Катерина Черинова
Балетная школа
Серафима обращалась к Катьке, словно понимая, что Эмма уже раскаялась в своей выходке и искренне расстроена, а вот ее подруга из упрямства и по привычке не допускает в свое сознание иную модель поведения.
– Сядьте, девочки, – мягко произнесла Серафима, указав на деревянный стул и табуреточку возле своего стола.
Катька и Эмма переглянулись и, чуть помявшись, послушно устроились на указанных местах. Серафима едва заметно улыбнулась.
– Берите, – она протянула каждой по сухарю, в которые подружки, не колеблясь, вцепились. – И послушайте, что я скажу…
Воспитательница помедлила, словно подбирала слова. Или вспоминала заготовленные.
– Вы обе девочки неглупые. Я в вас обеих вижу большой потенциал. Иначе вас не распределили бы в наш детский дом. Вы же знаете, что сюда, в детский дом имени Розы Люксембург направляют детей, имеющих определенные склонности к творчеству, к искусству. Которые могут многое сделать для нашей страны, когда вырастут. И нашим воспитанникам предоставляются более широкие возможности, чем обычным детдомовцам. Вы ведь слышали о трудовых колониях, где детей приучают к физическому труду, порой в ущерб их образованию. Вы же все ходите в прекрасную школу, каждый месяц мы посещаем театр или музей, у нас даже есть библиотека, где я – рада сказать – я часто вижу вас обеих. Но… – Серафима взяла паузу для большего эффекта последующих слов. – Вы сводите на «нет» все то полезное, что получаете своим безответственным ведением. А потому мне вдвойне обидно, что вы не используете предоставленные вам возможности, а напротив делаете все возможное, чтобы погубить свое будущее. Вам повезло, – воспитательница на мгновение запнулась, – повезло родиться в стране, где перед вами открыты все дороги. И у вас нет отягчающего прошлого…
– Чего? – переспросила Катька, уже забывшая о нервных переживаниях и упрямстве, увлекшись плавной речью их воспитательницы.
– Того, что помешало бы вам добиться желаемого, – терпеливо, как настоящая учительница, переформулировала свою мысль Серафима. – Вот ты, Катя, дочь прачки. В прежние времена ты никогда не смогла бы получить образования, научиться читать, писать. Твоя жизнь прошла бы у корыта, в бесконечных стирках и закончилась бы вместе с молодостью.
– Как у моей мамы, – хмуро согласилась Катька. – Когда она умерла, а отец пропал, нас выгнали из комнаты, где мы жили.
– И только советская власть не бросает своих детей…
– Но выгнали-то нас революционные власти, – перебила Катька Серафиму.
– Однако теперь у тебя есть крыша над головой, – словно не услышала эту реплику воспитательница.
– У меня – да, – продолжала спор девочка. – А мой братик умер, когда мы жили на улице.
По лицу Серафимы пробежала мимолетная тень, однако голос ее продолжал звучать спокойно. Она притянула к себе непокорную голову Катьки, а Эмме сжала ладошку.
– У нас у всех была трудная жизнь, – тихо сказала она. – Но если мы ожесточимся, если будем видеть только темноту вокруг, мы не сможем жить дальше. Я просто хочу, чтобы вы воспользовались тем, что у вас есть, теми возможностями, что открыты перед вами. А не портили свою жизнь драками со шпаной и бездумными выходками.
Эмма, уже не сдерживаясь, заревела в голос. Катька молча сопела. Однако Серафима могла с уверенностью сказать, что ее тщательно продуманный педагогический маневр удался. Даже с упрямой Катериной, так отчаянно сопротивлявшейся любому давлению, привыкшей к вольной жизни под небом без обязательств, но и без уверенности в будущем.
– Мы постараемся, – всхлипнула Эмма, прижимаясь мокрой щекой к руке воспитательницы. – Нет! Мы больше не будем, – пообещала она.
– Не будете? – переспросила Серафима.
– Нет! Я хочу вырасти хорошим человеком. Я не хочу на улицу! – тихая застенчивость Эммы вдруг прорвалась неожиданным пылом.
– Ну, я тоже не хочу, – нахмурилась Катька. – Я знаю, что это такое.
