Константин Бальмонт
Полное собрание стихотворений
Кветцалькоатль-Вотан
Созвездье Южного Креста
Сияло надо мной.
Была воздушна темнота
С шумящею волной.
Усумасинтою я плыл,
Могучею рекой,
Несущий свежесть влажных сил,
Как все, в простор морской.
Усумасинтою я плыл,
Рекою Майских стран,
Где сотни лет назад скользил
В своей ладье Вотан.
То был таинственный пришелец
Строитель Пирамид
Остаток их, его венец,
Сном длительности спит.
То был возлюбленник волны,
Чье имя влажно – Атль.
Пророк, в зеркальность вливший сны,
Дракон Кветцалькоатль
Он научил чужих людей,
Кветцалькодтль-Вотан,
Что пламень ласковых лучей
Живым для жизни дан.
Что на уступах Пирамид
Не кровь цвести должна
И вот на выси твердых плит
Вошла в цветах Весна.
Душистость красочных цветов
И благовонный дым
И звучный зов напевных слов
Навеки слиты с ним.
Он был, прошел, он жил, любил,
Среди лесистых мест,
Оставив символ вешних сил,
Равносторонний крест.
Ушел, но вторит высота,
Над тишью Майских стран,
Созвездьем Южного Креста,
Что здесь прошел – Вотан.
Бог цветов
Мы не видим корней у цветов,
Видим только одни лепестки
И не знаем их медленных снов,
Их тягучей и долгой тоски.
И не надо нам видеть его,
Сокровенного таинства тьмы
Нужно видеть одно торжество,
Пред которым так счастливы мы.
Бог Цветов, ты великий поэт,
Ты нас вводишь легко в Красоту.
Слава тайне, скрывающей след,
Слава розам и грезам в цвету!
Он глядел
Он глядел в глубинность вод
Он глядел в немые зыби,
Где возможно жить лишь рыбе,
Где надземный не живет
Он глядел в лазурность вод,
И она являла чудо,
Доходя до изумруда,
Что цветет, и вот, плывет.
Он глядел на дно. Оттуда
Восходила тайно власть,
И звала туда упасть.
Там была сокровищ груда,
Рои там чудился теней
Потонувших кораблей.
Он глядел. Зрачки чернели.
Расширялся малый круг.
Колдовала страсть. И вдруг,
Словно пел напев свирели.
Добровольно, тот, кто смел,
Как чужою волей кинут,
Опускался в глубь, в предел,
Где, мерцая, рыбы стынут,
Тот тонул. А он глядел.
Расширенными глазами
Он смотрел в подвижность струй.
В них как будто голосами
Кто-то жил, и поцелуй
Там горел, дрожа огнями.
С драгоценными камнями
Утонувший выплывал.
С огнецветом, с жемчугами,
С аметистом, жил опал.
Он глядел, как тот смеялся
Над подарками зыбей.
Но душой не с ним сливался, —
С ликом мертвых кораблей.
И в глазах его, как в чуде,
Что-то было там вдали,
Веял парус, плыли люди,
Убегали корабли.
Путь до них обозначался
Через глубь его очей.
О, недаром меж людей,
Он недаром назывался
Открывателем путей.
Гребец
На главе его смарагдовый венец.
Песнь потаённая
Мне привиделся корабль, на корабле сидел гребец,
На главе его златистой был смарагдовый венец.
И в руках своих он белых не держал совсем
весла,
Но волна в волну втекала, и волна его несла.
А в руках гребца, так видел я, лазоревый был
цвет,
Этот цвет произрастеньем был не наших зим
и лет.
Он с руки своей на руку перекидывал его,
Переманивал он души в круг влиянья своего.
В круг сияния смарагда и лазоревых цветов,
Изменявших нежной чарой синеву без берегов.
С снеговыми парусами тот корабль по морю плыл,
И как будто с каждым мигом в Солнце больше
было сил.
