Катерина Черинова
Балетная школа
– У меня урок, – тут же отреагировала молодая женщина. – Не отвлекаемся. Ручки в allongé, и-и-и – закрыли.
Класс послушно закрыл руки, завершив композицию четко в такт мелодии. Серафима повернулась к Принцу.
– Так у меня урок, Всеслав Григорьевич.
– Ничего, потянутся десять минут. А Элиза Карловна любезно им поможет.
Его улыбка в сторону концертмейстера была вполне искренней, но та ответила хмурым взглядом и посмотрела на Серафиму.
– Мне нужна ваша консультация по поводу хореографии, – добавил Принц.
Учительница в сомнении посмотрела на Элизу Карловну. Та чуть заметно пожала плечами.
– Ну хорошо, – решилась Серафима. – Девочки, десять минут тянемся. Я сейчас вернусь.
Принц элегантным жестом подхватил молодую женщину под локоток и увлек за собой из зала. Из-за закрывшейся за ними двери донеслись задумчивые переливы музыкального арпеджио.
– И все же, объясните мне, зачем я нужна именно сейчас? Нельзя было подождать до конца урока?
– Разумеется, нельзя, – ответил Принц. – У меня в разгаре репетиция. И она закончится тоже по звонку, вместе с вашим уроком.
Серафима хотела было остановиться, но педагог уверенно тянул ее вперед.
– И мне нужна опытная партнерша, чтобы показать моим ученикам некоторые особенности вальса.
– Но разве вальс танцуется не в паре? – пробормотала Серафима. – Чьи девочки сейчас с вашими юношами репетируют?
– Марковой.
– Вот и звали бы ее.
– А она сегодня отсутствует.
Принц открыл дверь класса – в отличие от оставленного Серафимой зала за ним была тишина – и почтительно пропустил даму вперед. Молодая женщина увидела сидевших на полу учеников старшего класса, узнала Лину и Игоря. Все были уставшими, мокрыми от пота. Но при виде педагогов вскочили с места. А Принц с ходу заговорил, словно и не выходил из учебного зала.
– Посмотрите, как танцуется классический венский вальс. Сергей Владимирович, наиграйте нам что-нибудь штраусовское.
Хмурый концертмейстер тут же извлек из клавиш вступление «Сказок венского леса» – его длительности как раз хватило, чтобы Серафима и Принц вышли на середину зала и заняли начальную позицию для исполнения классического вальса. Движения танца были настолько заучены Серафимой, были «в ногах», что она совершенно машинально и абсолютно точно вступила в шаги, мгновенно припомнив школьное «иии – раз – иии – два – иии – три». Принц уверенно вел партнершу по кругу, по ходу продолжая объяснения:
– Классический вальс исполняется по третьей позиции ног в музыкальном размере три четверти. Надеюсь, все слышат этот ритм в великолепном исполнении нашего концертмейстера?
Серж чуть приподнял брови и демонстративно выделил ударные ноты.
– Благодарю, Сергей Владимирович. Темп медленный, плавный. И ваши движения должны быть такими же, медленными, преисполненными собственного достоинства. Каждую часть поворота необходимо заканчивать строго на 180о и одновременно с поворотом вы продвигаетесь по диагонали. Всегда следим за весом корпуса – только на опорную сторону. Взгляните, как это замечательно видно у Серафимы Павловны! И никаких пауз – только плавное движение по кругу с поворотами.
Доведя партнершу до исходной точки полного круга, Принц жестом велел концертмейстеру закончить музыкальную фразу, а сам повернулся к ученикам.
– Но в нашем балете будет не классический вальс, как вы уже поняли. Сергей Владимирович, пожалуйста, дайте нам послушать мелодию нашего танца. Слышите? Это тоже трехмерный такт, но послушайте! Что ещё есть в ритме?
Даже Серафима с любопытством вслушивалась в мелодию, захотев ответить на вопрос педагога. А Серж опять выделял ударные тона и акцентировался общем ритме мелодии.
– Паузы? – спросила неуверенно Лина.
– Именно! Благодарю за тонкий слух! – кивнул Принц. – Мелодия словно замирает на мгновение. В классическом вальсе мы слышим: низкая нота на «раз», и две высокие ноты на «два» и «три». Здесь же вместо «три» – пауза. Разницу услышали?
