Катерина Черинова
Балетная школа
– Что ж, – наконец сказал он. – Полагаю, вопрос с образованием моей дочери закрыт.
– Если девочка не хочет заниматься… – начала Серафима, но отец Авроры перебил ее.
– Девочка очень хотела заниматься. Но после первых же уроков она воспылала ненавистью к танцам. Не вы ли тому причиной, товарищ педагог?
Серафима покраснела.
– Уверяю, я ко всем ученикам отношусь одинаково.
– Неужели? У вас нет любимчиков?
– Разумеется, нет. Мой принцип обучения построен на индивидуальном подходе к каждому ребенку.
– И как вы объясните сегодняшний абсолютный провал?
– Я объясню его желанием самой Авроры устроить этот провал, – ответила спокойно Серафима.
– Вы имеете ввиду, что моя дочь решила саботировать важнейшее мероприятие в своей жизни? Специально? Осознанно?
– Уверенна в этом. Весь год ваша дочь занималась исключительно из одолжения к вам. И не скрывала этого. Возможно, вы невольно воспитали в ней чувство превосходства над остальными детьми. Может быть, она действительно талантлива во многих областях. Но танец ей совершенно не нравится, – перестала сдерживаться молодая женщина. – Балет предъявляет очень жесткие требования к своим ученикам. И нужно обладать огромным желанием, великим терпением, чтобы пройти сквозь горнило его школы. У Авроры нет ни того, ни другого. А ваши… амбиции, они не являются для нее столь мощным стимулом, чтобы шаг за шагом преодолевать путь к сцене и славе, которых вы так рьяно ей желаете.
Из-за открывшихся дверей донеслись аплодисменты – третий класс закончил танец букашек и выбегал со сцены, под ворчания первокурсниц, которые должны были выступать следующими. Слышен был и голос Элизы Карловны, объявлявшей вальс цветов. Серафима и Константин смотрели друг на друга.
– Поверьте, Авроре лучше оставить занятия здесь. А вам лучше прислушаться к настоящим желаниям дочери, – проговорила молодая женщина.
– Я сам разберусь, как мне воспитывать свою дочь, – резко ответил Константин.
– Горячо в это верю, – согласилась Серафима. – Позвольте ей жить своей жизнью, а не придуманной вами.
Она выдержала пристальный взгляд серых глаз. Константин нахмурился.
– Возможно, я действительно перегнул палку. Но я верил, что она полюбит балет. Я считал, что вы поможете ей в этом. Но она с каждым днем все дальше и дальше отступала от…
– От придуманного вами идеала? – подсказала Серафима.
– Вы же знаете, я был предан вам. Тогда. Жизнь ставила свои условия, я не мог противиться. Но вы вновь появились в моей жизни. И я хотел, чтобы то, что когда-то разлучило нас, теперь нас соединило.
Серафима нервно оглянулась.
– То было давно. И все уже забыто, – понизив голос, проговорила она.
– Поверьте, Серафима, я все эти годы жалел, что так поступил с вами, – горячо зашептал Павлов.
– Повторяю, я уже забыла это.
– Вам не кажется, что судьба свела нас, чтобы мы, будучи уже свободными, могли начать с чистого листа.
– Нет, не кажется.
Молодая женщина нервно сцепила пальцы.
– Не скрою, тогда я была раздавлена всем тем, что вы устроили. Я верила вам. И вы меня предали.
– Я был вынужден.
– Не сомневаюсь, что у вас были причины вскружить голову молоденькой девушке, уничтожить ее репутацию, а потом исчезнуть под предлогом необходимости свадьбы, – спокойно проговорила Серафима, хотя на скулах ее выступили красные пятна, выдававшие волнение. – Не сомневаюсь, что вы жалели о том, что были вынуждены жениться на женщине, которую выбрали вам родители. Но это все равно не может служить оправданием обмана.
– Так вы все-таки признаете, что затаили на меня зло? И решили отыграться на девочке?
– Я не могу позволить себе подобного. И если бы вы потрудились узнать меня получше, вы бы поняли, что я никогда не играю чувствами людей.
– Итоги сегодняшнего дня говорят об обратном.
