Антон Краснов
Белый Пилигрим
Честно говоря, при этих словах у меня пробежал мороз по коже. Чертова тоже встрепенулась, а лицо Параськи Дюжиной стало почти белым. Министр же продолжал со все возрастающим жаром, тряся бородой и усиленно жестикулируя с риском зацепить какое-нибудь висячее растение и повторно обрушить его на царя, чинно восседавшего рядом:
– Я приказал обследовать ход, но гвардейцы наотрез отказались лезть в дыру, не приводя уважительных причин своего отказа. В конце концов нашелся один достойный человек, но он НЕ ВЕРНУЛСЯ. В самом скором времени я намерен заняться поднятием боевого духа личной охраны государя, а также пресечь панические настроения и дурацкие слухи, которые среди них распространяются.
– А КАКИЕ именно слухи распространяются среди личного состава лейб-гвардии государя, господин министр? – вкрадчиво осведомилась Чертова.
– Какой смысл повторять эти бредни?..
– Ну, во-первых, если она спрашивает, значит, этот вопрос уместен, – немедленно вмешался царь-батюшка, – иначе я просто не платил бы ей таких денег за расследования и не поручал важных дел! А во-вторых, Дмитрий Иваныч, не забывай, что ты прежде всего ученый и мною поставлен на министерский пост, чтобы блюсти интересы науки! Я о том, что каждый должен заниматься своим делом, и боевой дух моей гвардии и без тебя подымут – те, кому этим положено заниматься. Кстати, надо приказать высадить в зимнем саду страстоцветы, – как всегда, к месту заметил Иоанн Федорович. Я фыркнул в кулак. Дмитрий Иваныч снова потряс своей анекдотической синей бородой и сказал:
– Ну, хорошо. Они утверждают, что этот ход проделали какие-то мифические животные, которых и быть не может в природе, потому что биологические роды и виды уже установлены и классифицированы. Гвардейцы, в том числе и офицеры, окончившие военную академию и, кажется, не подверженные суевериям, называют этих якобы животных свинобегемотами… баранокозлами… э-э-э… запамятовал, как их…
– Кролокротами, – тихо подсказал я.
– Вот-вот, молодой человек! – встрепенулся Дмитрий Иванович. – Кролокротами, именно так. Это надо же придумать такое дурацкое название!.. Если уж и выдумывать каких-то сказочных страшилищ, то следует дать им название посолиднее. Желательно – на латинском языке, как это предписывает серьезная наука. Вот это я понимаю. А то – кролокроты! Это даже… хулиганство какое-то!
Молчание. Потом слово взял я:
– Если бы вы, уважаемый Дмитрий Иванович, видели этих хулиганов, вы бы так не говорили.
– И если вам не нравится их название, то претензии вовсе не к гвардейцам, к-которые якобы придумали это н-название, – встрял Макарка, чуть заикаясь то ли от волнения, то ли от возлияний, – а к некоему Гаппонку, мерзкому типу, который нас даже и в глаза не видел, а уже натравил своих тварей.
Конечно, ни я, ни Телятников в особенности не задумывались над возможными последствиями подобных отзывов. Царь Уран Изотопович посмотрел на нас с явным интересом и уже открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь крайне уместную фразу, что-либо о погоде или о том, что высота бордюров в стране превышает допустимую величину, отчего подданные спотыкаются и падают чаще, чем то продиктовано интересами государственной безопасности… но сказать он ничего не успел. Потому что Дмитрий Иванович побагровел и…
– Вздоррр!!!! – закричал первый министр, едва не выпрыгнув от гнева из своего министерского мундира. – Что вы такое несете! Это возмутительно! Это… это пещерное мышление, какие-то темные деревенские суеверия! Вздор, бред, сущая бессмыслица! Никаких кролокротов в природе не существует, потому что все законы науки опровергают такую возможность! Это выдумки, бредни оккультистов! Может, вы мне скажете, что существуют оборотни… черти, кикиморы?
