Катерина Черинова
Балетная школа
– Понятно.
Мальчик продолжал идти рядом с Серафимой, хотя, казалось, тема разговора была исчерпана.
– Я думала, девочки сказали тебе, что переезжают, – прервала паузу воспитательница.
– Мы как бы не особо разговаривали в последние дни, – хмуро ответил Дымов.
Серафима остановилась.
– Мы пришли, спасибо, что проводил.
Мальчик с некоторым удивлением посмотрел на тяжелую дверь парадного входа в детский дом. Потом перевел взгляд на спутницу.
– Ты должен открыть мне дверь, – досказала она с легкой улыбкой.
– Но я не привратник, – пожал плечом Дымов.
– Но ты – мой кавалер на эти десять минут. Поэтому прояви галантность. Потом Катю удивишь. Или еще какую-нибудь даму.
Мальчик хмыкнул, но за ручку взялся, потянув на себя створку двери.
– Merci, monsieur, – пропела Серафима.
– Это что значит?
– Это значит «спасибо», по-французски.
– Звучит смешно.
– Мне больше нравится, чем сегодняшнее «спасибо, товарищ», – неожиданно едко произнесла воспитательница. – И я скажу тебе адрес, по которому находится балетная школа и общежитие при ней.
– Буду премного благодарен, – склонил голову Дымов в преувеличенной почтительности.
– Неглинная улица, дом 6, – вновь улыбнулась Серафима. – Запомнишь или записать.
– Запомню. Премного благодарен.
– Так, может быть, зайдешь? – воспитательница кивнула в сторону темного коридора, где на пол падала полоса яркого света от открытой двери.
– Благодарствую, нет охоты.
– Ну что ж… Надеюсь, увидимся.
– Сюда-то мне теперь незачем ходить, – вновь дернул плечом Дымов и ухмыльнулся на прощанье.
Серафима вошла в темный коридор, прикрыла за собой дверь и неожиданно пробормотала:
– Пожалуй, и мне незачем…
***
Утро первого понедельника сентября началось со звонка. Этот общий на все общежитие будильник поднимал всех одновременно, провоцируя очередь к раковинам и в туалет.
– Завтра встану раньше всех, – пробурчала Катька, когда ее оттеснила очередная старшая девочка.
Кое-как одевшись и почти не причесавшись, новенькие спустились в столовую на завтрак, стараясь держаться кучнее. Одна Аврора не присоединилась к стайке ровесниц. В столовой было гораздо многолюднее, чем неделю назад. Накануне приехали те, кто на каникулы уезжал по домам, так что теперь все столы были заняты. От обилия лиц у Эммы зарябило в глазах, и она постаралась как можно незаметнее проскользнуть к своему месту. Катька отправилась к буфету и приволокла оттуда поднос с двумя тарелками омлета, пока Эмма раскладывала на столе приборы.
– Маловато, не находите? – прокомментировала Лиля.
– Привыкай, – ответила Катька.
– Придется.
Порция омлета быстро исчезла с тарелок девочек, потом они выпили по стакану горячего чая без сахара и на десерт съели кусок твердого сыра. Аврора управилась быстрее остальных и унесла поднос в мойку. К девочкам подошла Лина под руку с Варей. Старшие ученицы улыбались.
– Ну что, готовы к первому дню, гусеницы? – весело спросила Лина.
– Почему это «гусеницы»? – возмутилась тут же Катька.
– Узнаешь, – таинственно ответила Варвара, переглянувшись с подругой. – Класс начинается в восемь. Обычно мы после завтрака делаем уроки, потому что потом будет некогда. Но сегодня – ура! – не нужно. Расписание дня знаете?
– В общих чертах, – пожала плечами Катька.
– Значит, с восьми до двенадцати класс. Потом быстро переодеться и на обед. В час начинаются уроки. Вам нужно успеть дойти до школы. Она тут рядом. Не опаздывайте.
– Школа, бе, – поморщилась Катька.
– Ну да. Обычные уроки – литература, арифметика и все такое, –подтвердила Лина. – Не волнуйтесь, нас не очень допекают.
