Казимир Валишевский
Иван Грозный
Глава пятая
Борьба из-за господства над Балтийским морем
Швеция и Польша. Коалиции. Расстройство союзов. Магнус. Кандидатура Ивана на польский престол. Избрание Батория.
I. Швеция и Польша
Разрешен ли окончательно в настоящее время вопрос об обладании балтийскими провинциями? Утверждать это было очень смело. Возможно, что вопрос этот вновь станет если не причиной, то объектом новой борьбы, которая направить друг на друга силы еще более грозные, чем те, столкновение и бешенные схватки которых видел XVI век. Элементы вопроса изменились. Однако эти изменения не так значительны, чтобы действительность не узнала себя в тех воспоминаниях, которые я попытаюсь вызвать. Здесь главный интерес одной странички истории. Лицо Ивана отчетливо обрисуется в некоторых эпизодах, на которые я попытаюсь бросить свет: в этом их единственная привлекательность. Для большей ясности я заранее намечу фазы, различаемые в последовательном развитии событий, сложность и необыкновенная запутанность которых требует руководящей нити. Я заранее призываю к терпению моих читателей. Думая о будущем, быть может даже близком, они с удовольствием вернутся к поучительному прошлому и оценят пользу этого возврата.
Первая фаза борьбы заканчивается 1564 годом. Колеблясь между союзом с Польшей и договором со Швецией, Иван ведет осторожную политику с Данией и побеждает Польшу.
Вторая фаза соответствует времени от 1564 по 1568 г. Сигизмунд Август заключил союз с Фридрихом II, что вызвало сближение Москвы со шведами и сухопутное столкновение между шведами и датчанами. В Ливонии Ивану удается занять преимущественное положение. Но все силы правительства, как и в Польше, были поглощены внутренними смутами. Борьба Ивана с боярами отвлекала его от ливонской войны. Это был Период опричнины. В 1568 г. наступает третья фаза. В этом году Эрик XIV был низложен с трона и на его место возведен шурин Сигизмунда-Августа, Иоанн III. Между Швецией и Данией заключается перемирие при посредничестве Польши. Видя угрозу новой коалиции, Иван старается привлечь на свою сторону Магнуса. Со смертью Сигизмунда-Августа в 1572 г. наступает четвертый период войны. Польша на время была выведена из строя. Иван заявил свои притязания на наследие Ягеллонов. Наконец, с избранием на польский престол Батория наступает пятый период войны. Польша снова выступает на сцену и решает исход борьбы почти исключительно в своих интересах.
Несмотря на то, что борьба велась из-за немецких земель или, по крайней мере, из-за областей, подвергшихся германизации, сама Германия не принимает никакого участия в войне. Она занимала нейтральное положение, хотя время от времени и делала бессильные попытки вмешаться в спор. Она оставалась в стороне, ожидая своего часа. Она ничуть не отказывалась от своих прав и ничем не поступалась в своем честолюбии.
В 1514 г. Москва отняла у Польши Смоленск. С тех пор в течение полувека отношения между обоими государствами имели колеблющийся характер. Они то воевали, то мирились. Формально спор шел как будто только об одном Смоленске и прилегающей области, но в сущности дело касалось более крупных вопросов. Переговоры постоянно возобновлялись и оставляли после себя документальный след. Но Польша при этом уже требовала не только Смоленск, но и Новгород со Псковом, как старые владения литовского княжества. С другой стороны, Москва не ограничивалась этими городами и предъявляла требования на Киев и все русские земли, подпавшие под польское владычество. На этом переговоры обрывались. Польские или русские послы объявляли, что мирные сношения прекращаются, что правительство отзывает их обратно. Иногда они внезапно уезжали, но всякий раз охотно уступали просьбам вернуться обратно и соглашались на какую-нибудь временную уступку. Вопрос о владениях оставался открытым. К тому еще возник новый спор. Польша не хотела признать царского титула за Московским государем, а Иван прямо отказывался величать Сигизмунда-Августа королем. Наконец, чтобы выйти из затруднения, составляли договор в двух редакциях – на польском и на русском языках, и послы подписывали перемирие.
