Казимир Валишевский
Дочь Петра Великого
V. Экономический режим
Общим лозунгом царствования Елизаветы в этой области был опять-таки возврат к принципам Петра Великого. Но он допускал и многочисленные отклонения. Елизавета была непоколебима лишь в вопросах религии. Так, от старой системы, сосредоточивавшей в руках государства монополии почти всей торговли и промышленности, Петр сохранил казенную монополию лишь на смолу и поташ. Остальное он «уволил в народ». Это не могло быть приятно Шувалову, и Елизавета предоставила ему полную волю. За монополией на спирт была учреждена табачная монополия; табачный сбор на откуп был отдан купцу Матвееву за ежегодную плату в 428 р. 91 коп. Само собой разумеется, что он получал барыши и делился ими с другими. Долго, однако, он ими не пользовался; уже с 1753 г. новые торги возвысили до 43462 р. плату за сбор с одного лишь курительного табака.
Согласно намерениям Петра Великого, переведена была книга Савари «Le parfait négociant», принятая с 1675 г. в разных европейских государствах в качестве коммерческого словаря. Переводчик потребовал 500 р. за свой труд, и, расплачиваясь с ним, правительство нашло эту цену слишком высокой. Повинуясь все тем же соображениям, Елизавета, т. е. Сенат, или, еще лучше, Петр Шувалов, работали над сохранением в промышленных и коммерческих вопросах системы «разумного вмешательства государства», снова возродившейся в России впоследствии. Некоторые части ее были, однако, оставлены как слишком произвольные. Так, Петр Великий запретил выделывать полотна уже определенного размера ввиду того, что за границей требовались широкие полотна, и что тогда, как в наши дни, общая тенденция в Европе заключалась в работе для экспорта. Но у крестьян были узкие станки, а указ великого государя не сделал их более широкими. В результате явилась просто задержка в производстве и недохватка полотна даже для собственного употребления. Мера эта была отменена в 1745 г.
Правительство Елизаветы проявило точно такую же заботливость относительно производства сукон, в особенности в Воронеже, где купец Пустоволов, помимо многих других преимуществ, включая сюда и право суда над своими рабочими, кроме случаев уголовных преступлений, получил еще разрешение владеть крепостными, т. е. покупать их в количестве, достаточном для своих нужд. Ему даровано было не менее ценное преимущество запасаться бесплатно топливом из государственных казенных лесов. Однако уже со времен Петра Великого выяснившаяся необходимость остановить быстрое обезлесение страны составляла одну из настоятельных забот правительства, и сама Елизавета до того ею прониклась, что прибегла даже к крайне радикальным мерам: она постепенно упразднила между 1748 и 1755 гг. разные заводы, кузницы, стекольни и винокурни на двести верст вокруг Москвы и вовсе уничтожила производство дегтя, хотя оно и было весьма прибыльно для государства; оно разрешено было лишь в Малороссии, в окрестностях Чернигова и Стародуба. Соляные копи в Балахне и Солигаличе были закрыты по той же причине. Но приходилось выдерживать конкуренцию прусских сукноваляльных заводов, вследствие чего Пустоволов получил еще на десять лет право беспошлинного ввоза сырья из-за границы, дарованное ему с единственным условием поставлять ежегодно в армию на 30000 р. товара, выделанного в его мастерских. Владея крепостными, он обязан был поставлять и рекрутов; но он мог взамен их отпускать сукно, и это преимущество было распространено на всех его товарищей по ремеслу.
Система денежных ссуд, выдаваемых промышленникам, тоже составляла часть наследия Петра Великого; при Елизавете она получила дальнейшее развитие: Ломоносов получил 40000 р. беспроцентной ссуды на пять лет, предложив открыть хрустальный завод.