– Но помните, – сурово добавила Варвара, – что с «неудами» в табеле вас могут отчислить из балетной школы!
– Правда?! – в ужасе спросила Эмма.
– Увы, – подтвердила Лина. – Так что настойчиво рекомендую делать все домашние задания. На них вполне можно вытянуть себе хотя бы «уд».
Катька и Эмма гримасами выразили свое недовольство. Но Лиля серьезно кивнула.
– После уроков школьных (обычно их три или четыре) вы галопом мчитесь в соседнее здание. Оно вон там, из окна можно увидеть, – девочки дружно вытянули шеи к окнам столовой. – Это ваша вторая школа. Там у вас будут уроки фортепиано, сольфеджио и пения.
– Чего? – удивилась Катька.
– Это музыкальная школа, – догадалась Эмма. – Помнишь, Серафима нам говорила, что у нас будут уроки музыки.
– А, – без особого энтузиазма откликнулась подруга. – И Степан Сергеич… То есть, Сергей Степаныч…
– И после этих уроков вы возвращаетесь домой. В общежитие, то есть, – продолжила рассказ Варвара. – К тому времени есть будете хотеть зверски, и диетический ужин покажется вам манной небесной.
– Кашу дают, что ли? – поморщилась Катька. – Не люблю манную кашу.
– Иногда и кашу, – согласилась Лина.
– После ужина свободное время. Но на самом деле вы делаете уроки, вечернюю разминку, повторяете музыкалку.
– Да, мы составим расписание, когда кто будет гаммы играть, – вставила Варвара. – На всех инструментов не хватает, так что по очереди.
– Гаммы? – переспросила Эмма.
– Упражнения на пианино.
Катька и Эмма переглянулись.
– Ну и вечером душ и отбой. В душ тоже по расписанию. Мы дадим его вам.
– А почему вы этим занимаетесь? – спросила Лиля.
– Так мы же старшие. И закреплены за вашей комнатой, – объяснила Варвара. – Чтобы вы быстрее адап… привыкли. И если будут какие вопросы – обращайтесь. Мы живем в седьмой.
У девочек уже голова шла кругом от обилия информации.
– А ведь день только начался, – буркнула Катька, поднимаясь в комнату.
Эмма хихикнула.
***
Серафима в задумчивости осмотрела себя в зеркале. Простое белое репетиционное платье было почти таким же, как во времена ее обучения в танцевальном училище, разве что юбка покороче. Еще не разношенные черные тапочки сливались с темными плотными чулками, и тоже мало чем отличались от привычных с юности. Даже фигура, отражающаяся в зеркале, не изменилась, словно и не миновало десять лет с той поры, когда Серафима так же бросала придирчивый взгляд на себя перед началом занятия. Изменился взгляд. Сияние юности и восторженности погасло, сменившись усталостью и покорностью. Поэтому Серафима и избегала смотреть в глаза своему отражению. Провела ладонью по тщательно уложенным в тугой узел волосам и уже не оглядываясь шагнула за дверь своей комнаты.
Шагая по скрипучим половицам чердачного этажа, где были нарезаны крошечные комнатки для педагогов, не имеющих места для проживания вне балетной школы, спускаясь сначала по узкой деревянной лестнице на второй этаж, а потом уже по широкой каменной – на первый, где располагались залы для репетиций, Серафима невольно переносилась в собственное прошлое. Пусть она училась не в этом здании, пусть она не была тогда учительницей – воспоминания теснились в ее голове. Казалось, сейчас навстречу шагнет ей маэстро Петипа и с улыбкой отступит в сторону, пропуская стремительно бегущую на занятия ученицу. А вместо этого – другие девочки щебетали за неплотно прикрытой дверью. Взволнованно, вполголоса. Как сама Серафима много лет назад в ожидании своего первого занятия.
Молодая женщина слегка улыбнулась и замешкалась: под ее рукой, уже открывавшей створку, привычным движением просочилась знакомая фигура.
– Филиппова? Катя? – окликнула ее Серафима.