Будто Солнцу было любо разгораться без конца,
Было любо синю Морю уносить в простор гребца.
Хоровод времен
Всегласность
1908 – Май
Белый Лебедь
Посвящаю эти строки матери моей Вере Николаевне Лебедевой-Бальмонт, чей предок был Монгольский Князь Белый Ле6едъ Золотой Орды.
1
Конь к коню
Гремит копыто.
Пьяный, рьяный, каждый конь.
Гей, за степь! Вся степь изрыта.
В лете коршуна не тронь.
Да и лебедя не трогая,
Белый Лебедь заклюет.
Гей, дорога! Их у Бога
Столько, столько – звездный счет.
2
Мы оттуда, и туда, все туда,
От снегов до летней пыли,
от цветов до льда.
Мы там были, вот мы здесь, вечно здесь,
Степь как плугами мы взрыли, взяли округ весь.
Мы здесь были, что то там, что вон там?
Глянем в чары, нам пожары светят по ночам.
Мы оттуда, и туда, все туда,
Наши – долы, наши – реки, села, города.
3
Для чего же и дан нам размах крыла?
Для того, чтобы жизнь жила.
Для того, чтобы воздух от свиста крыл
Был виденьем крылатых сил.
И закроем мы Месяц толпой своей,
Пролетим, он блеснет светлей.
И на миг мы у Солнца изменим вид,
Станет ярче небесный щит.
От звезды серебра до другой звезды —
Наш полет Золотой Орды.
И как будто за нами бежит бурун,
Гул серебряно-звонких струн.
От червонной зари до зари другой
Птичьи крики, прибой морской.
И за нами червонны цветы всегда,
Золотая живет Орда.
4
Конь и птица-неразрывны,
Конь и птица – быстрый бег.
Как вдали костры призывны!
Поспешаем на ночлег.
У костров чернеют тени,
Приготовлена еда.
В быстром беге изменений
Мы найдем ее всегда.
Нагруженные обозы —
В ожидании немом.
Без вещательной угрозы,
Что нам нужно, мы возьмем.
Тени ночи в ночь и прянут,
А костры оставят нам.
Если ж биться с нами станут,
Смерть нещадная теням.
Дети Солнца, мы приходим,
Чтобы алый цвет расцвел,
Быстрый счет мы с миром сводим,
Вводим волю в произвол.
Там где были разделенья
Заблудившихся племен,
Входим мы как цельность пенья,
Как один прибойный звон.
Кто послал нас? Нам безвестно.
Тот, кто выслал саранчу,
И велел дома, где тесно,
Поджигать своим «Хочу».
Что ведет нас? Воля кары,
Измененье вещества.
Наряжался в пожары,
Ночь светла и ночь жива.
А потом? Потом недвижность
В должный час убитых тел,
Тихой Смерти необлыжность,
Черный коршун пролетел.
Прилетел и сел на крыше,
Чтобы каркать для людей.
А свободнее, а выше —
Стая белых лебедей.
5
Ночь осенняя темна, уж так темна,
Закатилась круторогая Луна.
Не видать ее, Владычицы ночей,
Ночь темна, хоть много звездных есть лучей.
Вон, раскинулись узором круговым,
Звезды, звезды, многозвездный белый дым.
Упадают. В ночь осеннюю с Небес
Не один светильник радостный исчез.
Упадают. Почему, зачем, куда?
Вот, была звезда. И где она, звезда?
Воссияла лебединой красотой,
И упала, перестала быть звездой.
А Дорога-Путь, Дорога душ горит.
Говорит душе. А что же говорит?
Или только вот, что есть Дорога птиц?
Мне уж мало убеганий без границ.
Мне уж мало взять костры, разбить обоз,
Мне уж скучно от росы повторных слез.
Мне уж хочется двух звездных близких глаз,
И покоя в лебедино-тихий час.
Где ж найду их? Где, желанная, она?