Тут Нина пригладила ладошкой рожки на своей голове. Зеленоволосая куколка Дюжина закусила нижнюю губу и недобро прищурила разноцветные свои глаза, но предпочитала помалкивать. Дмитрий Иванович изволил бушевать далее:
– Бросьте мне разводить эту антинаучную муть! Возможно, вы мне скажете, что существуют также колдуны и ведьмы, водяные и лешие? Нет, конечно, могу понять людей, которые распространяют подобные дурацкие слухи! Например, мой ассистент, который помогает мне в химических опытах, позволяющих определить оптимальное соотношение спирта и воды в водке, недавно до того напомогался, что принял меня за свою покойную бабушку и захотел протереть от пыли ее надгробную плиту! А потом упал под стол и уже оттуда рассуждал о каком-то хроносинкластическом инфундибулуме и тому подобной ахинее! Так что если говорить о кролокротах, колдунах и разного рода призраках и привидениях в таком ключе, то, конечно, да!.. К тому же если произвести возмутительное, антинаучное допущение и предположить, что в книгохранилище, проломив каменную кладку и слой свинца, в самом деле вломились эти ваши мифические чудовища, помесь крота с кроликом!.. Даже если сделать это – все равно, как объяснить то, что они украли только САМЫЕ ЦЕННЫЕ книги? Что, они умеют читать? Они умеют отличать бесценный фолиант от жалкой писанины, которая годна разве что на растопку камина или на… естественные надобности?.. А? Это же просто смешно, смешно и нелепо, и вдвойне возмутительно, что ничего смешного тут быть не может, не может! Погиб человек, пропали без вести трое гвардейцев, молодых сильных парней, у которых, между прочим, остались семьи! Нужно вести расследование, и оно тормозится из-за каких-то жалких суеверий. Глупых сказок, верить в которые можно, только будучи глупым, как пень, или пьяным в дым! Ну ничего! Ничего! Мы люди трезвые и на жизнь тоже смотрим трезво…
– Д-да? – буркнул Макарка, мотнув головой и ощупывая под одеждой «три шестерки». – Очень интересно…
– Так, зачем вообще вы привели сюда этих молодых людей? – повернулся Дмитрий Иванович к Чертовой. – Лично я вижу их в первый и, надеюсь, в последний раз! Они могут как-то поспособствовать продвижению расследования по делу, которое я только что изложил? Или единственное, что последует из их присутствия здесь, – это то, что в народе появятся новые слухи, еще более фантастичные и нелепые! Хотя уж кому-кому, а обывателям нет никакого дела до бесценных книг, которые хранятся в подвалах под царской резиденцией! Так что, ваше величество, лично мне кажется, что присутствующие здесь молодые люди – лишние и их нужно удалить. Ведь о хищении книг из царского книгохранилища запрещено говорить под страхом смертной казни.
– Да они и так все слышали, – сказал царь, расчесывая полусогнутыми пальцами правой руки бороду. – Ой, да что ты напускаешь такую секретность, Иваныч? Уже и так весь город судачит об убийстве Хранителя и исчезновении фолиантов. И все, между прочим, под страхом смертной казни. Что, не так? К тому же моим испытанным сыщицам из «Чертовой дюжины» виднее. Если они сюда пришли в сопровождении этих молодых людей, значит, это приносит какую-то пользу делу. Вот так. Я привык доверять своим людям.
– Вот это правильный подход, ваше величество, – бодро сказал я и поднялся с дивана. Не знаю, зачем я это сделал", но получилось так, что из-под рубашки вывалился «Словник демиургических погрешностей», который вернул мне любезный Трилогий Горыныч. Я нагнулся и, подняв томик, хотел было снова сунуть себе за пазуху, но вдруг перехватил направленный на меня взгляд синебородого министра. Ох ты!.. Что это сталось с уважаемым Дмитрием Ивановичем, ведь он смотрит на меня так, как будто это я убил их незадачливого Хранителя ценных книг и украл…
– Ты!!! – вырвалось у первого министра. – Ты, вот ты!.. Откуда это у тебя?
Не знаю, какой черт шепнул мне слова, которые я сказал ему в ответ. Наверно, я такой от природы – чрезвычайно удачно выбираю момент и выражения:
– А это, так сказать, мой букварь. Я эту книжку с собой все время ношу. Почитываю вот. А что такое?