Та уже поднырнула под перекладины станка к стене, смешавшись со стоящими там же девочками. И уже оттуда с изумлением уставилась на преподавательницу. Взгляд Серафимы выделил Эмму – и пока это было лишь два знакомых ей лица в толпе одинаковых с виду девочек, чьи белые репетиционные платья отнюдь не способствовали выделению каждой. За спиной Серафимы хлопнула дверь, и учительница оглянулась.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – торопливо проговорила худенькая женщина с толстой пачкой потрепанных листков в руках. – Я, Элиза Карловна, концертмейстер – добавила она, заметив взгляд Серафимы и пояснила. – Мы виделись на педсовете в субботу.
– Ах да, – опомнилась Серафима. – Простите, Элиза Карловна! Я тут новенькая, всех пока не запомнила.
Пианистка покачала головой, что можно было принять и за осуждение, и за понимание, и направилась к большому черному роялю в углу класса. Серафима повернулась к девочкам. Те внимательно следили за ней.
– Постройтесь, пожалуйста, – вежливо, но твердо проговорила Серафима.
Эмма послушно шагнула на середину зала, поманив за собой Катьку. Та бодро вновь нырнула под перекладину и подошла к подруге. Остальные девочки последовали их примеру, создав некоторую сумбурность, но Серафима тут же твердой рукой расставила все двадцать учениц по росту, тем самым разделив Эмму и Катерину. У последней этот факт вызвал гримасу недовольства, быстро сменившуюся почтительным выражением лица.
– Что ж, так мы будем начинать каждый урок классического танца, – произнесла Серафима. – Я здороваюсь с вами, а вы молча – молча, Катя! – киваете. Попробуем… Доброе утро, класс!
С преувеличенным старанием ученицы склонили головы.
– Немного несинхронно, – отметила Серафима. – Но это мы отработаем. – А теперь прошу поприветствовать нашего концертмейстера. Доброе утро, Элиза Карловна!
Снова не совсем дружный кивок головами, повернувшимися в угол зала. Элиза Карловна в ответ извлекла из клавиш короткий перелив аккордов.
– Итак, мы начинаем изучать основы классического танца, – проговорила Серафима, и ученицы дружно обратили свои взгляды на нее. – Искусство танца – очень древнее. На стенах пещер, что доисторические люди оставили свои рисунки, ученые находят изображение ритуальных танцев. Когда-то люди верили, что танец может вызвать дождь – или прекратить его. С помощью танца люди хотели задобрить богов или развеселить публику. Танец – это древний способ выражения своих чувств, именно поэтому танцевать может каждый. Но мы здесь собрались, чтобы изучить азбуку балетного танца. Изучить каждое движение, каждую позу, зазубрить их так, чтобы они въелись в вашу мышечную память. Чтобы в момент танца вы не думали, в какую сторону нужно повернуться, а передавали мысль своего танца. Доносили до зрителя не технику, но идею. Чтобы он понимал, что вы хотите ему сказать, а не как вы это говорите.
Девочки неуверенно переглянулись. А Серафима продолжала:
– Система движений классического балета очень четкая, стройная, логичная. Само балетное искусство появилось во Франции, поэтому все названия движений носят французские наименования, хотя их, конечно, можно и перевести на русский язык. Однако на наших занятиях мы будем пользоваться правильными терминами…
– Это что же, нам придется французский учить? – недовольно буркнула Катька, уже не сумев воздержаться от комментария.
Серафима лишь бросила на нее взгляд, и девочка сморщила нос.
– Французский язык стоит в программе вашего обучения, – невозмутимо проговорила учительница, и девочки переглянулись. – А сейчас мы начнем.
Голос Серафимы был твердым, а указания четкими – и никто не догадался бы, насколько неуверенно она себя ощущала. Словно заняла чуде место. До сих пор балетный класс для нее не связывался с педагогикой, но учительские интонации, выработанные за годы работы в школе и детском доме как-то естественно легли и на знания и опыт балерины.