В 1753 г. владельцы шелковых фабрик жаловались на недостаток сырья вследствие отсутствия денег для покупки оптового товара, привозимого на ярмарки астраханскими и персидскими купцами. Пособить этому горю казалось легко. Государство решило заменить собой фабрикантов в оптовых покупках и купцов в продаже в розницу. У него появились склады и лавки. Но заинтересованные лица и этим не удовольствовались. Режим вмешательства, даже разумного, создает цепь с крепкими звеньями, которая сковывает по рукам и ногам.
С 1752 г. правительство принялось вводить в России, а именно в Малороссии и в Астраханской и Оренбургской губерниях, разведение шелковичных червей. Один астраханский купец, Бирюков, занялся шелководством в соседнем с Астраханью имении; но и тут вмешалось государство. Оно стало тоже разводить шелковичных червей, и шелковые фабрики быстро размножились. Директор одной из них в окрестностях Киева и носитель имени, приобретшего громкую известность впоследствии, получил те же привилегии, что и Пустоволов. Его фамилия была Антон Гамбетта, и он слыл за француза.
Было даже время (1794 г.), когда Елизавета думала, что туземное производство могло удовлетворить внутреннее потребление шелка, и она собиралась издать указ, который явился бы роковым для лионского производства. Но на опрос, сделанный Сенатом, одни лишь фабриканты парчи объявили себя способными удовлетворить весь спрос. Фабриканты бархата обязывались выделывать лишь 6270 арш., между тем как уже в 1746 г. ввоз бархата достигал 15722 арш. Фабриканты шелковых чулок поставляли их сто пар ежегодно, тогда как ввоз их в том же году превысил 690 дюжин.
Подобно своему отцу, дочь Петра Великого шла вперед скорыми шагами, не соображаясь с тем, могут ли другие за ней поспеть. И эта нарождающаяся отрасль национальной промышленности, соответствовавшая личным вкусам государыни, была особенно близка ее сердцу; Елизавета не жалела ничего для нее. Она предоставила место советника в мануфактур-коллегии одному владельцу шелковой фабрики, имя которого (Евреинов) указывает на его семитическое происхождение, и наградила чином поручика двух простых рабочих, Ивкова и Водилова, посланных Петром Великим в Италию и во Францию и по возвращении своем открывших в Москве фабрики шелка и тафты. Ивков ввел производство травчатого бархата, еще неизвестного в России, а Водилов выделку шелковых материй в английском вкусе.
Этот особый способ покровительства промышленности точно так же входил в традиции преобразователя, и в царствование его дочери был распространен и на другие отрасли ее. Так, капитан Лакостов – вероятно, потомок португальского еврея Акоста, бывшего шутом при дворе Петра I, был награжден чином майора за то, что взял в свои руки и пустил снова в ход бумажную фабрику, приходившую в упадок под управлением его тестя; а сын крестьянина Демидыча, Акинфий Демидов, был произведен в действительные статские советники за развитие и поднятие металлургических заводов, основанных его отцом.
На этом пути покровительственная система имела за собой то преимущество, что она не отягчала собой государства, тогда как в других областях она непосильно обременяла его и заставляла его в противоположном направлении – тоже, впрочем, указанном Петром Великим, программа которого заключала в себе много противоречий, – отрешаться от некоторых функций, оставшихся за ним, как за первым купцом и первым промышленником в стране, в ту самую минуту, когда оно принимало на себя другие обязательства. Государство было крупным промышленником в царствование Елизаветы, вследствие наличности старых, преимущественно металлургических, заводов и новых фабрик, созданных им самим. Но оно поспешило отделаться от них, отдав их в руки частной промышленности. Так, в 1752 г. эксплуатация императорской суконной фабрики в Путивле была уступлена купцу Матвееву и его наследникам.
На тысячу ладов и во всех отношениях наследие великого государя ложилось непосильным бременем на его преемников. Они все же остались ему верны в данной области, восстановив Берг– и Мануфактур-коллегию, упраздненные с 1752 г. Коммерц-коллегия унаследовала функции эти двух административных учреждений и была завалена их делали. Но восстановление их не было еще равносильно пробуждению их к жизни.