В эти затруднительные отношения между Польшей и Москвой ливонский вопрос внес новое осложнение. Впрочем, в 1560 г., в то время, когда по договору с магистром Кеттлером Польша собиралась решительно вмешаться в русско-ливонскую войну, Иван снаряжал в Варшаву чрезвычайного посла, который должен был сделать королю весьма миролюбивые предложения. Но произошло неожиданное событие, значение которого многими преувеличивалось, хотя оно и повлияло на настроение государя, на его характер и до некоторой степени даже на самую его политику. Царь лишился супруги Анастасии. Мы видели, что молва создала из нее какого-то ангела-хранителя при Грозном. К сожалению, я вынужден был отнестись к этой легенде несколько скептически. Иван горячо любил ее, тихие семейные радости, которыми он наслаждался только с ней одной, сдерживали его жестокие и грубые порывы. Быть может, горе, вызванное утратой подруги, произвело на характер Ивана обратное действие. Ничего более точного сказать об этих отношениях нельзя. Но во всяком случае ни любовь, ни печаль Ивана не могли быть особенно глубокими: мы знаем, что первой заботой Ивана после смерти Анастасии было найти другую жену.
У Сигизмунда-Августа было две незамужних сестры. Поэтому главной целью посольства, снаряженного Иваном в Польшу в лице окольничего Федора Ивановича Сукина, было добиться руки одной из них для московского государя. Король принял это предложение довольно нелюбезно. После долгих переговоров он разрешил послу тайком посмотреть в костеле обеих сестер. Случайно или же с намерением, младшая из сестер Екатерина обернулась лицом к Сукину. Это послужило прологом одной из печальных трагедий того времени. Сукин постарался расписать царю прелести королевы в самых ярких красках. Помимо того, в глазах Ивана эта невеста имела особую привлекательность. Брат ее Сигизмунд-Август не оставлял по себе прямого наследника. Поэтому Екатерина являлась представительницей дома, на наследственных правах владевшего Литвой. С ее рукой царь получал право заявить притязания на свою вотчину – литовские земли. Своенравный и пылкий характер Ивана заставлял его все более и более увлекаться этим замыслом. В следующие годы эта идея является руководящим началом всей внешней политики Грозного.
Вполне естественно, что единственной целью Сигизмунда-Августа в этом сватовстве было затянуть дело под каким-нибудь предлогом. Затруднения создавались уже различием веры между царем и его невестой. Но самым серьезным препятствием к браку Ивана с Екатериной казался для Польши вопрос о наследственных правах на литовские земли. Брак этот угрожал целости польского государства. Он мог погубить дело польско-литовского объединения, завершить которое так стремился последний из Ягеллонов. Кроме того, Екатерина чуть ли не была уже помолвлена за брата шведского короля Иоанна, герцога Финляндского. В 1562 году сватовство это заключилось браком, после чего сразу между Польшей и Московским государством возобновились враждебные действия.
Опять началось то, что было раньше: среди военных действий шли мирные переговоры; мирные переговоры прерывались новыми вооруженными схватками. Иван писал Сигизмунду-Августу оскорбительные послания. Польский король мстил за них тем, что подстрекал крымского хана к набегу на русские земли. В феврале 1563 г. сам царь стал во главе многочисленного войска, среди которого везли гроб, в который, по словам Ивана, должен был лечь брат Екатерины или он сам. Этот поход увенчался крупной победой – в руках русских оказался Смоленск и Полоцк, центр крупнейшего польско-литовского воеводства, являвшийся вместе с тем важным пунктом торговли с Ригой. Превосходство русской артиллерии дало Ивану перевес. Теперь настойчивей, чем прежде, заговорил он о возвращении ему Киева. Он беспощадно, как и всегда, издевался над своим противником, который обращался за поддержкой к шведскому королю, называя его братом. Но в следующем году полякам удалось отплатить за свое поражение. Это произошло близ Орши на берегу Улы, на том месте, где уже два раза – в 1508 и 1514 г. – русское войско потерпело поражение. Здесь князь Николай Радзивилл Рыжий наголову разбил князя Петра Ивановича Шуйского.
