Константин Томилов
Блаженный Августин
"Нет!!! – вздрогнула от вселенского ужаса "королева Азии", закрывая пальчиками рот Андрея, – "нельзя!!! Ни в коем случае нельзя произносить здесь никаких имён!"]
Андрей дёрнулся вперёд, чтобы удержать исчезающее, растворяющееся в небытии нежно сладкое тельце и проснулся.
"Вроде же как, я одетый вчера на кровать завалился? – спросил сам себя глянув на аккуратно сложенную на стуле одежду, – "или это было сегодня?", – посмотрел на сереющие за окном сумерки. Обследовав себя мысленно и руками, и убедившись в абсолютной наготе, подумал:
"Надо пойти сперму смыть, а то после такого «секса», который только что был, там наверное «пол-литра» или цельный «литр»…, ой! А что это?" – в ужасе уставился на низ своего живота не обнаружив там взглядом никаких следов мужского семени. Вместе этого на его «приборе» и около него алыми лужицами подсыхала свежая кровь.
"Это был не сон!" – мелькнула в голове сумасшедшая мысль, – "но ведь это невозможно! А откуда ты знаешь, что возможно в этом мире, а что невозможно?" – неожиданно по взрослому возразил сам себе, с кряхтением поднимаясь с кровати и направляясь в ванную, – "про то, как Глафира Петровна с тобой поступила ведь начисто забыл, как и не было этого, а это на самом деле было…"
Звонок в дверь звучал настырно и неотвратимо. Немного посвежевший после душа Андрей нерешительно ткнулся ко входной двери:
– Кто там? – сиплым от испуга голосом спросил юноша.
"Если это ОНИ, то как же я сейчас?…, как мне быть?…, я же не смогу придуриваться, что так ничего и не помню!" – пыльным вихрем взметнулись мысли в голове Андрея.
– Андрюша, это я, дядя Валера, – послышался за дверью глухой, печальный голос соседа по площадке, – ты как? – уныло глянул на онемевшего от тягостного предчувствия подростка, – не знаешь? Ну да, конечно, кто бы тебе об этом рассказал? – обречённо покивал головой майор КГБ, только что узнавший страшную новость.
"Ну вот. Началось!" – взорвалось в голове Андрея и слезами хлынуло наружу следующее действие Предначертанного Пути.
Они очень торопились боясь опоздать к назначенному времени, потому что профессор, светило медицинской науки, был очень строг и пунктуален. Лихо несущаяся по асфальту "волга", на полном ходу влетела под прицеп грузовика, выезжающего задним ходом со строительной площадки. Водитель, тётя Граня и Сонечка погибли сразу. Отец прожил в реанимации ещё почти двенадцать часов и успел на мгновение прийти в сознание, чтобы сказать своему сыну, которого «всесильный» дядя Валера провёл в палату ткнув в разгневанное лицо медсестры развёрнутые «корочки»:
– Андрюша…, прости…
Приехавшие на похороны неутешные бабушки и дядя Вова долго и безуспешно уговаривали Андрея бросить всё и уехать. Пока слоняющийся туда-сюда, из квартиры в квартиру, сосед-бобыль дядя Валера, время от времени переглядывающийся дядь Вовой понимающими взглядами и разговаривающий с ним какими-то, только им двоим понятными междометиями, не подошёл и не сказал:
– Едьте домой матушки и будьте спокойны, я присмотрю за Андреем. Если нужно будет его усыновить, то так и сделаю. Если всё и так будет нормально, то и ладно. В любом случае, можете не переживать, он у меня не пропадёт. СЛОВО ОФИЦЕРА.
РЕИНФЕКЦИЯ
О, эта сладость
И восхищенье!
Щенячья радость —
В блуде сплетенье.
В итоге малость —
Принять решенье.
В остатке гадость?
Прощай спасенье.
(Автор)
– Ну, вот так вот, "голубки", добаловались вы оба с игрульками в "папу-маму", – подытожила Нонна Васильевна озвученную Наташкой весть, – что делать будем?
– А причём здесь я? – вдруг, ни того ни с сего ляпнул Андрей не в силах удержать вскипевшее внутри озлобление на всё и на вся.
– Ка-ка-как это? – длинное лицо "невесты" вытянулось ещё сильнее от приоткрывшегося в удивлении рта.
