берущую начало в ране на бледном вспотевшем лбу. Она начертила кривую линию на асфальте, поблескивая темно-красным, почти черным вместо алого. Сумерки… это сумерки превращали алый в черный. Рядом лежали треснувшие очки. Битые линзы увеличивали множество миров в неровных осколках – примерно с тысячу.
В этот момент все слилось воедино: прошлое, настоящее, будущее. Тихий ступор последних дней слетел сухой невесомой шелухой. Я кое-что осознал сейчас, иначе и быть не могло. Я будто дошел до собственных костей, прикоснувшись к ним подушечками пальцев, миновав мышцы, жилы и сосуды. Укол реальности выдернул меня из задумчивой неопределенности. Всю свою жизнь я утопал в ядовитом безразличии, безумии и ненависти. Пытался убежать от собственных демонов, и порой даже казалось, что мне это удавалось. Ещё немного, и они скроются, растают, потеряются, устав гнаться за мной. Но в итоге уставал только я. В этом бесконечном побеге мне всегда помогали наркотики, но вслед за ними приходила ещё большая толпа, еще зубастей, свирепей, и ноги у нее становились еще крепче, чтобы догнать меня. У некоторых даже появлялись крылья. Такие размашистые, что мои собственные крылья уже не справлялись – я летел, а они догоняли. Круг замыкался, и я убегал по новой, пуская по венам все больше и больше дряни. Настолько много, что я оказался здесь. Сейчас наркотиков не было. Была только эта запекшаяся черным дырка в голове большого человека, в которого так легко попасть. Удивительно, но «Венет» умудрился не промахнуться, так и не сделав ни единого выстрела. Он не промахнулся сразу в двоих.
Я посмотрел на безжизненное тело Якоба и вдруг понял, что мне абсолютно все равно. В чьей голове сейчас находится эта дырка, жив он или мертв, жив или мертв я сам. В этом мимолётным мгновении я спутал жизнь и смерть, бессмысленность и цель, растянув внутреннюю пустоту на целую бесконечность – ровно на отрезок моей прожитой жизни. И демоны, наконец, догнали меня. Ведь поэзия, музыка и голос проиграли навсегда.
Пустота, яд и бездна против поэзии, музыки и голоса… Они уже давно боролись друг с другом и рано или поздно что-то должно было победить. Пустота – то, что на самом деле всегда наполняло меня, яд – то, что разъедает меня в отравленных землях, бездна – то, что ждёт впереди. Потому что нет во мне никакого смысла. Я – ошибка системы.
«Кто-нибудь ещё считает, что жизнь этих железяк дороже человеческой?»
– Ничего никогда не происходит просто так. Если случилась война, значит, человек это заслужил, – сухим голосом произнес я, не в силах оторвать взгляда от бездыханного Якоба. – Может, пора обменять ошибки на смерть и уступить место новой цивилизации?
– Может, да, а, может, и нет, – удивительно ровно ответил мне Виктор, пряча оружие в кобуру. – Не наша эта забота – думать за всех. Мы просто стараемся, чтобы выжило как можно больше людей, а время уже покажет, кто кому уступит.
– Якоб думал, что роботы лучше людей, – дожевывая вязкую конфету, почесал затылок Мара. Его глаза должны были смотреть на Якоба, также, как и мои, но разошлись в разные стороны.
– Я знаю как минимум семьсот человек, которые думают по-другому, – отрезал Виктор, – Чего уставились? Шевелите ногами! Нам идти ещё двадцать километров.
Виктор повернулся к нам спиной, и все молчали. Он сделал шаг вперёд, но никто не двинулся за ним.
– Уверен, некоторые из вас хотят вынести мне мозги так же, как я этому пареньку, но вы должны знать, что как только у него в руках появилось бы оружие, он первым выстрелил бы вам в спину, – бросил Виктор из-за плеча.
– Нам дадут оружие?! – воспрянул духом Мара. Он отер о штаны вспотевшие руки, улыбнулся и двинулся вперед.
– Дадут.
Ничего не происходит просто так. С неба зачем-то льет дождь, весна сменяет зиму, планеты крутятся вокруг Солнца, а машины убивают людей. Никто не рождается просто так – кроме таких, как я. Ошибка системы не имеет причин, каких-то сакральных значений или хоть какой-либо пользы. Это космический мусор, попавший в двигатель межпространственного корабля. Он ломает систему, нарушая слаженный ритм мирового порядка. Может, ошибок накопилось так много, что систему настала пора перезагрузить?
