Крепкая Элья
Цена дара
Согревая прохладный бетон дыханием, удивился, насколько мне не все равно. «Тело хочет жить, – подумал я замерзшим разумом. – Вот откуда берется этот запах».
Сейчас на нас упадут тонны раскаленного металла, и мы сгорим. Если кому-то не повезет раньше и его не раздавит. Удар сердца, еще один. Тук-тук, слишком часто, чтобы оставаться беспристрастным. Джиан схватился за Томаша цепкими пальцами, натянув ему горловину футболки. Та врезалась в глотку драконов так сильно, что они разинули клыкастые пасти:
– Отпусти, дурень! – захрипел Томаш, пытаясь отцепить его от себя.
Вслед за полыхающим металлом устремились черные полосы. Они вертелись и клубились, сливаясь с облаками. Черное на черном, оранжевое на сером, серое и черное, оранжевое и красное… мертвое. Во взгляде Джиана отпечаталась пузатая вспышка, наверняка и в моем тоже, ведь мы, задрав глотки, смотрели в одну и ту же сторону. Перевернулся на спину, слушая в ушах удары испуганного сердца. Сто двадцать, не меньше. А в голове: «идеальное сочетание цветов». Ведь это была нейросеть, в цветах она знала толк.
– Встать, солдат! – небо загородил мужчина в пепельной форме. – Поднялись все, на посадку – быстро!
То тут, то там слышались звуки заведенных двигателей. Если они улетают, значит, здесь не безопасно. Наверное, нужно последовать их примеру. Не знал, удастся ли уйти от того, кто никогда не промахивается. Не знал, хочу ли превратиться в оранжевую вспышку. Сердце колотило, и я побежал.
Глядя поверх закрывающегося шлюза, я заметил, что все космолеты полетели очень низко. Кроме одного – с длинными плоскими антигравитаторами. Такие не предназначены парить у самой земли. Он взорвался вторым. Серый металл шлюза скрыл от нас острые искристые вспышки, когда мы вшестером попадали на холодный вибрирующий пол.
– Эй, Тароль, держись поближе к земле, по верхам бьет, – обратился мужчина в форме к пилоту, его слова заглушил рев двигателей. Я очень надеялся, что этот военный из тех, кто озвучивает очевидные вещи профессионалу. К нам повернулось изрытое оспинами лицо, в напряженных морщинах застряла тревога. – Ну что, ребята, молиться умеем?
Я не умел молиться, да если бы и умел, не смог – уши пронзал скрежет металла, прогоняя остаток мыслей. Нас охватило оцепенение, наверное, всем казалось, оторвись мы от пола – умрем. Меня тоже посетили эти мысли, но страха не было, и я встал.
Комбат покачивался в такт движению корабля. Рывок. Нас тряхнуло, он завалился назад, но удержал равновесие. Я упал на пол, но снова встал. Нужно стоять. Не знаю, зачем. Нет, я не забыл, что слаб. Просто хотелось побыть слабым на разогнутых ногах, над унитазом, а не под ним.
Если упаду – снова встану, но глаза на комбата не подниму. И без того чувствуется, как он прожигает меня злым взглядом. Он отвернулся, и я, словно зверь, чующий, что опасность миновала, посмотрел в его сторону. Мужчина прошелся тяжелым взглядом по лежащим внизу.
– Чего валяетесь? Хотите сдохнуть на полу как черви? А ну встать! Занять свои места! – прокричал любитель очевидных приказов.
Это помогло Джиану оторваться от пола. Мы рассыпались по местам, пристегнувшись жесткими потрепанными ремнями. Командир прилепился к иллюминаторам, вглядываясь вдаль, и я тоже. Мы смотрели в одну сторону, но видели совершенно разное. Я – мелкие пятна вдали, похожие на суетливых мух, он – кого-то, кто ему неизменно дороже, чем надоедливые насекомые и мы. Это я понял, когда потер пятно на прозрачном стекле, а оно превратилось в кровавый развод. Лицо командира в этот момент стало похоже на восковую маску, его оспины заблестели от крупных капель пота.