Ночь безлунная темна, уж как темна.
Где же? Где же? Я хочу. Схвачу. Возьму.
Светят звезды, не просветят в мире тьму.
Упадают. За чредою череда.
Вот, была звезда. А где она, звезда?
6
– Где же ты? Тебя мы ищем.
Завтра к новому летим.
– Быть без отдыха – быть нищим.
Что мне новый дым и дым!
– Гей, ты шутишь? Или – или —
Оковаться захотел?
– Лебедь белый хочет лилий,
Коршун хочет мертвых тел
– А не ты ли красовался
В нашей стае лучше всех?
– В утре – день был, мрак качался
Не смеюсь, коль замер смех.
– Ген, зачахнешь здесь в затоне.
Белый Лебедь, улетим!
– Лучше в собственном быть стоне,
Чем грозой идти к другим. —
– Гей, за степи! Бросим, кинем!
Белый Лебедь изменил.
Скрылись стаи в утре синем
В Небе синем – звон кадил.
7
– Полоняночка, не плачь
Светоглазочка, засмейся.
Ну, засмейся, змейкой вейся.
Все, что хочешь, обозначь.
Полоняночка, скажи
Хочешь серьги ты? Запястья?
Все, что хочешь Только б счастья.
Поле счастья – без межи.
О, светлянка, поцелуй!
Дай мне сказку поцелуя!
Лебедь хочет жить ликуя,
Белый с белой в брызгах струй.
Поплывем, – не утоплю.
Возлетим, – коснусь крылами
Выше. К Солнцу! Солнце с нами!
– Лебедь... Белый... Мой... Люблю...
8
Опрокинулись реки, озера, затоны хрустальные,
В просветленность Небес, где несчетности
Млечных путей.
Светят в ночи веселые, в мертвые ночи,
в печальные,
Разновольность людей обращают в слиянность
ночей.
И горят, и горят Были вихрями, стали кадилами
Стали бездной свечей в кругозданности храмов
ночных.
Морем белых цветов Стали стаями птиц,
белокрылыми.
И, срываясь, поют, что внизу загорятся
как стих.
Упадают с высот, словно мед, предугаданный
пчелами.
Из невидимых сот за звездой упадает звезда.
В души к малым взойдут Запоют, да пребудут
веселыми.
И горят как цветы. И горит Золотая Орда.
1908 Ночи Зимние. Долина Берез.
Тринадцать лун
Январь
Славянский Просиней, в сосульках весь, Январь,
Как будто Новый Год, как будто смотрит в старь,
Поставлен Декабрем, и словно в правду царь.
Морозит, и казнит, и носит горностаи,
Пощады от него в лесу не ожидай,
А все же знает сам, что будет Март и Май.
Хотя у Января и долог белый зуб,
Хоть золотом лучей по-старчески он скуп,
Труби в метель-трубу, – что толку в ревах труб?
Едва Январь вошел в хрустальный свой дворец, —
Раскрыла чуточку Весна цветной ларец,
И стали дни расти и петь Зиме конец.
Поют они, поют, и луч на них блеснет,
Поют они, что вот снежинкам спутан счет,
Что льды-то хороши, а тает все ж и лед.
И слушает Январь, бледнеет, побелел,
Синеет, весь застыл, увидел свой предел,
Так, Просинец, синей, конец тебе приспел.
Февраль
Февраль – Сечень, Февраль – печаль,
Короткий день, а дня нам жаль,
Короткий день, и длится ночь.
Тут как менять? Тут как помочь?
Февраль, он крут, Февраль, он лют,
Ему лишь ветры стих поют.
Сечет он снегом лица нам,
Сечет он зиму пополам.
Февраль – предатель. Бойся тот,
Кому Февраль теплом дохнет.
Он греет час, в обманах дней,
Чтоб ночью было холодней.