Первый министр на мгновение замер, глядя на меня широко открытыми глазами, в которых застыли изумление и гнев. Потом сорвался с места и, подскочив ко мне с прытью, как-то не очень приличествующей такому толстому, такому важному бородатому господину, располагающему креслом министра, вырвал у меня злополучный томик стариков Волохов. Ох, Дмитрий Иваныч!.. Судя по тому, какая ярость заметалась в его желтоватых глазах, книжица снова навлечет на меня беды, причем такие, что все предыдущие мои несчастья покажутся легким завтраком на летнем лугу. Премьер-министр обежал беседку по периметру, сшиб две кадки с какими-то яркими растениями и, не снижая крейсерской своей скорости, подлетел к царю:
– Государь, взгляните!
– А что такое? – несколько удивленно осведомился тот. – Что ты такое у молодого человека отобрал? А?
– Вот! Вот!!! – Грудь министра вздымалась, как перекачанные кузнечные мехи. – Видите эту книгу? Видите, нет? Это бесценная древняя рукопись, по всей видимости, копия с еще более древнего произведения!.. Вот, взгляните на этот экслибрис, ясно указывающий на принадлежность этой книги к нашей библиотеке! Экслибрису несколько веков, а эта книга была три дня назад украдена из книгохранилища… из самой свинцовой комнаты!
Озадаченный глава государства переводил взгляд своих маленьких глазок с меня на разгневанного министра.
– То есть как… ты же говорил, Дмитрий Иваныч, что украденные книги размером чуть ли не с человека! А эта – совсем маленькая… то есть – обычная…
– Обычная? – вскипел министр. – Это манускрипт, содержащий бесценные тексты, до сих пор не расшифрованные до конца! Это так называемый «Словник демиургических погрешностей». Название, впрочем, позднейшее, оно дано тексту уже задним числом, сам он куда древнее этого названия… Но все эти подробности никоим образом не касаются того, что тут только что произошло. Ибо я обнаружил одну из украденных книг!
Мы с Макаркой растерянно переглянулись. Нет, решительно нам не избежать упорной судьбы, которая, верно, побилась с каким-то дьяволом об заклад, что непременно упрячет меня за решетку. Или куда похуже, но тоже с лишением свободы… Я попытался оправдываться, но,, право, лучше бы я этого не делал, потому что мои слова прозвучали откровенно фальшиво и жалко:
– Но это вовсе не моя книга. Я ее нашел. То есть мне ее дали. Макарка, подтверди…
Макарка закивал головой. Любой китайский болванчик, выполняющий сходное действие, показался бы кладезем мудрости на фоне круглой морды Телятникова с глупо вытаращенными круглыми же, как у кота, глазами.
Говорить следовало совершенно иное. Следовало упирать на логику, говорить о том, что бессмысленно добиваться аудиенции у царя для того, чтобы явиться туда с украденной у него же ценной книгой и глупейшим образом подставиться… Можно было заявить, что отобрал эту книгу у настоящего преступника, и все бодро валить на стариков Волохов, а стоящие тут же Чертова и Дюжина, пользующиеся известным доверием царя, меня поддержали бы. Подтвердили бы мои слова. К тому же сам советник царя, почетный эксперт Трилогий Горыныч, видел у меня эту книгу и объявил о том, что она попала ко мне не просто так… Все вышеприведенное я мог бы сказать, если бы мой язык, такой традиционно болтливый в случаях, когда велеречивость была отнюдь не обязательной, не замедлил присохнуть к гортани после первых же жалких и раздавленных слов в оправдание…
Я беспомощно оглянулся на двух сыщиц: ну что же, дескать, подтвердите, что я совсем не!.. Но те предательски молчали. Потом Дюжина вдруг ляпнула и вовсе не нужное:
– А мы для того их и привели, фтобы…
Неизвестно, что имела в виду чертова кикимора! Но, вне всякого сомнения, первый министр с его зловещей синей бородой, словно взятой из кровожадной сказки, не замедлил понять это в самом невыгодном для нас свете. Ну конечно же!.. Что еще он мог подумать, кроме того, что сыщицы специально привели нас сюда, чтобы вывести на чистую воду прямо на глазах царя. С той театральной эффектностью, с которой это любил делать мистер Шерлок Холмс, чьему дедуктивному методу я так ловко, так близко к тексту обучал по пьянке Чертову и Дюжину (попросту пересказывая им сюжеты из Конан Дойла).