– Ну, я же у тебя не первый, – пробормотал пряча взгляд под стол "жених", – я же, Натаха, всё-таки почти что врач уже…
– Ну и пошёл на хуй!!! – вскочила "неудавшаяся возлюбленная" и заколотила кулачками по виновато склонившейся голове, – скотина! Чтоб ты сдох! О, боже, какая же ты скотина! Врач он – сука, доктор! Пошёл в жопу отсюда, доктор! Чтобы я тебя больше не видела!
– Наталья! Наталья! Успокойся, успокойся я тебе говорю, – обнимая обхватила её плечи и руки Нонна Васильевна, – тебе сейчас нервничать ни в коем случае нельзя.
– Бабушка, пусть он уйдёт! – рыдая припала к необъятной груди "пламенной поэтессы" несправедливо обиженная девушка, – я сама, без него рожу и выращу! Что за проклятие над всеми нами? Почему и тебе, и маме, и тёть Маше одни козлы проклятые попадаются?!
Взвыв вырвалась из убаюкивающих объятий и убежала хлопнув кухонной дверью.
– Я тебе вот что скажу, Андрюша, – неожиданно мягко заговорила с непонимающе озирающимся вокруг себя парнем старая женщина, – дело конечно твоё, не хочешь, никто тебя насильно заставлять не будет. Тем более и встречаться вы совсем недавно с ней начали. И на алименты никто, как раньше мы делали, подавать никто не будет, хватит уже, нажрались мы этого "дерьма" выше крыши… Но только, если ты решил что не хочешь, то прямо сейчас уходи, "отрубай" раз и навсегда, не мучай её понапрасну…
– Нет, я сейчас пойду прощения у неё попрошу, – упрямо замотал в ответ головой Андрей, – я же знаю про себя какой я, на меня никто кроме неё и внимания никогда не обращал, – вздохнул рыхлый, полный, непривлекательный молодой мужчина, приглаживая растрёпанные, торчащие во все стороны волосы и поправляя сползающие с носа уродливые очки с толстенными стёклами в массивной коричневой оправе, – просто мне обидно стало, когда я понял, что она у меня первая, а я у неё нет…, а сейчас думаю, что зря я всё это.
Вздохнув и как обречённый на смертную казнь побрёл в ту комнату, где не так давно расстался со всей девственностью не во сне, а наяву.
Как омертвевшая, уставившаяся немигающим взглядом на надёжно упрятанную в футляр, навсегда покинутую, позабытую скрипку Наташка даже не покосилась на робко присевшего рядом с ней будущего супруга.
– Хочешь верь мне, хочешь не верь, но у меня до тебя никого не было, – сипло процедила сквозь стиснутые зубы, – я сама себе "целку" порвала. Увлеклась мастурбируя "самотыком", деревянная игрушка у меня была, ещё с детства, пупсик такой головастый, ну ты не помнишь конечно…
– Помню, – кивнул головой Андрей, – я ещё когда маленький был, увидев его подумал, что он на папин член похож, один в один…
– А я тогда так испугалась, так испугалась…, с "ален'делоном" я тогда "была"…, а тут и боль, и кровь! Никому ничего не сказала. Простынь и ту игрушку, потихоньку, на костре, вместе с мусором сожгла…
– Когда это было? – что-то подозревая спросил Андрей.
– Давно…, я ещё совсем сопливая была, в .... году, летом.
– Наташа, прости меня, – тяжко вздохнул Андрей невольно сопоставляя даты.
– Ты можешь идти, – снова задрожала, как озноба, Наташка, – иди, Андрюша, иди, я тебя не держу, я сама справлюсь, правда.
– ПРОСТИ, – откуда то из глубины своего естества выдохнул Андрей и предначертанная, рыдая, сникнув, как падающий в обморок человек, повалилась в его объятия.
Приготовления к свадебному торжеству и сама церемония пронеслись как скорый поезд, в котором и отправились молодожёны в свадебное путешествие "за границу".
– Боже мой, какая красота! – зачаровано шептала Наташка почти неотрывно смотрящая в окно купейного вагона, то сидя на своей нижней полке, то стоя в коридоре. А за окном изнемогающие от жары золотисто-зелёные поля ненадолго сменялись кружащими хороводом лесами или невысокими курганами, играя солнечными бликами плавились под июльским солнцем реки, речки и протоки, радостно суетились летние перроны городов.