Март
Март капризный, Март безумный, Итальянцы говорят,
Месяц тот, что пред Апрелем – так его, боясь,
крестят.
Стонут мартовские кошки, в нашем сердце
и на крыше,
И сказать нам невозможно, где свирепее, где тише.
Март у матери взял шубу – продал мех на третий
день,
Март неверный, Март смеется, Март рыдает, свет
и тень.
Март ворчит как старый старец, Март лепечет
как ребенок,
Март приходит львом могучим, а уходит как
ягненок.
Входит в кровь и в сновиденья, влажным делает
наш взгляд,
Март безумный, Март безумный, Итальянцы говорят.
Апрель
Апрель – разымчивый Цветень,
Апрель – сплошной Егорьев день,
В упорной схватке свет и тень.
Пучинный месяц, жив прилив,
Разлив широк, поток красив,
От мига – час для новых нив.
Последних льдинок тонкий звон,
Прилет крылатых завершен,
Поют и вьют, вступают в сон.
Но все ж, хоть много снов зажглось,
Двенадцать раз седой Мороз
Посеребрит луга, откос.
И будет рыжая Луна,
Врагиня грез, она страшна,
Цветам в ней ржавчина одна.
Но если холод – лиходей,
Егорий есть в разливе дней,
Защита трав, полей, зверей.
На белом ездит он коне,
И щит его в живом огне,
Седло в цветочной пелене.
Он появляется в лесах,
Весь в красном золоте, в звездах,
Златые кудри – в жемчугах.
И зверю он дает наказ,
Пчеле велит, чтобы зажглась,
Покинув улей в ранний час.
Егорий едет – слышишь гром?
Егорий рушил водоем,
Егорий, песнь тебе поем,
Май
Май, Май,
Светлый рай,
Обнимай да не замай.
Май, Май,
Цветничок,
В роще светленький лужок.
Май, Май,
Свежий сон,
Колокольцев нежный звон.
Ландыш здесь,
И ландыш тут,
Это ландыши поют.
Май, Май,
Нежный весь,
Шепот там, и смехи здесь.
Как струна,
Из ветвей,
Звонко кличет соловей.
Май, Май,
Ты – Весна,
Ты – окошко для зерна.
Вдруг пошлешь
Даже снег,
На часок, для больших нег.
Май, Май,
Ты хорош,
Не забыл ни цвет, ни рожь.
Май, Май,
Ты – уста,
Трепет тела, красота.
Май, Май,
В коноплю,
В лен влагаешь ты «Люблю».
Сказок рай,
Урожай,
Поцелуй нас, Май, Май.
Июнь
Июнь, непостижно-короткая ночь,
Вся прозрачная, вся просветленная.
Кто родится в Июне, никак одному не сумеет помочь:
В душе его век будет греза влюбленная,
Душа его будет бессонная.
В зеленом Июне цветут все цветы,
Густеет осока прохладными свитками,
Белеет купава, как стынущий лик чистоты,
Дрема навевает вещательность сонной мечты,
О маленьком счастьи безмолвную речь
с маргаритками
Ведет незабудка, и шепчет: «Припомнишь ли ты?»
Цветет и влюбляет ночная фиалка пахучая,
И рдеют сердечки гвоздик луговых.
Кто в Июне войдет в этот мир, каждый цвет,
его сладостно мучая,
Будет сердцу внушать, что любить нужно их,
Эти сны, лепестки, и душа его станет певучая,
Расцвеченная, жгучая.
И в Июне, в Иванову ночь,
Он искать будет папороть-цвет,
На вопрос невозможный – желанный ответ,
На вопрос, что, мелькнув, уж не скроется прочь.
И Иванова ночь озаренная
Даст, быть может, огонь златоцветный ему,
Чтоб удвоить, за мигом сияния, тьму,
Чтоб в единственный час,
Где минута с минутой – как искра спаленная,
Тайный папорот-цвет, излучившись, погас,
Чтоб в душе его песнь задрожала стозвонная,
Чтоб душа его стала бессонная.