– Но почему вы так непримиримы с теми ребятами? – спросила Серафима, подтянув к себе худенькую фигурку Катьки, словно хотела усадить к себе на колени. Но та не согласилась с этим молчаливым предложением и лишь пылко сказала:
– Они дразнятся.
– А тебе не кажется, что они вам завидуют? – подняла брови воспитательница.
– Завидуют? – искренне удивилась Эмма.
– Конечно! Ведь их будущее – увы! – предрешено.
– Какое? – две пары глаз широко раскрылись в ожидании ответа.
– Большинство таких беспризорных ребят подрастая, попадают в преступные банды. А это означает неизбежный арест, суд и тюрьму, – резкие слова прозвучали отрывисто, словно Серафима желала впечатать каждое в умы своих подопечных.
Девочки переглянулись.
– А остальные? – спросила Катька.
– Холод и голод сделают свое дело, – жестко ответила ей воспитательница и перевела взгляд с одной девочки на другую. – Поэтому я надеюсь, что мне больше никогда не придется тревожиться о вас в вопросах нарушения дисциплины.
Эмма посмотрела на Катьку. Та хмурилась и молчала. Тогда Эмма вскинула голову:
– Я не буду больше участвовать в драках! – решительно сказала она.
– Молодец! – похвалила ее Серафима. – А ты? – и погладила по распустившимся косичкам Катьку.
Та нахохлилась и исподлобья посмотрела в глаза воспитательнице.
– Я не могу обещать вот так, – твердо сказала она. – Если на меня нападут, я буду защищаться. И если нападут на кого-то из моих друзей! – она упрямо задрала подбородок.
Помедлив, добавила:
– Но могу обещать, что не буду сама начинать ссор. И это все! – поспешно добавила она, словно ставя точку.
– Что ж, и это хорошо, – улыбнулась поверх Катькиной головы Серафима. – Возьмите еще по сухарику. Ведь я хотела обсудить с вами немного другое. А вы мне тут подкинули воспитательную задачку!
– Другое? – удивилась Эмма.
– Нет, и ваше поведение, конечно, тоже, но думаю, что этот момент уже миновал. Мы достигли договоренностей. И надеюсь, что возвращаться к этому мне уже не придется. Да?
Подружки согласно кивнули, хотя и с разным выражением лиц: Эмма была уверенна в своем решении, Катерина же явно сомневалась в том, что сумеет выполнить обещанное.
– Но обсудить я хочу другое, – Серафима потянулась к стопке книг на краю стола. – Я уже говорила, что наш детский дом собирает под своей крышей сирот и беспризорников, в ком можно разглядеть творческие наклонности. Я хочу помочь вам реализовать их.
– Нам?
– Всем воспитанникам, – пояснила Серафима. – Я предлагаю поставить в нашем детском доме спектакль. Как вам идея?
– Спектакль? – удивились в голос Эмма и Катька, теперь уже совершенно одинаково.
– Вы же были в театре в сентябре.
– Да, но разве не актеры делают спектакли?
– А чем мы хуже? – подняла тонкие брови Серафима. – Вы выучите роли, мы сделаем костюмы и декорации. А зимой покажем малышам и всем, кто захочет.
– А это трудно? – спросила Катька.
– Без трудностей было бы неинтересно, – шутливо погрозила пальцем воспитательница. – Вот, возьмите эту книгу. Прочитайте, пожалуйста, сказку и посоветуйте, кто из ребят на какую роль подошел бы.
Книгу взяла Эмма, задержав взгляд на заковыристой фамилии автора, а Катька нетерпеливо спросила:
– А кем буду я?
– А я? – тут же эхом повторила ее подруга.
– Попробуйте догадаться, – не открыла своих замыслов Серафима. – Завтра после уроков обсудим. Успеете прочитать?
– Конечно! – фыркнула Катька. – Я же научилась читать!
Она уже загорелась новой идеей и, вскочив, протянула руку к книге, готовая немедленно открыть страницы. Эмма тоже встала.
Серафима обняла девочек за плечи, провожая к двери. На полдороге обернулась.
– И да, Эмма, я забыла. Я придумала, как тебе поработать над своим почерком. А то, признаюсь, твои работы по литературе я не могу разобрать! Вот, держи, – учительница вытащила с полки шкафа толстую тетрадь, больше похожую на книгу в ледериновой обложке, и протянула девочке. – Попробуй не просто прописывать буквы по строчке, а записывай свои мысли. Любые. Просто тренируйся красиво писать.