– Аврора не хочет более заниматься балетом. Судя по ее словам, она никогда и не хотела им заниматься. Я не знаю, о чем вы говорили с ней дома, но в класс она пришла в этом году, полная решимости быть исключенной. Расспросите ее о причинах, подумайте сами – и вы, возможно, поймете, что именно побудило ее к этому. А сейчас я бы советовала вам бежать за дочерью. Разговоры со мной сейчас – не самая лучшая идея.
– И я присоединяюсь к мнению Серафимы Павловны, – раздался неожиданно за ее спиной голос Принца. По раздраженному лицу Константина молодая женщина поняла, что вид у подошедшего был не слишком любезный. – Мне, как и всем педагогам в этом году, довелось работать с Павловой. И скажу, что девочка совершенно не годится к балетному ремеслу.
– Вот уж кого не спрашивали, – процедил мужчина.
– Наша культурная Серафима Павловна изо всех сил старается не сказать вам, любезнейший, что Павлова абсолютно лишена танцевального дарования, – отчеканил Принц. – Более того, в ее случае нет даже упорства и стремления бороться с природными данным. Мы знаем примеры, когда совершенно непригодная к данному виду искусства девочка становилась настоящей звездой исключительно силой своего трудолюбия. И мне совершенно непонятно, что эта особа делала целый год в стенах нашей школы.
Выдавая свою тираду, Принц постепенно наступал на оппонента, незаметно оттесняя в сторону Серафиму.
– Более того, я считаю недопустимым и поведение ваше лично, товарищ Павлов, – холодно продолжал он. – Несколько раз я видел вас навязывающим свое общество Серафиме Павловне. Времена настойчивых кавалеров остались в прошлом, вам это должно быть известно лучше, чем многим. И позвольте заявить вам со всей ответственностью: если я еще раз увижу вас в окрестностях нашего училища или рядом с нашими подопечными – учениками или учителями, – я приму соответствующие меры.
– Любопытно знать, какие, – прищурился Константин.
Принц не ответил. Серафима поспешила вмешаться.
– Товарищи, прошу вас, успокойтесь, – пробормотала она. – На нас смотрят дети. И проблема совершенно не стоит того, чтобы поднимать голос, уверяю вас, Всеслав Григорьевич.
Она умоляющим жестом положила ладонь на плечо Принца.
– Ну что вы, товарищ Еланцева, вам ли выступать против соперничества мужчин? – усмехнулся Павлов. – Помнится, в былые времена вы на редкость плодотворно развлекались подобным образом.
Серафима судорожно вздохнула.
– Итак, прошу покинуть нашу школу. Документы на отчисление Павловой я подготовлю лично, – проговорил Принц, не замечая брошенных намеков.
– Может быть, вы еще и лично их занесете? – преувеличенно любезно поинтересовался Павлов.
– Не удостою вас такой чести. Отправлю почтой, ежели желаете.
– Как угодно.
К облегчению Серафимы Константин наконец повернулся на каблуках и покинул их, чеканя шаг. Оставшиеся молча проводили его взглядами.
– Ну и наконец! – выпалила Катька из-под руки учительницы. – Надоели оба!
– Филиппова! – тут же одернула ее Серафима.
– Знаю, знаю, нельзя так о взрослых, – пропела Катька. – И вообще, мне переодеваться надо.
– Идемте, Серафима Павловна, – Принц потянул молодую женщину за локоть. – Концерт еще не закончен. Там мои сейчас пойдут. А ты, Филиппова, следом.
– Да, Всеслав Григорьевич! Я уже готова, видите?
Катька тряхнула подолом широкой красной юбки с пышными оборками, призванными вызывать в памяти яркие испанские танцы.
– Поверьте, Всеслав Григорьевич, – бормотала Серафима, пока они пробирались через толпу очередных выступивших, – все, что он говорил – неправда. Я никогда не была причиной всяких там дуэлей.
– Я знаю.
– Это он придумывает.
– Я верю.
– И я никогда…
– Прекратите оправдываться, Серафима Павловна. Я знаю людей. Я разбираюсь в мотивах их поступков. Я вижу ваш характер. И понимаю негодование отвергнутого поклонника.
