Константин Бальмонт
Полное собрание стихотворений
Антифоны
Я ношу в своей душе отраженье бесплодных богатств многочисленных забытых царей.
Вилье де Лиль-Адан
«Нам нравятся поэты...»
Нам нравятся поэты,
Похожие на нас,
Священные предметы,
Дабы украсить час, —
Волшебный час величья,
Когда, себя сильней,
Мы ценим без различья
Сверканья всех огней, —
Цветы с любым узором,
Расцветы всех начал,
Лишь только б нашим взорам
Их пламень отвечал, —
Лишь только б с нашей бурей
Сливался он в одно,
От неба или фурий, —
Не все ли нам равно!
К Гермесу Трисмегисту
О Гермес Трисмегист, троекратно великий учитель,
Бог наук и искусств и души роковой искуситель!
Ты мне передал власть возрождать то, что сердце
забыло,
Как Египет весной возрожден от разлития Нила.
От разлитья реки, чьи истоки окутаны тайной,
И случайно зажглись, но приносят расцвет
не случайный.
Недостойный металл в благородный могу
превращать я,
От тебя восприняв драгоценные чары заклятья.
От тебя получил я ту влагу целебную жизни,
Что меня навсегда приобщает к небесной отчизне.
И во имя тебя я бессмертие всем обещаю,
И умерших людей я к загробным мирам приобщаю.
Ты со мною везде и безгласно твердишь о святыне,
Как глубокий покой задремавшей Либийской пустыни.
Ты в венце из огня предо мною, о, бог
многоликий,
О, Гермес Трисмегист, о, мудрец, троекратно
великий!
К Бодлеру
Как страшно-радостный и близкий мне пример,
Ты все мне чудишься, о, царственный Бодлер,
Любовник ужасов, обрывов, и химер!
Ты, павший в пропасти, но жаждавший вершин,
Ты, видевший лазурь сквозь тяжкий желтый сплин,
Ты, между варваров заложник-властелин!
Ты, знавший Женщину, как демона мечты,
Ты, знавший Демона, как духа красоты,
Сам с женскою душой, сам властный демон ты!
Познавший таинства мистических ядов,
Понявший образность гигантских городов,
Поток бурлящийся, рожденный царством льдов!
Ты, в чей богатый дух навек перелита
В одну симфонию трикратная мечта:
Благоухания, и звуки, и цвета!
Ты, дух блуждающий в разрушенных мирах,
Где привидения Друг в друге будят страх,
Ты, черный, призрачный, отверженный монах!
Пребудь же призраком навек в душе моей,
С тобой дай слиться мне, о, маг и чародей,
Чтоб я без ужаса мог быть среди людей!
К Лермонтову
Нет, ни за то тебя я полюбил,
Что ты поэт и полновластный гений,
Но за тоску, за этот страстный пыл
Ни с кем неразделяемых мучений,
За то, что ты нечеловеком был.
О, Лермонтов, презрением могучим
К бездушным людям, к мелким их страстям,
Ты был подобен молниям и тучам,
Бегущим по нетронутым путям,
Где только гром гремит псалмом певучим.
И вижу я, как ты в последний раз
Беседовал с ничтожными сердцами,
И жестким блеском этих темных глаз
Ты говорил: «Нет, я уже не с вами!»
Ты говорил: «Как душно мне средь вас!»
Гипербореи
За горами Рифейскими, где-то на север от Понта,
В странах мирных и ясных, где нет ни ветров,
ни страстей,
От нескромных укрытые светлою мглой горизонта,
Существуют издревле селенья блаженных людей.
Не бессмертны они, эти люди с блистающим
взглядом,
Но они непохожи на нас, утомленных грозой,
Эти люди всегда отдаются невинным усладам,
И питаются только цветами и свежей росой.
Почему им одним предоставлена яркая слава,
Безмятежность залива, в котором не пенится вал,
Почему неизвестна им наших мучений отрава,
Этой тайны святой самый мудрый из нас не узнал.
Нс бессмертны они, эти люди, меж нами – другие,
Но помногу веков предаются они бытию,
И, насытившись жизнью, бросаются в воды морские,
Унося в глубину сокровенную тайну свою.
Страна Исседонов
Сие приятное баснословие.
Карамзин
На восток от аргиппеев,
Там, в Татарии Великой,
Змей живет, краса всех змеев,
Многочудный, многоликий.