Дух, оживлявший эти призрачные создания и руководивший их деятельностью, медлил вселиться в них вновь. 1749 год был отмечен событием, составившим эпоху в развитии горнозаводской промышленности в России: на русской территории впервые были обнаружены залежи нефти. До тех пор нефть получалась лишь из Персии. Один архангельский купец, основавшийся в Москве, раскольник Прядунов, открыл нефть в России и послал в Петербург и Гамбург образцы ее, встретившие большое одобрение. Способы перегонки, придавшие этому продукту его нынешнюю ценность, правда, не были еще известны в то время. Его все же употребляли в виде топлива, а до известной степени и в виде осветительного материала, и Петр Великий, не колеблясь, разработал бы это новое сокровище. При Елизавете открытие его породило лишь ссору между берг-коллегией и медицинской канцелярией относительно целительных свойств минерала, добытого Прядуновым, и, действительно, применявшегося им в виде лекарства и вызвавшего более или менее подлинные излечения. Потребовалось вмешательство Сената в это дело, закончившееся тем, что Прядунова посадили в тюрьму, а защитников его приговорили к штрафу.
Сенаторы иногда проявляли и большую мудрость, хотя они никогда не могли освободиться от известной узости понятий, составлявшей отличительную черту людей того времени, вмещавших в себе слишком великие для их умов идеи. В 1751 г. высокому собранию представлено было прошение крестьянина Яранского уезда, Леонтия Шамшуренкова, давно уже сидевшего в тюрьме в Москве и выдававшего себя за изобретателя усовершенствованного автомобиля… Оказывается, эти приспособления имеют в России историю довольно давнюю. Автомобиль Шамшуренкова мог, по его словам, пробегать самые длинные расстояния и взбираться на самые крутые подъемы. Достаточно было двух людей, чтобы управлять им. Для достижения этих результатов изобретатель просил лишь свободы, трех месяцев времени – и 30 рублей.
Нельзя не отметить здесь одну любопытную подробность. Мои читатели найдут в ней выразительную иллюстрацию режима того времени, в одном из его видов, которого я коснулся лишь вскользь. В подкрепление своей просьбы, представленной им, как сказано, в Сенат в 1751 г., Шамшуренков ссылался на выдуманное им другое приспособление, поднимавшее с земли на большую высоту большие церковные колокола. Модель его, представленная за год перед тем, в 1736 г., была принята в свое время военной коллегией. Но она погибла при пожаре, и дело не кончилось ничем. Таким образом прошение было подано в 1737 г., и Шамшуренков, заключенный в тюрьму вследствие сделанного им доноса о злоупотреблениях при продаже спирта, справедливость которого он брался доказать, просидел пятнадцать лет в тюрьме в положении даже не обвиняемого, а свидетеля! Как его прошение, так и дело, в котором он был замешан, пострадали от неуклюжести и неповоротливости огромного юридического и административного аппарата, не стоившего его собственного изобретения.
Шамшуренков, по-видимому, не хвастался. Сенат, наконец, внял его просьбе, автомобиль был построен и действовал исправно; изобретатель его получил 50 р. награды, хотя изготовление автомобиля и превысило установленную смету. История всех смет в мире всегда была неизменна во всех странах и во все века; постройка автомобиля стоила 73 р. 5 коп., кроме харчевных денег, выданных Шамшуренкову, – 17 р. 50 к. за пять с половиной месяцев работы. По окончании ее Шамшуренкова снова водворили в тюрьму в Москву, откуда он опять писал прошение в 1753 г.