Царь тотчас же забыл о своем презрении к шведскому королю и стал искать сближения с Эриком XIV. Еще при вступлении на престол этот король отправил в Москву чрезвычайное посольство. От русского же правительства он видел потом самое оскорбительное отношение. Но несмотря на это и не слушая своего советника Филиппа де Морнэ, указывавшего на преимущество союза с Польшей, он упорно следовал своей первоначальной политике. Одновременно с этим он старался расширить свои владения в Ливонии. В 1563 г. при содействии помощника рижского епископа Кристофа, добивавшегося руки сестры короля Елизаветы, Эрик XIV сделал в Ливонии крупное приобретение. Он получил города Вольмар, Венден, Кексгольм, Пернау и Падис. После поражения на Уле царь сделал ему неожиданное предложение. Эрик решил, что дело его выиграно. Сначала был возбужден вопрос о дележе ливонских земель между ними, но скоро шведскому королю пришлось уступить. Иван требовал себе львиную часть, предоставляя Эрику лишь Ревель, Пернау и Виттенштейн. Потом совершенно неожиданно он снова заговорил о польской королевне Екатерине. Теперь она была уже герцогиней финляндской. Но Иван когда-то надеялся обладать ею и теперь не хотел отказаться от своих притязаний. Ему нужна была почти вся Ливония и в придачу к ней злополучная Екатерина. Ивану не было дела до того, что она была замужем. Он тоже был женат, но и это не служило препятствием: супруга была его подданная, раба. Впоследствии Иван старался оправдать свое покушение на свободу желанной женщины и на святость ее брачных уз и своего семейного очага. По его словам, он думал, что Иоанн уж умер. Он уверял, что у него и на уме не было жениться на Екатерине или сделать ее своей наложницей. Он просто хотел в ее лице иметь заложника… Он давал самые неправдоподобные объяснения своих действий. Но во всяком случае налицо оставался возмутительный факт: Иван без всякого стыда упорно заявил требование о выдаче ему этой новой Елены, из-за которой собирались воевать народы. Намерения его, конечно, были далеко не чистыми, это ясно. Бешеный деспот добивался женщины, но еще в большой степени предметом его властных желаний была его вотчина – Литва.
На первых порах король Эрик XIV проявил почти геройское мужество. Он не хотел ни выдать свою невестку, ни отказаться от Ливонии, и он заговаривал о союзе с Польшей, с императором, со всеми немецкими князьями для расправы с московским варваром. Но скоро действительность заставила его отказаться от этих намерений. Еще с 1561 г. между Польшей и Данией начались переговоры. Теперь они пришли к концу. 5 октября 1563 г. обе стороны подписали в Штетине условия оборонительного и наступательного союза. Потом последовало соглашение с Любеком, после чего к коалиции должен был присоединиться весь Ганзейский союз. Иван, со своей стороны, также начал переговоры с Данией и 7 августа 1562 г. в Можайске им был подписан договор, в силу которого оба государства обязывались совместно действовать против Польши и Швеции. При этом Иван признал права Дании на Эстонию, Эзель и Пильтен. Швеция осталась одинокой. Ей пришлось уступить. Быть может, она обнаружила излишнюю готовность идти на жертвы. Послы Эрика отправились в Дерпт и выразили согласие сноситься с московским правительством через наместника Новгорода и русской Ливонии Ивана Яковлевича Морозова. Они согласились почти на все те условия, которые Иван ставил еще раньше. Они отказались от Ливонии в его пользу, за исключением Ревеля, Пернау, Виттенштейна и Каркгуза, и по тайному договору они, по-видимому, обязывались выдать царю Екатерину. По крайней мере, впоследствии Иван неотступно требовал выполнения этого условия. Правда, достаточных свидетельств, могущих подтвердить существование этого договора у нас нет, хотя Эрик был противником того брачного союза, который делал его брата естественным сторонником Польши. И с другой стороны, в то время, когда совершалось бракосочетание герцога Иоанна с Екатериной, в Польше находились датские послы. Это свидетельствует о том, что дипломатические комбинации, поставившие Швецию в затруднительное положение, намечались еще тогда. Вероятно, тогда же был возбужден и вопрос о независимости Финляндии. Как бы то ни было, Эрик решил воспрепятствовать своему непокорному брату выполнить его тайные планы. После непродолжительной борьбы Иоанн был захвачен и заключен в замок Грисгольм. Екатерина разделила участь своего мужа. Теперь король мог поступить с ней так, как требовал его грозный союзник.