– Наташ, – недоумевающе пожал плечами к вечеру первого дня Андрей, только что сменивший промокшую от пота рубашку, – что красивого то? – посмотрел на белесое от летнего зноя небо, – просто поля да поля.
– Вот именно! – обернувшись к нему и мимоходом чмокнув в щёку согласилась Наташка, – такой простор! Ни конца, ни края! И я только сейчас поняла как я люблю всё это, то есть почувствовала как мне это всё нравится! Чего ты смеёшься? – легонько ткнула локтем в живот охнувшего супруга, – я ведь в первый раз куда-то вообще из Москвы еду. А так всё время, всю жизнь: дом, метро, школа, музыкалка, метро, дом. Все времена года по бабкам у метро: новый год – сосновые ветки, потом семечки, семечки, семечки, верба, подснежники, первая зелень, укроп, лук, петрушка, помидоры, огурцы, квашеная капуста, ёлки-палки, новый год! И так по кругу. Только и радости, что дача наша, летняя радость, да и то там постоянно носом в землю…
– А зачем? – встревожился возбуждённо огорчённым состоянием молодой жены Андрей, – я никогда не понимал зачем вы так, и огород, и коза…
– А-а, – обречённо махнула рукой Наташка, – денег постоянно нет и нет, постоянно не хватает, потому что, бабушка с мамой и тёть Машей, вечно в какие-то неприятности попадают. Или сами их себе устраивают. То бабушка аванс возьмёт в издательстве под свои новые стихи, а потом выясняется что у неё ничего нового нет и приходится возвращать деньги, которые они втроём "на радостях" в ресторане прогуляли. То у тёть Маши на работе недостача, то у мамы "дядя Эрик" случается.
– А чего она с ним? – поморщился Андрей вспомнив пропитого алкаша, позаброшено живущего в однокомнатной запущенной квартире, которого его постоянно ошивающиеся у пивной собутыльники прозвали "робинзоном" за длинную неухоженную бороду и привычку зимой и летом ходить в сандалиях, шортах, футболке и широкополой шляпе на полу облысевшей голове.
– Не знаю, – отчаянно пожала плечами в ответ новоиспечённая жена, – сколько её и бабушка, и тёть Маша, и я, уже когда постарше стала, ругали, а она всё одно – "он гений! Непризнанный гений! Восемь иностранных языков знает в совершенстве, "Евгения Онегина" всего наизусть, а какие стихи пишет!" И каждый раз, одно и то же, Эрнест Борисович заявляется к нам, трезвый, в чистой футболке с расчёсанной бородой, и к маме: "я Вам, кыхм, сударыня, своё новое стихотворение, кыхм, посвятил, не соблаговолите ли, кыхм". Ну и мама, естественно, "соблаговоляет". Потом все деньги какие есть собрав, к нему. И через неделю, как мартовская кошка, потихоньку, домой…, ужас, и ругать её, жалко сил нет, так она горько-горько лежит и плачет…
– Он же, насколько я знаю, нормальным был, когда то, мне папа говорил…
– Да, – согласно кивнула Наташа, – семья у него была, профессор он, филолог, в МГУ завкафедрой. А потом, он чего-то в церковь начал ходить, чего-то его туда потянуло. Естественно неприятности на работе начались, но запил он, как мама говорит, не из-за этого, а потому что, произошла у него встреча с настоящим дьяволом, материализовавшейся сатаной. Этот бес, типа потребовал, чтобы он прекратил в церковь ходить, а иначе ему "плохо будет" и, после этого, он со страху и запил. Бред конечно, – пожала плечами молодая женщина не обращая внимания на напряжённо слушающего Андрея, – я думаю это просто самооправдание.
– Ну надо же! "Заграница"! – возбуждённо ёрзала вдоль вагона Наташка, зыркая вокруг выпученными чёрными глазищами и хватко прижимая к животу сумочку с деньгами и документами, – мне тут детский анекдот припомнился, – хихикнула глянув на замусоренный и заплёванный перрон, – помнишь наверное? "Кто нахарькив? – я на Харькив! – ну так иди подтирай!"
– Помню, помню, – согласно рассмеялся Андрей и тут же притих поймав злобный взгляд о чём-то, "балакающих" между собой явных "западенцев", – ты это, Наташ, потише пока до Крыма не доедем, тёть Маша же предупреждала.