Там, без тягостных законов,
В заколдованной долине,
Жило племя исседонов,
Говорят, живет доныне.
Судьбы их – гиероглифы,
Край их – золотом богатый,
И таинственные грифы
Стерегут тот край заклятый.
Восемь месяцев – целебный
Холод дышит над страною,
И летает змей волшебный,
И мерцает чешуею.
Кто туда неосторожно
Из другой страны заглянет,
Тот, – предание неложно, —
В изумленьи камнем станет.
Все пути туда закляты,
Возле самого преддверья
Льды восходят, как палаты,
Снег и град, как пух и перья.
Камни, золото и холод,
Закаленная природа,
И никто ни стар, ни молод,
Неизменно в год из года.
Только змей в игре извивов,
Золотисто-изумрудный,
Изменяет цвет отливов,
Многоликий, многочудный.
Избраннику
Отчего так бесплодно в душе у тебя
Замолкают созвучья миров?
Отчего, не любя ни других, ни себя,
Ты печален, как песня без слов?
Ты мечтой полусонной уходишь за грань
Отдаленных небесных глубин.
Пробудись и восстань, и воздушную ткань,
Развернув, созерцай не один.
О, раскрой перед нами узоры мечты,
Загоревшейся в сердце твоем!
Покажи нам черты сверхземной красоты,
Мы полюбим ее и поймем!
Те же мысли у каждого дремлют в тиши,
И мгновенья заветного ждут.
О, приди, поспеши, и для каждой души,
От созвучья, цветы расцветут.
Мы ответим как Море на ласку Луны,
А не вражеским криком врагу: —
Мы как брызги волны из одной глубины,
Мы умрем на одном берегу!
«Мой друг, есть радость и любовь...»
Мой друг, есть радость и любовь,
Есть все, что будет вновь и вновь,
Хотя в других сердцах, не в наших.
Но, милый брат, и я, и ты
Мы только грезы Красоты,
Мы только капли в вечных чашах
Неотцветающих цветов,
Непогибающих садов.
Из Зенд-Авесты
Гимн
Три бога есть: Гаома, Веретрагна,
И Тистрия. Гаома – бог Бессмертья,
Могучий Веретрагна – бог Победы,
И Тистрия – молниеносных Бурь.
Но выше их есть бог – Агурамазда,
Он создал все, в чем знание и жизнь.
Молитва – дочь его; святое слово —
Его душа; святое помышленье
Есть луч от Солнца правды запредельной,
Есть отзвук сочетаний мировых,
Проникновенный взгляд Агурамазды.
Воздайте же Всевышнему хвалу!
О, ты, всегда единый в разных формах!
Пресветлый бог порядка, Ашаван!
Агура, пышно-царственный властитель!
Датар, создатель света, бог огня!
Всевидящий, всеведущий, Маздао!
Оттуда
Я обещаю вам сады...
Коран
Я обещаю вам сады,
Где поселитесь вы навеки,
Где свежесть утренней звезды.
Где спят нешепчущие реки.
Я призываю вас в страну,
Где нет печали, ни заката,
Я посвящу вас в тишину,
Откуда к бурям нет возврата.
Я покажу вам то, одно,
Что никогда вам не изменит,
Как камень, канувший на дно,
Верховных волн собой не вспенит.
Идите все на зов звезды,
Глядите, я горю пред вами.
Я обещаю вам сады
С неомраченными цветами.
Луна
Луна богата силою внушенья,
Вокруг нее всегда витает тайна.
Она нам вторит: «Жизнь есть отраженье,
Но этот призрак дышит не случайно».
Своим лучом, лучом бледно-зеленым,
Она ласкает, странно так волнуя,
И душу побуждает к долгим стонам
Влияньем рокового поцелуя.
Своим ущербом, смертью двухнедельной,
И новым полновластным воссияньем,
Она твердит о грусти не бесцельной,
О том, что свет нас ждет за умираньем.
Но нас маня надеждой незабвенной,
Сама она уснула в бледной дали,
Красавица тоски беспеременной,
Верховная владычица печали!
Тучи
Но разве тучи не рабы?
Случевский
Нет рабства в мире, если все – одно.
Сам создал я неправду мирозданья,
Чтоб было ей в грядущем суждено,
Пройдя пути измены и страданья,
Вернуться вновь к таинственной черте,
Где примет все иные очертанья,
Где те же мысли – вот, уже не те.