Таковы ли были истинные намерения самого Эрика или его послы превысили полномочия? Этот вопрос еще ждет своего разрешения. Но в Стокгольме дерптский трактат не был удостоен утверждения. Начались новые переговоры, закончившиеся лишь временным перемирием. Эрик оказался лицом к лицу с Польшей и Данией, что заставило его волей-неволей стать союзником Ивана. Этот союз ставил его на скользкий путь, который должен был привести его рано или поздно к гибели. Таким образом, образовалось две коалиции. Что касается Магнуса, владения которого ограничивались теперь Эзелем, Даго и некоторыми укреплениями, то он держался в стороне от борьбы и ждал удобного случая, чтобы занять в ней наиболее выгодное положение.
II. Коалиции
Сигизмунд-Август пытался даже привлечь на свою сторону Нидерланды. Однако он только вызвал неудовольствие их мерами, направленными к подрыву нарвской торговли. В Ливонии обе стороны действовали с переменным успехом. В 1565 г. поляки взяли Пернау, зато шведы опустошили Эзель. Впрочем, Швеция скоро подверглась двум ударам. В январе Фридрих II запер Зунд, чтобы изолировать ее от Европы. В ноябре же, по настоянию Августа Саксонского, император Максимилиан, игравший в этой войне роль Агамемнона, издал манифест, в котором осуждал шведов, как нарушителей мира и союзников варварской державы. Этот манифест парализовал успехи Эрика в Ливонии, партия его брата подняла голову. Но скоро на Максимилиана успели оказать влияние представители торговых германских домов, имевших сношения с Москвой. Особенно усердно хлопотал о том, чтобы мнение императора о Москве изменилось, уполномоченный по торговым делам герцога Баварского в Любеке Вейт Ценге. Разве Иван не гордился своим немецким происхождением? Это была одна из его причуд. Вейт Ценге уверял даже, что в жилах Грозного течет баварская кровь, что московский государь горячо желал установить тесные сношения с императором и получить от него какой-нибудь знак отличия, что за эту честь он будто бы даже готов дать в его распоряжение 30 000 своей лучшей конницы для действий против турок и даже согласен уплатить большую сумму денег. Кроме того, он откажется от Ливонии и подчинит свою церковь власти римского папы. По словам Ценге, этому, столь желанному для всего христианского мира, сближению можно содействовать брачными союзами. У Ивана сын и дочь на возрасте, и в московских теремах скрываются такие сокровища, какие и не грезились немецким государям. Выдумки Ценге подвергались обсуждению на нескольких съездах германских князей, и все они оказали влияние на настроение империи и ее главы, и без того склонного к осторожному нейтралитету.