Все радостно кивнули.
– А сейчас мы с Серафимой Павловной исполним вам вальс-бостон.
Молодая женщина прошипела:
– Я не знаю этого танца!
– Ерунда, я поведу, – отмахнулся педагог, и продолжил объяснения для класса, да и для Серафимы: – При исполнении этого варианта вальса нет постоянных кружений. Смотрите, первый шаг – партнерша делает шаг назад, в том же ритме, что и в венском вальсе, я же шагаю вперед. И стопы! Смотрите, стопы должны быть по шестой позиции, никаких носки врозь! Да, это противоречит тому, что мы с вами так долго учили. Но танец новый, современный, поэтому отличается от классического! Итак, три вальсовых шага по прямой, на четвертую долю Серафима Павловна, наоборот, шагает на меня. Это первая фигура танца. Затем снова вальсовые движения – но мы делаем это по квадрату: из стороны в сторону, шаг вперед и шаг назад.
Под инструкции Принца рисунок танца становился все понятнее. Краем глаза Серафима увидела, как в такт музыке ученики покачивают головами, и это заставило ее улыбнуться.
– На следующую четверку так и быть, покружимся. И дальше все заново. Присоединяйтесь. Черинов, Кравцова, подхватывайте. И посмотрите, первый шаг чуть больше остальных, шире. А вот расстояние в паре гораздо меньше, чем при классическом вальсе. Венский вальс – церемонный, бостон – личный. Левая рука партнера и правая рука партнерши соединены и отведены в сторону, локти согнуты, но не прижаты к телу, посвободнее, Черинов! Кисти рук поднимите выше, до уровня лица партнерши. И не надо слишком обнимать Кравцову, положите кисть правой руки под ее левую лопатку. Вот Кравцова хорошо положила ладонь вам на плечо, без фамильярностей. Локти отведены в стороны и слегка приподняты. Нужна элегантность, а не вульгарность. Василёв, Симонова, присоединяйтесь!
Постепенно весь класс встал в пары. Классический венский вальс танцевать умели все – его изучали еще в втором классе балетной школы. И усвоить движения из нового варианта было несложно. А Принц успел еще и целую лекцию прочесть по ходу дела:
– На самом деле, бостон – отнюдь не изобретение нашего века. Он появился в середине XIX века в американском городе Бостон. Тогда некий Лоренцо Папатино просто изменил ритм Венского вальса на тот, что я указал вам ранее, замедлив его и добавив тут самую маленькую паузу-заминку. В остальном поначалу танец ничем не отличался. Но новый ритм требовал новых мелодий, а новая мелодия – новых движений. И вот тогда изменилось все: вместо кружений – повороты, вместо вальсовой дорожки – протяжные шаги, вместо фигурный пассажей – позы, в которых партнеры замирают в ту самую паузу. И мы этим танцем должны показать, что новизну можно придать и застарелым движениям, добавив в них перчинки.
Вместе с последним аккордом Принц завершил движение танца, Серафима покорно следовала его безмолвным указаниям. У учеников это получилось не столь элегантно.
– Итак, суть мы уловили, молодые люди. Приступим к работе. Вы, Серафима Павловна, примите мою сердечную благодарность. И не смею вас более задерживать.
Молодая женщина лишь приподняла брови, не зная, как отреагировать на столь бесцеремонное выпроваживание. Мало того, что Принц сорвал ее с собственного урока, так теперь практически указывал на дверь. Усилием воли она сдержала рвущиеся с губ комментарии, повернулась на каблуках и молча вышла из танцевального зала. Впрочем, пока Серафима почти бежала обратно в свой класс, вспыхнувший на мгновение гнев утих, а на смену пришло воспоминание мелодии и танца. Ей не хватало этого. Каждый раз, когда бывшая балерина вела своих подопечных в театр – на репетицию или на просмотр спектакля, каждый раз она испытывала легкий булавочный укол сожаления, что остается в стороне от настоящей жизни театра. И как она ни уговаривала себя, что ее время уже ушло, что пора дать дорогу молодым, все равно сожалела.
– Что ж, благодарю вас, Элиза Карловна, – спокойным тоном проговорила Серафима, войдя в класс. – Девочки, продолжим.