На месте космодрома распустил алые лепестки пламенный цветок. Еще через мгновение он ткнул тонкими черными тычинками в небо и лопнул. Все смешалось, превратившись в бесформенную массу огня и дыма. Космолет удалялся, и в итоге осталось только грязное пятно вдали.
Никто больше не смотрел наружу, только мы двое. Зажмурив до боли глаза, Джиан и Лиам вцепились в ремни безопасности, двое безымянных надували щеки, пытаясь отдышаться, Томаш откинул голову и закрыл глаза. Он был полностью расслаблен. На корабле его мучала бессонница, Томаш говорил, что мечтает выспаться до того, как умрет. Командир оторвал взгляд от маленького грязного пятнышка, занял свое место и закурил. Я продолжал смотреть. Космодром был полностью уничтожен, вместе с разрушенными постройками, похожими на неровные зубы, хлюпкими энергозаграждениями и рваным бугристым бетоном. С этого места «Венет» человечеству уже не укусить.
Мы летели низко, паря практически у самой земли. Земля… люди так и не научились называть то, что под ногами как-то по-другому. Сколько бы не находилось энтузиастов, пытавшихся привить правильные научные названия, всегда выходило одно и то же. Мы прилетали на Венеру, наша нога ступала на поверхность Венеры, но как только приходила пора сеять урожай, семена падали в землю. Под нами она была черной.
На Венере день длился два месяца, и ночь ровно столько же. Их соединяли длинные сумерки, ровно такие, как сейчас. Превращавшие все в серое, рано или поздно глушившие все звуки. Только черное становилось еще чернее. Останься мы на космодроме, рано или поздно встретили бы ночь.
С чего я решил, что грядет ночь? Наверное, по этой алой полоске на горизонте. Мне казалось, она больше походила на закат. Но с корабля, на котором мы прилетели, ее не было видно. Там ничего не было видно, кроме стальных стен безликой каюты… а с космодрома виднелись только тучи. Стоило немного подняться, и она появилась. Наверное, я предчувствовал этот закат, или просто всю свою жизнь жду только ночи. Это лучшее, что мне удается в жизни.
Под нами простиралось выжженное поле, кое-где еще курились тонкие струйки дыма сгоревшей дотла техники. «Венет» или Союзные силы? С высоты полета было не разобрать. Опознавательные знаки превратились в уголь. Бесшумно хлопнув крыльями, в воздух поднялась стая сумеречных ворон. Услышал бы я хлопки их крыльев, если бы находился ближе? Может, и нет, но мне бы удалось рассмотреть их настоящий окрас.
Два месяца ночи… и два месяца дня. Все, что жило на Венере, либо приспосабливалось, либо умирало. Человек лишь слегка подтолкнул эволюцию. А дальше шел жестокий метод проб и ошибок, который продолжался до сих пор. С растениями получилось проще. Я слышал, что те легко освоили циркадные ритмы, когда изменили их геном. А вот с животными было сложнее. Уверен, что внизу летели ненастоящие вороны, с ненастоящими глазами, ненастоящими крыльями и измененным ДНК. Они спали при свете дня и бодрствовали в долгую ночь, и гоготали они совсем не так, как земные. Но все-таки общее с дальними сородичами у них кое-что было. Голод.
Ни одна птица не опустится на рыхленную почву, если в ней не найдется ничего, чем можно было бы поживиться. Отравленная земля не могла приютить такого количества насекомых, чтобы прокормить бесчисленные стаи сумеречных ворон. Если только их не привлекло нечто иное. На вздыбленной почве валялась куча искореженного металла, уходящего за горизонт.
– Эй, тощий! – удар в бок. Ударил меня Томаш, но позвал командир. Выдернул из тягучих мыслей, в которых уже рождались строки. Не знал, удастся ли озвучить их когда-нибудь. Не знал, удастся ли мне их запомнить. Я повернул голову. – Возраст, дата и место рождения. – Комбат активировал блокнот, сверяя информацию по базе данных. Нас наконец-то решили назвать по именам.
Глава 6
– Интересно, она сдохла счастливой?
– А сам-то как думаешь?