Серафима глубоко вздохнула.
– Не совсем отвергнутого, – прошептала она.
– Вот как? – Принц остановился перед дверью в школьный зал и обернулся к молодой женщине.
Та помялась.
– Я была молода. Он меня осаждал. Ну вы знаете, как поклонники охотились за балеринами в то время. Я всегда очень здраво относилась к этому. Но он… Он вскружил мне голову. Знаете, цветы, комплименты, ухаживания. Я… я верила, что он женится на мне. А он…
Она опустила голову, не смея поднять глаза на Принца.
– А он? – переспросил тот равнодушным тоном.
– Он обманул меня. Когда я уже стала считать себя его невестой, оказалось, что он должен жениться на совершенно другой женщине. Матери Авроры. Да еще он рассказал своим приятелям о… ну, о нас. В общем, в театре все узнали. И я была вынуждена уйти.
– Почему? Разве это не обычное дело в наших кругах? – спокойно ответил Принц, и Серафима удивленно посмотрела на него. – Так вы столь смущались сказать, что были его любовницей?
Она вспыхнула.
– Я любила его и верила ему.
– Бывает, – улыбнулся Принц. – Я только не пойму, с чего он вдруг сейчас так встрепенулся? Я же видел, как он обхаживает вас. И, признаюсь, я видел его и во время наших с вами прогулок летом. Я вам не говорил.
– Он следил за нами? – изумилась Серафима.
– Думаю, в первый раз он увидел нас случайно. А потом уже целенаправленно охотился.
– Какой позор!
– Да перестаньте вы! Или… – Принц всмотрелся в ее лицо. – Или вы бы хотели вернуть все? Сейчас он свободен, вы также… ни с кем не связаны.
– Упаси меня небеса! – пылко вскричала Серафима. И на лице Принца на мгновение мелькнула довольная улыбка.
– Что ж, идемте все-таки досмотрим выступление наших детей.
Он прислушался к звукам музыки из актового зала, дождался завершающих аккордов и аплодисментов, чтобы решительно открыть дверь и пропустить молодую женщину вперед. Она проскользнула мимо него, на мгновение прикоснувшись всем телом. Снова покраснела.
***
Как ни странно, но запись о выпускном концерте второго года обучения очень долго оставалась последней в дневнике Эммы. В нем не нашли отражения последующие годы учебы в балетной школе. Высокие нагрузки порождали постоянную занятость и в школе, и в театре, а еще желание совершенствоваться – все это делало мир Эммы и ее окружения одновременно очень узким и очень разносторонним. Изучение основ танцевального движения сменялось совершенствованием каждого нюанса, добавлялись узкоспециальные предметы вроде уроков мимики или грима – вся жизнь девочек подчинялась строгому тяготению к единому центру: театру.
Впрочем, и жизнь педагогов была подчинена тому же богу. В 1929 году Маркова окончательно ушла со сцены и стала одним из оплотов педагогического костяка балетной школы, наравне с Принцем и Серафимой. И под их чутким руководством дети росли, развивались и совершенствовались, чтобы выпуститься из балетной школы настоящими профессионалами. Идеи «Эксперимента Еланцевой» неожиданно прижились, и уже перестали быть «экспериментом», а превратились в крепкую методику обучения. К тому же и в педагогическом коллективе со временем происходили кадровые перемены: уходили преподаватели старой закалки, в штыки воспринимавшие любые новшества и в искусстве, и в его технической части, и появлялась «свежая кровь», с воодушевлением смотревшая на увлеченных работой коллег. Серафима сформулировала четкую программу для всего цикла обучения и сама неуклонно следовала ей. Как ни хотелось тому же Щепетильникову написать хвастливую статью о невероятных успехах первоклассников своей школы, но и он согласился, что последовательность изучения азов танцевального искусства с постепенным их усложнением важнее сиюминутного эффектного номера. Отдельные элементы, которые неустанно отрабатывала со своими учениками Серафима в первые два года, в третьем классе наконец стали складываться в более сложные композиции – пока только «слова», до «фраз» дошли в четвертом классе. И даже тогда, если педагог видел, что движение выполнено неверно, она могла вновь и вновь отрабатывать крошечную связку, добиваясь ее совершенства, и лишь потом разрешая юной балерине вновь выполнить всю танцевальную комбинацию.