– После разминки мы приступаем к азбуке балетных движений, – произнесла Серафима, когда выстроила класс по периметру стен, предназначив каждой место у станка. – Встаньте, пожалуйста, лицом к станку, обе руки положите на палку. Локти спокойно свисают, а не торчат в стороны, Катя. Коленки прямые. Соедините пятки, а стопы разверните в противоположные стороны. Эльза Карловна, прошу вас, сыграйте нам что-нибудь нежное. Нам нужно привыкнуть к позиции, к положению тела.
«Просто стоять?!» читалось на лице каждой ученицы. «А где же танец?!»
Все девочки повиновались указанию Серафимы, но даже в столь простом упражнении молодая женщина уже могла разглядеть характер каждой. Вот Эмма: сосредоточена, бровки чуть сдвинуты, спина изо всех сил тянется в струнку. Старательность, послушание, стремление к совершенству. И рядом Катерина: нетерпение читается даже в подрагивании ее подбородка. Еще чуть-чуть – и она в нетерпении начнет стучать носочком по полу. Серафима чуть улыбнулась и перевела взгляд на следующую девочку. Пока она не знала их имен, но это придет со временем, когда каждая ученица раскроется в своей индивидуальности.
– Теперь приступим к первому движению. Оно называется battement tendu. Это переводится как «удар» и «тянуть». Ваша стопа развернута – и вы вытягиваете ногу вперед, не меняя ее положения, а лишь вытягивая пальчики. Попробуйте.
Серафима подходила к каждой девочке и, присаживаясь, руками вытягивала ей ногу, показывая правильное движение и положение стопы, щиколотки, повторяя:
– Чувствуешь? Запомни это положение. Зафиксируй это движение. Открыла – и закрыла. И не надо шататься. Вы стоите на опорной ноге – как памятник. А рабочая нога плавно, без рывков, работает. И не висните на станке. Балерины не танцуют у палки. Лишь пока он поддерживает вас – на сцену вы пойдете без него. Чувствуйте тело, чувствуйте мышцы. Попробуем сделать три движения тандю вперед, а на четвертый счет небольшое плие. Plié – означает «согнутый». Вот посмотрите…
Серафима встала у станка и продемонстрировала короткую связку, громко считая. Концертмейстер подхватила мелодией.
– Благодарю вас, Элиза Карловна. Слушайте музыку, девочки, она помогает в танце.
– Это как? – не выдержала дисциплинированного молчания Катька.
– Слушай. Вот «раз», сильная доля – ты вытягиваешь ногу вперед. А вот мелодия словно выдыхает – а ты возвращаешь ногу в исходную позицию. Снова вдох и выдох. Вдох и выдох. А на разрешении мелодии – плие. Колени строго в сторону, спина прямая, голова поднята – ме-е-едленно вниз… Не падаем, не качаемся, не проваливаемся… И также наверх, плавно, только мышцами ног.
Девочки вслед за педагогом повторяли и повторяли это простенькое движение. Слушали музыку, пытались попадать в такт. Едва дождались похвалы от Серафимы – и приступили к работе в сторону. Все повторилось – ползание учительницы у ног учениц, медленное движение без музыки, потом под нее. И снова, и снова. Вперед, в сторону, назад, в сторону. Правой ногой, левой ногой.
– И улыбаемся, девочки, улыбаемся. Балет – это труд для вас, но праздник для зрителя.
– Серафима Павловна! Я не могу! У меня ноги дрожат! – вскричала Аврора.
– А у меня спина! И коленка! Ой! – немедленно добавила Катька.
Серафима чуть улыбнулась.
– Боль показывает, над какими мышцами надо работать, – невозмутимо ответила она. – И очень скоро ваше тело привыкнет к нагрузкам.
– И перестанет болеть? – пропыхтела Лиля.
Элиза Карловна громко хмыкнула из-за пюпитра. Серафима и бровью не повела.
– Работаем, девочки. Следующее движение называется «battement tendu jeté». Французское слова jeter переводится как «поднимать». Значит, что мы будем делать?
– Поднимать ногу, – хором ответили Катька и Эмма.
Дневник Эммы. 1928, сентябрь, 3
Как много всего! Всего лишь первый день занятий, а я уже переполнена новыми знаниями. Серафима Павловна советует записывать, я вот и открыла дневник, хотя очень-очень-очень устала после сегодняшнего занятия!