***
Работа кипела на всех сценах. Юные учащиеся метались между уроками в трех школах и в театре. У девочек вечерами только и оставались силы, чтобы упасть в постель и провалиться в мгновенный сон. Серафима чувствовала себя не лучше. Если она не работала в танцевальном классе, то она готовилась к уроку. Если не бежала со своими воспитанницами в Новый театр, то старательно занималась сама. Анна Маркова, покинув большую сцену, отчаянно скучала по работе. И как-то вечером предложила Серафиме пойти в пустой вечером зал и позаниматься самим.
– Нам? – удивилась Серафима.
– Конечно! Мы же должны быть примером нашим ученикам, – улыбнулась Анна. – А я, честно говоря, ужасно скучаю по нагрузкам. Мне кажется, что я уже превратилась в квашню, что я уже не смогу нормально ногу поднять, не говоря уж о приличном фуэте. Давай, нам согласился поиграть Серж. Один часик – и мы снова почувствуем себя людьми!
И Серафима согласилась.
Удержать в секрете свои занятия коллеги не смогли – да и не собирались. Уже на следующей неделе к ним присоединилась Элиза Карловна – в качестве танцовщицы, а не пианистки.
– Я столько смотрю на всех вас из-за пюпитра, надо же и попробовать наконец! – заявила она, оправляя непривычно короткую юбку на своем объемном животике.
Потом в класс заглянул Принц.
– Заходи, Славик! – чуть запыхавшись после фраппе, проговорила Маркова. – Восстанавливай форму вместе с коллективом!
– Вы уверены, что мне это нужно? – поднял тот брови.
– Убеждена!
Вскоре почти весь преподавательский состав стал посещать «балеринские классы», как окрестила эти часы Анна. А ученики взяли в привычку подглядывать за работающими у станка учителями. Щепетильников поощрил инициативу своего коллектива и даже растрезвонил о ней в театре. А там и до газет дошло. Что-что, а силу печатного слова директор балетной школы знал очень хорошо. И эта крошечная заметка стала первой газетной вырезкой, которую Эмма вклеила в свой дневник.
А участие в «Красном цветке» дало повод девочке добавить еще несколько статей на память. После премьеры все газеты пестрели заголовками «Новое слово в советском балете», «Начало эпохи», «Долой старое, дорогу новому!». И Эмма выбрала одну, из газеты «Литература и искусства», первый номер которой вышел в апреле, за месяц до премьеры спектакля. И конечно, редакция не могла пропустить премьеру нового во всех смыслах спектакля.
«Сегодня состоялась премьера многоактного балета, категорически отличающегося от набивших оскомину старомодных танцевальных спектаклей, вроде «Спящей красавицы», пусть и авторства Петра Чайковского. Автор этих строк посетил представление и пребывает в некотором недоумении: рукоплескать или освистывать то, что предстало его глазам. С одной стороны, мы видим несомненное новаторское искусство, где представлено абсолютно новое содержание – подобный сюжет немыслим при царизме. И это великолепный плюс балетному спектаклю. С другой стороны, постановщики так и не сумели уйти от набивших оскомину форм традиционного – а ныне устаревшего – балета, с долгими выступлениями танцоров, каковые были приняты в XIX, а то и в XVIIIвеке, и отчего тов.Сталин настойчиво рекомендовал уходить, искать новые формы выражения танцевального искусства. Красота ради красоты – это неприемлемо в условиях нового социализма! Однако, несмотря на этот откровенный недостаток, спектакль был тепло встречен зрителями, устроивших настоящую овацию в конце представления.
Впрочем, причина весьма прозаична. Вот взглянем на сюжет.
«В китайский порт причаливает советский корабль, разгрузкой которого занимаются рабочие под свист хлыстов надсмотрщиков. Советские матросы, конечно, не могут оставаться в стороне, когда на их глазах совершается угнетение их братьев – они помогают китайским товарищам. Что не нравится хозяевам порта. Лживые и лицемерные представители класса угнетателей, они решают расправиться с честным советским капитаном. Но как это сделать? Решено пригласить его на праздничный вечер, где одна из покорных жертв властей, танцовщица по имени Красный Цветок, должна преподнести капитану чашку с отравленным чаем. Но девушка восхищена смелостью капитана, и она выбивает отравленный напиток из рук капитана. Ее смелый поступок тут же карается начальником порта – он убивает танцовщицу. На носилках смерти девушка отдает красный цветок, который ей подарил капитан, детям».