К пятому году обучения Эммы и Катьки в их классе стало меньше учениц. Помимо Авроры, ушло еще три девочки. Одна в период подросткового роста вдруг начала катастрофически быстро набирать вес, и родители предпочли забрать ее из школы, чем перестать кормить. Вторая сломала ногу, катаясь летом на велосипеде – и возвращаться в их класс ей не имело смысла. Третью отчислили за неуспеваемость в обычной школе. Оставшиеся девочки с упорством, потом и кровью постигали новые движения, которые не только были на порядок сложнее, но и выполнялись в гораздо более высоком темпе.
Уже к первому курсу старшей школы стало понятно, кто из учеников к чему более склонен – к классическому танцу или к характерному. И педагоги направляли свои усилия на развитие сильных сторон каждой из них, зная характеры, наклонности и возможности. И начинали готовить с прицелом на театральное амплуа будущего артиста театра.
Перемены
Дневник Эммы. 1934, ноябрь, 11
Как смешно! Сегодня (11 ноября 1934 года) нашла этот свой дневник. Как скрупулезно я описывала свой первый день в балетке! Как вдумчиво и серьезно размышляла о собственном предназначении в жизни! Как смешно я боялась! И как наивна я была…
Впрочем, это всего лишь издержки возраста. Сколько мне тогда было? Десять лет. Чего можно ожидать от десятилетнего ребенка, мало что видевшего в жизни, но уверенного в том, что он уже все знает? А как я цеплялась за Катерину! Ведь даже не употребляла почти местоимение «я» – одно сплошное «мы с Катькой».
Теперь я выросла. И снова говорю: «Здравствуй, дорогой дневник!» Почему я не писала в тебе? Да просто не видела необходимости. Меня окружали многочисленные подруги, мне было с кем поболтать. Это первая причина. Вторая? У меня не было такой уж потребности прятать от всех свои милые девичьи тайны. Ведь гораздо приятнее обсудить по горячим следам с девчонками, что, когда и с кем произошло. А обсудив и перемыв все косточки уже как-то глупо писать об этом в дневнике. Как это было со свадьбой Серафимы Павловны и Принца. Уж как мы это обсуждали! Но мне и в голову не пришло открыть твои страницы. Вот и лежал ты, брошенный, без дела. Пока…
Но это отложим. Сначала вкратце о том, чего мой дневник не знает. А не знает он о прошедших пяти годах учебы. Да, я уже почти балерина. Почти – потому что лишь в мае будут выпускные экзамены, после которых я получу диплом, удостоверяющий мою пригодность к миру балета. А пока я – всего лишь школьница. Талантливая, трудолюбивая, работящая – но школьница. Исполняющая главные партии в спектаклях – школьница, потому что спектакли – школьные. Выпускница. В конце года нас ожидает экзамен, выпускной концерт, и все мы к нему активно готовимся. Серафима Павловна придумала провести его не в школе, как обычно, а на сцене нашего Нового театра. Вот ажиотаж! А вообще я уже второй сезон танцую на нашей театральной сцене. И готовлю главные роли в качестве дублирующего состава. И даже вполне официально числюсь в труппе театра. А в балете «Щелкунчик» я и вовсе являюсь солисткой. Моя роль – это Маша в детстве. То есть весь первый акт принадлежит мне. И я с высоты своего положения с улыбкой смотрю на юных первоклассниц, выбегающих на сцену передо мной, вспоминая, как сама также радостно семенила еще не натренированными ножками.
Но все это оплачивается тяжелым трудом. Физически тяжелым трудом. Репетиции длиной в целый день – это норма для меня. Обязательный ежедневный класс под строгим взором Серафимы, Фурии и даже Принца – это даже не вносится в расписание, он есть всегда. А спрос с меня больше вдвойне – ведь я балерина. Почти.