Плие, тандю, жете – вот что мы изучали сегодня полтора часа на занятии классом, классическим балетом. Как выразилась Катька: сели, встали, ногу вытянули, подняли… Казалось бы, что сложного? Мы и в жизни все это делаем, не задумываясь о том, как это смотрится со стороны. А оказалось – некрасиво. Я вот смотрела на себя в зеркало, когда Серафима Павловна велела просто поднять ногу в сторону – и это же ужас ужасный! Спина колесом, хвост (как деликатно назвала наши попы Серафима) оттопырился, хорошо руки заняты были держанием за палку, а то бы и они корягами топорщились бы. Вот и учились держать себя так, чтобы двигаться лебедем, а не трясогузкой трястись. Я взмокла уже после первого упражнения. И словно мало того – мы еще и должны были в музыку попадать. А в идеале – все одновременно. Не представляю, как и когда мы сможем это делать! Но ведь сможем! Я припоминаю танец птичек в том балетном спектакле, что мы видели. Это ведь ученики первого класса исполняли! Очень слажено! И мне тогда совсем не показалось, что им было тяжело. Я тоже так хочу! Кстати, Серафима упомянула, что и мы должны участвовать в спектаклях. Но это будет в конце года. Сейчас наша ближайшая задача – концерт первого полугодия. Мы его в январе будем показывать. Вместе с другими классами. Интересно, как это будет? Завтра новый урок с Серафимой, не забыть спросить.
Как же болят ноги! Мне кажется, каждая мышца кричит: что ты делаешь? Зачем тебе это надо? Возвращайся в детский дом и… И что? Нет-нет, я хочу танцевать по-настоящему! Значит, надо учиться.
Итак, что я сегодня узнала?
Позиции рук (их три) и ног (их пять). Руки – продолжение мысли. Ноги – всегда выворотные. Коленки – всегда прямые. Мышцы – всегда напряженные. Плие – сгибать, тандю – тянуть, жете – поднимать.
А ведь завтра еще и школа начинается! Утром будут занятия балетом, а вечером мы идем в школу. Здание недалеко, и там всегда учились балетные. Девочки говорят, что там не так строго требуют с нас, не так как в обыкновенной школе. Лина рассказывала, что она спит на уроках. Спать в школе?!
***
После своего первого урока в качестве преподавателя классического танца Серафима с некоторым трудом поднялась на третий этаж. Казалось бы, ей ли жаловаться на нагрузки? Но оказалось, что самой стоять у станка и руководить двадцатью ученицами – это разные вещи. Даже не сняв репетиционное платье и усилием воли заставив себя хотя бы разуться, молодая женщина рухнула на постель, непозволительно нарушив строгую симметричность складок застилавшего ее одеяла. Бездумно лежала, глядя в потолок и пропуская через себя доносившиеся снизу шумы школьной жизни. Мысль о том, что день еще не закончился, а впереди ожидают уроки в обычной школе, очень лениво поднималась в голове Серафимы. Стук в дверь заставил ее немного собраться.
– Можно? – решительный голос принадлежал Анне Марковой, Серафима узнала его и через створку, поспешно садясь на кровати.
– Прошу, – ответила она, стараясь, чтобы и ее голос звучал твердо.
– Устала? – с пониманием спросила Анна, входя в тесную комнатку.
– Не без этого, – со вздохом вытянула ноги Серафима, нашаривая тапочки. – Отвыкла я все-таки.
Анна хмыкнула.
– Понимаю. Я в первый месяц вообще не в себе была. Как во сне ходила. Потом ничего, привыкла. Но поначалу тяжело, совсем как в первом классе.
Серафима вздохнула.
– Зато я очень хорошо понимаю девочек сейчас, – проговорила она.
– Да это мы все понимаем, – пожала плечами и Анна. – Не так уж давно мы сами учились.
Серафима не ответила. Она открыла дверцу шкафа, зашла за нее и начала переодеваться.