– Ну да, ну да, – послушно закивала жена, с испугом оглядываясь вокруг себя, – на самом деле, Андрюша, пойдём в вагон, а то мало ли. Кто знает что у них на уме? Ещё заарестуют ни за что, ни про что, – поёжилась как от озноба вспомнив хамское поведение украинских пограничников, только недавно покинувших поезд.
И весь оставшийся путь по "вражеской территории", до самого Джанкоя, они не выходили из своего вагона. Напрасно тыкались в окно их купе, в котором они остались вдвоём до самого конца поездки, предлагающие аппетитную еду колоритные южнороссийские бабки, напрасно успокаивали проводники:
– Да не бойтесь вы так! Что вам хохлы – прям звери?
Нет, напуганная рассказами тёти Маши, по рекомендации которой и было предпринято это свадебное путешествие, Наташа не выходила погулять сама и не выпускала Андрея:
– До тебя сейчас доебётся какой-нибудь придурок-полицейский, которому лишь бы "на карман сорвать". А поезд ждать не будет. А мне? Мне одной потом как?
– Да перестань ты, Наташ, – пытался робко возражать молодой муж, – что им, по твоему, абсолютно всем, "тильки гроши трэба"?
– А что же ещё? – выпучивала свои, и так навыкате, глазищи Наташка, – им всем, западенцам этим проклятым только деньги и надо! У них же ни стыда, ни совести, и нас москвичей они извечно ненавидят. Тёть Маша пока с первым мужем в Хмельницком жила, так всякого и насмотрелась, и наслушалась! Они же так и говорят: "москаляку на гиляку", то есть если ты москвич, то тебя нужно повесить, просто за то, что ты в Москве живёшь!
– Ага, ага, – кивал "соглашаясь" в ответ Андрей, – а в Симферополе, как об этом Нонна Васильевна говорит, крымские татары прям средь бела дня по улицам на конях скачут и саблями, всем русским, головы рубят, даже паспорта не проверяя!
– Да ладно тебе, бабушка просто расстроена, что мы, из-за нашей "нищеты" не можем "нормальное" свадебное путешествие себе позволить, – начинала чуть обиженно выкручиваться из объятий мужа Наташка и тут же снова "прилипала" к нему, – как думаешь, больше никого к нам в купе не будет? Ночью одни останемся?
– А чего?
– Хочу тебя…, уже опять хочу.
– Ты же перед отъездом мне всю ночь спать не давала, говорила, что хочешь "насытиться" чтоб на всю дорогу хватило.
– Ну вот, не хватило, – "виноватой девочкой" кокетничала Наташка, полночи потОм, когда поезд нёсся по раскалённой малоросской степи, обливаясь пОтом, судорожно прижимаясь к молодому мужу и истомно постанывая.
– Ялта, Ялта! Севастополь! Судак! Алушта! Евпатория! Ехать недорого! Жильё! Жильё! Недорого! – как голодные собаки накинулись на выходящее из поезда "стадо баранов" крымские таксисты-"разводяги".
[– Вы там, ни в коем случае, с ними не связываетесь, эти самостийные таксисты – все одно жульё! – строго настрого предупреждала многоопытная, неоднократно побывавшая в Крыму тётя Маша, приезжавшая туда со своими многочисленными "мужьями-однолетками", – как приедете, сразу на троллейбус и к Елене Михайловне! Я её предупредила, она вас ждать будет. Гривны – вот вам, на дорогу и первое время, а там, уже в Алуште, посмотрите где более выгодный курс, поменять чтобы…]
– А я вас раньше ждала, – недовольно прошипела расфуфыренная, аляписто накрашенная старуха в каком-то молодёжно-светском "неглиже" и в соломенной шляпе с дурацкими цветочками на голове, – Мария Васильевна сказала мне по телефону, что утром приедете, а сейчас уже почти обед.
– Поезд опоздал почти на два часа и троллейбус что-то совсем долго, – попытался "защититься" Андрей и тут же умолк под змеинозлобным взглядом бывшей второстепенной актрисы национального театра оперы и балета имени Тараса Шевченко, не радостно встречающих гостей, а подметающей мусор прямо им под ноги.