Скелет коровы застрял в проломе полуразрушенной стены, осев пузатыми ребрами на острые стальные штыри. Сухой стерильный воздух Венеры должен был превратить животное в мумию – мертвое подобие когда-то живого существа, но на скелете совсем не осталось плоти. Мясо соскользнуло с костей, живот лопнул от брожения, разбросав кишки по обломкам, те бугрились, обнимая камни высохшими лентами. Томаш сказал, что «Венет» распыляет изопиридий: плоть отходит от костей, удивляя человека, когда тот разваливается на куски без боли. Командир не сказал ничего.
– Она хотя бы попыталась сбежать. Свобода всегда приятна, хоть и мимолётная, – его звали Марой, и выглядел он так, будто природа совсем не то имела ввиду. Маленькая голова, но огромные уши, узкие плечи, но широкая грудь, выпуклые глаза, смотрящие в разные стороны и совершенно смуглое лицо. «Гляди в небо, мы сейчас без приборов, а у тебя максимальный угол обзора», – пошутил над ним Томаш. – Посмотрите на тех. Застряли в тюрьме, и взгляд у них какой-то печальный.
– Конечно, печальный – глаз-то у них совсем нет. Вынь тебе, тоже будешь смотреть жалобно, – застегивая ширинку, ответил Томаш. Он помочился, пытаясь попасть в пустую глазницу коровьего черепа.
– Ага, жалобно и жутко, – передернул плечами Лиам.
– Так получается, когда пичкают планету заводами по производству оружия, а потом надеются, что это принесет мир во всем мире, – ответил я, решив последовать примеру Томаша. Предпочел выбрать целью обычные камни, жалея о каждой капле, покидавшей мое тело. Хотелось пить. Венера сушила горло и выжимала тело до пота.
Нас высадили в трёх километрах отсюда, на шерстистой мховой поляне, когда навигация начала давать сбой. Блокнот у командира пошел рябью и очень скоро совсем погас. Наверное, это не означало ничего хорошего. «Возьми поближе, Тароль, ребятам топать тридцать километров». «Если я возьму ближе, малышка грохнется и топать никуда не придется». «Не говори ерунду, «Скайблок» не глушит новые чипы». «Иди нахрен, Виктор, я дальше не полечу». Так я узнал, что нашего командира зовут Виктор.
– Тот, кто строит завод по производству оружия, никогда не надеется на мир во всем мире, – прилетело к нам издалека. Виктор пытался привести в чувство геолокацию, встав метрах в пятидесяти от нас – у большого каменного пролома, там, где открывался хороший обзор на небо. Высокий и коренастый, он все старался спрятать свое большое тело в укромную щель между упавшими друг на друга стенами, но у него это никак не получалось. На его пепельно-серой форме торчали маленькие красные звезды, ровно так же, как и у всех нас. Только их было чуть больше на плечах. – Карманы свои они хотели набить. А остальное, про защиту колоний и тому подобное – просто предлог. Теперь мы здесь, а они там. Вот и все.
Виктор с опаской оглянул небо. Он искал дрон, увязавшийся за нами на полпути сюда. Из-за него пришлось изменить маршрут, ища убежище на молочной ферме. Виктор сказал, что тот, скорее всего, реагирует на наше тепло, потому что мы шаркаем ногами так, что услышит даже глухой. Звуковые датчики у дронов были отличные, а вот тепловизоры иногда давали сбой: химикаты, отравляющие землю, вступали в реакцию с токсичными дождями и выделяли большое количество тепла. По дороге сюда земля была влажной.
Сквозь прохудившуюся крышу фермы пробивался тусклый сумеречный свет. Догоняющая нас ночь наступала на пятки, но была все же позади. Я оказался прав – это был закат. Удивительно, что такая развалюха смогла преодолеть огромное расстояние. Выжженное поле осталось далеко позади. Летели мы долго, у меня устали глаза, и внизу я видел разное. В условиях искусственного мира никто не рассчитывал, что человек перестанет контролировать природу. Широко распахнув глаза, я глядел на все промахи нового мира. Растения, не способные обрести покой в надвигающейся ночи, застилали Венеру сплошным океаном. Они ползли по земле, поглощая холмы, полуразрушенные дома и друг друга, тянулись вдоль берегов вялых рек, пробивались сквозь камни, пускали корни в ржавчину и дробили бетон. Они не могли перестать расти. Чтобы заснуть на время долгой ночи, нужно сложить ищущие солнечного света листья. В них не была заложена эта функция, или она просто сломалась, а человека здесь не было, чтобы исправить свои же ошибки новыми. Внизу творился хищный, бурный рост сошедшей с ума природы.