Так серые пары, покинув травы,
Возносятся к безмерной высоте,
Роняют тень на долы, на дубравы,
Их светел путь, их манит гул борьбы,
И радугой они пред миром правы.
Нет, ты не прав! Нет, тучи не рабы!
«Я в глазах у себя затаил...»
Я в глазах у себя затаил
Отраженье сокровищ чужих,
Красоту позабытых могил,
И другим недосказанный стих.
Я в душе у себя отыскал
Гармонически бьющий родник:
Этих струй уже кто-то алкал,
Но губами он к ним не приник.
Оттого-то в словах у меня
Так загадочно много огней: —
Я закат непогасшего дня,
Я потомок могучих царей.
Прогалины
Вы как пропасти, а в глубинах ваших скрыты тайны лазури.
Зигмунт Красинский
Путь правды
Сонет
Пять чувств – дорога лжи. Но есть восторг экстаза,
Когда нам истина сама собой видна.
Тогда таинственно для дремлющего глаза
Горит узорами ночная глубина.
Бездонность сумрака, неразрешенность сна,
Из угля черного – рождение алмаза.
Нам правда каждый раз – сверхчувственно дана,
Когда мы вступим в луч священного экстаза.
В душе у каждого есть мир незримых чар,
Как в каждом дереве зеленом есть пожар,
Еще не вспыхнувший, но ждущий пробужденья.
Коснись до тайных сил, шатни тот мир, что спит,
И, дрогнув радостно от счастья возрожденья,
Тебя нежданное так ярко ослепит.
Папоротник
Тенью легкой и неслышной
Я замедлил у пути,
Там где папоротник пышный
Должен будет расцвести.
Освященный нож доставши,
Очертил заклятый круг;
Возле скатерть разостлавши,
Жду Но чу! Шипящий звук!
Это дьяволы толпою
Собрались вокруг меня,
Смотрят, манят за собою,
Брызжут искрами огня.
Но бесстрастный, безучастный,
Я стою в своем кругу.
С этой челядью подвластной
Посчитаться я могу.
И толпою разъяренной
Умножаются они,
Страшен лик их искаженный,
И сильней горят огни.
Но в груди сдержав волненье,
Заклинанья я шепчу,
Жду заветного мгновенья,
И дождусь, чего хочу.
Сон придет. Цветок волшебный,
Что блестит однажды в год,
Златоцветньи и целебный,
На мгновенье расцветет.
И смущенный, изумленный,
Я тогда его сорву
Тотчас папоротник сонный
Озарит кругом траву
Я пройду толпу видений.
Без оглядки убегу,
И источник наслаждений
Возле сердца сберегу.
И навеки этот властный,
Драгоценный амулет
Будет мне светить, как ясный,
Но никем не зримый свет.
Доверяясь этой жгучей
И таинственной звезде,
Я пройду, как дух могучий,
По земле и по воде.
Мне понятны будут строки
Ненаписанных страниц
И небесные намеки,
И язык зверей и птиц.
Мир тому, кто не боится
Ослепительной мечты,
Для него восторг таится,
Для него цветут цветы!
Пробуждение
Сонет
Бог входит в существа, как Солнце сквозь
окно,
Когда оно встает за гранью кругозора.
Откроем занавес, нам всем светить дано,
Быть жгучими, любить, быть частию узора.
Непогасим огонь внимательного взора,
Неисчерпаем блеск того, что суждено.
Лик Солнца восстает в безличьи кругозора,
И весь различный мир скрепляет он в одно.
Туманы превратив в разорванные тучи,
Ток огненных полос коснулся вышних гор,
И в глубину долин, светясь, глядятся кручи.
Там нежный сон садов, там синий свет озер,
И пробужденья чувств, несознанно-могучи,
Сливают шум листвы в один протяжный
хор.
И да, и нет
1
И да, и нет — здесь все мое,
Приемлю боль – как благостыню,
Благославляю бытие,
И если создал я пустыню,
Ее величие – мое!
2
Весенний шум, весенний гул природы
В моей душе звучит не как призыв.
Среди живых – лишь люди не уроды,
Лишь человек хоть частию красив.
Он может мне сказать живое слово,
Он полон бездн мучительных, как я.
И только в нем ежеминутно ново
Видение земного бытия.
Какое счастье думать, что сознаньем,
Над смутой гор, морей, лесов, и рек,
Над мчащимся в безбрежность мирозданьем,
Царит непобедимый человек.