Царь, моргая, смотрел на нас. Потом он разинул рот, и нам довелось почувствовать на себе мощь царской глотки:
– Стра-а-ажа!!
Макарка Телятников растерянно глянул на меня, теребя на переносице очки, и вдруг, вскочив с дивана, предпринял самое идиотское, что только вообще могло прийти в его голову: бросился бежать… Я застонал и схватился за виски. Ну, все. Теперь нас точно упекут на сто метров ниже уровня земной поверхности, в какое-нибудь вонючее холодное подземелье со слезящимися стенами и агрессивными мокрицами, там обитающими. Попытка побега – косвенное подтверждение виновности. Особенно – неудачная попытка.
Потому что Макарка недалеко убежал.
На самом выходе из галереи зимнего сада он натолкнулся на рослого гвардейца в красном форменном мундире и тотчас же получил такой удар по физиономии, что повалился мертвым снопом. При этом грянулся неразумной своей башкой о расписную вазу, из которой врастопырку торчало очередное экзотическое растение с плотными, мясистыми листьями, утыканными колючками. Ваза опрокинулась и разбилась, засыпав барахтающегося Макарку землей, а напоследок сверху повалилась проклятая растительная хреновина со всеми своими листьями и иглами…
Я вытащил «три шестерки» и с отчаянием стал переливать содержимое бутылки в свою болтливую глотку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, МАРАЗМАТИЧЕСКАЯ
Старый, очень старый знакомый
1
У меня масса хороших качеств. Например, порой я вожу знакомство с приличными деньгами. Впрочем, не обольщайтесь: приличные деньги как приличные люди, их никогда много не бывает. У меня есть другие положительные качества. Например, меня отличает взвешенный, ответственный подход к жизни. Жаль одного: что два вот этих момента – наличие денег и ответственный подход к жизни – никогда не пересекаются. Ну не встречаются они. Наверно, у них обоюдная антипатия. И потому, когда у меня нет ни копейки, я смотрю на жизнь трезво и в целом осуждающе. Зато когда появляются деньги, суровый подход к той же самой жизни как ветром сдувает. Точнее – смывает, и не водой, а жидкой субстанцией покрепче.
Я уже предвижу поджатые губы и обвинения в пропаганде пьянства как уныло-бытового, так и экспериментально-просветительского. В конце концов, стал бы я обучать Чертову и Дюжину дедуктивному методу, если бы не выпил? То-то и оно. Выучил бы Цицерон (Спиноза, Сократ) Горыныч армейские команды и преодолел бы таким образом неуставную путаницу в рядах своих голов, если бы не (прошу прощения за тавтологию) зеленый змий? Да никоим образом. К тому же разве это пьянство? Почему разного рода наемные вояки типа мушкетеров, выведенных в романах Дюма, пьют на каждой странице да еще всячески этим бравируют, дескать, вот я каков!.. И ведь никто не вспоминает, что Атос, он же благороднейший граф де Ла Фер, от бутылки не отлипал точно так же, как мы с Макаркой. И…
Разные, разные глупые мысли лезли мне в голову, и все они большей частью не имели отношения к моему нынешнему, весьма незавидному положению. С Макаркой и даже Ниной говорить совершенно не хотелось. Что толку?.. И так сказали больше, чем надо, и все не то. Влипнуть глупее, чем это сделали мы, – сложно. Практически невозможно. К такому выводу я пришел, даже особенно не анализируя ту дурацкую сцену с первым министром, отважным разоблачителем воров-библиофилов. А нужно бы проанализировать, прикинуть перспективы на будущее… В конце концов, времени у меня сейчас много. Очень много. Куда больше, чем его можно израсходовать. Вот такая дурацкая теория относительности. Впрочем, я не раз отмечал, что в их мире все устроено очень бестолково. Верно, создатель Оврага и Мифополосы, этот легендарный Белый Пилигрим, схалтурил и выдал некондиционный продукт. То есть мир. Кто поручится за то, что это был не Бог-недоучка? «Даром со мною мучился самый искусный ма-а-а-аг!»– как поется в песне Аллы Борисовны.