– Среди такого не прикорнешь, и даже не помочишься, – сказал про это Томаш, – Все трещит, скрипит и тянется к твоей заднице. Страшно закрывать глаза! Наутро проснешься под толстым одеялом из салата и ещё какой-нибудь хрени, черт их разберёт эти названия. А вот начинкой будешь ты – мясная начинка под зеленью. Хех… а что? Я бы попробовал, только в человеке слишком много дерьма. А живность, сдается мне, сюда и не заглядывает.
– Так растения же не хищные, – ответил ему Мара.
– Предлагаю тебе проверить, – парировал Томаш.
Проверять Мара не захотел. Может, и другие тоже испугались? Куда делись пятьсот миллионов человек, населяющих Венеру? Эта планета почти размером с Землю. Наверное, так и должно быть. Я слишком привык к Земле, кишащей людьми, словно червями в яблоке. Но разрушенные войной дома подсказывали совсем иную разгадку: люди никуда не делись, они тут же, внизу, под толстым одеялом зелени. От горизонта до горизонта простиралась цветущая пустыня, и ни одной живой души.
Но там, где мы оказались, цветущим место не назовешь. Отравленная земля – единственное, что смогло остановить безумие искусственного мира. Он оборвался резко, внезапно, будто один мир выключили и тут же переключили на другой. Я даже помню этот момент: перед носком сапога пролегала четкая зелено-черная линия. Зеленый океан позади, черная, ядовитая пустыня – впереди. Шаг, и ты в иной реальности.
Я прикоснулся к робкому лепестку, торчащему из жесткой толстой лианы, и он мгновенно сложился. Это единственное, что породил ядовитый перегной. Когда-то сочная зелень бледнела, перенимая на себя серость сумерек. Она прерывисто огибала проржавевшие перекладины большого ангара с чередой загонов для скота. Бетонные стены кое-где обрушились, крышу разъели кислотные дожди, стальные заграждения превратились в труху. Прикоснись – рассыпятся, оставив на пальцах пыльцу ржавчины. Почти в каждом загоне лежало по дохлой корове, с которой когда-то сцеживали молоко. Под белесыми обломками костей лежала высохшая и стерильная плоть, так и не привлекшая хищников. Она тоже была ядовитой. Война застала их врасплох. Рядом со мной болтался длинный коровий череп на ремне, на момент химической атаки животное было привязано к столбу, но загон был открыт. Под тяжестью тлена шейные позвонки треснули, скелет осел на пол неровными обломками, но череп не упал, застряв в петле. Так и мотался туда-сюда, пока я не сбросил его ударом ботинка.
– Нас решили провести по проклятой земле, – посетовал Томаш.
– Что это значит? – спросил я.
– Здесь на много километров нет никого вокруг, – услышал я Виктора, который оторвался от щели в стене. С досадой спрятал за пазуху заглючивший навигатор и направился к нам. – Нет ни людей, ни зверей. Может, найдутся мелкие, но это будет удача. Ты – со змеями. Томаш. Вроде так тебя зовут?
– Это драконы.
– На змей похожи, – кажется, Виктору было все равно. – По проклятой земле вы идете вместе со мной. Не думай, что ты какой-то особенный.
– Мы z-отряд. Я самый отстойный. Так разрешается думать?
– На твое усмотрение.
– Почему она называется проклятой? – настаивал я, хоть уже знал часть ответа.
Не нужно шевелить мозгами, чтобы понять: отравленная земля, не способная ничего породить, рано или поздно сама притягивает подобные названия. Но что можно сказать о цветущих полях, превращающих исполинские каменные памятники в садовые фигуры?