– А вы потом прочитаете? – неуверенно спросила Эмма.
– Нет, – улыбнулась Серафима. – Дневники нельзя читать. Но я увижу, если ты не будешь работать над почерком. В твоих тетрадях.
Она открыла девочкам дверь.
– Спасибо, Серафима Павловна, – вежливо проговорила Эмма. –Я сегодня же начну.
– А я сегодня прочитаю книгу, – пообещала Катька. – И отдам тебе, – пихнула она подругу в бок. – Ты с утра прочитаешь.
– Вот и хорошо, – ласково проговорила воспитательница. – А завтра обсудим роли и исполнителей. Идите отдыхать, девочки. Хорошего вечера!
– Хорошего вечера, Серафима Павловна! – прозвучал хоровой ответ.
Закрыв дверь за воспитанницами, Серафима улыбнулась. Взгляд ее скользнул по голым стенам комнаты. Чуть вздохнув, молодая учительница вернулась к проверке тетрадей, но мыслями была еще далека от диктанта – перебирая фразы из воспитательной беседы, она пыталась оценить свою работу: удалось или нет добиться поставленной цели? Если с Эммой все казалось простым, та Катерина вызывала больше беспокойства. Тихая Эмма с пеленок принадлежала детскому дому и, по сути, не знала другой жизни. Но недавно ворвавшаяся в устоявшийся коллектив Катерина внесла немалую долю смуты, ведь ее память еще хранила воспоминание о беспредельной свободе беспризорного существования. У Серафимы уже был опыт работы с детьми улицы, и она успела сделать вывод, что не каждый беспризорный ребенок жаждет попасть в рамки воспитательных мер. Нужно заманить, увлечь, удержать. С послушной Эммой педагогическому таланту Серафимы было негде развернуться, но Катерина – это вызов. И воспитательница уже испытывала азарт педагога перед лицом этой задачи.
За темным стеклом оконца равномерный стук веток сменился колючей мелодией посыпавшихся мелких капель дождя, и Серафима вернулась к оставленным на время тетрадям.
Девочки, слегка оглушенные воспитательной взбучкой, спускались по деревянной лестнице с мансардного этажа. На последней ступеньке Катька вытерла нос рукавом и хмуро сказала:
– Вот ей-богу, лучше бы наорала на нас, как Пятак. Гром прогремел, и туча ушла. А тут…
– Ну да, туча ушла, а проблема осталась, – ответила Эмма, протянув подруге застиранный, но чистый платочек. – Это ж воспитание, сама понимаешь. Но согласись, трудно теперь согласовать наши планы на субботу и наши обещания никогда не драться с беспризорниками.
Катька тут же фыркнула.
– Не «наши» обещания, а «твои»! Неужели ты не могла так пообещать, чтобы оставить лазейку? Глупо же получится теперь!
– Как знаешь, но я свое слово сдержу, – упрямо произнесла Эмма.
Катька даже остановилась, вглядываясь в лицо подруги.
– Ты нас бросаешь?
– Я не бросаю. Я убеждаю тебя поступить правильно, – просительно заглянула ей в глаза Эмма. – Слушай, ну это же действительно глупо. Из-за чего весь этот сыр-бор разгорелся – никто уже не помнит. Но при любой встрече тут же начинаются петушиные бои. Ладно бы был реальный повод. А так – ерунда и только. Ты же сама сказала, что этот твой Дымин…
– Дымов!
– …Дымов сам предложил перемирие. Вот и будем его придерживаться.
– Но перемирие-то было только на сегодня!
– Ну и что? Пусть на сегодня. Главное, что и эти самые беспризорники – вполне здравые ребята. Ну, хоть кто-то из них.
– В общем, да, – нахмурилась Катька, кусая верхнюю губу. – Он произвел впечатление разумного существа, не спорю.
– Вот! Может быть, им тоже надоело вот так с нами каждый раз сцепляться. Кто-то должен уступить…
– Я никогда не уступлю! – Катька дернула Эмму за руку, заставив ее спуститься с последней ступеньки и двинуться по длинному коридору второго этажа к лестнице, ведущей вниз, к их спальне.