Можно ли представить себе подобный сюжет на подмостках царского Петербурга? Кто припомнит танцы матросов и рабочих на сцене? Тогда сказочные феи, заколдованные лебеди, прекрасные принцы – вот кто царил в сюжетах. И новые персонажи, несомненно, приходятся по вкусу простым рабочим, таким же морякам, что сидели в зале Нового театра.
Но не только они. Автор соседствовал в ложе с ярким представителем мещанского сословия. И его соседка восхищалась привычной ее глазу балетной «красивостью» с милыми детками, воздушными бабочками, да и с роскошью азиатского антуража всего спектакля. И как бы мне не хотелось отнести все эти «красивости» к недостаткам спектакля, я не решаюсь это сделать – ведь нельзя отрезать старое одним махом. Возможно, в будущем эта гражданка осознает, насколько нелепы все эти зефиры на сцене советского театра…
Таким образом, балетный спектакль «Красный цветок» можно смело считать прорывом. Пусть и не без огрехов, но величайшим шагом вперед в советском искусстве».
– Бытовой реализм, – задумчиво сказала Серафима, дочитав заметку.
***
После майской премьеры дали еще три спектакля, после чего театр уехал на летние гастроли, а учащиеся балетной школы были отправлены на отдых. Серафима на последнем в июне уроке выдала своим подопечным необходимые инструкции:
– Начинаются каникулы. Вы можете на целый месяц забыть об учебе, о балете, о спектаклях, о репетициях.
– О гаммах? – тут же встрепенулась Катька.
– И даже о чтении, – улыбнулась ей Серафима. – Хотя нет, о чтении забывать не стоит. Вам в школе дале список литературы?
– Да, – без энтузиазма откликнулись девочки.
– Прекрасно! Ко мне подходили родители, я им уже все рассказала, но теперь говорю и вам. Да, вы можете уехать с ними на этот месяц. Да, вы можете не делать зарядку по утрам. Да, вы можете не ходить в театр. Но! – она многозначительно подняла указательный палец. – Но это не значит, что вы должны это делать.
– Это как? – опять не выдержала Катька.
– Филиппова! – кашлянула из-за рояля Элиза Карловна. – Слушай педагога.
– Ничего, Элиза Карловна, – повернулась к ней Серафима. – Я поощряю вопросы по существу. Вы можете не делать минимальный набор наших упражнений, но учтите, что в сентябре вам будет тяжелее возвращаться в строй. Вы можете не читать рекомендованную вам литературу, но в школе потом придется работать усиленнее. И так по всем пунктам. Жизнь балерины не затихает в минуты отдыха. Я бы сказала, что безделье вредно нам гораздо сильнее, чем прочим. Но я не настраиваю. А надеюсь на ваше взрослое благоразумие.
– Ага, ага, – фыркала после урока Катька. – Вы можете, но не должны! Прекрасное напутствие!
Лиля вздохнула.
– Но это же логично. Я совершенно не собираюсь расслабляться. Мама мне уже сказала, что она выделит мне целую веранду в доме. Там можно заниматься.
– Ах да, ты же говорила, что у вас целый дом в Пскове.
– Не совсем в Пскове, – призналась Лиля. – В деревне Черняковицы.
– Всё равно, – отмахнулась Катька. – И значит ты туда поедешь, да? На весь август?
– Да. Папа завтра в Москву приезжает, чтобы меня забрать.
– Счастливая! – протянула Катька. – А нам с Эммкой тут куковать все лето.
– Брось! – одернула подругу Эмма. – Нам и здесь будет хорошо.
– Наверное, – вяло согласилась Катька.
– А поехали со мной? – предложила Лиля.
– С тобой?
– Ну да! Я уверена, родители не будут возражать. У меня там целая своя комната. Точнее, половина комнаты. Но диван раскладывается, мы втроем вполне уместимся. Будем вместе на веранде заниматься. А еще на речку ходить – там у нас отличная речка, Псковка. И пляж от дома в двух шагах. И лес. Как раз грибы и ягоды пойдут. Поехали, девочки!