О, верю! Мы повсюду бросим сети,
Средь мировых неистощимых вод.
Пред будущим теперь мы только дети.
Он – наш, он – наш, лазурный небосвод!
3
Страшны мне звери, и черви, и птицы,
Душу томит мне животный их сон.
Нет, я люблю только беглость зарницы,
Ветер и моря глухой перезвон.
Нет, я люблю только мертвые горы,
Листья и вечно немые цветы,
И человеческой мысли узоры,
И человека родные черты.
4
Лишь демоны, да гении, да люди,
Со временем заполнят все миры,
И выразят в неизреченном чуде
Весь блеск еще не снившейся игры, —
Когда, уразумев себя впервые,
С душой соприкоснутся навсегда
Четыре полновластные стихии: —
Земля, Огонь, и Воздух, и Вода.
5
От бледного листка испуганной осины
До сказочных планет, где день длинней, чем век,
Все – тонкие штрихи законченной картины,
Все – тайные пути неуловимых рек.
Все помыслы ума – широкие дороги,
Все вспышки страстные – подъемные мосты,
И как бы ни были мы бедны и убоги,
Мы все-таки дойдем до нужной высоты.
То будет лучший миг безбрежных откровений,
Когда, как лунный диск, прорвавшись сквозь туман,
На нас из хаоса бесчисленных явлений
Вдруг глянет снившийся, но скрытый Океан.
И цель пути поняв, счастливые навеки,
Мы все благословим раздавшуюся тьму,
И, словно радостно-расширенные реки,
Своими устьями, любя, прильнем к Нему.
6
То будет таинственный миг примирения,
Все в мире воспримет восторг красоты,
И будет для взора не три измерения,
А столько же, сколько есть снов у мечты.
То будет мистический праздник слияния,
Все краски, все формы изменятся вдруг,
Все в мире воспримет восторг обаяния,
И воздух, и Солнце, и звезды, и звук.
И демоны, встретясь с забытыми братьями,
С которыми жили когда-то всегда,
Восторженно встретят друг друга объятьями, —
И день не умрет никогда, никогда!
7
Будут игры беспредельные,
В упоительности цельные,
Будут песни колыбельные,
Будем в шутку мы грустить,
Чтобы с новым упоением,
За обманчивым мгновением,
Снова ткать с протяжным пением
Переливчатую нить.
Нить мечтанья бесконечного,
Беспечального, беспечного,
И мгновенного и вечного,
Будет вся в живых огнях,
И как призраки влюбленные,
Как-то сладко утомленные,
Мы увидим – измененные —
Наши лица – в наших снах.
8
Идеи, образы, изображенья, тени,
Вы, вниз ведущие, но пышные ступени, —
Как змей сквозь вас виясь, я вас люблю равно,
Чтоб видеть высоту, я падаю на дно.
Я вижу облики в сосуде драгоценном,
Вдыхаю в нем вино, с его восторгом пленным,
Ту влагу выпью я, и по златым краям
Дам биться отблескам и ликам и теням.
Вино горит сильней – незримое для глаза,
И осушенная – богаче, ярче ваза.
Я сладко опьянен, и, как лукавый змей,
Покинув глубь, всхожу... Еще! Вот так! Скорей!
9
Я – просветленный, я кажусь собой,
Но я не то, – я остров голубой:
Вблизи зеленый, полный мглы и бури,
Он издали являет цвет лазури.
Я – вольный сон, я всюду и нигде: —
Вода блестит, но разве луч в воде?
Нет, здесь светя, я где-то там блистаю,
И там не жду, блесну – и пропадаю.
Я вижу все, везде встает мой лик,
Со всеми я сливаюсь каждый миг.
Но ветер как замкнуть в пределах зданья?
Я дух, я мать, я страж миросозданья.
10
Звуки и отзвуки, чувства и призраки их,
Таинство творчества, только что созданный стих.
Только что срезанный свежий и влажный цветок,
Радость рождения – этого пения строк.
Воды мятежились, буря гремела, – но вот
В водной зеркальности дышет опять небосвод.
Травы обрызганы с неба упавшим дождем.
Будем же мучиться, в боли мы тайну найдем.
Слава создавшему песню из слез роковых,
Нам передавшему звонкий и радостный стих!
Чет и нечет
Медленные строки
Утром рано,
Из тумана,
Солнце выглянет для нас.