– А что не так, Елена Михайловна? – оживлённо "бросилась в бой", обожающая поскандалить Наташка, успевшая по дороге от остановки до дома, познакомиться и переговорить, (на всякий случай), с соседской бабулькой, тоже сдающей однотипное, дешёвое жильё.
– Да нет! Всё хорошо, всё хорошо! – тут же "почуяв опасность" приторно заулыбалась неаккуратно накрашенными, ярко-красными морщинистыми губами уродливо старая "красавица".
[– У неё после смерти мужа, – напутствовала тётя Маша, – немного "крыша поехала". Он какой-то серьёзный офицер был и в строгости её держал, а как умер, уже там, на пенсии, в Крыму, так она немного "расслабилась". Раньше на самом деле очень эффектная женщина была, но пока замужем была погулять-поблядовать не получилось, а когда муж умер, так уже и поздно. Но вы особого внимания на неё не обращайте, живите там сами по себе, как можно меньше с ней общайтесь, а побольше наслаждайтесь морем, природой.]
А наслаждаться – было чем!
– Это рай! Это просто рай какой-то! – постоянно тихонько поскуливала вся истомно разомлевшая, покорно умиротворённая Наташка, – посмотри Андрюшенька, какая красота! А нет, сюда посмотри! – постоянно дёргала ненасытно любвеобильная женщина своего, полусонного от жары и духоты, мужа за рукав и тыкая указательным пальцем, то в одну, то в другую сторону.
– А как вкусно всё! – причмокивала в недорогой столовке.
– А как всё дёшево! – повизгивала бродя по продуктово-вещевому рынку и лихо растрачивая подаренные на свадьбу деньги.
– А какие ночи сказочные, – хрипло шептала на ухо неведомо как держащемуся ещё на ногах Андрею, когда после двух-трёхчасового "сексуального марафона", они вместе посетив в летний душ, стояли у своего, единственно занятого "нумера" задрав головы в густо усеянное крупными звёздами небо.
– Знаешь, – нерешительно посмотрел на жену Андрей на седьмой день пребывания "в раю", – может мне это кажется, но по-моему эта старушенция заигрывает со мной.
– Ничего тебе не кажется! – возразила Наталья решительно отхлебнув из бокала наполненного темно-красным вином, – а ты что, только сейчас заметил?
– Да мне и в голову такая глупость не могла прийти! Ей же, уже давно, в «анатомичку» пора!
– Андрюша! Как тебе не стыдно? – поморщилась Наташа.
– А вот мне не стыдно! – горячо возразил молодой мужчина и тут же стих, оглядываясь на ничего не замечающих шумных соседей летнего кафе, – это ей должно быть стыдно. Чего она вечно полуголая ходит? Ну я понимаю что жарко, но всё-таки, надо же думать о том, что на её дряблые прелести смотреть противно!
– Андрюша, успокойся, – ласково потрепала по руке возмущенного мужа Наташка, – во-первых, она о чём может думать, если она немного ку-ку? – повертела указательным пальцем у виска, – и потом, тётя Маша же предупреждала нас…, Андрей, а ты что это, всё наливаешь себе коньячок и наливаешь? Ты что всю бутылку здесь и сейчас собрался выпить?
– А я, моя любимая, – полупьяно улыбнулся, чуть не замурлыкавшей от радости Наташке, Андрей , – хочу проверить пословицу о том, что некрасивых женщин не бывает, а бывает мало водки.
– Ладно! Перестань! – расхохоталась в ответ жена, игриво шлёпнув его по руке, – враки это всё!
"Почему враки? Вот ты, например, у меня уже прям красавица-раскрасавица!" – только-только успел удержать готовые сорваться с губ слова Андрей разглядывая какое-то незнакомое, изменившееся лицо сидящей напротив него женщины, матери его будущего ребёнка.
– А впрочем, чего я тебя удерживаю? – пожала плечами Наташка, – если хочешь, то можешь выпить, Андрюшенька. Ведь такое один раз в жизни бывает. Но только всё равно, аккуратнее, чтобы мне тебя на себе потом тащить не пришлось. Мне же, сейчас, тяжести ни в коем случае поднимать нельзя. Ты же – Доктор, ты же знаешь!
Андрей спал и осознавал, что спит, и что происходящее с ним происходит во сне, и что происходящее с ним во сне практически соответствует реальности.
