Константин Бальмонт
Полное собрание стихотворений
Эдельвейс
Я на землю смотрю с голубой высоты.
Я люблю эдельвейс, неземные цветы,
Что растут далеко от обычных оков,
Как застенчивый сон заповедных снегов.
С голубой высоты я на землю смотрю,
И безгласной мечтой я с душой говорю,
С той незримой Душой, что мерцает во мне
В те часы, как иду к неземной вышине.
И, помедлив, уйду с высоты голубой,
Не оставив следа на снегах за собой,
Но один лишь намек, белоснежный цветок,
Мне напомнит, что Мир бесконечно широк.
Белый лебедь
Белый лебедь, лебедь чистый,
Сны твои всегда безмолвны,
Безмятежно-серебристый,
Ты скользишь, рождая волны.
Под тобою – глубь немая,
Без привета, без ответа,
Но скользишь ты, утопая
В бездне воздуха и света.
Над тобой – Эфир бездонный
С яркой Утренней Звездою.
Ты скользишь, преображенный
Отраженной красотою.
Символ нежности бесстрастной,
Недосказанной, несмелой,
Призрак женственно-прекрасный
Лебедь чистый, лебедь белый!
Вдали от земли
Вдали от Земли, беспокойной и мглистой,
В пределах бездонной, немой чистоты,
Я выстроил замок воздушно-лучистый,
Воздушно-лучистый Дворец Красоты.
Как остров плавучий над бурным волненьем,
Над вечной тревогой и зыбью воды,
Я полон в том замке немым упоеньем,
Немым упоеньем бесстрастной звезды.
Со мною беседуют Гении Света,
Прозрачные тучки со мной говорят,
И звезды родные огнями привета,
Огнями привета горят и горят.
И вижу я горы и вижу пустыни,
Но что мне до вечной людской суеты, —
Мне ласково светят иные святыни,
Иные святыни в Дворце Красоты.
Ветер с моря
Я моряк любви, и в ее глубоком океане плыву без надежды достичь, до какой-нибудь гавани.
Сервантес
Морская песня
Все, что любим, все мы кинем,
Каждый миг для нас другой: —
Мы сжились душой морской
С вечным ветром, с Морем синим.
Наш полет
Все вперед,
К целям сказочным ведет.
Рдяный вечер, догорая,
Тонет в зеркале Небес.
Вот он, новый мир чудес,
Вот она, волна морская.
Чудный вид!
Все молчит,
Только вал морской звучит.
Если мы вернемся вскоре
Переменчивым путем,
Мы с добычею придем —
Нам дары приносит Море
В час ночной,
Под Луной,
Мы спешим к стране иной.
Если ж даль не переспорим
И пробьет конец мечте, —
Мы потонем в Красоте,
Мы сольемся с синим Морем,
И на дне,
В полусне,
Будем грезить о волне.
В непознанный час
И новые волны,
В непознанный час,
Все новые волны
Вставали для нас.
Шумели, сверкали,
И к дали влекли,
И гнали печали,
И пели вдали:
«Гляди, погляди же,
Как бездна светла!
Все ближе и ближе
Лазурная мгла!»
Как синие горы,
Упавшие вниз,
Морские узоры
В громаду слились.
Закрыли громадой
Меня и тебя.
Я гибну с отрадой,
Я гасну любя.
В загадочном взоре,
Волнуясь, тону,
И слушаю в Море
Морскую волну.
Она, как русалка
Она, как русалка, воздушна и странно-бледна,
В глазах у нее, ускользая, играет волна,
В зеленых глазах у нее глубина – холодна.
Приди, – и она обоймет, заласкает тебя,
Себя не жалея, терзая, быть может, губя,
Но все же она поцелует тебя не любя.
И вмиг отвернется, и будет душою вдали,
И будет молчать под Луной в золотистой пыли,
Смотря равнодушно, как тонут вдали – корабли.
Как волны морские
Как волны морские,
Я не знаю покоя и вечно спешу
Как волны морские,
Я слезами и холодом горьким дышу
И как волны морские,
Над равниной хочу высоко вознестись.
И как волны морские,
Восходя, я спешу опрокинуться вниз.
Побледневшая ночь
Зашумела волна,
Покачнулся челнок
И восстал ото сна
Пробужденный Восток.
Покачнулся челнок.
И уносится прочь.
И не видит Восток
Побледневшую ночь.