Эмма с Катькой переглянулись.
– Знаешь, давай сначала ты это с отцом своим обсудишь, – благоразумно предложила трезвомыслящая Эмма. – А уж потом мы будем соглашаться.
– Но вы же не против, да? – загорелась идеей Лиля.
Не только подружки были не против. Возражений не поступило и от отца Лили, Владимира Петровича, и от Серафимы, по сути, опекунши девочек. И в начале июля три подружки отбыли на поезде в Псков.
Свой дневник Эмма с собой не взяла, и можно лишь по отдельным упоминаниям на его страницах догадаться, что и мама Лили встретила их доброжелательно, и лето девочки провели великолепно, развлекаясь, как и было обещано Лилей, купаниями в речке, походами в лес и простыми деревенскими радостями, вроде помощи по хозяйству семье Орловых. А заниматься втроем у самодельного станка на выделенной им веранде было гораздо веселее…
***
А Серафима едва ли не впервые за свою педагогическую карьеру осталась не у дел. Когда она работала в детском доме, то и зимой, и летом была при своих воспитанниках. Пусть летом не было уроков в школе, но заботу о детях детского дома никто не ставил на паузу. Конечно, она могла взять узаконенный после Великой октябрьской социалистической революции отпуск на 12 дней, однако так никогда этим правом не воспользовалась. А сейчас, когда все ее ученицы разъехались по своим семьям или – как Эмма и Катя – в гости к подругам, молодая женщина не знала, куда себя девать от безделья. Словно мчавшись десять лет без остановки, ее поезд вдруг остановился в чистом поле – куда ни глянь, везде тишина и простор. Отмыв за пару дней свою комнатку в мансарде балетной школы, Серафима перебралась в библиотеку, где занялась ремонтом книг и ведением каталогов. Потом попробовала предложить свою помочь Танечке, Татьяне Андреевне, школьному завхозу и костюмерше одновременно, но та категорически воспротивилась вторжению в свои владения. В конце концов Серафима засела в своей комнатке, где приступила к разбору накопившихся за учебный год заметок. И так она была незаметна в своей работе, что когда случайно встретилась с Принцем в танцевальном классе, то он был весьма удивлен.
– Серафима Павловна? – воскликнул он, входя в класс в тренировочном костюме, явно собираясь заниматься и столь же явно не ожидая увидеть кого-либо в пустоте летней школы.
– Ох, – выдохнула Серафима, сбившись с точки, куда должен был приходить взгляд при выполнении chaînés, а потому сбившись и с ног.
– Неожиданно. Я полагал, вы уехали.
– Я, в общем-то, тоже считала, что педагогов в школе нет, – ответила Серафима. – Вот уже две недели я никого не вижу.
– Я вернулся утром из Ленинграда, – ответил Принц, уже придя в себя от удивления, и направился к станку. – Решил размяться. А вы, что же, не уезжали никуда?
– Мне особенно некуда ехать, – ответила Серафима, возвращаясь в угол зала, чтобы вновь повторить серию быстрых поворотов на полупальцах с продвижением по диагонали.
Принц приступил к разминке. Серафима снова сбилась.
Однако ей пришлось привыкать к тому, что к ее занятиям ежевечерне присоединялся Принц. Серафима поняла, что он специально приходит к часу ее разминки. Однажды даже решилась спросить, почему.
– Так веселее, – ответил Принц. – И вы не хуже меня знаете, что нам нужен взгляд со стороны. Я, например, вижу, что у вас недостаточно глубокое sur le cou-de-pied. А вам, очевидно, не заметить этого в зеркале.
– Недостаточно глубокое? – переспросила Серафима.
– В скорости этого не видно, когда вы делаете retiré в быстром темпе. Но я вижу. И поверьте, зритель увидит.
– Что ж… Благодарю. Так лучше?
– Значительно.
Постепенно Серафима привыкла, что Принц следит за каждым ее движением. А когда смущение ушло, то и сама стала замечать неточности в его исполнении.
После занятия они расходились со взаимными благодарностями и улыбками. Пока однажды Принц не проговорил:
– Сегодня не так жарко, как в последние дни. Как вы смотрите на то, чтобы пройтись по бульварам?