– А помнишь, как мы после первого же занятия собрались уходить из балерин? – Анна покрутила между пальцев цепочку от пенсне Серафимы.
– Это ты собралась, – откликнулась та. – Мне-то всегда занятия нравились. А ты сразу побежала в дирекцию с жалобой на непосильные нагрузки.
Анна фыркнула, но не стала возражать. Вместо этого спросила о другом:
– Так ты собираешься и в школе преподавать? Литература, да?
– Собираюсь, – подтвердила Серафима.
– А потянешь? – Анна взялась за карандаш.
– Вот сейчас скажу – не знаю! – Серафима вышла из-за дверцы шкафа, аккуратно повесила репетиционное платье на спинку стула, а балетные тапочки положила на стол, попутно отобрав у Анны карандаш.
– Педантка! – фыркнула та. – Я вообще пришла позвать тебя обедать. А то скоро столовая закроется.
Бросив на себя взгляд в зеркало, Серафима закрыла дверцу шкафа и повернулась к коллеге.
– Что ж, я готова, – проговорила она.
По пути на первый этаж преподавательницы постоянно отвечали на приветствия учениц. Перед Анной девочки, особенно старшие, чуть ли не книксены делали, вызвав этим улыбку на губах Серафимы.
– Строгость – главное качество педагога, – проговорила Анна краешком губ в ответ на эту улыбку.
– Мне уже донесли, что Анну Маркову в кулуарах школы называют фурией, – ответила Серафима.
Анна хохотнула.
– Ну это лучше, чем когда меня в театре звали Фанфаронкой, согласись.
– А сейчас не зовут?
– Сейчас я – фурия. Мне нравится. Вот интересно, как наши девицы тебя называть будут?
– А это обязательно?
– Разумеется! – отрезала Анна. – Вот смотри, у всех наших есть тайное имя.
– И какие же?
– Щепетильников, директор школы, зовется просто Сам.
– Сам? – переспросила Серафима.
– Ну да.
– Употреби в контексте!
– Сегодня-то Сам приходил, – сходу придумала Анна.
– Мило.
– Твою пианистку…
– Концертмейстера, – машинально исправила Серафима.
– … девчонки называют Карлушей, – безмятежно закончила Анна.
Серафима хихикнула.
– Вон, смотри, идет Всеслав, – Анна показала на мужчину, выходившего из репетиционного класса, – он мальчиков ведет. Так как ты думаешь, его называют?
– Славик? – спросила Серафима, пытаясь высмотреть в толпе одинаковых в своей униформе учеников их преподавателя.
– Ха! Сначала он был Венцеславом, за вечно поднятую голову, как будто корону ждет. А сейчас его все зовут Принцем. Даже Сам.
Серафима наконец увидела того, о ком говорила ей коллега. Королевская осанка – вот что немедленно бросалось в глаза. И совершенно равнодушное выражение лица. Он шагал сквозь толпу учеников, и те расступались перед ним в молчаливом почтении. Ни на кого не глядя, Принц прошел по коридору и скрылся за углом, провожаемый взглядом Серафимы и Анны.
– М-да, – сказала последняя. – Он с характером, тут все знают. Идем.
Серафима задумчиво проследовала за Анной.
– У меня ощущение, что я его уже видела, – проговорила она.
– Вряд ли, – откликнулась Анна. – Он из школы никуда не выходит.
– Ну а раньше?
– Знаю, что он в Петербурге жил.
– Но явно же из наших, – заметила Серафима.
– Из балетных? Это да. Он мальчикам так классику ставит – все завидуют. Вот будешь со своими девчонками какое-нибудь па-де-труа с ним готовить – сама увидишь.
– Я буду готовить?
– Конечно. Он в этом году малышню набрал, как и ты. А к концерту нужен будет номер. Ну, на педсовете скажут. Хотя… вы же первоклашки?.. Совсем не помню, будут ли у вас индивидуальные номера…
Преподавательницы наконец дошли до дверей столовой, куда стайками стекались и педагоги, и ученицы. Последние почтительно к вали и уступали дорогу. Анна продолжала шептать Серафиме на ухо:
– Сергей Владимирович, Серж. Он аккомпанирует на классах у Принца. И только он с ним и может сработаться. Наша Карлуша пыталась – так сбежала чуть ли не в середине занятия.