Вот такие разнородные размышления, в том числе откровенно богохульственного толка, наполняли мой вместительный череп до того момента, пока я не встретил – ЗДЕСЬ, сейчас, в тюремной камере, которой все равно не избежал! – старого знакомого.
Я бы даже сказал: очень старого знакомого.
Но обо всем по порядку.
После нашего сенсационного разоблачения никто даже и слушать не стал, что я, запоздало собравшись с силами, хотел сказать. Собственно, после портвейна, которым я в очередной раз попытался злоупотребить, язык не очень-то слушался меня, а Макарка после своего тесного контакта с вазой и вовсе ничего не соображал. Чертова и Дюжина не предприняли и намека на то, чтобы каким-то образом вытащить нас из этой нелепости, обрушившейся на нас нежданно, нелепо и как-то коряво, что ли… как старый кособокий сарай, подпертый сбоку поленом, ну! Уже потом, после того, как нас отвели в подземелье (пришлось пройти несколько пролетов длинной скользкой лестницы, где пахло затхлой сыростью и гнилью), я сообразил, что они могли и НЕ ХОТЕТЬ выгораживать нас. Или даже – подставить нарочно. А что? Ведь это по инициативе любезной Елпидофории Федотовны мы отправились на аудиенцию к царю. И еще… если нас поймали с ворованным национальным достоянием, с ценной книгой из царского книгохранилища, – почему в таком случае мне не задали ни единого вопроса, не повели к следователю, что ли, или кто тут у них?.. Так нет же: загнали в глубокое подземелье, настолько ниже уровня земной поверхности, что мало какой приличный труп на такую глубину рискнет завалиться.
Впрочем, после того, как за нами троими (еще и Нинка ведь!) захлопнулась тяжелая дверь из темного набухшего твердого дерева, скрипучая, на ржавых петлях, – всякое желание перебирать перипетии этих последних минут отпало. Случилось – значит случилось. Я сел на топчан в самом углу, посадил на колени всхлипывающую Нинку и погрузился в полусон-полузабытье. Тогда и пошли эти дурацкие, не имеющие отношения к происходящему размышления о жизни: дескать, у меня масса хороших качеств. Например, порой…
И так – снова.
Подземелье, куда нас поместили, оказалось куда большего размера, чем мне почудилось сначала. Когда глаза немного привыкли к темноте, я разглядел, что мы находимся в довольно просторном помещении размером с нормальную такую трехкомнатную квартиру. По крайней мере, побольше моей (которая сейчас кажется мне мифом и небывальщиной, словно она никогда не доставалась мне от бабушки и не жил я там сначала с Леной, а потом один!). Глубокое подземелье… Однако же здесь не было угольно-черной непроницаемой тьмы, какая царит в глухих, полностью изолированных от света помещениях. Несколько размытых серых полос пробивались откуда-то сверху, и воздух в подземелье не был затхлым, неподвижным. Значит, здесь было что-то вроде воздухопровода или даже воздухозаборника. Я аккуратно ссадил с себя племянницу, встал и медленно, придерживаясь рукой за каменную кладку, проследовал к дальней стене. Задрав голову, разглядел, что потолочное перекрытие составляют сильно закопченные мощные балки. До меня донесся слабый, задыхающийся голос Телятникова:
– Винни, мы уже в аду, что ли? Как-то тут сыровато для преисподней… там все-таки потеплее должно быть… климатический режим – жара…
– Да замолчи ты, – с досадой сказал я заплетающимся языком. – И так наговорили… свыше всякой м-меры. В веселое место мы угодили, Макарка. Наверно, в СИЗО мне и то лучше бы пришлось. Там хоть лампочка горит… кажется.