– Ну хорошо, не уступить, – тут же согласилась Эмма, придумав другое слово, способное достичь самолюбивого разума подруги. – Закончить. Только сильный человек не ведется на провокации и может отличить, где действительно проблема, а где – лишь обиженное эгоистическое «я».
– Ты хочешь сказать, что я – эгоистка? – Катька даже остановилась посреди коридора, уткнув руки в бока.
– Я не хочу сказать, что ты эгоистка, – терпеливо ответила Эмма и потянула подругу за собой дальше: из полуоткрытой двери классной комнаты выглянула пионервожатая среднего отряда, прошипев:
– Кончайте кричать! Мы тут домашние задания выполняем. И вам, кстати, было бы неплохо! Горская, Филиппова, я не видела вас сегодня с учебниками.
– Да, Юлия Аркадьевна, мы сейчас придем, – послушно ответила ей Эмма.
– Это ты тоже обещаешь? – прошипела Катька.
– Нет, это я дипломатично гашу возможный конфликт, – нахмурилась Эмма. – Пошли уже вниз. Скоро ужин. Ну и уроки надо бы действительно сделать.
– Нет, я буду читать книгу! – в подтверждение своих слов Катька качнула толстым томиком.
– Всю? – подняла брови Эмма.
– Нет, только ту сказку, что Серафима отметила. Видишь, вот закладка.
Шелковая лента нежно-розового цвета действительно выглядывала между страниц, гармонируя с темно-синей обложкой книги.
– Так как автора-то зовут? – переспросила Эмма. – Может быть, я уже читала эту сказку?
– Ну да, ты вечно сидишь в библиотеке, – шутливо упрекнула подругу Катька. Ее запальчивая обида уже угасла. Эмма знала, что на время нужно оставить подругу в покое, дать ей самостоятельно обдумать и увещевания воспитательницы, и мнение подруги. Заставить Катерину сделать что-то было невозможно, а вот убедить и переубедить – довольно легко. Это Эмма уже успела уяснить за те несколько недель, что была знакома с этой страстной и увлекающейся девочкой.
– Я люблю читать, – пожала она плечами на упрек. – И тебе советую.
– Чем я и займусь прямо сегодня.
– А уроки?
– Пф! Ну ты же знаешь, я уже все сделала, – Катька показала язык, раскрывая книгу на странице, отмеченной закладкой.
– Когда?!
– На большой перемене, пока ты трындела с Танькой Великановой и Марусей Новиковой.
Эмма лишь улыбнулась.
– Ну а я после ужина засяду за дневник, – она показала на полученную от Серафимы тетрадь.
– Вот тоже радость – сидеть и возюкать пером по бумаге! – презрительно задрала нос Катька.
– Ну, я попробую, – мирно ответила Эмма. – Вдруг это и вправду поможет исправить мой почерк?
– А тебе это надо?
– Это надо Серафиме. И я…
– …обещала, я слышала.
Хихикнув, уже вполне примирившиеся девчонки, подошли к мраморной лестнице.
– Но все равно, Серафима – не от мира сего, – резко сменила тему Катька.
– Это почему?
– Ну, она как-то странно говорит всегда. Так вычурно, заумно. Я на уроках не всегда ее понимаю.
– Она рассказывает интересно, – не согласилась Эмма.
– Знаешь, тетя Глаша обмолвилась, что у Серафимы есть какая-то тайна в жизни. Мол, такая страшная, что говорить об этом Серафима отказывается.
– Ну и какая это может быть тайна? – пожала плечами Эмма.
– Ну, скажем, что много лет назад была наша Серафима замужем, а муж был жестоким негодяем, и однажды он напился и избил жену, а жена его за это топором зарубила в постели ночью.
– Вот ерунда! – фыркнула Эмма. – Ты можешь себе представить Серафиму с топором в руке?
– Или зарезала? Кинжалом?
– Фу!
– А еще, может, она не была замужем, а младенца заимела. И утопила его в проруби.
– Ага, летом!
– Ну почему летом? Зимой! Представь! Юная дева родила младенца от… ну, кого-нибудь… родители из дому выгнали, этот кто-нибудь – благополучно ее забыл, денег нет, крыши над головой нет, кормиться нечем. И вот несчастная девица берет младенца, идет на Москву-реку и темной ночью опускает его в воду.