И уносится прочь
Все, чем счастлив я был,
Что в короткую ночь
Беззаветно любил.
Полоса света
Море чуть мерцает под Луной
Зеркалом глубоким и холодным
Веет сном и грустью неземной,
Чем-то дальним, сладостным, свободным.
Точно дух навек ушедших дней
Встал в тени немых воспоминаний,
Стал шептать слышней и все слышней
Сказку счастья с музыкой рыданий.
Светочем болезненным сверкнул,
Ярко вспыхнул дрогнувшей слезою,
Прожил миг – и в бездне утонул,
Бросив свет широкой полосою.
Бездомные
Небосклон опрокинутый,
Уходящая даль.
Об отчизне покинутой
Замирает печаль.
Над пустынями водными
Виден пенный узор.
И слезами холодными
Затуманился взор.
И над мачтой мелькающей
Все темней небеса.
И корабль убегающий
Уронил паруса.
Над свинцовыми тучами
Альбатросы летят,
За волнами кипучими
С поднебесья следят.
Так и ждут, что раздвинутся
Очертанья волны,
Чтоб стремительно кинуться
С неземной вышины.
И почуяв, раскатами
Набегающий, гром,
Вновь рядами крылатыми
Выкликают кругом.
И бездомные, темные,
Посылают – в Лазурь
Эти крики заемные,
Эти отклики бурь.
В дымке нежно-золотой
Есть ли большее счастье, большая paдость как обожать красоту, медленно встающую в далях невозможного?
Кальдерон
Я знал
М.А. Лoxвицкой
Я знал, что, однажды тебя увидав,
Я буду любить тебя вечно.
Из женственных женщин богиню избрав,
Я жду – я люблю – бесконечно.
И если обманна, как всюду, любовь,
Любовью и мы усладимся,
И если с тобою мы встретимся вновь,
Мы снова чужими простимся.
А в час преступленья, улыбок, и сна
Я буду – ты будешь – далеко,
В стране, что для нас навсегда создана,
Где нет ни любви, ни порока.
Немая тень
Немая тень среди чужих теней,
Я знал тебя, но ты не улыбалась, —
И, стройная, едва-едва склонялась
Под бременем навек ушедших дней, —
Как лилия, смущенная волною,
Склоненная над зеркалом реки, —
Как лебедь, ослепленный белизною
И полный удивленья и тоски.
Однодневка
Я живу своей мечтой
В дымке нежно-золотой,
Близ уступов мертвых скал,
Там, где ветер задремал.
Весь я соткан из огня,
Я лучистый факел дня,
В дымке утренней рожден,
К светлой смерти присужден.
Однодневкой золотой
Вьюсь и рею над водой,
Вижу Солнце, вижу свет,
Всюду чувствую привет.
Только умер, вновь я жив,
Чуть шепчу в колосьях нив,
Чуть звеню волной ручья,
Слышу отклик соловья.
Вижу взоры красоты,
Слышу голос: «Милый! Ты?»
Вновь спешу в любви сгореть,
Смертью сладкой умереть.
Из-за дальних морей
Из-за дальних морей, из-за синих громад,
Из-за гор, где шумит и гремит водопад,
В твой альков я цветов принесу для тебя,
Зацелую, любя, заласкаю тебя.
А когда, отгорев, побледнеет луна,
И от жгучего сна заалеет Весна,
Задрожишь ты, как тень, пробужденье гоня,
И, краснея весь день, не забудешь меня.
Нет и не будет
Как нам отрадно задуматься в сумерках светлых
вдвоем!
Тень пролетевшего ангела вижу во взоре твоем.
Сердце трепещет восторженно вольною радостью птиц.
Вижу блаженство, сокрытое бархатной тенью ресниц.
Руки невольно касаются милых сочувственных рук.
Призраки мирного счастия кротко столпились вокруг.
Белыми светлыми крыльями веют и реют во мгле.
Как нам отрадно проникнуться правдой Небес
на Земле!
Нет, и не будет, и не было сердца нежней твоего,
Нет, и не будет и не было, кроме тебя, ничего.
Вот, мы блаженны, как ангелы, вот мы с тобою вдвоем.
Друг мой, какое признание вижу во взоре твоем!
До последнего дня
Быть может, когда ты уйдешь от меня,
Ты будешь ко мне холодней.
Но целую жизнь, до последнего дня,
О, друг мой, ты будешь моей.
Я знаю, что новые страсти придут,
С другим ты забудешься вновь.