Мы оставили лежать его там, в сумерках. Небо полностью затянули облака, досрочно приближая ночь. Мы шли практически вслепую, стараясь держаться дороги. Потому что знали, если собьемся с пути – поделиться энергией друг с другом у нас не получится.
Глава 7
Теперь уже навсегда, окончательно и бесповоротно. Больше никакого бега наперегонки с собственными демонами. Никаких попыток спастись в поэзии, музыке и голосе. Надежда умирает последней. Так, кажется, говорят. Моя надежда помогала дышать все это время. Вдох, еще один, и еще. Я понял это, когда потерял ее. До этого она жила во мне и задавала вопросы, как и полагается тому, кому не все равно. Что, если это однажды закончится? Что, если я проснусь, а вокруг тишина – чудо, не попросившее за себя непомерную цену? Что, если…
Рухнувший мир вспыхивал красными, черными и серыми красками. Когда с неба повалил пепел, я увидел в нем свое отражение. Что внутри, то и снаружи. Подобное притягивает подобное. Так, кажется, тоже говорили. Будто меня вывернули наизнанку и показали всем, что творится у меня в душе. Рано или поздно это должно было случиться.
Вот, я – две тощие, сверкающие ребрами собаки, жавшиеся друг к другу у обочины дороги. У одной до крови ободран бок, она волочила за собой правую лапу. Пепел смешивался с кровью, сбивая шерсть в колтуны. С другой шерсть лезла клочьями, оголяя воспаленную кожу, а у меня пылали легкие, уже не чувствующие воздуха. Наверняка, к вечеру одна из этих двоих издохнет, а меня накроет ломка.
И разрушенные дома с гроздью пулеметных очередей на стенах, и пологие холмы, утыканные лысыми деревьями, словно спичками, и сошедшие с ума вороны с блестящими глазами-бусинами… и мокрый пепел, превращающийся в черный дождь – тоже я. С черного неба падал черный дождь. Я провожу ладонью по бледной влажной коже, и лицо мое остается в темных разводах.
Иногда казалось, что нет конца этой рыхлой, мокрой, вздыбленной почве, похоронившей целый легион металлической плоти. Иной раз разорванная истлевшая кожа походила на человеческую, но люди не привыкли оставлять своих погибших. Тогда чьи эти белые кости, торчащие из-под чавкающей грязи?
«Мои», – подумал я и оказался, конечно же, прав.
На смену грязи пришли камни – малые и большие валуны, через один раздробленные взрывами. Где-то поблизости должна была находиться какая-нибудь скала, разбросавшая свои осколки по голой долине, но мы ее так и не встретили. Ветер донес до вспотевшей кожи сухой песчаный бриз. В горле засаднило. Еще несколько километров назад идеальное дорожное полотно начало рассыпаться. На выходе из зоны отчуждения в нем начали встречаться глубокие рытвины, в которых мог уместиться человек. На смену духоте пришел теплый воздух, дерущий сухостью ноздри и глаза. Яд остался позади. Вместе с ним позади остался и музей смерти. Отравленные земли не оставляли иных следов, кроме ржавого металла и голых до глянца костей. Но чем ближе к энергоблокам, тем сильнее чувствовалось движение войны.
Дорога петляла между песков тонкой змейкой. По пути мы встретили стадо оленей с пустыми взглядами. Они убежали сразу же, как только мы попытались приблизиться к ним.
– Пугливые какие, – сказал тогда Томаш. – Но было бы удивительно, если бы они полезли есть у нас с рук. Здесь не холеные земные зоопарки. Тем более, нам и самим-то есть нечего. Да, Виктор? Когда будет ужин?
– Хочешь есть? – без особого энтузиазма спросил Виктор.
Это был риторический вопрос: посмотри, вокруг – пустыня, будто говорил Виктор, у нас с собой только запасы воды и сахар. Какой еще ужин ты хочешь? Есть хотели все, даже он сам – и без того было ясно.
– От сочного стейка я бы не отказался, – прохрипел Томаш уставшими легкими. – Мы унюхали кое-что сочное перед самым отлетом, но нас, к сожалению, отвлекли. Если бы нам дали хоть какие-то пайки, я бы и не спрашивал. А так, с пулей во лбу или с пустым желудком посреди пустыни – разница не то, чтобы огромная. Конец-то один.
– Скоро нас заберут, – Виктор посмотрел на приборы. – «Скайблок» пропускает сигнал Конфедерации, я подал запрос о подмоге. Прибудем на место, там ваши подошвы поостынут.
– Где-то я это уже слышал.
– Другого ужина у меня нет – придется довольствоваться этим.
– Хороши союзнички, правда? – усмехнулся Томаш. – Земля достаточно близко, чтобы посылать сигналы и глушить небо, но слишком далеко, чтобы добросить до нас сухпайки.