В 1566 г. Магнус, прижатый шведами, попытался сблизиться с Польшей. Его притязания были значительны: он требовал руки второй сестры Сигизмунда-Августа, а вместе с ней и Ливонию в качестве приданого. Последний из Ягеллонов пренебрежительно отнесся к этим предложениям. В 1567 г. он намерился нанести врагу решительный удар и двинулся с войском в Ливонию. Ближайшей целью похода был Данциг. И раньше этот город был весьма слабо связан с Польшей и неохотно мирился со своим зависимым положением, в начале же войны он довольно ясно обнаружил тяготение к враждебной стороне. Агенты Данцига, жившие в Варшаве, поспешили успокоить своих земляков, что король страдает подагрой в правой руке и левой ноге. Они уверяли, что это ясно видно по самому вооружению Сигизмунда-Августа. Действительно, поход закончился плачевной неудачей. Сигизмунд-Август рассчитывал собрать под своими знаменами 200 000 поляков и 170 000 литовцев. Но в действительности ему удалось собрать какую-нибудь десятую часть этого количества. К счастью Сигизмунда-Августа, русские потерпели поражение от одного польского отряда в Руннафере, что заставило Ивана завязать мирные переговоры, так как он был занят внутренней смутой – в это время нарождалась опричнина. В Польше также желали мира: соединение Польши с Литвой еще ждало своего завершения, и королевское правительство приступало к пересмотру законодательства. Кроме того, отношение Польши к прусским городам носили натянутый характер. Ко всем этим затруднениям присоединялись еще внутренние неурядицы. Иван требовал себе Ревель и Ригу. Одновременно с этим он начал полемическую переписку с литовскими вельможами, что менее всего могло способствовать мирному улаживанию конфликта.
Раньше князь Курбский сражался в Ливонии во главе царских войск и одерживал победы. Но в 1562 г. он потерпел поражение под Невелем. Быть может, эта неудача была подготовлена какими-то подозрительными сношениями его с Польшей. С тех пор бывший любимец Ивана впал уже наполовину в царскую немилость, что способствовало тому, что он восстал против деспотических замашек московского государя. Наконец в 1564 г. раздражительный и крутой боярин открыто восстал против Ивана и обнаружил это совершенно по-московски – бежал за пределы своего государства. Его бегство вызвало в Польше предположение, что опричнина создаст множество таких недовольных. Для поляков было соблазнительно завязать сношения с такими лицами. Иван вскоре узнал, что некоторые из его подданных получили письма от литовского гетмана Григория Хоткевича, некоторых литовских вельмож и даже от самого короля. В страхе и гневе Иван созвал собор в 1566 г., единодушно высказавшийся против каких бы то ни было уступок в Ливонии. Владельцы земель, расположенных по литовской границе, заявили Ивану, что они скорее умрут, чем уступят хоть одну пядь земли своему неприятелю. Утешенный и ободренный этим, царь принялся диктовать ответы на польские письма. Сигизмунд-Август в письме к князю Ивану Дмитриевичу Бельскому предлагал богатые земли в Литве. В своем ответе Сигизмунду-Августу князь Бельский называл его «братом», говорил ему, что вполне доволен своим положением и советовал ему уступить Литву московскому царю и, став подданным, подобно ему, Бельскому, лучшего из государей, сохранить за собой Польшу под верховным покровительством Ивана. Легко представить, что писал Иван в других ответах. Они могли бы служить образцом эрудиции, которой Иван так щеголял, сводя счеты со своими врагами. Он называл их то Сеннахерибами, то Навуходоносорами.