Но в памяти прежние образы ждут,
И старая тлеет любовь.
И будет мучительно-сладостный миг: —
В лучах отлетевшего дня,
С другим заглянувши в бессмертный родник,
Ты вздрогнешь – и вспомнишь меня.
Алая и белая
1
Мы встретились молча. Закат умирал запоздалый.
Весь мир был исполнен возникшей для нас тишиной.
Две розы раскрылись и вспыхнули грезой усталой, —
Одна – озаренная жизнью, с окраскою алой,
Другая – горящая снежной немой белизной.
И ветер промчался. Он сблизил их пышные чаши.
Мы сладко любили на склоне предсмертного дня.
Как сладко дышали сердца и созвучия наши!
Что в мире рождалось воздушнее, сказочней, краше!
Зачем, о, зачем же закрылась ты – прежде меня?
2
Я свернула светлые одежды,
Я погасла вместе с краской дня.
Для меня поблекли все надежды,
Мне так сладко спать, закрывши вежды, —
Для чего ты дышишь на меня!
Дышишь сладким ядом аромата,
Будишь в сердце прежние огни...
Я, как ты, была жива когда-то,
К радости для сердца нет возврата...
Будь как я! Забудь! Умри! Усни!
Зов
Есть правдивые мгновенья,
Сны, дающие забвенье,
Луч над бездной вечно-зыбкой,
Взоры с кроткою улыбкой.
В темной ночи этой жизни
Дышит зов к иной отчизне,
Звон заоблачных соборов,
Ткань светлей земных узоров.
Есть намек на Мир Святыни,
Есть оазисы в пустыне,
Счастлив тот, кто ждет участья,
Счастлив тот, кто верит в счастье.
Все, на чем печать мгновенья,
Брызжет светом откровенья,
Веет жизнью вечно цельной,
Дышит правдой запредельной.
Позабытое
Мечтой уношусь я к местам позабытым,
К холмам одиноким, дождями размытым,
К далеким, стооким, родимым планетам,
Что светят сквозь ветви таинственным светом.
Я вновь удаляюсь к первичным святыням,
Где дремлют купавы на озере синем,
Где ландыши в роще и дышат, и светят,
И если их спросишь, – слезами ответят.
Мне чудятся всплески, и запах фиалок,
И эхо от звонкого смеха русалок,
Мне слышится голос умершей печали, —
И стоном за склоном ответствуют дали.
Резигнация
Звучная волна забытых сочетаний,
Шепчущий родник давно-умолкших дней,
Стон утихнувших страданий,
Свет угаснувших огней,
С вами говорю в тени воспоминаний,
С вами я дышу и глубже, и полней!
Вижу я цветы заброшенного сада,
Липы вековые, сосны, тополя.
Здесь навек остаться надо,
Здесь приветливы поля.
С сердцем говорит церковная ограда,
Кладбища родного мирная земля.
О, не отдавайся мыслям недовольным!
Спи, волненье лживо, и туманна даль, —
Все любил ты сердцем вольным,
Полюби свою печаль, —
Отзвучат надежды звоном колокольным,
И тебе не будет отжитого жаль.
Паутинки
Если вечер настанет и длинные, длинные
Паутинки, летая, блистают по воздуху,
Вдруг запросятся слезы из глаз беспричинные,
И стремишься из комнаты к воле и к отдыху.
И, мгновенью отдавшись, как тень, преклоняешься,
Удивляешься Солнцу, за лесом уснувшему,
И с безмолвием странного мира сливаешься,
Уходя к незабвенному, к счастью минувшему.
И проходишь мечтою аллеи старинные,
Где в вечернем сиянии ждал неизвестного
И ребенком следил, как проносятся длинные
Паутинки воздушные, тени Чудесного.
Тишина
Чуть бледнеют янтари
Нежно-палевой зари.
Всюду ласковая тишь,
Спят купавы, спит камыш.
Задремавшая река
Отражает облака,
Тихий, бледный свет небес,
Тихий, темный, сонный лес.
В этом царстве тишины
Веют сладостные сны,
Дышит ночь, сменяя день,
Медлит гаснущая тень.
В эти воды с вышины
Смотрит бледный серп Луны,
Звезды тихий свет струят,
Очи ангелов глядят.
Лунная ночь
Сонет
Когда я посмотрел на бледную Луну,
Она шепнула мне: «Сегодня спать не надо».
И я ушел вкушать ночную тишину,
Меня лелеяла воздушная прохлада.