– Что? – изумилась Серафима.
– Вы никуда не выходите из этого здания, – и пояснил: – Мне вас сдал наш бдительный Сергей Степанович.
– О, он считает, что должен охранять меня, раз я осталась в одиночестве школы, – улыбнулась молодая женщина.
– И он, несомненно, прав. Однако не думаю, что он не доверит мне в приглашении прогуляться по свежему воздуху.
Серафима на мгновение задумалась.
– Что ж, пожалуй, это не такая плохая идея, – наконец сказала она. – Я сейчас переоденусь и буду в вашем распоряжении.
Смущенно улыбнувшись, она покинула Принца, чтобы подняться в свою комнатку. И даже всерьез задумалась, какое из двух нарядов лучше надеть, чтобы ее кавалеру понравилось.
– О чем я думаю! – вскричала Серафима своему отражению в маленьком зеркале на стенке шкафа.
Белая блузка, длинная черная юбка. Ощутимо не хватало шляпки, но все ее шляпки остались в далекой прошлой жизни. Сейчас достаточно было платка. Строгий и достаточно чопорный вид. Не совсем уместный в жаркий июльский вечер.
Они гуляли по бульварам, вдыхая еще не остывший знойный воздух, но налетавший изредка ветерок дарил подобие прохлады. Принц поддерживал светскую беседу, рассуждая о погоду и о событиях в стране, пересказывая спутнице содержание прочитанной утром газеты. Серафима со скованным энтузиазмом отвечала. Они дошли до Красной площади, понаблюдали за начавшимся строительством каменного Мавзолея.
– Вы бывали в деревянном мавзолее? – спросил Принц.
– Один раз. В январе 1924 года, сразу после смерти товарища Ленина, – ответила Серафима. – Мы всем детским домом ходили.
– А я не был. В тот год я еще не жил в Москве, а потом, когда перебрался сюда, здесь уже был деревянный. И как-то не собрался. А теперь и его снесли.
– Построят новый, красивый, – сдержанно ответила молодая женщина.
– Пойдемте на набережную, там сейчас красиво, – предложил Принц.
Они миновали памятник Минину и Пожарскому, у которого на трамвайной остановке толпились люди, дошли до церкви с разноцветными куполами, вдыхая пыль от строительных работ за забором, огораживавшем место Мавзолея, и спустились к Москве-реке.
– Вы москвичка? – вдруг спросил Принц.
– Нет, – ответила Серафима. – Я из Нижнего Новгорода. А вы?
– А я из Петербурга.
– И мы оба оказались здесь.
– Да, немного забавно. Как вас занесло в стольный град?
– Как многих. Танцевала – заметили – пригласили. И в итоге сцена. А вы как попали в балет?
– Мой отец был достаточно известным танцовщиком. А мама работала в Мариинском театре костюмершей. Их ребенок не мог стать никем иным, как танцовщиком.
– Тоже достаточно известным? – тонко улыбнулась Серафима.
– Отнюдь, – с такой же улыбкой ответил Принц. – Мой потолок – друг Альберта в «Жизели». А так я танцевал у воды все лучшие годы моей театральной жизни.
– Жалеете?
– Уже нет. Это были мечты моего отца – повторить его путь в театре.
– А каковы были ваши мечты?
– Забавно, но у меня их не было никогда. Сначала я слушался родителей, я был очень хорошим сыном. А потом признал, что талантом своим я воспользовался сполна и пришла пора идти дальше.
– И что же вы сделали?
– Я стал преподавать. Судя по всему, это у меня получается гораздо лучше. Я вижу, что нужно поправить, чтобы получилось хорошо. А как вы успели заметить, сам я это сделать хорошо не очень могу. Только не говорите это моим ученикам, прошу вас, Серафима Павловна.
Она рассмеялась.
– На ваших уроках я не заметила, чтобы вам не хватало личного опыта. Вы всегда очень точны в своих указаниях. И всегда очень уверенны.
– Да уж, чего-чего, а уверенности в себе мне не занимать.
– Из-за этой уверенности у вас такое и прозвище.
– Какое? Принц? Я знаю.
Они улыбнулись друг другу.
– Хотите есть? – вдруг спросил он.