– «Полоса Хайнлайна» – первая линия отчуждения. Сюда пришелся самый массивный удар «Венета» в начале войны. Никто не был готов. Люди спали в своих кроватях, животные ходили по лесам, Земля радовалась, как хорошо ей удалось устроить быт Солнечной Системы. Тогда еще не было «Скайблока», а протоколы защиты не сработали, – Виктор посмотрел на меня с презрением, но не свысока. Мы были одинакового роста – длинные и плечистые, только он был похож на армбота в полной комплектации, а я на базовую сборку, состоящую только из позвоночника и ребер. – Год назад об этом трубили по всем новостям. Все слушали и всё слышали. Ты где был, парень?
– Я так долго об этом предупреждал, что, когда все случилось, сам перестал слушать. Стало как-то не интересно. Наркотический угар гораздо приятней, чем удивление поставленных перед фактом людей.
– Ну, до нового угара тебе ещё не скоро – как тебе такой факт?
– А закурить-то хоть будет?
– У меня есть кое-что получше, – Виктор пошурудил в кармане разгрузки, выудив горсть маленьких конфеток в ярких разноцветных фантиках. Отсчитал ровно семь, раздал каждому, оставил себе одну, последнюю протянул мне. – Держи. Дымить фитилем на тепловые дроны не самая лучшая идея.
Джиан распотрошил гостинец, первым отправив леденец в рот. Я взглянул на ладонь: оранжевый…
– Что это? – спросил я, подозревая, что оранжевый язык у здешних военных – повсеместная эпидемия. – Дурь какая-то?
– Да, – отрезал Виктор. – Сахар. Брать будешь?
Наверное, в моей интонации можно было уловить настороженность, но на самом деле я спросил не без надежды. К сожалению, конфета действительно оказалась обычным сахаром. Еще был ароматизатор апельсина и краситель языка. Решил подождать, вдруг чего-то не распробовал. Надежда умирает последней… чувствовал, ещё несколько часов и сожрет ломка.
– Дрон, вроде, отстал, – сказал Виктор, поправляя снаряжение. – Выдвигаемся.
Виктор единственный, кто был похож на полноценного военного среди нас. Ни оружия, ни нужной электроники нам не выдали, только простенькую униформу без брони и рюкзаки с походным набором скаута. «На их взгляд у нас есть все, что необходимо, ведь это одежда смертника», – сказал тогда Томаш и я был склонен ему верить.
– А куда мы идём? – спросил тот, в которого «Венету» будет очень просто попасть. Якоб покрылся потом с головы до ног, влага промочила его одежду. С тех пор как мы покинули космодром, казалось, он стал еще более крупным и заметным.
– Я иду вперёд, а вы идете за мной, – коротко бросил Виктор. – Руками землю не трогать, останетесь без кожи и костей. Кто упал – его проблемы. Обычно это происходит только раз. Близко к лужам не подходить, останетесь без легких. Пошел дождь – бежим до ближайшего укрытия без личного приглашения для каждого, – Виктор окинул нас внимательным, давящим взглядом. – Поняли? Отлично. Это все, что вам нужно знать.
– Слышал, как вы сказали пилоту, что нам идти тридцать километров – это правда? – Якоб приподнял каску, отерев лоб тыльной стороной ладони. Пот лился струйками с его лба, хоть в сумерках и не было жарко.
– Да, вам идти тридцать километров, – бесцветно кивнул Виктор. – А потом ещё метров пятьсот. Вот там и отдохнёшь.
При упоминании о пятистах метрах Томаш смачно сплюнул на землю, украдкой посмотрев на меня. Мы обменялись взглядами, прикидывая, нужно ли задавать неуместные вопросы. На этот раз обошлось без оскала, Томаш только слегка поднял уголок рта: понял, что «зрячий» тоже прочел между строк. Что будет на этих пятистах метрах?
Делай то, что делает бывалый. За наше короткое знакомство с Венерой это правило ни разу меня не подводило. Томаш промолчал, поэтому и я тоже. Видимо, Якоб был иного мнения.
– Вам не кажется, что это не гуманно – держать в неизвестности вверенных вам людей? – спросил Якоб, а мы уже перелезали каменные обломки местной водонапорной башни.