Деревья старые заброшенного сада,
Казалось, видели во сне свою весну,
Была полна мечты их смутная громада,
Застыл недвижный дуб, ласкающий сосну.
И точно таинство безмолвное свершалось:
В высотах облачных печалилась Луна,
Улыбкой грустною на что-то улыбалась.
И вдруг открылось мне, что жизнь моя темна,
Что юность быстрая, как легкий сон, умчалась, —
И плакала со мной ночная тишина.
Зимний дым
Дым встает, и к белой крыше
Под упорством ветра льнет.
Встало Солнце. Ветер тише.
Дым воздушный отдохнет.
Будет ровной полосою
Восходить, как фимиам.
Вечнотающей красою
К вечно синим Небесам!
В чаще леса
Дальнее, синее,
Небо светлеется,
В сетке из инея
Ясно виднеется,
Синее, синее.
Тихое счастие
В синей Безбрежности,
Проблеск участия,
Чаянье нежности,
Кроткое счастие.
Счастье забвения —
Там в беспредельности,
Свет откровения,
В бездне бесцельности —
Цельность забвения.
Гавань спокойная
Гавань спокойная. Гул умирающий.
Звон колокольный, с небес долетающий.
Ангелов мирных невнятное пение.
Радость прозрачная. Сладость забвения.
Гор отдаленных вершины узорные,
Алые, белые, темные, черные.
Созданный духами ярко певучими,
Радуги свод над огромными тучами.
Сладко-печальная, мгла полусонная,
Тихой вечерней звездой озаренная.
Богом открытая правда мгновения.
Буря умершая. Свет и забвение.
В пространствах эфира
В прозрачных пространствах Эфира,
Над сумраком дольнего мира,
Над шумом забытой метели,
Два светлые духа летели.
Они от земли удалялись,
И звездам чуть слышно смеялись,
И с Неба они увидали
За далями новые дали.
И стихли они понемногу,
Стремясь к неизменному Богу,
И слышали новое эхо
Иного чуть слышного смеха.
С Земли их никто не приметил,
Но сумрак вечерний был светел,
В тот час как они над Землею
Летели, покрытые мглою.
С Земли их никто не увидел,
Но доброго злой не обидел,
В тот час как они увидали
За далями новые дали.
Правда
А правда пошла по поднебесью.
Из Голубиной книги
Кривда с Правдою сходилась,
Кривда в споре верх взяла.
Правда в Солнце превратилась,
В мире чистый свет зажгла.
Удалилась к поднебесью,
Бросив Кривду на земле,
Светит лугу, перелесью,
Жизнь рождает в мертвой мгле.
С той поры до дней текущих
Только Правдой и жива
Меж цветов и трав цветущих
Жизни грусть, плакун-трава.
С той поры на синем Море,
Там, где вал непобедим,
Правды ждет с огнем во взоре
Птица мощная Стратим.
И когда она протянет
Два могучие крыла, —
Солнце встанет, Море грянет:
«Правда, Правда в мир пришла!»
Сон
Внемлите, смертные Земли,
Я Тот, Кто был, Кто есть, Кто будет,
Чьи мысли бездну звезд зажгли,
Кто бледной травки не забудет.
Любите, смертные, Меня,
Свою мечту боготворите,
Молитесь Митре в блеске дня,
И ночью пойте гимн Таните.
Зовите тысячью имен
Того, Кто сердце вам пробудит,
Боготворите светлый Сон,
Который был, и есть, и будет.
Неясная радуга
Неясная радуга Звезда отдаленная.
Долина и облако. И грусть неизбежная.
Легенда о счастии, борьбой возмущенная.
Лазурь непонятная, немая, безбрежная.
Зарница неверная Печаль многострунная.
Цветы нерасцветшие. Волненье бесцельное.
Мечта заповедная, туманная, лунная.
И Море бессонное, как сон беспредельное.
Виденья прозрачные и призрачно-нежные.
Стыдливого ангела признанья несмелые.
Стремление к дальнему Поля многоснежные,
Застывшие, мертвые, и белые, белые.
«Прости!»
Кто услышал тайный ропот Вечности,
Для того беззвучен мир земной,
Чья душа коснулась бесконечности,
Тот навек проникся тишиной.
Перед ним виденья сокровенные,
Вкруг него безбрежность светлых снов,
Легче тучек, тихие, мгновенные,
Легче грезы, музыка без слов.