– Так решила не Земля, – отрезал Виктор, и бывалый решил с ним не спорить.
Скорее всего, Марсу приходилось со многим мириться. Земная Конфедерация в союзниках – все равно что перетягивание каната из колючей проволоки. Побеждает тот, кто не опустил окровавленные руки. Но Земля действительно находилась гораздо ближе к Венере, и эту географию Марсу было никак не обойти. В небе царствовала Конфедерация.
– А куда побежали эти олени? – спросил Мара, – Я думал, они водятся там, где есть трава.
– Впереди Седна, – пояснил Виктор. – По крайней мере то, что от нее осталось. Травы там достаточно, на оленей как раз хватит. Но это все, кто выжил. Олени иногда выходят из города, но потом всегда возвращаются обратно. Выбор небольшой, если окружен зоной отчуждения.
– Если я был оленем, сдох бы первым, – ухмыльнулся Томаш. – Остаться должны были только волки, или медведи. Или кто там еще в зоопарках живет, у кого зубы и когти подлинней?
– Не после того, как «Венет» распылил вирус, – ответил ему Виктор. – Иммунитет оказался только у этих тварей. Но мне иногда кажется, что и они порядком пострадали.
– То-то я вижу, стоят и смотрят на меня, как неживые, – Томаш хотел было сплюнуть на сухой асфальт, но пораскинул мозгами и решил поберечь жидкость во рту. – Глаза стеклянные, будто и не понимают, на что глядят.
– Лучше к ним не приближаться.
– Это я уже понял.
Глядя на окружающее было трудно поверить, что где-то на Венере жили миллионы, еще не тронутые войной. Там, где царил «Скайблок», удерживая «Венет» в клетке без замка. Испытывали ли они страх? Я почему-то в этом не сомневался. Думается, каждый понимал, что рано или поздно прутья у клетки не выдержат, ведь они сделаны из того же материала, что и их враг. Миллионы существовали от долгого рассвета до долгого заката, ожидая своей участи. Ведь Земля не могла принять всех, а Марс был слишком мал и еще достаточно не окреп.
Нас забрали в нескольких километрах от цели. Я упал на дно кузова большого пикапа, выплевывая свои легкие. Вдалеке успела мелькнуть Седна – стеклянный город с гладкими боками. Будь на небе хоть немного света, он бы засверкал бликом тысячи зеркал, превратившись в мираж посреди пустыни. Сумерки превратили мираж в призрак. Я – пустынный город треснувших стекол, в которых отразилось множество моих лиц. Мы удалились от призрака, так и не успев приблизиться. Он остался позади бледной паутиной, со временем окончательно потерявшись среди песков.
Сквозь надрывный рев двигателя прорывалось эхо далеких взрывов. Их было не так много, чтобы вызвать животный ужас, но вполне достаточно, чтобы понять – скоро будет действительно страшно. Вымотанный Джиан сидел в углу кузова, растерянно уставившись на клубы песка и пыли. До сих пор он не вымолвил ни слова, только смотрел по сторонам и боялся. Кажется, слова Томаша впервые до него дошли, когда он увидел скелеты дохлых коров. Не удивлюсь, что взрывы на космодроме он принял за чистую случайность. Такие как он цепляются за иллюзию до последнего. Он был тих и печален. Лиам тоже был тих и печален, и тоже вымотан. Но в отличие от Джиана, настолько незаметен, что о нем все забыли. Если один молчал, но все чувствовали его молодую, испуганную наивность, то другой словно слился с окружающим и исчез. Будто его и не существовало вовсе. Наверное, такими и должны быть грабители банков. Странно, что он попался.
– А почему бабахает? – спросил любопытный Мара.
Бывалый Томаш ответа не знал, а Виктор, видимо, не был любителем отвечать на вопросы, от которых нет никакой пользы. Быть может, только я и знал, как работает хакерская система Земли под громким названием «Скайблок».
– У «Скайблока» есть режим тотальной зачистки, когда не пропускаются никакие сигналы. Не работают системы наведения, отсутствует связь. Видимо, поэтому в зоне отчуждения было так тихо… Могут встретиться единичные дроны, но без сигналов «Венета» они, скорее всего, слепы, как котята, – сказал я хрипло, глядя в пыльное небо, затянутое тучами. Двигатель ревел, ветел задувал в уши, не знаю, услышали ли меня. – Если Конфедерация вышла на связь, значит, «Скайблок» пропустил и «Венет».