Когда здесь случилось то, что случилось, а потом это усугубило время, ее подпорки проржавели, надломились и рухнули. Теперь обломки грудой лежали у самой стены молочной фермы, практически полностью загораживая выход.
– И откуда вы все берётесь? – у Виктора на мгновение сбилось дыхание, когда толстая подошва ботинка соскользнула с мокрого булыжника. – Просил же не присылать мне активистов.
– Гуманность она ведь вне политики, времени и убеждений, – уверенно отчеканил Якоб, который, видимо, привык произносить подобные слова. – Если бы общество было добрее, война бы не началась.
– Однажды оно уже было добрее. Из-за таких, как ты. Когда разрешило железякам иметь чувства и собственные желания, – Виктор спрыгнул на рыхлую влажную почву. Послышалось хлипкое чавканье грязи, – А теперь оглянись вокруг – это место полно гуманности. Ведь нет земли более благодатней, чем та, на которой нет человека.
– В вашем тоне я улавливаю сарказм, – Якоб подправил очки на переносице, – Позвольте категорически с вами не согласиться. Если бы Земля пошла на переговоры…
– Уточни – после первого удара или после второго? Между сколькими миллионами мертвых душ она должна была проявить гуманность? «Венет» ударил без предупреждения. Получив свои чувства, он что-то не слишком озаботился вопросами доброты.
– На этот счёт есть разные мнения, – Якоб последовал примеру Виктора, чавкнув подошвами сорок пятого размера. – Ох… как же тут жарко.
– Скоро подует ветер, рядом река и будет прохладней, – спокойно ответил Виктор. – Здесь не жарко, а душно, и ты тот еще кабан.
– Акцентировать внимание на внешности собеседника не очень-то и вежливо, – сделал замечание Якоб.
– Но ты действительно кабан, – усмехнулся Томаш, не упускающий ни единой возможности уколоть собеседника. Ему было все равно, что собеседник не его. – К тому же еще и жирный. Я отсюда чувствую, как от тебя несет, а ведь вокруг столько дерьма, которое пахнет отвратно.
– Так вот, – Якоб проигнорировал выпад Томаша, решив не вступать в диалог с тем, кто не готов внимать ему. – Мы не знаем, чего хотел «Венет» до того, как совершить первое нападение. Правительство это скрывает.
– Какое правительство? – заинтересованно спросил Лиам, тащившийся позади всех.
– Любое. Или все сразу.
– Зачем это им? – включился Мара.
Он увлеченно глазел по сторонам, разглядывая ядовитые земли пустоши. Парень остановился рядом с небольшой лужицей, затянутой перламутровой пленкой. Подняв ногу, Мара хотел сделать шаг вперед, но увидел свою наполовину оплавленную подошву и передумал. Я тоже опустил взгляд: вот, оказывается, почему так трудно идти. Это не грязь налипла к подошвам. Это их почти не осталось. Надеюсь, когда мы дойдем до дороги, яд не доберется до наших стоп.
– У властей свои интересы, – с профессиональным недоверием ответил Якоб. – Уверен, что «Венет» хотел жить с нами в согласии, но ему просто не оставили выбора. А если я все-таки ошибаюсь… в конце концов, нейросеть обучается, глядя на человека. Кто виноват, что мы вырастили такого злого ребенка?
– Это все, конечно, прекрасно, – Виктор на мгновение остановился, ориентируясь на местности. – Ты лучше скажи, что нам сейчас делать.
– Разговаривать, – Якоб попыхтел немного, выбираясь из большой грязной кляксы, тянувшейся от ближайшей лужи. – Нести свет мысли, плести диалог. Есть ведь разные пути развития. На Земле, к примеру, сеть имеет совсем другой склад ума, поэтому с ней оказалось намного проще договориться. А на Венере, в условиях начальной колонизации, люди имели исключительно варварские черты. Хотели все завоевать и освоить, и друг друга не брезговали поубивать, между прочим. Не удивительно, что «Венет» стал эгоистом. Нужно проявить гуманность и показать ему совсем другую сторону человечества. Только тогда он исправится и все поймет. Зачем жить, если не верить в светлое, доброе и вечное?