Он не будет жаждать избавления,
Он его нашел на дне души,
Это в Море час успокоения,
Это парус, дремлющий в тиши.
Белый парус, в синих далях тающий,
Как «Прости» всего, что Рок унес,
Как привет, в последний раз блистающий,
Чтоб угаснуть, там – вдали – без слез.
У развалин Помпеи Осень, 1897
Аккорды
Единство в разногласии.
Джон Форд
Аккорды
Мне снился мучительный Гойя, художник чудовищных
грез, —
Больная насмешка над жизнью, – над царством могилы
вопрос.
Мне снился бессмертный Веласкес, Коэльо, Мурильо
святой,
Создавший воздушность и холод и пламень мечты
золотой.
И Винчи, спокойный, как Гете, и светлый, как сон,
Рафаэль,
И нежный как вздох, Боттичелли, нежней, чем весною
свирель.
Мне снились волхвы откровений, любимцы грядущих
времен,
Воззванья влекущих на битву, властительно-ярких
знамен.
Намеки на сверхчеловека, обломки нездешних миров,
Аккорды бездонных значеньем, еще не разгаданных
снов.
Три символа
Явились в мир уже давно, – в начале
Наивных и мечтательных времен,
Венчанный змей, собака, скорпион,
Три символа в Персидском ритуале.
Венчанный змей – коварство и обман,
И скорпион источник разрушенья,
Их создал грозный царь уничтоженья,
Властитель зла и ночи, Ариман,
Но против духов тьмы стоит собака.
Ее Ормузд послал к своим сынам, —
Когда весь мир уснет, уступит снам,
Она не спит среди ночного мрака.
Ничтожен скорпион, бессилен змей,
Всевластен свет лучистого владыки,
Во тьме ночной звучат над миром клики:
«Я жду! Будь тверд! Я жду! Благоговей!»
Музыка
Мы слышим воздушное пенье чудесной игры,
Не видя поющего нам серафима.
Вздыхаем под тенью гигантской горы,
Вершина которой для нашего духа незрима.
И чувствуем смутно, что, если б душой мы могли
Достичь до вершины, далекой и снежной,
Тогда бы загадки печальной Земли
Мы поняли лучше, упившись мечтою безбрежной.
Но нет, мы бессильны, закрыта звенящая даль,
И звуки живые скорбят, умирая,
И в сердце обманутом плачет печаль,
И, гаснут, чуть вспыхнув, лучи недоступного Рая.
Спящая Мадонна
Сассоферрато, в музее Брера, в Милане
Сонмом духов окруженная,
В ярком свете чистоты,
Тихим вихрем вознесенная
За пределы высоты,
Над уснувшим полусонная,
Матерь Бога, это Ты!
В безгреховности зачавшая,
Вечно-девственная Мать,
Сына светлого пославшая
Смертью новый свет создать,
Всей душою пострадавшая,
Как могла лишь мать страдать!
Нерассказанная гением,
Неисчерпанность мечты,
Сон, зовущий к сновидениям,
Просветленные черты,
Вечный луч над вечным тлением,
Матерь Бога, это Ты!
Пред картиной Греко
В музее Прадо, в Мадриде
1
На картине Греко вытянулись тени.
Длинные, восходят. Неба не достать.
«Где же нам найти воздушные ступени?
Как же нам пути небесные создать?»
Сумрачный художник, ангел возмущенный.
Неба захотел ты, в Небо ты вступил, —
И, с высот низвергнут. Богом побежденный,
Ужасом безумья дерзость искупил.
2
Да, но безумье твое было безумье священное,
Мир для тебя превратился в тюрьму,
Ты разлюбил все земное, неверное, пленное,
Взор устремлял ты лишь к высшему Сну своему.
Да, все монахи твои – это не тени согбенные,
Это не темные сонмы рабов,
Лица их странные, между других – удлиненные,
С жадностью тянутся к высшей разгадке миров.
Отверженный
Отчаянье исстерзанной души,
В свидетели тебя я призываю,
Что я не спал в изнеженной тиши,
Что я не шел к заманчивому Раю.
Я светлого покоя не хотел,
Боясь забыть о тех, на ком проклятье,
Меня манил мучительный удел,
Меня влекли отверженные братья.
Не ангелы, а демоны со мной
Печальную дорогу совершили,
И дни мои в обители земной
Развеялись, как груда темной пыли.