– А ты что, разбираешься? Смыслишь что-то в этом? – спросил меня Виктор, резко уткнув носок крепкого ботинка мне в бок. Я отодвинулся, не желая почувствовать боль в своих легких. Мне хватало и жжения, будто пекло заходило внутрь вместе с воздухом.
– Может, в его черепной коробке и не дохрена мозгов, зато глаза находятся где надо, – Томаш ткнул указательным пальцем себе в правый глаз. – Он зрячий.
– Там, куда мы едем, зрение не понадобится, – ответил Виктор.
– Знаю, – выдохнул я тихо, чтобы меня точно никто не услышал. – Там, куда мы едем нужны только ноги.
Глава 8
От черной земли поднимался белесый пар, такой густой, что превращался в туман. У этого мира были разные запахи и ни один был не похож на другой. Сумерки космодрома пахли тихим пеплом, кружащим с неба. Ядовитые земли первой линии отчуждения – безысходностью застывшего времени и спокойным тленом. Далёким, словно стихшее эхо криков о помощи. Пески зелёного города, где бродили олени со стеклянными взглядами – надвигающейся опасностью, но ещё робкой, не настоящей, и в нее было трудно поверить. Здесь же пахло смертью и мочой.
Гряды траншей выскакивали из каменистой земли, напоминая тревожные суетливые волны. Сначала через каждую сотню метров, потом через пятьдесят, и двадцать, и пять… пока не упёрлись в высокую рыхлую стену грунта – последнюю волну, тяжёлую и массивную, а за ней – пустота. Тусклый свет завис над вспаханной землёй. На ее рваные края ложился бледный свет, дрожащий, словно серебряные крылья мотылька. Крыши блиндажей прятались за искусственными цунами. Большинство из них имели пробитые крыши и разрушенные стены. Значит, и волны их не спасали.
По дороге сюда мы слышали взрывы. «Скайблок» глушит «Венет», но у него, в отличие от соперника, все же случаются осечки. В итоге ночь нас настигла и, если бы не свечение, мы бы вовсе ослепли. Черная земля оставалась черной, даже в мерцании мотылькового света. Наверное, в лучшие времена вся электроника глохла напрочь, поэтому здесь и не вывесили ни одного фонаря.
Когда нас выгрузили посреди подорванной земли, пикап куда-то уехал. А я подумал – куда? Здесь и спрятаться-то негде, только петлять между ям в надежде, что тебе повезет. Оглянулся в поисках источника невыносимой вони – мочи, но взгляд не за что не цеплялся, кроме неспокойного, лысого и выжженного земляного моря.
Здесь не встретишь ни голодных собак, ни выживших из ума оленей. Все, кто здесь находился когда-то, скорее всего, мертвы. Либо они оказались умнее и ушли задолго до того, как здесь появилась первая волна.
«Пока дышу – пою
Не прячась за словами
Я правду говорю
С открытыми глазами», – крутилось в голове, пока я тер нос о плечо, пытаясь спрятаться от навязчивой вони.
Откуда этот запах? В отличие от «Венета» человек привык хоронить своих погибших. Ни Конфедерация, ни Марс не надеялись, что когда-нибудь их онемевшие ноги вновь разогнутся и направят стопы в сторону врага. Но ни одного мертвеца в округе я не заметил, кроме одного – себя. Только гниение души пахнет совсем иначе, чем гниение тела. А до последнего, я предполагал, у меня оставалось ещё немного времени.
– Тут так красиво, что отлить захотелось, – проскрипел своими драконами Томаш. – Надеюсь туда, куда вы нас ведёте есть где поссать?
Виктор посмотрел в небо.
– Вроде, тихо. Вставайте здесь. Не уверен, что нас ждут пятизвездочные удобства. Я, пожалуй, даже присоединюсь.
Мы стояли на обочине воронки, Пребывая в каком-то тонком душевном единении. Выстроились в прямую стройную линию. Никто особо не выделялся, но я уверен, было бы светлее, Томаш снова бы попытался помериться силой. Как тогда, на привале, в пяти километрах от мертвого Якоба. Томаш утверждал, что настоящий мужчина должен преодолевать не менее полуметра. Вне зависимости, слабый пузырь у него или нет.
– А что находится за той грядой? – было до одури странно слышать робкий голос Джиана, который почти не звучал с самого приземления на Венеру.
После того, как заправил штаны, парень указал на пустоту над крышей единственного блиндажа, не имевшего в себе дырки. Что находилось за последней земляной волной, разбившейся о серебряное дрожащее небо?
– Там находятся пятьсот метров, – холодно ответил Виктор, поправляя пояс. – Хватит лясы точить. За мной.