Серафима задумалась.
– Меня дома ждет прекрасная ватрушка, которую я купила утром в Елисеевском. Думаю, мне ее будет вполне достаточно.
Они дошли до Большого Каменного моста с его обветшалым деревянным покрытием над металлическими проемами арок.
– Говорят, будут строить новый мост, – заметила Серафима.
– А почему вы никуда не уехали на лето? – поинтересовался Принц.
– Мне некуда, – просто ответила молодая женщина. – Семьи у меня нет, корней не осталось. Так что я использую это время свободы для своих интересов.
– И что же вы делаете целыми днями? Сергей Степанович рассказывает, что вы никуда не выходите.
– Я пишу.
– Роман?
– Ну что вы! Я собираю воедино свои заметки, что я делала во время учебного года.
– А, та самая новая методика преподавания?
– Если хотите. Было бы любопытно создать учебник по балетному танцу…
Они гуляли и разговаривали несколько часов. Серафима и не заметила, как Принц увлек ее в беседы на самые разные темы. Она не ощущала скованности от общения с ним, той робости, что присутствовала до сих пор.
– Что ж, благодарю за чудесный вечер, – проговорил Принц, когда они подошли к крыльцу училища. – Пожалуй, давно так приятно его не проводил. А вы?
– И я, – вежливо ответила Серафима, чувствуя по-прежнему некоторую неловкость.
– Знаете, а я ведь тоже делаю некоторые заметки по поводу своих занятий, – заметил ее спутник, открывая перед молодой женщиной тяжелую дверь. – Быть может, они будут вам интересны.
– Конечно, – с энтузиазмом, на этот раз вполне искренним ответила Серафима. – Мне будет очень интересно взглянуть.
– Тогда я захвачу их с собой завтра, на наш с вами урок.
Ответить Серафима не успела: из своей комнатки высунулся Сергей Степанович.
– Ну наконец-то нагулялись! – поприветствовал он преподавателей. – Уж давно пора дверь на запор ставить! А мне – спать. Но нет, сижу тут, жду, пока Серафима Пална нагуляется! Мое почтение, Всеслав Григорьевич!
– Не смею более отвлекать от столь важного ночного сна нашего бесценного работника, – усмехнулся Принц.
– Вот-вот, доживете до моих лет – поймете, как ценны малейшие крупицы ночного отдыха!
Чуть склонив голову, Принц попрощался с обоими и ушел в медленно сгущавшиеся сумерки июльской ночи. Серафима проводила его взглядом, пока не закрылась дверь, потом повернулась к сторожу. Сергей Степанович сдвинул на нос очки и погрозил пальцем молодой женщине.
– Аккуратнее, Серафима Павловна, аккуратнее.
– Что такое? – подняла та брови.
– Всеслав Григорьевич личность сложная, – туманно ответил старик. – И не слыхал я, чтобы он вот так на прогулки девиц юных водил.
Серафима рассмеялась.
– Мне уже тридцать лет, Сергей Степанович, я давно не юная.
– И все равно, аккуратнее надо быть.
Он загремел засовами. А молодая женщина не спешила уходить.
– Хотите чаю, Сергей Степанович?
Тот крякнул.
– Чаю? Ночью?
– Ну какая ночь? Еще даже не стемнело толком.
– К вам наверх я не потащусь! – безапелляционно заявил он наконец. – У меня свой чайничек только вскипел. Пошли.
Они зашли в крошечную каморку возле входной двери. Очевидно, раньше это была привратницкая, да и сейчас выполняла те же функции, но нынешний ее обитатель проводил здесь не только часы службы. В углу стояла узкая железная кровать, рядом комод да стул – вот и все убранство. Впрочем, обстановка в комнатке Серафимы на мансардном этаже не слишком отличалась, разве что украшена была женской рукой вязаным покрывалом и салфеточками.
Заварив чай, Сергей Степанович уселся на кровать, а гостье кивнул на стул.
– Вот, сухари сладкие, угощайтесь.
И подав пример, обмакнув лакомство в чай. Помолчали.
– Ну, так спрашивай, Серафима Павловна, – нарушил тишину старик.
– О чем?
– О чем хотела. Или, вернее, о ком хотела.