Счастье в это время возвращалось к Ивану. Эрик возобновлял попытки соглашения и готов был пойти на всякие уступки. Он хотел только, чтобы Иван не мешал ему свести счеты с Польшей. Если верить Дальману, исследовавшему подлинные дипломатические документы, Эрик даже обещал выдать Ивану Екатерину. Еще в 1556 г. король будто бы предлагал этот вопрос на обсуждение своего совета, но члены его отказались одобрить выдачу финляндской герцогини. Тогда король предписал своему посланнику Гилленстирну оказывать царю сопротивление в этом требовании. Король разрешал уступить в этом требовании только лишь в том случае, если исключительно только от этого будет зависеть союз с Москвой. Есть основание доверять Дальману, так как трудно допустить, чтобы Гилленстирн превысил на этот раз свои полномочия. 16 февраля 1567 г. в Александровской слободе, где опричнина начинала уже свои кровавые оргии, шведский посол подписал союзный договор с Москвой. Все пункты этого договора были обусловлены выдачей Екатерины. Договор признавал все наличные владения Швеции и Москвы в Ливонии. На будущее время он разрешал обеим сторонам свободу новых приобретений. Однако Иван настоял, чтобы Рига принадлежала только ему одному. За его он обещал свое посредничество для примирения Швеции с Данией и Ганзейским союзом, а если это не удастся, то он окажет вооруженную поддержку. Все это зависело от выдачи герцогини. В случае же ее смерти весь договор терял силу, так как самая важная статья не могла быть выполнена Швецией.
Восхищение некоторых русских историков договором 16 февраля 1567 г. едва ли вполне основательно. Иван создавал для себя довольно выгодное положение. Удерживая за собой Ригу, он до некоторой степени уничтожал Ревель, принадлежавший шведам, и тем самым устранял предлог для Польши оспаривать Ливонию у Швеции и Москвы. Предполагаемая поддержка ганзейских городов обещала русско-шведскому союзу значительное преимущество пред польско-датской коалицией. Но Иван не довольствовался выгодами этого положения. Он подчинял осуществление его трудно выполнимому и недостойному условию. Он добивался не просто женщины, ему нужна была наследница Ягеллонов, другими словами, часть Польского королевства. Иван стремился к этому, не считаясь с доводами здравого разума и действительностью. Дело касалось замужней женщины, которая вряд ли согласилась бы стать женой своего похитителя, даже овдовев. Но Иван упорно добивался своего. Это доказывает, что жестокая внутренняя смута не так уж тревожила его, как принято думать. В его голове идея принимала формы, свидетельствующие о некотором ослаблении его умственных способностей. Вероятно, в этом сказывалось также влияние самых темных инстинктов его натуры, резко обнаружившихся в эту пору его царствования. У людей с сильным темпераментом опьянение часто вызывает как бы частичное помешательство. Иван был во власти опьянения уже несколько лет. Он был захвачен ожесточенной борьбой, привык постоянно злоупотреблять силой, был распален свирепыми казнями, совершавшимися чуть не ежедневно по его приказанию. Он был опьянен гневом, гордостью и кровью. Но это не мешало ему идти своей дорогой, сознавать свою роль, интересы и обязанности, несмотря на припадки слабости и безумия.