Камея
Клеопатра, полновластная царица,
Сон Египетских ночей,
Чаровница и блудница,
Озаренная сияньем ускользающих лучей.
Ты окутана немеркнущей славой,
И доныне сохранил,
Отблеск славы величавой
На волнах своих ленивых плодоносный сонный Нил.
Дочь надменного владыки Птоломея,
Я дарю тебе свой стих,
Потому что ты, камея,
И в любви и в самой смерти непохожа на других.
Пламя
Нет. Уходи скорей. К восторгам не зови.
Любить? – Любя, убить, – вот красота любви.
Я только миг люблю, и удаляюсь прочь.
Со мной был яркий день, за мной клубится ночь.
Я не люблю тебя Мне жаль тебя губить
Беги, пока еще ты можешь не любить.
Как жернов буду я для полу детских плеч.
Светить и греть?.. – Уйди! Могу я только жечь.
Полуразорванные тучи
Полуразорванные тучи
Плывут над жадною землей,
Они, спокойны и могучи,
Поят весь мир холодной мглой.
Своими взмахами живыми
Они дают и дождь, и тень,
Они стрелами огневыми
Сжигают избы деревень.
Есть души в мире – те же тучи,
Для них земля – как сон, как твердь,
Они, спокойны и могучи,
Даруют жизнь, даруют смерть.
Рабы мечты и сладострастья,
В себе лелеют дар певца,
Они навек приносят счастье,
И губят, губят без конца.
Когда же?
О, жизни волненье! О, свет и любовь!
Когда же мы встретимся вновь?
Когда я узнаю не сны наяву,
А радостный возглас: «Живу!»
Мы детство не любим, от Солнца ушли,
Забыли веленья Земли,
И, сердце утратив, отдавшись мечте,
Слепые, мы ждем в пустоте.
Отступники между уставших врагов,
Мы видим лишь гроб и альков,
Холодное пламя yгacших светил
Над царством цветов и могил.
Английский пейзаж
В отдаленной дымке утопая
Привиденьями деревья стали в ряд
Чуть заметна дымка голубая,
Чуть заметные огни за ней горят
Воздух полон тающей печалью,
Все предчувствием неясным смущено
Что там тонет? Что за этой далью?
Там как в сердце отуманенном темно!
Точно шепот ночи раздается,
Точно небо наклонилось над землей
И над ней, беззвучное, смеется,
Все как саваном окутанное мглой.
В Оксфорде
Словно усыпаны хлопьями снега,
Искрятся яблони, млея в цветах
Ветер, о ветви ударив с разбега,
Шепчет и прячется в дальних кустах
В парке мечтательном лунная нега,
Лунные ласки дрожат на листах.
С башен доносится бой колокольный,
Дремлют колледжи в объятьях теней
Сладостный час для души недовольной,
Стройные мысли сплетаются в ней,
К небу уходят от горести дольной,
Беглость минут выступает ясней.
Дышат деревья, их пышность нетленна,
Грезят колледжи о Средних Веках
Зимние думы промчатся мгновенно,
Воды проснутся в родных берегах
Время проходит, мечта неизменна,
Наше грядущее в наших руках.
Вечер
Удвоены влагой сквозною,
Живя неземной белизною,
Купавы на небо глядят
И дремлют прибрежные травы,
И внемлют их вздохам купавы,
Но с ними вздохнуть не хотят.
На озере, тихом и сонном,
Наскучив путем раскаленным,
Качается огненный лик, —
То Солнце, зардевшись закатом,
На озере, негой объятом,
Лелеет лучистый двойник.
И тучка, – воздушная нега, —
Воздушней нагорного снега,
На воды глядит с вышины;
Охвачена жизнью двойною,
Сквозя неземной белизною,
Чуть дышит в улыбке волны.
Оксфорд. Весна, 1897.
Ручей
Вильяму Р. Морфилю
«Кто печаль развеял дымкой?
Кто меж тучек невидимкой
Тусклый месяц засветил?
Кто, шурша травой густою,
Возмущает над водою
Точно дальний дым кадил?»
«Чья печаль в твоем журчаньи!»
Я спросил в ночном молчаньи
У звенящего ручья.
«Чья печаль в росе блестящей,
И в осоке шелестящей?»
Мне ручей сказал: «Ничья!»
«Отчего же так печальны,
Так уныло-музыкальны
Трепетанья быстрых вод?»
«Я пою!» ручей ответил.
«Я всегда певуч и светел,
Я всегда бегу вперед!»