При свете керосиновой лампы не особенно было видно, как покраснела Серафима, но смешок Сергея Степановича был вполне понимающим.
– О Всеславе нашем Григорьевиче. Не потому ли ты чаевничать вздумала на ночь глядя?
– Ну хорошо, – сдалась Серафима и поставила кружку на комод. – Да, хотела у вас, Сергей Степанович, спросить. Меня удивляет внезапное внимание нашего Принца. Можно ли относиться всерьез к нему?
Сергей Степанович помолчал, словно подбирал слова.
– Всеслав наш Григорьевич сложный человек. Но я-то его с пеленок знаю, так что…
– С пеленок? – удивилась молодая женщина. – Он мне говорил, что из Петербурга.
– Так и я оттуда, – засмеялся старик. – Я в их семействе сызмальства служил. Сначала мальчик на побегушках, потом привратник. Дослужился до управляющего, да вся эта кутерьма с большевиками завертелась – я и остался не у дел. Григорий Аполлонович, царство ему небесное, так нервничал, что преставился в декабре семнадцатого. Супруга его еще раньше в могилу сошла, чахоточная была. А Всеслав свет Григорьевич аккурат перед революцией карьеру свою театральную оставил. Они с папенькой много спорили на эту тему, что тоже дни тому сократило.
Сергей Степанович звучно отхлебнул из своей кружки и продолжил:
– Помаялся я без работы да без крыши над головой. Хорошо, семьи у меня не было, не пришлось за других беспокоиться. Через год встретились с Всеславом свет Григорьевичем, он меня сюда и пристроил. И вот что я тебе скажу, Серафима Пална! – внезапно строгим тоном проговорил старик. – Мальчик этот мне заместо сына. И ежели ты вздумала поиграть с ним, то гляди мне!
Серафима поперхнулась чаем.
– Я? Поиграть? Да я, наоборот, боюсь, что это он со мной играть вздумал!
– Славик? – расхохотался Сергей Степанович, и седая борода его затряслась. – Вряд ли.
– С чего вы взяли? – спросила молодая женщина. – У него, поди, женщин было, как слоев марли на пачке!
– Ну, покутил в свое время, это верно, – покивал старик. – Но честно скажу, с тех пор как тут работаю, ни одной женщины рядом с ним не видал.
– А почему? – тут же подхватила Серафима.
– Видать, никто на душу не запал. Потому и изумляюсь, что он так к тебе, Серафима Павловна, так прикипел. Ладно, занимаетесь вместе, это, можно сказать, ваша прямая обязанность. Но чтобы гулять вечером ходить – это нечто выдающееся, скажу я вам!
Он изучил молодую женщину, опустив очки на самый кончик носа. И добавил:
– А про тебя разное говорят.
Она тут же вскинула на старика взгляд.
– Кто? И что?
– Да тот папаша девицы капризной, – напомнил Сергей Степанович. – Я ж его взашей выталкивал. Так он много чего тут наговорил. Ему тогда Фурия наша такую смачную пощечину отвесила, любо-дорого посмотреть!
– Я не знала, – пробормотала Серафима.
– А Принц наш Григорьевич еще и от себя добавил, что прямо вообще диво-дивное.
– И вы мне не рассказали? – прошептала Серафима.
– А чего рассказывать? Не мое это дело, сплетничать. А что у вас там было – ваше дело.
– Ох! – произнесла молодая женщина. – Я представляю, чего он там наговорить мог.
– Не волнуйся, никто всерьез его не воспринял.
В задумчивости Серафима ушла в свою комнатку на мансардном этаже. И мысли ее были заняты отнюдь не профессиональными темами, как это было все последние годы. Сейчас она размышляла о Принце. О Славике – как она попробовала было произнести, но чуть не засмеялась вслух. Определенно, этому чуть отстраненному мужчине детское имя совершенно не шло. Принц – он и есть Принц. Однако сегодня он вдруг приоткрылся ей с иной стороны. Таким она своего коллегу не знала. Молодая женщина перебирала в памяти и беседы с ним сегодня вечером, и откровения старого сторожа ночью – и вдруг ей отчаянно захотелось, чтобы Принц никогда-никогда не узнал, что же в действительности произошло с ней в ту далекую уже зиму 1916 года…