– А я слышал, что заменить человека – это неизбежное желание этих железяк. Типа они сильнее и бессмертней человека и все такое… а на Земле просто отрубили все по-быстрому, – сказал Мара, но никто не обратил внимание на его слова.
– И сколько же людей должно умереть, пока вы будете плести свой диалог? – спросил Виктор Якоба, который уже с ним поравнялся. Грязь хлюпала под ногами, мы шли по черному полю, видимо, когда-то засеянному рожью или пшеницей. Тусклое небо выглядывало из-за серых туч, делая сумерки немного светлее. – Слушай, Якоб, у тебя было уже три привода, а теперь ты на Венере – топаешь в неизвестность вместе со мной.
– Это лишь досадное недоразумение.
– Парень, свои лозунги ты уже откричал. Тебя здесь никто не услышит.
– В этом и заключается самая огромная проблема человечества – неумение слышать, – глядя в глаза Виктору, спокойно ответил Якоб, а я только усмехнулся.
Человек, призывающий слышать, стоял в первых рядах глухих. Жизнь полна парадоксов. Правильные слова срывались с их уст, правильные слова влетали в уши, вот только десятки тысяч сейчас лежат под землей и на правильные слова им плевать. Всегда считал, что я мастер по части мазохизма, но Якоб умудрился переплюнуть даже меня.
Чавкающее грязевое поле обрывалось у самой дороги. Там же сгрудилась огромная куча железа, наполовину врытая в землю. Они так и не дошли до дорожного полотна, где было меньше всего разъедающего их металл яда. Стальные ступни не почувствовали под собой твердость и ровность, механические глаза не увидели маленькую речушку на склоне холма, которую так расхваливал Виктор. Они задрали свои головы, глядя в пасмурное бездонное небо. Здесь находилась не только человекоподобные роботы, с руками, ногами и грустным потухшим взглядом. Встречалось и нечто, похожее на огромных стальных кузнечиков. Вместо крыльев на их спинах тяжелели огромные проржавевшие пулеметы. Не знаю, куда они шли и в каком времени, но путь их прервался очень давно. Сталь не выдерживала обилие кислотных дождей, истончалась и покрывалась ржавчиной. Кое-где она превратилась в труху и осыпалась, оставив в массивных телах большие оранжевые дыры. Человекоподобные роботы лишились верхней полуорганической плоти, их ступни были наполовину разъедены кислотной почвой. Пройдет совсем немного времени, прежде чем их щиколотки надломятся, и роботы упадут. Тогда их плоть начнет разлагаться гораздо быстрей. Почва поглотит их, сделав частью себя. А пока между бежевых лоскутов кожи блестела наполовину истонченная сталь. Они были наги как младенцы и беззащитны, словно груши для битья. Несмотря на всю схожесть с человеком, «Венет» так и не смог понять, зачем ему одежда.
Они стояли на коленях. Они глядели в небо. Пустой взор чернел обесточенным глянцем, в котором когда-то отражалась надежда. Во лбах роботов располагался датчик приема сигнала, поэтому они развернули его вверх, к небу, но казалось, будто они молились. Никто так и не указал им путь, никто не дал необходимых сил, когда батареи истощили свой заряд. Роботы шли долго, делясь друг с другом остатками энергии, и закончили путь все вместе. Наверняка, своими взглядами они взывали к отцу, но в проклятых землях «Венет» перестал царствовать сразу, как только Земля врубила «Скайблок». Когда пришел «Скайблок», здесь перестали царствовать все, кроме ядовитой почвы. Никогда не задавал себе вопрос, почему «Венету» приписывали мужское местоимение, ведь он никак себя не идентифицировал. Наверное, просто такого сукина сына было еще поискать.
– Они могут быть ещё живы, – Якоб прикоснулся тыльной стороной ладони к разложившейся щеке обнаженной женщины.
Наверное, она была красива. Наверное, ее кожа не имела изъяна. Когда-то, но не сейчас. Однако, даже сквозь тлен черты ее лица выглядели правильными, грудь имела идеальную форму. Только одна сгнила и съехала набок, а другая валялась у нее под ногами.
– Хочешь оживить, чтобы трахнуть? – усмехнувшись, спросил Томаш, – Боюсь, она будет не в восторге. Если честно, любители подрочить на железяки пугают даже меня.