И осветит,
И заметит
Всех, кто любит этот час.
Ночью, скучно,
Однозвучно,
Упадает звон минут.
О минувшем,
Обманувшем
Их напевы нам поют.
Точно с крыши,
Тише, тише,
Капли падают дождя.
Все прольются,
Не вернутся,
Этот темный путь пройдя.
Звук неясный,
Безучастный,
Панихиды нам поет.
«Верьте, верьте
Только смерти!
Чет и нечет! Нечет, чет!»
«Чет счастливым
И красивым,
Слабым нечет, недочет!
Но, редея,
Холодея
Чет и нечет протечет!»
Звук неясный,
Безучастный,
Ты поешь, обман тая.
Нет, не верю,
И в потерю
Смысл иной влагаю я.
Верьте, верьте
Только смерти
Нас понявшего Христа!
Солнце встанет,
Не обманет,
Вечно светит красота!
Цель страданья,
Ожиданья,
Всем нам светлый даст отчет.
В мире согласный,
Вечно ясный,
Чет и нечет вас влечет.
Индийские Травы
Познавший сущность стал выше печали.
Шри-Шанкара-Ачария.
Майя
Тигры стонали в глубоких долинах.
Чампак, цветущий в столетие раз,
Пряный, дышал между гор, на вершинах.
Месяц за скалы проплыл и погас.
В темной пещере, задумчивый йоги,
Маг-заклинатель, бледней мертвеца,
Что-то шептал, и властительно-строги
Были черты сверхземного лица.
Мантру читал он, святое моленье;
Только прочел – и пред ним, как во сне,
Стали качаться, носиться виденья,
Стали кружиться в ночной тишине.
Тени, и люди, и боги, и звери,
Время, пространство, причина, и цель,
Пышность восторга, и сумрак потери,
Смерть на мгновенье, и вновь колыбель.
Ткань без предела, картина без рамы,
Сонмы враждебных бесчисленных «я»,
Мрак отпаденья от вечного Брамы,
Ужас мучительный, сон бытия.
К самому небу возносятся горы,
Рушится с гулом утес на утес,
Топот и ропот, мольбы и укоры,
Тысячи быстрых и звонких колес.
Бешено мчатся и люди и боги...
Майя! О, Майя! Лучистый обман!
«Жизнь – для незнающих, призрак – для йоги,
Майя – бездушный немой океан!»
Скрылись виденья. На горных вершинах
Ветер в узорах ветвей трепетал.
Тигры стонали в глубоких долинах.
Чампак, цветок вековой, отцветал.
Круговорот
Не только люди и герои,
Волненье дум тая,
Томятся жаждой в душном зное
Земного бытия.
Но даже царственные боги
Несут тяжелый плен,
Всегда витая на пороге
Все новых перемен.
Они счастливее, чем люди,
Герои равны им,
Но все они скорбят о чуде
Всем существом своим.
В оковах жизни подневольной
Запутанных миров,
Скорбят о вечности безбольной
Непреходящих снов.
И только Он, Кто всех их видит
С незримой высоты,
Кто бледной травки не обидит,
В Чьем лоне я и ты, —
Лишь только Он, всегда блаженный,
Ничем не утомлен,
И жизнь с ее игрой мгновенной
Пред ним скользит, как сон.
Никем не понят и незнаем,
Он любит свет и тьму,
И круг заветный мы свершаем,
Чтобы придти к Нему.
Как луч от Солнца, в жгучем зное,
Сквозь бездну мглы скользим,
И вновь – к Нему, в святом покое,
И вот мы снова – с Ним!
Индийский мотив
Как красный цвет небес, которые не красны,
Как разногласье волн, что меж собой согласны,
Как сны, возникшие в прозрачном свете дня,
Как тени дымные вкруг яркого огня,
Как отсвет раковин, в которых жемчуг дышит,
Как звук, что в слух идет, но сам себя
не слышит,
Как на поверхности потока белизна,
Как лотос в воздухе, растущий ото дна,
Так жизнь с восторгами и с блеском заблужденья
Есть сновидение иного сновиденья.
Жизнь
Жизнь – отражение лунного лика в воде,
Сфера, чей центр – повсюду, окружность – нигде,
Царственный вымысел, пропасть глухая без дна,
Вечность мгновения – миг красоты – тишина.