Июль
Июль – верхушка Лета,
В полях, в сердцах страда.
В цвету – все волны света,
Цветет – сама вода.
Цветет все ярко-ярко,
Расплавлен самый день,
Все дышит жарко-жарко,
Жужжит, и жжет слепень.
В Июле хоть разденься,
Не станет холодней.
Гроза, вскипи и вспенься,
Спусти дождей с цепей.
Так ноют ноги, руки,
О, Лета перелом,
Мне легче эти муки,
Когда я с кем вдвоем.
Сияй же мне, зарница,
И молнией мне будь,
Лети же в сердце, птица,
Открой мне в Вечность грудь.
Греми же, колесница
Венчанного Ильи,
Окутай, огневица,
Все помыслы мои.
Август
Зарничник, Зарев, Ленорост,
Дожать, вспахать, посеять,
Пожары сел, паденье звезд,
Пожары листьев, звездный мост.
Куда? И что лелеять?
Серпы нагреты, а свежей,
Чем было там, в Июле,
Все песни спеты, и слышней,
Чем песня, крики журавлей.
Вон, в Небе потонули.
Усекновение главы
Великого Предтечи,
Успенье, Спасы, все ли вы
Собрали все с стеблей травы,
И все ль свершились встречи?
Нам много ль яблоков дано,
Орехов, урожая?
Копейка, хлеб, закром, гумно,
И снова брошено зерно,
И озимь – вот, живая.
Но были ласточки – и нет,
Цветок пылал – и где же?
Он в листьях, в мертвых – пламецвет,
Стригут овец, и Год одет,
Но реже Солнце, реже.
Сентябрь
Вовсе Лето проводили,
И как будто легче нам,
Все скосили, в полной силе,
Все пожали, по домам.
Ветерки от полуночи
Попрохладней понеслись,
Это Осень смотрит в очи,
Эй Сентябрь, не холодись:
Хоть готовы нам кафтаны,
И дрова для всех печей,
Ты в ползучие туманы
Луч последний свой пролей.
Ишь, послушал. Бабье лето.
Две недели есть тепла.
Паутинки в морс света,
Даль прозрачная светла,
Золотые в сердце слитки,
Шутит Маем седина,
Взгляды, первые засидки,
Ты откуда, песнь, слышна?
Не рябина ли запела,
Что краснеет красота?
Или отдых после дела?
Или Вздвиженье Креста?
Уж не знаем, только праздник,
В Небе, в сердце, золотой.
Эй Сентябрь, да ты проказник,
Ну, всесветник бабий, спой.
Октябрь
Снег неверный, листопад,
Светлой Осени закат,
Пьяный Свадебник, оброк,
Закругляющийся срок.
Кто дожил до Октября,
Поработал он не зря,
В Октябре, как в Марте, в нас
Живо сердце, ум погас.
В Октябре-то, примечай,
Хоть и грязь, а словно Май,
Вот как сваты будут здесь,
Путь означится мне весь.
Земляники в Октябре
Не ищи ты по заре,
А рябина – есть, горька,
Да сладка в руках дружка.
Не ищи ты и цветов,
По зазимью, на Покров,
Да уж есть один цветок,
Мне дружок сказал намек.
Посылает он, Покров,
Девке – снов, земле – снегов,
Землю выбелит он тут,
Четко, в церковь поведут.
Белка сменит шерсть, – чиста,
Скручен лен, – дождусь холста,
Необлыжною зимой,
Знаю, милый, будешь мой.