На этом фоне мое обязательное школьное образование ушло далеко к «воде». Когда, спрашивается, я должна учить исторические латы и теоремы Пифагора, если с восьми утра я у станка, а вечерние спектакли заканчиваются для меня за полночь?! Ну да, это я так репетирую оправдания перед нашими школьными учителями. На днях пришлось взять с собой учебник по химии – делала упражнения на растяжку и зубрила формулы, а то химик пообещал поставить мне «неуд», а с этим «неудом» меня не допустят к выпускным экзаменам… Не скажу, чтобы меня это сильно заботило, но оказывается без свидетельства о школьном образовании меня не возьмут в труппу на официальную ставку. Вот такие взрослые проблемы стоят передо мной.
Но и не из-за этих шокирующих откровений я решилась открыть дневник. Дело в том, что…
Фраза оборвана интригующим многоточием. Но можно и домыслить: Эмма была влюблена.
Игорь. Его звали Игорь. Тот самый Игорь, который много лет назад поразил ее юное сердце, и это трепетная детская влюбленность за прошедшие годы не угасла. Поначалу она обожала его как недосягаемого кумира, когда достаточно лишь видеть объект своего поклонения раз в день. Девочке никогда и в голову не приходило, что возможно не только немое обожание, а вполне конкретное продолжение: знакомство, общение, дружба, в конце концов. Тому препятствовали два факта. Во-первых, Игорь был невероятно красив – и это не только мнение влюбленной Эммы. Даже Катька, на редкость не склонная к обычным девичьим влюбленностям в киноартистов, нехотя соглашалась со всеми эпитетами, которыми щедро награждали Игоря. Высокий, статный, со скульптурно правильными чертами лица, сильный. Талантливый, трудолюбивый, упорный – это уже из профессиональных оценок. Идеал! И как можно даже задуматься о том, что этот идеал вдруг заметит маленькую девочку? И вторым фактом была разница в возрасте, конечно. В школьной жизни старшеклассники всегда снисходительно не замечают младших. Даже на сцене, где все выступали на равных, существовала четкая иерархия. Эмме даже в голову не приходило, что Игорь – такой же участник танцевального действия, как и она. Нет, для нее он был божеством. И тем слаще было тайком вздыхать по нему. Отказываясь от иных предложений. А их было немало. Тот же Мишка Большаков, постоянный партнер Эммы по дуэтному танцу, не раз звал ее гулять, приносил милые подарочки и вообще считался ее парой не только на сцене. Эмма ухаживания принимала, но дальше дружеского и профессионального общения дело у них не шло.
Каким эмоциональным стал для Эммы очередной в ее жизни, но финальный для класса Игоря выпускной концерт в 1931 году! Тогда выпустился класс Фурии и Принца, один из самых сильных, как трогательно сказал Щепетильников в своей поздравительной речи. Эмма с трудом удерживала на лице маску невозмутимости, слушая директора своей школы. Пока на сцену не поднялся главный режиссер Нового театра и не зачитал приказ о зачислении в труппу самых достойных выпускников балетной школы. Услышав имя «Игорь Черинов», девочка в полной мере поняла выражение «воспарить в райские кущи». Вместе с ним в труппу зачислили еще и Лину. Тут рьяно радовалась Катька, которую с Линой связала своеобразная дружба.
И после завершения им балетной школы Эмма продолжила пересекаться с Игорем. Конечно, не так часто – уже стали невозможными случайные встречи в коридорах, когда ученики спешили из одного класса в другой на перемене, но Эмме, в общем-то, было достаточно и встреч на репетициях спектаклей.
А в 1933 году в жизни ученицы балетной школы произошло два события. Причем, не очень понятно, какое из двух для Эммы ощущалось более значимым. Сначала Николай Вячеславович Пегов, режиссер Нового театра, то есть с ученической точки зрения, едва ли не полубог, пришел на урок классического танца, который вела Серафима, отсидел полтора часа, что-то записывая в блокноте, а потом ткнул пальцем в Эмму, Катьку и Лилю:
– Беру вот этих.