Случайность помешала выполнению договора, заключенного в Александровской слободе. В мае 1567 г. в Упсалу прибыло московское посольство с требованием ратификации договора и выдачи Екатерины Ивану. Между прочим царь уже надумал просить руки одной из сестер Эрика для своего восемнадцатилетнего сына. Невесте было 16 лет, и молва превозносила ее красоту. В приданое за ней царь требовал Ревель. Это требование казалось чрезвычайным. К тому же московским послам пришлось найти в Швеции своего рода опричнину, ни чуть не уступавшую насилиями и безумствами московской. Эрик отчаянно боролся с аристократией, возмущенной его деспотизмом и не прощавшей ему его происхождения. В этой борьбе «коронованный купеческий сын», как называл его Иван, терял последнюю долю разума. Между тем в Гринсгольмском замке происходила ужасная драма. Бывший герцог финляндский некоторое время ожидал неизбежной смерти. Суд вынес ему в 1563 г. смертный приговор, и любимец короля Персон, впоследствии также обреченный на гибель, настаивал на выполнении казни. Уже в 1562 г. кровь лилась в Швеции, но в данном случае совесть мешала Эрику лишить жизни брата. Желая удовлетворить требованиям Ивана, он потребовал разлучить Екатерину с супругом. Но наследница Ягеллонов обнаружила сильное мужество, она устояла как перед ужасными угрозами, так и перед самыми соблазнительными предложениями. Она показала посланникам короля кольцо, на котором были вырезаны слова: «Ничто, кроме смерти». Исчерпав безуспешно все средства для убеждения Екатерины и видя, что ему самому угрожает большая опасность, Эрик думал уже искать убежища в Московском государстве. Наконец, он решил, как признают и самые горячие защитники его, что совет Персона даст выход из затруднительного положения. Смерть Иоанна должна была устроить всё. Московские послы уже готовились получать свою добычу, когда рассудок Эрика окончательно изменил ему, он упал в темную бездну, вообразил себя самого пленником, вернул свободу Иоанну и умолял его о помиловании. Это болезненное состояние продолжалось до конца следующего года. Послы Ивана рассчитывали извлечь из него некоторые выгоды для себя. Но совет короля упорно стоял на своем, отказываясь выдать Екатерину. Сам Эрик в момент просветления не только отказал выдать за московского царевича какую-нибудь из своих сестер, но предложил ему руку некоей Виргинии Персдоттер, дочери одной из своих многочисленных наложниц. Иван пришел в невыразимую ярость, но вмешательство Сигизмунда-Августа в сентябре 1567 г. изменило положение вещей в Швеции. Супруг Екатерины вступил на королевский трон. Эрик был заключен в тюрьму. Началась новая эра в истории все усложнявшегося конфликта, предметом которого была Ливония. Теперь главная роль должна была перейти к Магнусу.
III. Расстройство союзов. Магнус
Женатый на одной из представительниц дома Ягеллона, новый шведский король естественно являлся союзником Сигизмунда-Августа и орудием католической реакции против протестантства. Договор 1563 г., заключенный между Польшей и Данией, теперь фактически терял свою силу, так как Швеция переходила в противоположный лагерь. Король Иоанн был искусный полководец. Борьбой против Москвы, защитой Ревеля в 1570–1571 г., блестящей победой при Вендене в 1577 г. он положил основание военному могуществу своего государства, сохранявшего его более столетия, до злополучного дня Полтавской битвы. В ноябре 1568 г. были уже закончены в Рескильде условия мира Иоанна с Данией и Любеком. Но Иоанн не соглашался на те уступки, на которые пошли его уполномоченные. Посредничество приняли император и польский король. Переговоры затянулись до 1570 г. Дело датчан было испорчено договором Магнуса с Москвой. С другой стороны, Сигизмунд вмешательством в переговоры и стремлением принудить Швецию к отказу от всех приобретений в Ливонии и к совместным действиям против Москвы еще более усложнил дело. Сам он заключил с Иваном перемирие на 3 года. При этом предоставил последнему право поддерживать Магнуса против шведов.
Вопрос о том, действовал ли Магнус в Ливонии в качестве представителя Дании, остается не выясненным. В то время о нем спорили много. Съезжались отдельные дипломаты и даже конгрессы. Спорили о dominium maris baltici и морских сношениях с Нарвой. Наконец, в феврале 1571 г. в Штеттине был подписан новый договор. Здесь выступала, наряду с обеими сторонами, почти вся Европа – Германская Империя, Франция, Испания, Англия, Шотландия и Ганзейские города. Последние не вполне были довольны договором. Но все государства выразили согласие на условия трактата, что, впрочем, не помешало ему оставаться только на бумаге.