– Зато там такое изысканное общество, что я лучше тут буду с крысами и мокрицами отдыхать, – проворчал Телятников. Безусловно, в этом он прав. Общество… Я произнес это слово про себя и как раз тут заметил, что нас в подземелье не трое.
Четверо.
В углу, съежившись, сидел человек. Человек?.. После встречи с милейшими созданиями колдуна Гаппонка Седьмого я мало был настроен гадать и потому, пошарив по карманам джинсов, выудил оттуда зажигалку. Колесико крутнулось раз и другой, разбрасывая искры, и при свете маленького язычка пламени я увидел сгорбившегося старика с седой бородой. Старик сидел неподвижно и не шевельнулся и тогда, когда я поднес зажигалку едва ли не к самому его лицу и выговорил:
– Совсем сдурели – дедов сажать! Помереть спокойно не дадут. Дедуль, а тебя-то за что сюда сплавили, а?
Дед пожевал губами. Он больше ничего не сделал, только пожевал губами, но этого хватило: я УЗНАЛ его. Если бы мне сказали, что я смогу узнать человека, которого видел до того всего лишь раз в жизни, и смогу узнать почти в полной темноте, при неверном свете зажигалки в подрагивающих руках, – я сильно бы усомнился. У меня вообще плохая память на лица, а выпитое вино только усугубляет кратковременность этой памяти.
Зажигалка уже раскалилась и обжигала мне пальцы, но я держал ее зажженной и разглядывал, разглядывал это лицо с седой бородой, с глубокими морщинами на лбу, на впалых щеках, переносице и в уголках глаз. Конечно, я не мог не узнать его! Это был один из тех трех дедов, которых тут, в этом мире, именовали братьями Волохами. ОН!!! Один из тех троих, со встречи с которыми и начались наши злоключения! Один из тех троих, что оставили нас один на один с проклятыми талисманами из чужого, непонятного, дурно устроенного и невесть как управляемого мира! Из тех… из тех!..
– Ты!.. – сказал я и задохнулся. – Это… это ты, дед! Это ты бегал наперегонки за пивом! Это ваше чертово наследство я пытался делить и…
И я сунул зажигалку ему под нос. Морщинистые темные веки дрогнули и поползли. Блики от маленького язычка пламени запрыгали в водянистых светло-голубых, с красными прожилками, глазах напротив меня.
– Ты!..
Тут он заговорил.
– Ох, не памятливый я, батюшка, – закряхтел старик, глядя куда-то мимо меня и явно принимая за кого-то другого. – И не трогал я того винограда. Я винограду и в рот-то не беру… у меня от него изжога, да, да, батюшка. И неправда это… напраслина… ох…
Усилием воли я остановил все нарастающую лавину слов, которые готовы были обрушиться на этого старика, с которым вновь свел меня очередной неисповедимый зигзаг судьбы. Нет! Спокойнее… В конце концов, нужно не орать на старикана, а попытаться выяснить, КАК могло произойти все то, что в конечном итоге привело меня сюда. В этот странный мир, в котором, кажется, мне предстоит как можно скорее определить свое место, чтобы не затеряться навсегда. Я облизнул пересохшие губы и позвал:
– Макар! Макар, что ли!..
– Ну что? – донеслось до меня его недовольное бормотание.
– Макар, подойди сюда. Да подойди сюда, Телятников, тебе говорю, брюхо ты неповоротливое!
…Эх, как всплеснул руками Телятников, когда глянул прямо в морщинистое лицо нашего старого знакомого; В отличие от меня, он тут же перешел к практической части и один за другим задал старикану Волоху пять вопросов: 1) с какого перепугу он со своими бородачами тогда не вернулся? 2) это он нарочно оставил наследство именно нам, или ему по барабану, кому подкинуть свое магическое барахло? 3) что теперь делать и как отсюда выбраться? 4) какого дьявола? 5) на хрен надо было?.. Два последних вопроса, конечно, были не по существу, но могли способствовать лучшему усвоению трех первых пунктов. Правда, по лицу старика нельзя сказать, что он хорошо понял поставленные вопросы. Он заморгал морщинистыми своими веками и принялся молоть какую-то чушь, через слово поминая какого-то лесника Леонида, который якобы окончательно выжил из ума, и отсюда – все беды. Пришлось прибегнуть к физическому внушению – я легонько потряс старикана за плечи и закричал:
– Дед, ты что, не только глухой, но и тупой? Тебя ясно спросили! Отвечай!