– Ты слишком много проводишь время с мальчишками, которые рассказывают тебе всякие страшилки.
– Вовсе нет, это мне тетя Глаша рассказала.
– Про младенца?
– Про младенца. В жизни всякое бывает.
– Но к Серафиме это никак не может относится, – решительно сказала Эмма. – Не стала бы она младенца топить. Или мужа резать. Я склоняюсь к несчастной любви.
– Это как?
– Был жених, а потом его не стало.
– Куда ж делся? Помер?
– Возможно, и помер. А может быть, был вынужден жениться на другой. Родители заставили. А Серафима с горя ушла из дому. Стала работать в нашей школе. Потом ее Инаев в наш детский дом позвал.
– Ну что Инаев ее позвал, это мы знаем как факт.
– И еще мы знаем, что жить ей негде, – добавила Эмма.
– Все равно, твоя версия очень уж слащавая, – отказалась принять этот сюжет жизни Серафимы Катька. – Ты, может, страшилки и не слушаешь, а вот в своей библиотеке много чепухи читаешь.
– Ну, соглашусь, – кивнула Эмма. – И уверена, что на самом деле все обстоит гораздо проще и совсем не увлекательно.
– А, ты тоже считаешь, что Серафима в революцию потеряла семью и дом, и потому пришла к нам?
– Это самый типичный сюжет, – пожала плечами Эмма. – Но об этом никто не напишет роман. Потому что настоящая жизнь скучна.
– Ну уж нет! – Катька в который раз остановилась, чтобы придать своим словам побольше веса. – Я не желаю серой жизни!
– Никто не желает. Но как ты ее раскрасишь?
– А вот хотя бы…
– Нет, не нужно говорить про драки с беспризорниками. Я поняла, ты так разнообразишь серые будни. Хотя это неправильно.
– Ну давай сидеть тихонько за партой и читать учебники! Во веселуха!
– Давай лучше прочитаем Серафимину сказку и поймем, какие роли она нам предназначила.
– Это не Серафимина сказка, – возразила Катька. – А этого… Адре…Андер-со-на! – прочитала она по слогам.
– А сама сказка-то как называется?
– «Снежная королева», – эти слова оказалось прочитать значительно проще мудреной фамилии сказочника.
– А, я ее знаю, – обрадовалась Эмма.
– Чудно, значит, потом обсудим со знанием дела, – решительно заявила Катька и устремилась к двери девчоночьей спальни, до которой подруги наконец добрались. У дверей их поджидала небольшая компания мальчишек, с которыми еще утром – а казалось так давно! – была совершена храбрая вылазка.
– Ну что? Ругала? Выгнала? – посыпались вопросы, едва мальчишки завидели свою атаманшу и ее подругу.
– Нормально. Ругала. Не выгнала, – сразу на все вопросы ответила Катька. – Но ругала очень сильно, – вздохнула она.
– И что теперь? – спросил худенький Митька, которого Серафима вызволяла из кутузки, за что он был ей безмерно благодарен.
– Пока ничего, – решительно сказала Эмма. – Мы пообещали больше не драться с беспризорниками.
– Что? Как? – посыпались горохом вопросы.
– Нам пришлось это пообещать, – пресекла недовольство Катька. – Но я честно сказала, что, если нас вынудят, мы не будем сносить обиды и терпеть провокации.
– Ну это дело! Молодец! Правильно!
– Но и нарываться мы не будем! – твердо сказала Эмма. – Серафима права, нам нужно думать о нашем будущем.
Мальчишки с недоумением посмотрели на нее. Пара человек были ровесниками девчонок, но остальным было гораздо меньше одиннадцати лет, поэтому мысли о своем будущем мало кому из этих мальчиков в принципе приходила в голову. Сегодня поели – и хорошо! А завтрашний день еще не скоро.
– Но как же суббота? – спросил Санёк.
– А что в субботу?
– Они назначили нам стрелку.
– Мы не пойдем.
– Но как же?!
– Это они хотят драки, – поразмыслив сказала Катька. – Вот пусть они и приходят. Мы же никуда не пойдем. Я пообещала – я должна сдержать свое слово.
– Но они же назовут нас трусами, – пискнула Таня.