Может быть, он был гениальным изобретателем. После первого своего автомобиля на колесах он выдумал другой – на полозьях, который был снабжен часо-верстным счетчиком, отмечавшим расстояние до тысячи верст и звонившим на каждой версте. Вместе с тем Шамшуренков обещал значительно увеличить скорость другого своего аппарата. Автомобильные сани и счетчик должны были стоить от 50 80 р. каждый. Ознакомившись с этими подробностями, Сенат, по-видимому, склонен был субсидировать и это второе предприятие. К сожалению, дело о Шамшуренкове, рассмотренное мною, на этом прерывается, и ввиду того, что слава Шамшуренкова осталась похороненной в бумагах до сих пор, весьма вероятно, что несчастному изобретателю так и не удалось выйти из тюрьмы. Но его печальная судьба составляет часть мартиролога, общего всем временам и всем народам, и не следует слишком отягчать этим фактом историческую ответственность Елизаветы и ее сотрудников.
Как счастливым людям, так и счастливым народам нередко благоприятствуют самые их недостатки. Страсть императрицы к нарядам, без сомнения, способствовала зарождению и развитию некоторых частей промышленности; хотя они до сего дня борются с иностранной конкуренцией, они все же составляют значительную отрасль национального производства. Точно так же прихоть Елизаветы и ее желание иметь всегда за столом виноград, персики и другие южные фрукты вызвали проложение почтового тракта между Москвой и Астраханью через Царицын, и затем между Царицыным и Киевом. То была «фруктовая почта», как позднее железная дорога, соединившая Петербург с одним Балтийским портом, получила название «апельсинной дороги». Установленные таким образом пути сообщения служили и другим целям. Они, правда, тогда не отличались быстротой. Так, в 1756 г. один Сенатский указ ехал по почтовому тракту между Москвой и Саратовым – 1,149 верст – сорок пять дней, а другой указ на двенадцать дней дольше.
Поощрение Елизаветой народной промышленности в этом направлении носило на себе отпечаток легковесности ее забот. Было что-то ребяческое в желании выделывать кружева в стране, где полотно на рубашки оставалось еще предметом роскоши, и преимущества, дарованные m-me Терезе, искусной кружевнице из Брюсселя, не оправдывались с точки зрения тех более мудрых принципов, которые Петр Великий пытался осуществить, поощряя прежде всего производство предметов первой необходимости. Но гений не сообщается по наследству, и было бы несправедливо слишком строго осуждать наследников великого государя за эти ошибки в оценке явлений, совершаемые и доныне самыми светлыми умами.
Идя ощупью и наугад по совершенно еще не известному пути Елизавета и ее сотрудники пришли к противоречию, состоявшему в том, что они начали бороться с развитием некоторых видов роскоши, вызванных к жизни ими же самими. Россия была в то время страной, где большинство предметов общего употребления было дешевле, предметы роскоши весьма дороги. Мы уже видели, какова была цена свежего мяса. В 1753 г. в Москве пуд ржаного хлеба стоит 26 коп., пуд пшеницы 64 коп., пуд масла 2 р. 14 к., пуд солонины 12 коп. Люди, не владевшие крепостными, платили прислуге 3 р. в год.
Это составляло средний баланс экономической жизни.
Вкусы были просты, и потребности ограничены.