Они вместе с Наташей сидели в первом ряду в Большом театре, то есть Андрей не был уверен, что это именно Большой, но во сне, почему то, думалось именно так. В оркестровой яме потихоньку возились музыканты ёрзая туда-сюда и настраивая инструменты, а публика, вся, поголовно, тихо и смирно сидела на своих местах. Не было абсолютно никакого движения, не слышно было разговоров, никто из опоздавших, с извинениями, не пробирался на свои места. Андрей, украдкой, чтобы не выглядеть "некультурным" покосился на соседей. Вздрогнув от изумления, прошипел на ухо досадливо отмахнувшейся от его слов Наташке:
– Ох! Ни хрена себе! У них, ни у кого, лиц нет! Просто какие-то размытые пятна… Чего ты? Аа, начинается…
Оркестр заиграл вступление и волнообразно колыхавшийся пурпурный занавес не поднялся, не отъехал в сторону, а растворился, растаял, как брошенный в весеннюю лужу снег. На сцену, мелко семеня, на цыпочках выбежала… Елена Михайловна!!!
– Да! Она говорила, что она балерина, но не до такой же степени! – возмущённо, вслух, охнул Андрей.
– Тише ты! – зашипела в ответ Наташка, – просто она совсем уже старая и поэтому пиццикато у неё уже получается так себе.
Да уж. Танец восьмидесятилетней балерины, на которой кроме балетной пачки, пуантов и какой-то, явно драгоценной диадемы ничего не было, был не просто «не очень» или «так себе», а ужасающе отвратителен. Полугнилое, землисто-рыхлое тело тряслось как одежда бомжа, груди болтались где-то в районе живота, ослабленные болезненной старостью балетные движения были вымучены и неуклюжи, по внутренней стороне бёдер, видимо от непомерного напряжения, потихоньку стекали жидкий кал и мутнозаразная моча. Когда "балерина" прыгала и трясла тумбообразными ногами, брызги экскрементов веером разлетались в разные стороны заставляя Андрея испуганно вжиматься в спинку кресла. Со сцены веяло жуткой вонью и холодом.
– Холодно, – поёжился чуть не блюющий от отвращения мужчина.
– Ну так, "Снегурочка" же, – возмущённо цыкнула в ответ Наталья.
– А воняет почему?
– Потому! Сиди спокойно и не рыпайся, сейчас па-де-де начнётся!
Засмердело ещё сильнее и на сцену, топоча копытцами выбежала, вся вытянувшаяся вверх, передвигающаяся на задних ногах, только-только освежёванная свинья. Мёртвые, пуговично белесые зенки животного следили, с задратой в потолок морды, за выламывающейся перед ним "балериной" усиленно стремясь приноровиться к её движениям. Наконец, удачно приблизившись к самозабвенно выплясывающей Елене Михайловне огромный, освобождённый от внутренностей хряк распахнул объятия, как бы собираясь заключить полудохлую танцовщицу внутрь кровяной и одновременно горящей, как раскалённый мангал, брюшины. "Балерина" кокетливо-несогласно затрясла сморщенными, скрученными артритом ручками и увернулась. Так повторялось, под восхищённые возгласы Наташки, несколько раз. Наконец, "рассвирепевший" хряк, когда любующаяся сама собой Елена Михайловна, в очередной раз, припрыгивая и брызгая вокруг себя дерьмом приблизилась к нему, сделал подсечку… "Актриса погорелого театра" с грохотом повалилась на пол и свинья с восторженным визгом упала на неё сверху, как бы пожирая, запихивая бьющееся в агонии тело внутрь себя.
– Сколько верёвочке не виться, а конец всё равно один, – торжествующе проговорил Андрей глядя на торчащие из свиной задницы, стучащие пятками по полу пуанты, и проснулся.
– Чего ты не спишь? – приподнявшись на локте спросил Андрей вытянувшуюся в трупной позе, пристально разглядывающую потолок Наталью.
– Уснёшь тут с тобой, – обиженно пробубнила та, покосившись на молодого мужа чёрно-лошадиным взглядом, – вроде выпил то вчера не так уж много, а ведёшь себя…
– А что я такого сделал? – так же, с обидой, забубнил в ответ Андрей.
– Ну, во-первых, с вечера ты не сделал того, что должен был сделать как нормальный мужик…, я только-только "разогреваться" начала, а ты мне в рот кончил и сразу же захрапел…
– Ну чего ты? Ты же сама захотела..