– Пусть скажут это нам в лицо. Тогда и будем разбираться. Ты свою ленту вернула? Вот и славно, вопрос закрыт.
В это мгновение над головами воспитанников затрещал звонок.
– Ужин! – обрадовался Санёк.
Мальчишки стремглав бросились в сторону столовой, а подруги зашли в спальню, чтобы положить на свои кровати дары Серафимы – книгу и дневник. После чего не хуже мальчишек (уж во всяком случае, не медленнее) пробежались по гулкому коридору, погруженному в полумрак, чтобы вихрем ворваться в столовую и плюхнуться на свою скамью.
– Что едим? – спросила Катька, заглядывая в тарелку к соседу.
– Греча, – важно отозвалась Маруся, размазывая кашу по тарелке, чтобы казалось, что ее больше.
– А пьем? Кипяток?
– Как всегда.
– И хлеба нет?
– Нету.
– Ну и ладно!
Кормили воспитанников детского дома не так, чтобы уж очень разнообразно, но довольно сытно. В первую очередь потому, что основу меню составляли крупы. Тетя Глаша варила на воде каши и делала это весьма виртуозно. Даже гречка у нее получалась рассыпчатой и вполне съедобной. Эмма вытащила из кармана кусок сахара и ложкой постучала по нему над своей порцией. Потом пустила по кругу, чтобы каждый из ее соседей сделал также.
– Живем! – порадовалась Таня.
– А где сахар взяла? – спросила Катька с чуть заметными ревнивыми нотками.
– Серафима давала, помнишь?
– Ну так это ж в понедельник было! – воскликнула Катька. – Я свой уже съела давно.
– А я по чуть-чуть откалывала, – похвасталась Эмма. – Зато смотри как сейчас хорошо!
– Очень вкусно! – согласилась Таня. – В следующий раз я тоже не сразу все слопаю, также оставлю. Наверное, пшенная каша с сахаром – объедение!
– Да, надо проверить, – согласился Митька.
– Еще можно в кипяток этот добавить, – предложила Маруся Новикова. – Как будто чай получится.
И остаток сахарного куска вновь прошелся по кругу по столу среднего отряда. Все накрошили по чуть-чуть сахара в свои стаканы и вдумчиво попробовали.
– Вещь! – одобрила Эмма.
– А у меня есть к вам дело! – облизав ложку, Катька обратилась к своим товарищам.
– Какое?! – тут же загорелись верные подданные, безоговорочно верившие в Катерину.
Она оглядела их пустые тарелки и стаканы.
– Пошли!
Все дружно встали, взяв свою посуду, отнесли ее к мойке, дружно сказав «спасибо» раскрасневшейся от жара плиты тете Глаше, и последовали за Катериной, которая решительно устремилась в широкий коридор. Нырнув в спальню, девочка почти сразу вернулась обратно и сделала повелительный жест, приглашая следовать за собой. Эмма поколебалась, но все же решила отложить свое знакомство с будущим дневником на время перед сном, а сейчас тоже пошла за Катькой, снедаемая тем же любопытством, что и ее друзья.
Миновав спальни старших, проигнорировав вход в библиотеку, Катерина решительно открыла дверь в большой зал, заставленный рядами стульев и с небольшой сценой-возвышением. Здесь проводились собрания комсомольской и пионерской ячейки, реже – праздники для обитателей детского дома, но сейчас помещение, разумеется, пустовало. Его темное пространство страшило, но рядом с Катериной никто и не думал пугаться или ожидать появления белого призрака (классическая пугалка, через которую проходили все воспитанники детского дома). Сейчас маленький отряд решительно проследовал по скрипучим половицам к первому ряду кресел. Катька вытащила из кармана огарок свечки, зажгла его, установив на разбитом блюдце, стоявшем у самой сцены. Затем уселась на пол, подавая пример остальным. Все тоже немедленно сели, скрестив ноги. А Катька открыла книгу на странице, которая была заложена шелковой лентой, на конце которой оказалась вышитая буква «С». Дети переглянулись. Катерина поднесла книгу поближе к свечке и начала:
– Ганс-Христиан Ан-дер-сен. Снежная Королева. История первая, в которой рассказывается о зеркале и его осколках…
– Мы будем читать книжку? – разочарованно перебил ее Санёк.