Старик вдруг выпрямил сутулую спину и, глядя куда-то мимо меня, заявил:
– Я… я отказываюсь, отказываюсь отвечать, когда мне тыкают и обращаются неуважительно. Я – пожилой человек, у меня ревматизм, а тут такая возмутительная сырость! Между прочим, у меня есть имя и отчество!
– Вот-вот, – поспешил вставить я, – имя и отчество, отлично!.. Очень хотелось бы узнать его. А то нам про тебя известно только то, что ты нас отвратительно подставил вместе с двумя своими братцами, а всех вместе вас именуют Волохами.
– Так-так, – бормотал скверный старикашка, которого я уже не видел, потому как погасил перегревшуюся зажигалку, – очень, очень познавательно. Значит, вы говорите, что меня зовут Волох и что у меня есть два брата? Очень, очень интересно. А вы уверены, что это– мое имя? А то у меня плохая память… все время забываю, кто я такой и где нахожусь. Однажды я даже приревновал свою жену к этому леснику Леониду, совсем запамятовал, что у меня нет никакой жены… И, кажется, вообще не было.
Молчание. До меня доносится голос Макарки, безбожно растягивающий гласные:
– Ну вот. Приехали. Тяжелый случай. Нашли, у кого справляться. Не помнит собственного имени… Винни, а может, он просто придуряется? Что-то не похож он на немощного маразматика. То есть сейчас я его, конечно, не вижу, но там, у больницы, когда они оставили нам свое чертово наследство… А это точно он?
– Да он!!! – заорал я в бешенстве, и гулкое эхо всколыхнуло темное пространство подземелья, царапнуло стены и, затухая, забилось по углам. – Конечно он, я его физиономию сразу узнал, даже при зажигалочном освещении! Я не знаю, придуряется он или нет, но это именно он со своими братцами перемахнул тогда через забор и оставил нам книгу, бутылку и шапку, и мы остались с этими дурацкими… с этими – книгой, бутылкой и шапкой, а на следующий день у Нинки… у Нины… у Ниночки… Так, – вдруг забормотал я, опираясь спиной о холодную каменную кладку стены, – книга… бутылка… шапка… Книгу у нас отобрал этот Дмитрий Иваныч, министр с синей бородой… Бутылка… бутылку…
– У меня, – отозвался Макарка, – что, хочешь накатить?.. Щас передам, я тебя просто в темноте не…
– Бутылка, шапка… – не слыша Телятникова, бормотал я, пригвожденный к стене неожиданной, а теперь казавшейся такой очевидной мыслью. Как же я раньше не додумался?.. Значит, не думал. – Шапка!.. Ша… вот!
Говоря это, я шарил по своей одежде и наконец нащупал то, что искал: скомканную и, наверно, сейчас больше, чем когда бы то ни было, похожую на неаккуратный огромный носок шапку Белого Пилигрима. Вещь, обеспечивающая силу, быстроту и невидимость! Я сжал шапку в руке и постарался успокоиться. Так!.. Теперь без эмоций. Чертова знала, что шапка у меня, и прекрасно осведомлена о ее возможностях, но тем не менее не доложила царю обо всем этом. Значит, она просто подумала, что я должен выпутаться собственными силами, а ее вмешательство только усугубит неприятности?.. Хотелось бы так думать: за время, истекшее с момента нашего знакомства, я проникся к сыщице некоторой симпатией, и думать, что она предала… Так! А если она в переполохе просто запамятовала о том обстоятельстве, что два из трех магических артефактов остаются у нас? Она, правда, не отличается забывчивостью (в отличие вот от этого замшелого старого пня, который бубнит в углу). Так или иначе, но нужно действовать!.. Я вскочил. Сколько времени потеряно впустую! Я даже не знаю, сколько часов прошло с того момента, как нас водворили в это милое подземелье. И стоило тратить эти часы на бессмысленную рефлексию, удел нытиков, лентяев и неудачников! Я решительно выдохнул и нахлобучил шапку на голову.