Договор 1571 г. ставил Ивана лицом к лицу со шведами и поляками. Теперь они могли действовать против него совместными силами. Дания соглашалась открыть для шведских судов Зунд и предлагала свое посредничество между царем и Магнусом. Швеция со своей стороны обязывалась не препятствовать морской торговле Дании с Нарвой. Но благодаря вмешательству польского короля, Иоанн в скором времени нарушил свои обещания. Император соглашался выкупить у Швеции занятые ею в Ливонии земли, но ни он, ни его преемники выкупа не производили. Ливония со своей стороны была далека от мысли признать над собой верховные права империи. Дания выходила победительницей из борьбы и сохранила за собой преобладание на Балтийском море. Но ключ к dominium maris baltici все же оставался в Ливонии, где преимущество оставалось за Москвой, благодаря помощи, оказываемой Ивану Магнусом.
Ни поляки, ни шведы не могли сокрушить могущества московского государства. Польский флот, о котором мечтал Сигизмунд-Август, так и остался мечтой. Он направил против Ивана немецких и фламандских корсаров. Иван со своей стороны пригласил себе других, и те под начальством знаменитого Керстена Роде угрожали даже Данцигу. Дания распорядилась схватить отважного пирата, но попытки ее утвердиться на Ливонском берегу не увенчались успехом. Иван отправил войско в Финляндию, где между русскими и шведами то летали ядра, то разъезжали посланники для переговоров. Уполномоченные шведского короля неизменно слышали требование Ивана о выполнении договора 1567 г. Шведские послы сначала были задержаны в Новгороде, потом их повезли из Москвы в Муром, а из Мурома в Клин. Они оказались в положении военнопленных. По их словам, их подвергали возмутительным насилиям. Московское правительство оправдывало свой образ действий тем, что шведы нарушили договор 1567 г. Наказывало оно, по его словам, шведских послов за то, что московские послы будто бы подверглись обидам по прибытии в Стокгольм. Шведских послов водили со связанными руками по улицам города при издевательствах толпы. Им грозили кнутом, если они не согласятся на все требования царя. Конечно, на первом месте снова стояла выдача Екатерины. Герцог Финляндский не умер. Он теперь был королем Швеции, а супруга его стала королевой. Но Иван делал вид, будто не знает этого. Это так себе болтают!
Царь боролся в это время со внутренними смутами, явившимися последствием его реформ. Вскоре его постигло ужасное несчастие. С 1563 по 1570 г. Иван напрасно старался предотвратить татарское нашествие, которым ему угрожала Польша. Безуспешно послы его, как Нагой и Ржевский, являлись к хану с миролюбивыми речами и великолепными подарками. То же самое делала и Польша. Кроме того султан, раздраженный взятием Казани и Астрахани, был на стороне Сигизмунда-Августа. В 1569 г. Астрахани угрожало нашествие татар, соединившихся с турками. На одном из судов, прибывших с мусульманами, был Семен Мальцев, отправленный Иваном к Ногайским татарам и перехваченный казаками. В 1570 г., желая задобрить султана, Иван срыл крепость, недавно выстроенную на Тереке. Но султан потребовал возвращения Казани и Астрахани и признания Московского государства подвластным Порте. Переговоры с ним, конечно, были прерваны. В мае 1571 г. татары беспрепятственно перешли Оку и появились под Москвой. Иван последовал примеру предков: сперва скрылся в Серпухов, потом в Александровскую слободу и, наконец, переехал в Ростов. Оставленная на произвол Москва сделалась добычей огня и местом ужасного кровопролития. Свидетельства современников, конечно, преувеличивают число жертв, они говорят о 800 000 душ, погибших в пламени. Митрополит вместе с остальным духовенством ожидал смерти, запершись в Успенском соборе. Князь Иван Дмитриевич Бельский, которому была поручена оборона Москвы, задохся в погребе, где искал спасения. По своему обыкновению, татары отказались от приступа на Кремль и ушли, уведя с собой 150 000 пленных. Цифра эта тоже, вероятно, преувеличена, хотя нужно помнить, что в таких случаях все окрестное население сбегалось в Москву.