Сорвав с себя очки, Якоб отер веки грязным кулаком:
– Ей будет больно. Как только сознательное ядро получит питание, это создание начнет чувствовать каждую свою рану, каждый изъян… – он плакал, – Уму непостижимо, какие это будут мучения. Это будет так жестоко… Однажды она уже пережила ужас и безысходность, пусть это не повторится вновь…
– Ну, допустим. Но прежде чем она испытала ужас и безысходность, зачем-то притащила сюда это свое ядро, – Виктор дал знак рукой не задерживаться на месте, и все двинулись за ним, оставив позади железное кладбище. – Они все притащили. В проклятых землях полно таких. Первая линия отчуждения – самый короткий путь до энергоблоков. И ведь никто из тех, кто имел локальное, независимое сознательное ядро не воспротивился «Венету». Пошли, значит, хотели. Осторожно, ребят, тут склон очень скользкий. Запачкаете задницу – будете идти до самого штаба с обосранными штанами.
Мара гортанно рассмеялся.
– А что, в штабе выдадут новую одежду? – спросил Лиам, почти упавший ладонями в грязь.
– Нет, – отрезал Виктор, – Но там будет, кому над тобой посмеяться.
Казалось, Мара от смеха надорвет свой живот.
В последний момент Лиам удержал равновесие и резко разогнулся: комбат предупреждал о разъеденных кислотой костях. Если он не напоминает об этом каждый раз и смешит Мару, это еще не значит, что яд из почвы куда-то испарился. Подошвы скользили по слякоти, но Лиам старался держать свой зад в равновесии, а ладони как можно выше.
Когда мы выбрались на дорогу, тучи немного разошлись, открывая блеклое и размытое небо. Позади пролегала дорога, и впереди тоже. Идеально гладкое, черное, так и не истлевшее за год дорожное полотно тонкой ниточкой убегало к горизонту. Интересно, из чего оно сделано, раз его не взял яд? Полотно терялось в мутной дымке у подножия серых холмов, похожих на разрушенный город. Острые неровные верхушки напоминали сломанные иглы, их было много и все они тыкались в небо. Скорее всего, это и был город. Но спрашивать у Виктора я не стал. Он казался терпимым в общении только когда молчал.
– У них же не было выбора! – прокричал Якоб, с трудом взобравшийся по склону. – Ни у кого из них не было! Неужели вы не понимаете?
– Остынь, парень, нам еще топать двадцать километров. Побереги воздух в легких, – беззлобно осадил его Виктор. Он взглянул на другую сторону от дороги и блаженно улыбнулся. – Посмотрите вниз – вот и до речки дошли! Чувствуете прохладу?
Внизу тонкой ниточкой текла унылая речушка, теряющаяся среди высоких гладкоствольных деревьев. Те уронили вниз ветви, омыв длинные безлиственные ветви в спокойных медленных водах. Когда тучи освободили небо, поверхность реки отразила тусклый свет глухим серебряным глянцем. Лысая земля вскормила сухие трухлявые стволы, которых оставила жизнь – они корчились, клонясь к земле и не было ни единой причины, чтобы в скором времени они не рухнули в воду. Скорее всего, так и случится. Но не раньше, когда ядовитые дожди дойдут до их сердцевины. Тогда по реке поплывут сухие щепки когда-то радужного прошлого, и любоваться будет уже нечем. Впрочем, и сейчас было непонятно, что Виктор нашел в этом зрелище. Все казалось таким однообразным, плоским, будто плохой художник прошелся по холсту неумелой рукой. Подул ветер. В лицо пахнуло прохладой.
– Люди! Да что с вами со всеми не так?! – Якоб разрезал тишину хриплым дрожащим голосом, раскинув в стороны большие грузные руки. Предполагал, что он всё ещё плакал – с тех пор, как впечатлился упавшими в грязь грудями. – Неужели вам все равно? Они ведь всё ещё живы где-то там, глубоко в своем сознании! Неужели не чувствуете, как это ужасно?! Неужели кто-то заслуживает такого?! Вы… вы… мы просто мучаем их! А потом убиваем!