На обочине слуха послышался слабый гул. Он становился все громче и громче, став похожим на жужжащий рой разъяренных шершней. Он ворвался в пространство, распарывая затхлый тряпичный воздух на мелкие лоскуты. За ним последовала вспышка – мощный энергетический поток выстрелил в небо. Толстый и напористый, он сорвался с остроносого шпиля и улетел в небо. На несколько секунд сделалось светло, словно днем.
– Западный энергоблок, – сказал я, удивившись спокойствию собственного голоса.
В эти мимолётные несколько секунд я увидел длинное, гладкое и блестящее, словно пуля, сооружение. Оно выдало себя ослепительной вспышкой. Все остальное время оно пряталось за завесой плотного серого воздуха, хоть было таким высоким, что, казалось, могло хорошенько поскрести небо острым игольчатым шпилем у себя на носу.
В отравленных землях Виктор сказал, что нам нужно пройти двадцать километров, а потом ещё метров пятьсот, и тогда мы сможем отдохнуть. Уверен, что энергоблок находился как раз на расстоянии пятисот метров от последней земляной волны. Мы прошли двадцать километров, но последние пятьсот метров лежали по ту сторону баррикад. Никто, кроме Томаша шутку Виктора не оценил. Наверное, потому, что Джиан с Марой просто не поняли ее, а мне было все равно.
– Как часто стабилизируется энергоблок? – почему-то спросил я Виктора, сам не зная почему.
К тому времени энерговспышка уже ушла в небо, распластавшись по серым облакам искрящейся пенистой паутиной. Реальность вновь посерела.
– Раз в пару дней, а что?
Значит, нам придется бежать практически в полной темноте. Если на территории «Скайблока» не было освещения, я не питал надежд, что оно появится на той стороне. Но энерговспышки могли облегчить работу глазам, хоть и длились они всего несколько секунд. Я промолчал, а Виктор не обиделся, даже не обратив внимание на то, что я должен был что-то ответить.
«Для него мы просто не существуем, – подумал я. – Или скоро перестанем существовать».
– А что это значит – стабилизируется? – спросил Джиан, ставший почему-то радостным.
Наверное, почувствовал скорый привал. И все же, этого паренька не так-то просто было исправить. С такой радостью смотреть в мрачное настоящее мог только он. Наверное, Джиан пошел на кражу, просто потому что другие пошли. Прав был Томаш, ему здесь не место.
– Стабилизация приводит общий энергетический показатель к среднему значению, – ответил я ему, уверенный, что никто кроме меня этого не сделает. – Перепады напряжения дают нагрузки на системы. Видимо, выработка энергии этих видов систем нестабильна. Поэтому они сбрасывают излишки с какой-то периодичностью.
– Зрячий, я думал ты наркоман, балующийся детскими стишками, а не ковырятель в проводах, – усмехнулся Томаш.
– Когда нужно не сойти с ума, тащишь под себя все, за что цепляется глаз. Техническая литература хорошо занимает мозг, – я задрал голову, вглядываясь в безнадёжную тьму, спрятавшую энергоблок. – Похоже, он питает целую долину. Или раньше питал… Основная часть блока находится под землей, наверху только энергетический стержень.
– Похоже, теперь это бомба замедленного действия, дышащая тебе в зад, – цокнул Томаш.
– В затылок, – поправил его Мара.
– Учитывая, что у вас всех тут вместо мозгов – задница, сказал я все верно.
– А куда идёт эта энергия? – Джиан выбрал «удачное» время для логичных, но совершенно неуместных вопросов. – Ведь энергоблок находится прямо за зоной отчуждения… кому она предназначается? Неужели «Венету»?
– О, у нашего сослуживца прорезались первые молочные мозги? – удивительно, но Томаш действительно будто бы обрадовался. – Запомни это состояние и не вздумай ими пользоваться. Уж лучше ходить с пустой башкой, чем тащиться в пекло, когда они ещё не окрепли.
– Мы на месте, – прервал нас Виктор, остановившись у входа в уцелевшее сооружение. – С этого момента советую заткнуться и делать только то, что говорят. Светские разговоры на этом окончены. Вперёд.
Будь это Земля, Марс, или любая другая колония, железная дверь бы отворилась, легонько скользнув в сторону. Но здесь она скрипнула, жалобно раскрыв зияющую пасть. За ней маячила густая темнота. Электронный замок не сработал, как не сработала моя реакция – человеческий поток унес меня внутрь, и я чуть не упал, запнувшись о собственные ноги.
– Черт, – выругался про себя, ударившись плечом о выступ в темной стене.
– Молчи, – шепнул мне Томаш, толкая вперед.
Вдалеке маячил тусклый голографический свет.