– Нет, вы будете ее слушать, – возразила Катька и строго посмотрела на прервавшего ее чтение. Мальчик нахохлился, но с места не встал. А голос Катерина вновь зазвучал в тишине зала. Хоть она и не слишком давно научилась читать, но делала это с чувством. От природы ей был послан дар рассказчика – иначе никогда не смогла бы увлечь она за собой хоть одного последователя. И сейчас этот дар отчетливо проявился в неспешном негромком и выразительном чтении истории о Кае и Герде, о Снежной Королеве и Маленькой Разбойнице, о потерях и обретениях. Если поначалу кто-то из ребят и недоумевал по поводу выбранного их атаманшей времяпрепровождения, то спустя несколько минут уже забыл о своем недовольстве, погрузившись в красивую зимнюю историю. В конце концов, всем было не больше одиннадцати лет, они еще были детьми, нуждающимися в сказочных историях. И нет ничего лучше, чем слушать такую историю под равномерный стук ледяных острых капель по стеклам окон, под недовольное завывание ноябрьского ветра на улице, в неверном свете пламени огарка…
До вечернего отбоя Катька как раз успела дочитать историю и оторвать глаза от книги. Очарованные сказкой и рассказчицей, дети словно сбрасывали оцепенение, навеянное историей.
– Ну как? – спросила Катька.
– Здорово! – отреагировал Митька. – А еще почитаешь? Тут же есть еще сказки.
– Давайте завтра почитаем, – предложила Эмма.
– Можно каждый вечер читать вслух. По очереди, – предложила Таня.
– Мысль! – порадовалась Эмма.
– А «Снежную королеву» Серафима Павловна предлагает нам поставить на сцене, – Катька мотнула головой в сторону возвышения за своей спиной.
– Как в театре? – удивился Санёк.
– Ага!
– Ух ты! Но как мы сможем это сделать?
– Каждый получит свою роль, выучит ее. Серафима Павловна будет с нами репетировать. А потом мы покажем эту сказку малышам.
– На елку! – подхватила Маруся.
– Чур, я буду Каем! – отреагировал Митька.
– А я хочу играть разбойника! – добавил Санёк.
– Давайте подумаем до завтра, кто кем может быть, – предложила Эмма. – Серафима Павловна хочет с нами обсудить. Нужно ведь, чтобы роли подходили. И чтобы ты мог ее хорошо сыграть.
– А кто будет королевой? – спросила Таня. – Ты, Кать?
– Нет, я хочу быть Маленькой Разбойницей, – сморщила нос Катька. – А Эмму надо делать Гердой.
– Я не хочу, – тут же отказалась Эмма. – Там очень много слов учить.
– Тебя это так пугает? – посмотрела на нее подруга. – Ладно, подумаем. Надо еще народ привлечь, – постановила Катерина.
Их маленькое совещание было прервано сторожем Василием Егоровичем, который весьма бурно проявил свое недовольство тем, что вверенное ему помещение оказалось занято в неурочный час. Поэтому договорить ребята не успели. Они продолжали обсуждать идею по дороге в свои спальни, откуда из вскоре вытолкали в классные комнаты воспитатели: пришла пора делать домашнее задание. За этим в детском доме тщательно следили. Каждый отряд после ужина располагался в своей классной комнате, где стояли большие столы, раскрывал учебники и в течение полутора часов корпел над задачами, упражнениями и сочинениями. Серафима ходила между своими подопечными, помогая по необходимости тем, кто в этом нуждался. А Катька успела ей шепотом отчитаться:
– Мы уже прочитали сказку!
Но воспитательница лишь сказала:
– Обсудим все завтра.
– Хорошо, – вздохнула Катерина и вернулась к задаче по математике.
Согласно режиму дня, после выполнения уроков все воспитанники отправлялись по своим спальням, чтобы иметь возможность посвятить полчаса своим делам, прежде чем прозвучит сигнал вечернего отбоя. Катька решила еще раз прочитать сказку, что и делала чуть слышным шепотом – она пока не научилась читать про себя. А Эмма наконец смогла открыть тетрадь в ледериновой обложке. Чистые страницы выглядели так красиво, что она с некоторым опасением прикоснулась к ним остро отточенным карандашом.
– А почему ты не возьмешь перо? – заметила ее действия Катька.