Ноябрь
Божий кузнец,
Дороги и реки кует,
Зиме изо льда он готовит ларец,
Алмазы вбивает в холодный венец,
Рассыпавши снег, разукрасивши лед,
Звонко куст,
Белая кузница – мир,
Весь оковал,
В иней не раз и не два одевал
Поле и лес,
Кличет метели на пир,
Смотрит на яркие звезды Небес,
Словно и им он дороги мостит,
Звезды по снегу, и звезды вон там,
Думает, думает, вдруг засвистит,
Мчится, летит, по лесам, по кустам,
Снова – ковать, и гвоздит, и гвоздит,
Гроб, что ли, нам?
Саваном белым в ночах шелестит,
Искрится белая смерть по снегам.
Декабрь
Все покрыл белоснежным убором,
Завершил круговратности сил,
Вместе с звездами ходит дозором,
Не забыл ли чего? Не забыл.
Усыпил мертвецов по могилам,
Почивайте до лучшего дня,
И виденьем скользит белокрылым,
И проходит цепями звеня.
За Зелеными Святками в Белых
Он ведет приговорную речь,
Предстает в зеркалах помертвелых,
В заклинаньи колдующих встреч.
И гадает, пугает, гадая,
И счастливит, вопрос угадав,
И меняется сказка седая
Над забвеньем загрезивших трав.
Достигает кратчайшего света,
И с ночами ведет хоровод,
Повернет вместе с Солнцем на Лето,
С Новым счастьем, Земля, Новый Год.
Тринадцатый
А кто же тот Тринадцатый?
Он опрокинул счет?
А кто же тот Тринадцатый?
– Я ваш отец, я Год.
Не я ли вам в кружении
Дал ведать бытие,
В различном выявлении
Различное свое?
И дал в цветы вам снежности,
И дал в снега – цветы,
Свирель печали – в нежности,
И звезд для темноты.
Не я ли дал сливаться вам
Из круга в круг другой,
Не я ли дал сплетаться вам
Как радугой – дугой?
Не я ль вам дал свободными
Сквозь три и десять быть,
Со днями хороводными
Сквозь нечет чет любить? —
Тринадцатый да славится,
Им весь оправдан счет!
В века веков да явится
Венчанным мудрый Год!
Да славится Тринадцатый,
Кем жив наш хоровод!
Да славится Тринадцатый,
Круговозвратный Год!
1907 Ночи Осенние. Soulac-sur-Mer. Villa Ave Maria
Майя
Играть
Играть на скрипке людских рыданий,
На тайной флейте своих же болей,
И быть воздушным как миг свиданий,
И нежным – нежным как цвет магнолий.
А после? После – не существует,
Всегда есть только – теперь, сейчас,
Мгновенье вечно благовествует,
Секунда – атом, живой алмаз.
Мы расцветаем, мы отцветаем,
Без сожаленья, когда не мыслим,
И мы страдаем, и мы рыдаем,
Когда считаем, когда мы числим.
Касайся флейты, играй на скрипке,
Укрась алмазом вверху смычок,
Сплети в гирлянду свои ошибки,
И кинь, и в пляску, в намек, в прыжок.
Египет
Заснула земля
Фиал переполненный выпит
Задремавшие Боги ушли в Небосвод,
Гребцы корабля,
На котором Египет
Сквозь Вечность скользит по зеркальности Нильских
вод.
Ушли Фараоны.
Их нарядные мумии спят,
Пред глазами людей восхищенными.
Все пирные звоны
Сменились напевом цикад
Лишь звезды блестят и блестят над песками,
самумом взметенными.
И Сфинкс все глядит.
И Сфинкс все есть Сфинкс неразгаданный.
В зыби веков, что бегут и бегут вперебой.
И вкруг пирамид
Жизнь живет, вешний воздух весь ладанный,
Нил течет, и папируса нет, но лотос расцвел
голубой.
Оахака
Жасминный сон в саду мимозном
И многоразно цветовом,
Под Небом бездным, Небом звездным,
Где много дружных звезд вдвоем.
Весенний сад. акаций белых,
И апельсиновых ветвей.
Помедли, Ночь, в своих пределах,
О, тише, тише, ветер, вей.