2
Вот так так!..
Практически непроницаемая черная пелена перед глазами раздернулась, выцвела в серый полумрак, мягкий, приятный для зрения. Сейчас я мог отчетливо видеть все подземелье: и фигуру старика, скорчившегося в углу, и Макарку, под покровом тьмы дегустирующего портвейн (а что ему еще делать, скажу я вам!). Нинка ковырялась палочкой в выемке пола, там, где сходились грубо вытесанные каменные блоки.
– Так, – с явным удовлетворением сказал я, – отлично, эта милейшая шапка позволяет еще и видеть в темноте! Вот ведь какой головной убор! А мы еще брезговали.
– Ты что-то сказал, Винни? – переспросил Телятников. Я не стал отвечать. Я буравил взглядом дверь, через которую можно было выйти из этого проклятого подвала. Собственно, особенно мудрствовать и не стоит. Думаю, следует просто снести эту чертову дверь с петель: надеюсь, тех усилий, что были применены мною к кролокротам в памятной схватке, вполне должно хватить и для того, чтобы расправиться с неподатливыми дубовыми брусьями, из которых состыкована и сколочена дверь подземелья. Я с силой сжал кулак и поднес к собственному носу, уже предвкушая, как сейчас одним тычком проломлю этот могучий мореный дуб, толстые брусья, которые не всякая бензопила одолеет! Очень жаль, что меня не могут видеть Макарка и Нина, ведь будет на что посмотреть. Не каждый день человек разламывает мощную тюремную дверь, расчищая себе путь к свободе!.. Да!
Вооружившись такими пафосными мыслями, я сжал кулак еще сильнее и что было силы грохнул по двери– в то место, где сходились края брусьев. Жуткая боль брызнула по всей руке, и в следующую секунду я испустил жуткий вопль, сунул кисть с разбитыми в кровь костяшками между ног и в такой жалкой скрюченной позе запрыгал как полоумный козел!.. Ох, как больно! Наверно, я сломал себе руку. Что же, проклятая шапка не действует?.. Или она уже не на гарантии? Срок истек, что ли?.. Какое счастье, что Макарка и Нина не видят, как я тут скачу!
– Ой, бляха-муха… – простонал я, – м-моя рука… Что ж вы, сволочи, одноразовую шапку подсунули, что ли? Макарка! Макар! Телятников, блин!
– Чего тебе?
– Иди сюда! Я около двери!
Присев прямо на пол, я ожидал, пока Макарка Телятников, шаря в темноте растопыренной рукой, приблизится ко мне. Печальное соображение зародилось в извилинах моего многострадального мозга: если шапка Белого Пилигрима на сей раз не прибавила мне силы, то, скорее всего, и прочие преимущества, которые давал талисман, – под вопросом? Если Макарка, который, кажется, ищет по карманам свою собственную зажигалку, увидит меня, это будет означать лишь одно, беспощадное и незыблемое: шапка не обеспечивает и невидимости. Я поднял голову: Макарка стоял в двух шагах от меня, вытянув вперед руку с зажатой в ней зажигалкой, над которой чуть колебался, танцуя, язычок пламени. Макарка кашлянул и произнес:
– А что ты тут сидишь?
Все. Это приговор. Он меня видит. Я невнятно выругался и врезал ладонью по полу, незамедлительно вляпавшись в какую-то липкую жижу, до того холодную, что она обожгла кожу. На лицо мне попали брызги, и я содрогнулся от отвращения и жгучей досады. Шапка… в чем же дело? Она действует, ведь я вижу в этой практически непроглядной тьме, продраться через которую можно, только максимально напрягая зрение. А оно у меня и так не очень. Быть может, шапка Белого Пилигрима варьирует свое воздействие на того, кто имел… гм… возможность прибегнуть к ее услугам? Если в прошлый раз она сработала как неслыханно мощный допинг, удесятерив мою природную силу и быстроту, то сейчас она подменила собой прибор ночного видения.