Вот так они попали в спектакль «Красный мак». Разумеется, не солистками – это только в мечтах да в заграничных фильмах можно вдруг вспрыгнуть на верхнюю ступеньку театральной иерархии. Но тот факт, что главный режиссер-постановщик отобрал учениц лично, это говорило о столь многом, что впору было зазвездиться. Однако девочки просто не успели этого сделать. Теперь после уроков в наших школах (балетка, учебка, музыкалка) они должны были бежать в театр и репетировать там со взрослыми. И в первую же репетицию вальс-бостона, для которых и отобрали подруг, Эмму поставили в пару с Игорем. Она даже не успела прийти в себя после того, как на краткой разминке всей труппы увидела своего кумира у станка в паре метров от себя, она еще не успела унять колотившееся сердце, как Николай Вячеславович, расставляя пары для вальса, просто подтолкнул ее к Игорю.
– Слушай, ты вела себя как последняя дура, – резюмировала вечером Катька, когда девушки шли вечером домой, в балетную школу.
– Да? Почему? – смутилась Эмма.
– Да у тебя на лице было написано такое обожание, что можно было лампочки выключить – ты светилась бы собственным светом.
– Да? – также напряженно проговорила Эмма.
– Слушай, я никогда раньше за тобой не замечала. А тут – ну прямо квашней расплылась.
– Ох…
И вот тогда Эмма и раскрыла свой дневник. Потому что обсуждать с подругой свои сердечные переживания она так и не смогла.
Вячеславович поставил меня с Игорем! И это… это… невероятно? Не знаю, какое слово подобрать. Мы сделали несколько движений – простые поддержки, ничего экстраординарного, так, попробовать друг друга, – а я почувствовала такой комфорт в его руках, такое безмятежное спокойствие! Мне было удобно с ним! До сих пор ни с одним партнером я не была в нем так уверена! Я ничего не могу сказать плохого о наших мальчиках. Просто с Игорем все по-другому! И он так внимателен ко мне! И я не уверена, что это лишь сценическое чувство, актерство.
Нет, я и раньше могла вот так изобразить нежность чувств. У меня все-таки амплуа романтической героини. Но это были технические взгляды, рожденные разумом. И никогда сердце мое не поддакивало этим взглядам. Я могла нежно взирать на того же Мишку, моего партнера с первых же уроков дуэтного танца (нас как поставили в пару, так мы и работали вместе все эти школьные годы), но я продолжала отсчитывать в голове такты и контролировать рисунок дуэта. С Игорем этого нет. Я ловлю себя на мысли, что вообще не думаю о следующем движении. Оно как-то само рождается, само станцовывается. Я словно отдаюсь течению, а музыка, танец – это без меня, само собой. И одновременно это так соответствует моему внутреннему состоянию, словно именно для меня и была написана эта музыка, эта партитура… Моя цель – добраться до рук Игоря, слиться с ним в гармонии танца, и уже никогда не разлучаться.
***
В декабре на сдвоенном занятии выпускных классов – дуэтный танец собирал вместе всю параллель юношей и девушек – ученикам были вручены отпечатанные Серафимой на пишущей машинке буклеты, сшитые умелыми руками Сергея Степаныча на манер тонких ученических тетрадей.
– Ура, – сказала Катька, – домашнее задание по классике.
– Именно, Филиппова, – ответил ей Принц. – На следующем занятии спрошу содержание, опрос начну с вас.
Катька сморщила нос, но ничего не ответила. Не в первый раз педагоги давали им такие тетрадки, и ученики уже знали, что это такое: либретто спектакля. С обширными комментариями учителей. А иногда и режиссера театра. И как раз эта тетрадка сохранилась вклеенной в дневник Эммы.
«Коппелия» – классический балет, не сходящий с подмостков многих театров мира. Был создан в период переосмысливания танцевального искусства от ярмарочного развлечения до высокого балета. Композитор – Лео Делиб, француз, положил начало тенденции создания симфонического балетного спектакля, которую триумфально завершил П.И.Чайковский. Поэтому «Коппелию» часто называют «последним французским романтическим балетом». Премьера балета состоялась в Парижской опере 25 мая 1870 года. Особенности: комический характер, реалистически-психологическая выразительность каждого образа, большое число пантомимных мизансцен, разнохарактерных танцев.
Интересно, что сюжетная линия балета позволяет создавать различные сценарии, этим пользовались многие постановщики за долгую историю существования спектакля. Мы остановимся на версии, созданной М.Петипа.