Мы здесь в стране, где, в Смерть вступая,
Кветцалькоатль вошел в костер,
А с краю Моря, золотая,
Звезда взошла, и пел ей хор.
Перистый Змей, он сжег все тело,
Но сердце в пламени – живет,
И до верховного предела
Восходит в синий Небосвод.
И там гора есть мировая,
На ней верхи – как города,
На ней все Небо, отдыхая,
Глядит, как светится звезда
На той черте, где слиты вместе
Земля и Небо и Вода,
Как в храм идет жених к невесте,
В лазурной тьме идет звезда.
И нежный – нежный, паутинный,
Доходит свет в весенний сад,
Покров лучей, и сон жасминный,
Сплетенный Вечностью обряд.
Цветок цветку
Цветок цветку, с пчелой звенящей,
Шлет золотистую пыльцу.
И к отдаленному концу,
Над обнаженностью и чащей,
Несется, с бабочкой летящей,
Пахучесть дум, двойной расцвет,
Восторг цветенья, светлый след,
Воздушность пляски в зыби струйной,
Дух благовонья поцелуйный.
Не так ли я тебе пишу
Мое воздушное посланье,
Которой – сердцем я дышу,
К которой – в сердце я дышу,
С которой тонкое слиянье
Мне обещает мотылек
Моих цветисто-струнных строк,
Качанье лунного дыханья,
Дабы возник медвяный сок,
Жасминный дух благоуханья.
Песнь звезды
С первым солнцем, с первой песней вешнего
дрозда
У меня в душе запела звонкая звезда.
– Как, звезда? Но звезды светят, вовсе не поют. —
О, поют, лишь только в сердце песне дай приют.
Ты услышишь и увидишь, что с вечерней мглой
Звезды тихо запевают в тверди голубой.
И меж тем как Ночь проходит в синей высоте,
Песнь Созвездий звонче, громче в тонкой красоте.
Звонких громов, тонких звонов вышина полна,
Там серебряное море, глубина без дна.
Там безбрежность ожерельных, звездных волн
поет,
От звезды к Созвездью нежность, сладкая как
мед.
От звезды к звезде стремленье в бриллиантах
петь,
Лунным камнем засветиться, паутинить сеть.
Паутинить паутинки тех тончайших снов,
Для которых в наших взорах пир всегда готов
Погляди же, ближе, ближе, здесь в мои глаза.
Ты не видишь как поет там звездно бирюза?
Ночь весеннюю я слушал до утра звезду,
И душа открылась Солнцу, и тому дрозду.
И душа открылась сердцу, твоему, любовь.
О, скорей на звездный праздник сердце приготовь.
Ландыши
Ландыши вы белоснежные,
Не соты ль вы лунных пчел?
В шестигранные келейки нежные
Заоблачный сон вошел.
Вы сладостно, радостно дышите,
Душистый лелея сон.
Звоните тихонько, и слышите,
Лишь вы тот слышите звон.
Нет, не только. До самого звездного
Неба, где Полночь – бледна,
Где как будто бы в чарах морозного
Сияния светит Луна, —
Уходит напевами вольными
Колокольный ваш призрачный звон,
Над тенями берез тонкоствольными,
Призывая на свой амвон.
Проникаясь душисто молебнами,
Вплоть до лунных звоните вы сел,
И звонами тонко-хвалебными
Ответствуют сонмы пчел.
С Луною пчелы прощаются,
И вниз скользят по струне,
В ландыши внутрь помещаются,
И тихонько жужжат к Луне.
Вон видишь, в дома шестигранные,
В снежистость, в душистость вошли,
Золотистые, малые, странные,
Их не слышно в цветочной пыли.
Но не слышно лишь нам. Все ж в волнении,
Если ночью близ ландышей мы,
Словно в пеньи мы, в мленьи, в молении
Белозвонной мглы – полутьмы.