Жизнь – трепетание Моря под властью Луны,
Лотос чуть дышащий, бледный любимец волны,
Дымное облако, полное скрытых лучей,
Сон, создаваемый множеством, всех – и ничей.
Как паук
Как паук в себе рождает паутину,
И, тяжелый, создает воздушность нитей, —
Как художник создает свою картину,
Закрепляя мимолетное событий, —
Так из Вечного исходит мировое —
Многосложность и единство бытия.
Мир один, но в этом мире вечно двое: —
Он, Недвижный, Он, Нежаждущий – и я.
Из Упанишад
Все то, что существует во вселенной, —
Окутано в воздушную одежду,
Окружено Создателем всего.
Среди теней, в движении сплетенных,
Недвижное есть Существо одно,
В недвижности – быстрей, чем пламя мысли,
Над чувствами оно царит высоко,
Хотя они, как боги, в высь парят,
Стремясь достичь того, что непостижно;
Оно глядит на быстрый ток видений,
Как воздух – обнимая все крутом,
И жизненную силу разливая.
Недвижно движет всем; далеко – близко;
Оно внутри вселенной навсегда.
И кто проникновенным взором взглянет
На существа как дышащие в нем,
И на него как Гения Вселенной,
Тогда, поняв, что слитна эта ткань,
Ни на кого не взглянет он с презреньем.
Индийский мудрец
Как золотистый плод, в осенний день дозревший,
На землю падает, среди стеблей травы,
Так я, как бы глухой, слепой, и онемевший,
Иду, не поднимая головы.
Одно в моих зрачках, одно в замкнутом слухе;
Как бы изваянный, мой дух навек затих.
Ни громкий крик слона, ни блеск жужжащей мухи
Не возмутят недвижных черт моих.
Сперва я, как мудрец, беседовал с веками,
Потом свой дух вернул к первичной простоте,
Потом, молчальником, я приобщился в Браме,
И утонул в бессмертной красоте.
Четыре радуги над бурною вселенной,
Четыре степени возвышенных надежд,
Чтоб воссоздать кристалл из влаги переменной,
Чтоб видеть мир, не подымая вежд.
Молитва вечерняя
Тот, пред Кем, Незримым, зримо
Все, что в душах у людей,
Тот, пред Кем проходят мимо
Блески дымные страстей, —
Кто, Неслышимый, услышит
Каждый ропот бытия,
Только Тот бессмертьем дышит,
В нераздельно-слитном я.
Тот, в чьем духе вечно новы
Солнце, звезды, ветер, тьма,
Тот, Кому они – покровы
Для сокрытого ума, —
Тот, Кто близко и далеко,
Перед Кем вся жизнь твоя
Точно радуга потока, —
Только Тот есть вечно – я.
Все закаты, все рассветы
В нем возникли и умрут,
Все сердечные приметы
Там зажглись, блистая – тут.
Все лучи в росе горящей
Повторяют тот же лик,
Солнца лик животворящий,
В Солнце каждый луч возник.
Все, что – здесь, проходит мимо,
Словно тень от облаков.
Но очам незримым – зрима
Неподвижность вечных снов.
Он живет, пред Кем проводит
Этот мир всю роскошь сил,
Он, Единый, не уходит,
В час захода всех светил!
Безветрие
Тогда-то наслаждается человек,
проходя среди звезд.
Люис де Гранада
В тихом безветрии
Светлых пространств.
Случевский
Альбатрос
Над пустыней ночною морей альбатрос одинокий,
Разрезая ударами крыльев соленый туман,
Любовался, как царством своим, этой бездной
широкой,
И, едва колыхаясь, качался под ним Океан.
И порой омрачаясь, далеко, на небе холодном,
Одиноко плыла, одиноко горела Луна.
О, блаженство быть сильным и гордым и вечно
свободным!
Одиночество! Мир тебе! Море, покой, тишина!
Светлый герой
Я слышал о светлом Герое,
Свободном от всяких желаний,
О нем, перешедшем поток.
В лучистом застыл он покое,
Покинув наш мир восклицаний
Для славы несозданных строк.
В разрывах глубокой лазури,
В краю отодвинутой дали,
С ним тайно колдует Судьба.
К нему не притронутся бури,
Его не коснутся печали,
Ему не знакома борьба.
С бессмертной загадкой во взоре,
Он высится где-то над нами,
В душе отразив небосвод.
В высоко-мятущемся Море
Он остров забытый ветрами,
Среди успокоенных вод.