Первый акт
9 Finale1 Prelude et Mazurka 2 Valse Lente 3 Scène 4 Mazurka 5 Scène 6 Ballade de L’Epi 7 Thème Slave Varie 8 Czardas
Сцена изображает площадь маленького городка в Галиции. В окне одного из домов, принадлежащего профессору Коппелиусу, можно наблюдать его дочь Коппелию, прекрасную и загадочную уже тем, что она никогда не бывает на улице и не общается ни с кем в городе. Некоторые юноши в городе пытались подавать ей знаки, но она не отвечает на них.
На сцене появляется главная героиня балета, местная девушка Сванильда, которая обручена с Францем, но подозревает, что её жених, как и многие молодые люди городка неравнодушен к Коппелии.
Через некоторое время на площади появляется Франц, сначала он направляется к дому Сванильды, но потом, думая, что его не видят, кланяется Коппелии, та отвечает на его поклон. За этим наблюдает из своего окна Коппелиус и Сванильда из своего укрытия. Она выбегает и гонится за бабочкой. Франц ловит бабочку и прикалывает её к своей шляпе. Сванильда возмущена его жестокостью и порывает с ним. (Mazurka)
На площади появляется толпа людей и бургомистр. Он объявляет о предстоящем празднике по поводу получения нового колокола. Он спрашивает Сванильду, не устроить ли заодно и свадьбу с Францем. В танце с соломинкой она показывает, что у неё с Францем всё кончено.
Ночью площадь городка пустеет. Коппелиус выходит из дома в соседний кабачок. Его окружает толпа молодёжи, предлагая присоединиться к ним. Он вырывается и уходит, но при этом теряет ключ от дома. Толпа девушек находит ключ. Они уговаривают Сванильду проникнуть в дом Коппелиуса. Появляется Франц, не зная, что девушки в доме, он приставляет лестницу и пытается залезть через окно. В это время возвращается Коппелиус, который видит Франца, пытающегося залезть в дом.
Второй акт
21 Marche de la Cloche10 Entr’acte et Valse 11 Scène 12 Scène 13 Musique des Automates 14 Scène 15 Chanson a Boire et Scène 16 Scene et Valse de la Poupeé 17 Scène 18 Bolero 19 Gigue 20 Scène
Действие второго акта происходит в ночной мастерской Коппелиуса, полной книг, инструментов, кукол-автоматов. Девушки, осматривающие мастерскую, замечают Коппелию и понимают, что это кукла. Девушки, разыгравшись, нажимают на пружины, и куклы начинают двигаться. Сванильда переодевается в платье Коппелии.
Появляется Коппелиус, который прогоняет девушек. Он осматривает куклу, которая кажется целой. В это время через окно влезает Франц. Он направляется к Коппелии, но его хватает старик. Франц говорит ему о своей любви к Коппелии. Тогда у Коппелиуса возникает замысел оживить куклу. Он опаивает Франца вином со снотворным. С помощью магии он хочет передать жизненные силы Франца. Кажется, это удается – кукла постепенно оживает, танцует испанский танец и жигу. Она двигается всё быстрее, начинает ронять инструменты, хочет проколоть Франца шпагой. С большим трудом Коппелиус усадил куклу на место.
Старик хочет отдохнуть. Франц просыпается и с появившейся из-за занавески Сванильдой покидают дом. Коппелиус понимает, что его провели и роль куклы играла Сванильда.
Третий акт
31 Galop Finale22 Introduction 23 Valse des Heures 24 L’Aurore 25 La Priere 26 Le Trevail 27 L’Hymne 28 Le Discorde et la Guerre 29 La Paix 30 Danse de Fete
Городской праздник освящения колокола. Салюты. Радость. Франц и Сванильда помирились. Появляется Коппелиус, который требует компенсации за учиненный в мастерской разгром. Сванильда хотела отдать ему своё приданое, но деньги дает бургомистр. Начинается праздник с аллегорическими танцами.
Дочитав эту брошюру, Эмма добавила:
– В конце как всегда – список персонажей и пробелы на исполнителей. И вот еще:
Прочитать сказку Э.Гофмана «Песочный человек».