Но в аристократической среде уже начинали пить шампанское, и бутылка его стоила 1 р. 30 к.; чай, вошедший впоследствии во всеобщее употребление, составлял также предмет роскоши: фунт его продавался за 2 р., а пуд сахара за 2 р. 50 к. Но для высших классов и в особенности для придворных особенно разорительной являлась одежда. С введением французских мод и парижских предметов роскоши, эти расходы стали непосильными для большинства. В силу этого, с декабря 1742 г. пришлось восстановить и даже значительно расширить законы против роскоши, изданные еще при Анне I. Императорским указом была ограничена цена шелковых матерей. Для четырех первых классов она не должна была превышать 4 руб. за аршин. Три следующих класса должны были довольствоваться материями в 3 р. за аршин. Остальным классам предписывалось носить «грезеты» в 2 р. Людям, не имевшим чина, совершенно запрещалось носить шелк и бархат; относительно же кружев была установлена монополия только для первых пяти классов, и то кружева должны были иметь не более четырех пальцев ширины. Точно так же запрещено было носить золото и серебро в галунах на ливреях; исключение было сделано только для военных и иностранцев. В особых случаях, как, например, на придворных торжествах, допускались материи, тканные золотом и серебром, но исключительно для первых четырех классов (указ 16 марта 1745 г.). Позволено было, однако, донашивать старые одежды из запрещенных тканей, но во избежание злоупотреблений решено было снабжать их клеймом. Кроме того, запрещено было ездить четверней; исключение было сделано для иностранных дипломатов и землевладельцев, отправлявшихся в свои поместья; всем без изъятия запрещено было затягивать дома и экипажи черной материей по случаю траура. Русским мануфактурам приказано было сократить производство золотых и серебряных тканей, а ввоз материй, превышавших в цене 7 р. за аршин, был вовсе отменен. Но в данном случае Елизавета раскаялась в отданном ею приказе. Ее щегольство от того пострадало, портнихи ее подняли плач, и вскоре мера эта была отменена. Негоцианты, ввозившие дорогие материи, получили лишь приказание сообщать об этом начальнику императорского гардероба, дабы императрица могла выбрать для себя лучшие из них. Но петербургские модницы отыгрывались на блондах и на других дорогих и изящных отделках. Поэтому в 1761 г. наложен был запрет на блонды иностранного происхождения.
Прямым последствием этого похода на роскошь явилось значительное развитие контрабанды. Это отозвалось на промышленности и торговле; но они страдали главным образом от двух причин совершенно другого порядка, одной социальной, другой – политической. Социальная причина, существующая и поныне, заключалась в недостатке рабочих рук. История разработки соляных копей представляет тому любопытный пример. В 1745 г. правительство предложило Строгановым безграничный кредит на добывание и поставку необходимого для потребления количества соли. Те ответили: нам денег не нужно; дайте нам рабочие руки и пути сообщения. Правительство настаивало на кредите: могущественные промышленники отвечали упорным отказом: ни за какие деньги они не соглашались принять на себя эту поставку. Пришлось прибегнуть к мерам, бывшим в употреблении в старом Московском государстве, и генерал Юшков взялся за дело manu militari. Но результаты оказались не особенно блестящими, и в 1746 г. указом повелено было заставить Строгановых и их соперника Демидова снабжать солью петербургские и московские склады. Этот недостаток рабочих рук стоял в связи с явлением, на котором мне придется остановиться, – с массовым переселением крестьян, спасавшихся от притеснений и унижений крепостного права.
Политическая причина крылась в чрезмерном развитии монополий и привилегий, история которых, уже затронутая мною, почти сливается с историей Петра Шувалова. В 1742 г. у барона Шенберга были отняты большие заводы, предоставленные ему привилегией при Петре I, так как, управляя ими, он совершал всевозможные злоупотребления, но их отдали Шувалову, слывшему за человека, способного произвести их еще больше. В 1748 г. всемогущий родственник временщика оттягал для своей жены и для своих наследников эксплуатацию соляных копей в Архангельске и Коле. В 1750 г. беломорская коммерческая компания была освобождена от уплаты каких бы то ни было налогов, а компания эта имела во главе Петра Шувалова. В том же году он всецело захватил в свои руки торговлю зерном, треской и кожей.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что большинство мер, относившихся к торговле и промышленности в царствование Елизаветы, диктовались соображениями не столь общественного, сколь частного характера, и стояли в связи с частными интересами, а интересы эти обыкновенно являлись интересами Петра Шувалова. Так, убедившись в превосходстве частной промышленности над казенной – в деле производства меди, – правительство решило в 1743 г. более не открывать в Оренбугской губернии заводов этой категории. Год и несколько месяцев спустя наступил полный поворот: приказано было увеличить число казенных заводов. Почему же? Потому что под председательством Шувалова была образована комиссия для переплавки медных монет. Эта операция обещала доставить крупные барыши председателю, и для осуществления их он предпочитал иметь дело с казной, а не с частными лицами. Мне пришлось, однако, отметить и услуги, оказанные обществу этим универсальным дельцом, захватившим в свои руки частную и общественную собственность во всех ее видах. Чрезвычайно ценной мерой было упразднение внутренних таможен и застав. До этого преобразования, крестьянин, доставивший в Москву воз дров, считал себя счастливым, если провозил домой половину продажной цены – 15–20 копеек – за вычетом всех подорожных поборов: за наем экипажа, за переезд через мост, за постой и т. п. Нередко, при приезде в город с пустыми руками, ему приходилось оставлять у заставы свою шапку, рукавицы или пояс и впоследствии их выкупать. Некоторые из этих налогов равнялись лишь полушке; но ввиду того, что разменные монеты были редки, сборщик брал обыкновенно целое за дробь. Доходы с этих пошлин не достигали и миллиона рублей, равняясь 903.537 р. в 1753 г., когда была произведена реформа. После того, как увеличили на 10 % ввозные и вывозные пошлины для внешней торговли, потеря эта была возмещена; указом 18 декабря 1753 г. было упразднено семнадцать внутренних мелочных сборов, что принесло большое облегчение экономической жизни страны и сослужило огромную службу делу национального объединения.