– Сама, сама, – чуть всхлипнула Наташка, – ну это ещё полбеды, потому что я тоже немного кончила, поэтому и решила, что поспим, а потом я тебя разбужу. А ты мне среди ночи как давай на ухо орать: "ведьма-ведьма, ведьма-ведьма"!
– Когда это?! – ошалело вскинулся Андрей, растерянно моргая близорукими глазами.
– Только что! – откровенно разревевшаяся молодуха скукожилась, свернулась калачиком и отвернулась к стене.
– Наташ, – умоляюще засопел Андрей, – ну не виноват же я в том, что мне сон такой приснился, – начал рассказывать только что "произошедшие события" молодожён своей скороспелой супруге. Притихшая, отрывисто вздыхающая Наташа, поглаживаемая по обнажённому телу ласковыми руками, дослушав краткий пересказ, юрко развернувшись приникла к быстро возбуждающемуся мужу, сливаясь с ним, в теперь уже разрешённом законом, коитусе.
– Придурок ты, Андрюха! – горячо выдохнула куда-то в шею за ухом, дрожащая как в лихорадке, в предчувствии приближающегося оргазма, Наташка, – но я тебя, всё равно люблю!
– Оба на! – в унисон, дуэтом воскликнули молодожёны подходя к своей "гостинице", распарено-утомлённо возвращаясь с утреннего купания в море.
Вся узкая улочка перед их временным жилищем была запружена полицейскими и "эсбэушными" машинами.
– А я вас жду! – кинулась навстречу к ним соседская бабулька, с которой Наташка познакомилась тогда, ещё до заселения к Елене Михайловне и время от времени разговаривала, просто ни о чём, по дороге на пляж или возвращаясь с него, – арестовали вашу Елену Михайловну! – "пулемётной очередью" начала выдавать полученную информацию соседка, – она оказывается не Елена Русакова, а Хелен "гаушляйтер" или "баумайстер", я так и не поняла. У неё муж был эсэсовец и она сама в гестапо. В сорок пятом мужа-немца расстреляли, а она под офицера-чекиста легла и "шкуру" свою спасла. Её муж, с которым она здесь жила, Сидор Петрович, он ей оказывается новые документы сделал, и тем самым от расстрела спас. А сейчас, как-то, израильские спецслужбы всё это дело "раскопали" и потребовали от Киева её выдачи, вот и …, короче они только вас сейчас ждут, чтобы допросить и вещи свои чтобы вы забрали, а то же всё опечатывать будут. Но вы ничего, не переживайте! Переезжайте ко мне, вам у меня хорошо будет! Всё равно у меня, так же как и у неё, пусто совсем!
Приехавшая из столицы Украины опергруппа, как оказалось, ожидала совсем не их. Лениво и небрежно снявший с них показания, (по приказу ненадолго выскочившего из основного жилья хозяйки домовладения то ли полковника, то ли подполковника в штатском), местный капитан полиции, на вопрос Андрея надо ли им еще ждать или они могут переселяться, равнодушно махнул рукой.
– По ходу, если бы мы опоздали, – обречённо вздыхала Наташка, суетливо собирая вещи, – они бы всё наше просто-напросто на улицу бы повыбрасывали! И хорошо ещё, что этой…, Хелен-Елене, за следующую неделю не заплатили, а то кто бы нам деньги вернул?
И как оказалось потом, судя по кривым ухмылкам наблюдающих за ними полицейских, её догадки не были лишены оснований.
Елену Михайловну, с наручниками на удивлённо оттопыренных вперёд руках, вывели когда Андрей и Наташа уже стояли с вещами за воротами "негостеприимного" дома. Одетую в строгий серый брючный костюм и белоснежную рубашку, строго вышагивающую "мадам'офицершу" было не узнать, строго и хищно поглядывали щелочки серо-голубых глаз, зубы стиснуты до перекатывания желваков на дряблых щеках, вся фигура напряженно-стреножено вышагивающей "гауляйтерши", выдавала внутреннюю её суть.