Эмма поудобнее устроила дневник на коленях. Она сидела на своей кровати, скрестив ноги по-турецки.
– Боюсь насажать клякс, – признала девочка. – Жалко.
– Но карандашом неудобно.
– Ничего, я привыкну, – пожала плечами Эмма.
– Но ведь тебе надо почерк улучшать. Ты же пером пишешь кое-как.
– Начну с карандаша, а там посмотрю, – нетерпеливо проговорила девочка. – И вообще, читай свою сказку, а мне не мешай!
– Да пожалуйста!
Катька вернулась к «Снежной королеве», а Эмма наконец вывела первое слово в дневнике.
***
Закрыв последнее проверенное сочинение, Серафима положила тетрадь в общую стопку и аккуратно завинтила крышечку чернильницы. Затем вытерла перо маленьким куском ткани, хранившем следы многочисленных приведений пера в порядок, и взглянула на часики, приколотые к серой блузке. Приближалось время завтрака, и воспитательнице следовало спускаться к своим подопечным, но Серафима медлила. Она подошла к шкафу и открыла его дверцу. Изнутри на ней висело большое зеркало. Точнее, это был кусок от огромного предшественника, очевидно, в былые времена висевшее в парадной прихожей особняка. Серафима вспомнила, как нашла расколотого на несколько частей исполина на полу, когда особняк был только передан детскому дому, и они все переезжали с Красной Пресни сюда, в Хлебный переулок. Василий Егорович ловко подровнял эти осколки, их развесили по спальням детей и комнатам воспитателей, а Серафиме достался самый крупный кусок – и его-то приладили к дверце шкафа. Василий Егорович по просьбе Серафимы так перевесил петли на дверце, что она раскрывалась на сто восемьдесят градусов, и тогда в отражении была видна вся комната воспитательницы.
Мельком взглянув на свое отражение и не найдя изъянов в облике (взгляд серых глаз ясен, выражение молодого лица спокойно, ни один завиток не выбился из прически), Серафима начала было закрывать дверцу, когда взгляд ее упал на верхнюю полку шкафа. Чуть помедлив, она, словно подчиняясь внутренней необходимости, привстала на цыпочки и достала жестяную коробочку, в каких до революции выпускали печенья. Серафима откинула крышку. Обычная «шкатулка сокровищ» – такие были у каждой гимназистки. В ней хранили воспоминания. Вот и у Серафимы внутри помутневшей жести лежали: розовая шелковая лента, свернутая в тугое кольцо и заколотая золотистой булавкой с красным шариком на конце; кусок кружева, которого не хватило бы даже на закладку, потому и попавшего в «сокровищницу»; одна сережка с зеленым камнем, золото и изумруд; сложенный вчетверо лист бумаги, сгибы которого уже протерлись; засушенный лепесток розы, истончившийся от времени и поломанный своими соседями по хранилищу. А на самом дне – фотокарточка. Тоже со следами времени – излом на случайном сгибе, поблекшие краски, почти стершаяся подпись на обороте. Серафима выгребла все сокровища из коробочки, чтобы добраться именно до фотокарточки. Осторожно взяла ее за фигурно вырезанные края и вгляделась в изображение. Вздохнула. И снова убрала все в шкатулку. Саму коробочку вернула на место на верхней полке шкафа и прикрыла отрезом белого льна. Вновь взглянула на свое отражение. Теперь выражение лица ее зеркального двойника не было спокойно. Губы подрагивали, глаза чуть прищурились, словно пытались удержать слезы. Глубоко вздохнув несколько раз, Серафима сурово произнесла самой себе:
– Дыши. Успокойся.
Она пробежалась тонкими пальцами по пуговкам серой блузки, до горла замуровавшую ее на манер рыцарского доспеха, огладила и так идеально сидевшую на бедрах юбку, чуть приподняла подол, чтобы убедиться, что шерстяные чулки не перекрутились и не сползли на крепкие черные ботиночки, тоже зашнурованные и завязанные на бантик, концы которого молодая женщина привычным жестом заправила за отворот ботинка. Взгляд ее вновь вернулся к лицу. Теперь оно было спокойным. Минута воспоминаний – или минута слабости? – прошла. Теперь воспитательница была готова приступить к своим ежедневным обязанностям.