Однако внутренняя торговля шла довольно вяло. Меры, принятые для возбуждения ее деятельности, не были особенно удачны, как, например, запрещение в 1755 г. вывоза льна, спирта, меди и сала. Государство продолжало считать своим нравом и обязанностью направлять ее в ту или другую сторону. Хлебная торговля точно также подвергалась довольно часто действию временных запретов или ограничений, обусловленных плохим урожаем или какой-нибудь смелой спекуляцией. То, в неурожайные годы, производилась ревизия наличного хлеба, и землевладельцев заставляли продавать его под военным контролем, то продажа хлеба ограничивалась в целях пополнения запасов.
По другим причинам внешняя торговля в свою очередь не приняла того национального характера, который пытались ей придать. Она сосредоточилась в руках иностранцев.
Генеральное межевание огромной империи, этот колоссальный труд, предпринятый по инициативе Шувалова, пострадало вследствие войны и обусловленных ею финансовых затруднений. В 1761 г. Сенат приказал закончить работы в Московской губернии, в Новгородском, Велико-Устюжском и Вятском уездах, и прекратить их в других местах за неимением денег.
Скудости казны соответствовал недостаток общественного кредита, что точно так же входило в число причин, парализовавших развитие богатства страны во всех направлениях. Здесь правительство стояло лицом к лицу с трудной задачей, и разрешение ее, само по себе правильное, потерпело, к несчастью, неудачу, вследствие неумелого осуществления его на деле. Уже Анна Иоанновна учредила на Монетном дворе ссудную кассу для всего общества без различия классов. Но операции ее были ничтожны. Брали 8 %, и ссуда производилась лишь под залог золота или серебра. В 1753 г. Елизавета указом повелела учредить два банка сразу: один банк для купцов с капиталом в 500.000 р. и другой – для дворянства с капиталом в 750.000 р. Проценты были понижены до 6. Несмотря на это, дела торгового банка шли сначала вяло; он требовал залога в виде товара. Лишь к концу следующего года, после упразднения этого пункта, по просьбе заинтересованных сторон, общая сумма ссуд повысилась до 200.000 р. в Дворянском банке, а ссуды, обеспеченные закладными на земли, ограничены были 50 р. за каждую заложенную душу и 1.000 рублями на каждого заемщика. Несмотря на эти крайние меры предосторожности, случаи несостоятельности были многочисленны. Все возрастающее оскудение дворянства шло рука об руку с чрезмерным измельчанием поземельных имуществ. Отмечу случай с одним заемщиком, кредит которого, оцененный в 250 р., превосходил установленные размеры ссуды сообразно с ценностью залога. Благосостояние дворянства подтачивалось чрезмерными расходами и привычкой к всевозможным непроизводительным тратам; и пример в этом направлении шел, увы! сверху.