– Ей действительно, только погонов сейчас не хватает, – тихонько проговорил на ухо Наташке Андрей и тут же осёкся увидав КТО идет следом за гестаповской Хелен. Как будто услышав что про неё говорят её бывшие квартиранты, "елена'михайловна" посмотрев на них и презрительно скривившись повернулась к идущему сзади неё, одетому в дорогой летний костюм "КЛОУНУ":
– Jüdische Ratte! Ich habe Kurt gesagt, er soll dich erschießen! Nein, er hat nicht auf mich gehört, er hat gesagt, dass du noch nützlich sein würdest!
– Nun, wie Sie sehen können, hatte er Recht, – пожав плечами возразил "израильский агент", – und die Tatsache, dass ich in all den Jahren überhaupt nicht gealtert bin, überrascht Sie nicht?
– Nichts überrascht mich mehr, – передёрнула плечами "отплясавшая своё" старуха и решительно шагнула внутрь бронированного мерседеса.
"Клоун" перекинув пухлую кожаную папку из правой руки в левую, посмотрел в сторону Андрея и приподняв освободившейся рукой широкополую шляпу над абсолютно лысой головой, кивнул ему то ли приветствуя, то ли прощаясь.
– Он, что, тебя знает?! – в ужасе вцепилась в руку мужа Наташка.
– Да ну нет конечно, – смущённо соврал Андрей отрицательно замотав головой, наблюдая как Вечный Жид залазит вслед за своей очередной жертвой в "гробовой" мерседес.
РЕЦИДИВНЫЙ СЕПСИС
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя!»
(Александр Сергеевич Пушкин; "Евгений Онегин")
– Давай, Андрюха, поговорим спокойно пока наши бабы в бане "языками сцепились" и наши "косточки перемывают", – невесело усмехнулся дядя Вова поглядывая на сгущающиеся за окном свинцовые сумерки, – так то, вообще-то зря мы их вперёд себя пустили…
– Лариса Николаевна настояла, да и в самом деле, Наташка уже на пятом месяце, а мы уж как напаримся, так там потом не продохнёшь…, – попытался робко возразить, ненадолго приехавший на "историческую родину" племянник, поддавшийся на уговоры молодой жены ("надо, Андрюша, съездить, обязательно надо, познакомиться с твоими, а то сейчас рожу и всё, куда ехать?").
– Да понятно дело, мы с тобой, – покровительственно похлопал по плечу старый мужик молодого, – сейчас оба стали конкретные подкаблучники, по типу – шаг влево, шаг вправо, стреляю без предупреждения!
– Да, ну нет, – обиженно засопел краснея и пряча взгляд Андрей, – чего уж так, совсем то?
– Да уж как есть, так и есть. Ладно, давай "колись", как ты умудрился так "проколоться"? Мне Валерка звонил после того, как у вас всё там "завертелось". Каялся, прощения просил, что не досмотрел за тобой…, да и я, тоже хорош…, мог бы приехать заранее, ещё до ТОГО, и всё "разрулить", ведь чуял же, чуял! И потом ещё и самооправдывался тем, что мамки здесь одна за одной. Можно было их на Ларку оставить тогда, потому что она здесь и днём, и ночью, а самому к тебе махнуть, всё равно от меня тут толку никакого не было.
– Дядь Вов, – сиплым от испуга голосом спросил Андрей, – а это всё правда о чём ты сейчас?
– А то! – вскинулся "проштрафившийся наставник", – мне же прямо перед ЭТИМ, Валерка позвонил и говорит: "давай Вовка, приезжай сюда на пару месяцев, а то мне в командировку срочно, позарез надо, а Андрюху сейчас одного нельзя ни в коем случае", а я, нет бы прислушаться, начал своё: "мамки болеют, обе слегли, да и вообще мол, ты раньше его оставлял одного и ничего, а теперь он уж парень совсем взрослый", а он как давай на меня орать: "ты "мозгами", мол, "раскинь", почему всё так – некстати? У тебя обе мамки вдруг заболели, а меня начальство давит вовсю! Три рапорта отклонили!" Ну и я в ответ на него заорал. Короче погавкались, послали друг друга куда подальше и всё…, потом он, уже перед твоей свадьбой, извини-прости, что не приехал, хоть и мог конечно, но отбрехался своей болезнью, не так уж сильно и болел…, да и вообще, не болел считай, то есть не тем чтобы…, так вот, звонит мне Валерка, передаёт суть дела вкратце, и говорит: "обосрались мы с тобой, Вовка, не доглядели за парнем", а что ему возразишь?