Катька, в задумчивости глазевшая в потолок, пока подруга знакомила остальных с информацией, зевнула:
– Спорим, тебе дадут партию этой Свинки.
– Кого?
– Ну как там звали главную героиню?
– Сванильда, – заглянула в свою тетрадку Лиля.
– Вряд ли, – ответила на предположение Катьки Эмма. – Разве что в дубль-составе. Мне думается, мы будем там девушками-селянками.
– Ну, узнаем завтра. Гасите свет.
***
Селянками стали Катька и Лиля. Эмма действительно получила роль Сванильды. А еще большим волнением для нее стал тот факт, что исполнять Франца назначили Игоря. Главреж Нового театра так и сказал:
– Будем показывать молодую кровь.
– Нет, ты представляешь! – захлебывалась вечером Катька. – Мы теперь – «молодая кровь»! Вообще все партии дают либо школьникам, вроде нас, либо только-только вышедшим из школы. Поэтому Черинова и поставили. Он же у нас звезда. И ты у нас звезда. Не отмахивайся, звезда-звезда!
Эмма смеялась и таяла от радости: она будет танцевать в паре с Игорем!
Дневник Эммы. 1935, январь, 18
Да, люблю я пофилософствовать, размышляя о смысле своего бытия. Теперь я скептически вглядываюсь в собственные чувства, пытаясь отделить эмоции Сванильды от своих. Но вот что думаю. Если бы это было лишь сценическим вхождением в роль, то за пределами репетиций я была бы спокойна. Но ведь я думаю об Игоре день и ночь. Он мне снится. О, какие сны мне снятся! Пожалуй, не стоит даже дневнику доверять их. И в каждом жесте Игоря (не Франца) я старательно ищу признаки его, Игоря, увлечения мною. И ведь нахожу! То он мне воды принесет, то пачку поправит. Сегодня на репетиции мы просто болтали. Он рассказывал мне о своем увлечении астрономией. Кто бы мог подумать! У него дома остался телескоп. Надо же!
А еще сегодня было… Мы репетируем сцену в мастерской. Франц подходит к Сванильде, и мы должны поцеловаться. Поцелуй – символ брачных клятв влюбленных. Конечно, поцелуя для зрителя – ненастоящий, имитация. Кстати сказать, сколько раз я уже так сближалась губами с нашими мальчиками! Но сегодня Игорь меня действительно поцеловал. Мы повторяли этот проход несколько раз, все эти разы всё было очень театрально, не по-настоящему. А потом вдруг… я делаю в очередной раз прыжок в его руки, он меня подхватывает – и целует по-настоящему. В общем-то я могу понять этот порыв – музыка и сама пластика движения действительно требует настоящего поцелуя. А мы в образе. Мы – влюбленные. Мы переходим черту.
Игорь только улыбнулся, отпуская меня на продолжение движения. А я, кажется, покраснела. Хотя и старалась сдержать себя. При следующем повторе поцелуя уже не было, вернулись в рамки театра. Но я-то помню. И Игорь помнит.
А вот Катьке Игорь не нравится. Она не говорит, но я вижу, как она вздергивает брови при виде него. А на классе может и передразнить. Она это умеет. И еще он не нравится Карлуше. Она всегда очень чутко относится к нам, ученикам, давая каждому свою музыку. Для меня у нее всегда припасен Чайковский, а Катька прыгает под Баха. Обычно музыканта за пианино не замечают – ну подыгрывает под ноги и ладно. Но так думают только малолетки, мало что смыслящие в танце. Концертмейстер (а позже уже дирижер) умеет помочь танцовщику прыгнуть выше, крутанутся сильнее, замереть эффектнее. Наша дорогая Элиза Карловна чувствует каждого. И помогает каждому. Но не Игорю. Когда он работал на середине в первые дни, я думала, что Карлуша просто не успевает за ним. Но теперь я вижу, что она специально убирает акценты из-под его ног. Счастье, что Игорю это совсем не мешает. Он лишь забавно морщится, когда видит, что пируэт не совпал с мелодикой. И так это простодушно кланяется Карлуше. А она поднимает брови и качает головой.