– Хм. А почему? – не удержалась от любопытствующего вопроса Серафима.
– Говорит, тяжело с ним. Чуть не тот ритм – и уже недоволен. Вот тебе, скажи, важно, что конкретно играет пианистка под плие?
Серафима неопределенно пожала плечами.
– Вот, и я о том, – без слов поняла ее Анна. – Главное, чтобы доли слышны были, чтобы девицы наши слышали мелодику. А уж Чайковский это или Черни – как-то без разницы. А Принцу подавай все по полочкам. И никаких популярных мелодий. Только фон для урока. А Карлуша наша не любит быть фоном. Ну да это ты сама увидишь.
– Уже, – усмехнулась Серафима, припомнив, как на утреннем занятии Эльза Карловна уверенно вела за собой и класс, и молодого педагога, выигрывая на клавишах четкие мелодичные фразы, прямо-таки заставляя следовать логике музыкальной фразы в построении комбинаций.
Организация питания в балетной школе мало отличилась от привычной Серафиме, разве что на столы никто из учеников не накрывал, снимаемый ради этого с последних десяти минут занятия, предшествовавшего обеду. Здесь и ученики, и педагоги брали поднос и последовательно составляли свой обед через раздачу тети Маши. Разве что взрослых почтительно пропускали вперед. Уверенно шагнувшая Маркова потянула за собой и Серафиму, раздвинув стайку из тоненьких учениц, которые пришли в столовую прямо с занятия, лишь сменив обувь и накинув на разгоряченные тела кофты.
– Вон там, у окна, учительские столы, – мотнула подбородком Маркова. – Иди туда, я сейчас. Молодцева, почему спина круглая?!
Девочка перед Анной нервно выпрямилась, когда Серафима послушно направилась к столам у окна, сейчас пустовавшим: очевидно, не все педагоги обедали в столовой, а быть может, следовали своему расписанию. Судя по звонкам, недавно закончился второй класс. А дружный топот возвестил о приближении юных учеников. Затем столовую наполнил гам, какой могут создать даже десяток юных глоток, а их было значительно больше. Едва познакомившиеся девочки и мальчики, прошедшие пока только через пару занятий, уже мнили себя лучшими друзьями и перекрикивались с упоением неофитов.
– Эй, возьми мне вилку!
– Эй, займи мне место!
– Эй, я первая стояла!
И все это одновременно и очень звонко. Анна Маркова пожала плечами, приступив к обеду. Серафима размышляла, стоит ли вставать и наводить порядок, или хотя бы тишину, но тут в столовую вошел мужчина. Первыми на полуслове замолчали старшеклассники. Младшие еще не были с ним знакомы, а потому не обратили внимания на вошедшего. Пока он не поднял высоко над головой лоток, в котором лежали ложки, и не уронил ее на каменный пол. От неожиданного звука все рты закрылись, а головы повернулись в сторону его источника.
– Будьте любезны вести себя тише, – негромко произнес вошедший.
– Это Принц? – шепотом спросила Серафима у Марковой.
– Угу.
С любопытством Серафима наблюдала, как по стеночке расступились перед преподавателем ряды учеников, а он споро наводил порядок в хаотичном клубке детских тел. Расставил в очередь, вручил каждому поднос, волевым решением отправил особенно горластых в конец ожидания. Хмуро, практически молча. И его беспрекословно слушались. Серафима выхватила взглядом лицо Кати – та насупилась, когда Принц поставил ее на место, но возражать не решилась. Пошарив глазами, Серафима отыскала и Эмму, но так была в своем обычном безмятежно-спокойном состоянии.
– Ой, спасибо вам, Всеслав Григорьевич! – воскликнула тетя Маша, наполняя его тарелку горячим супом. – У меня аж уши заложило от криков. Ну, маленькие еще, приучатся.
Серафима не услышала, что ответил на эти слова Принц, но явно не отшутился: лицо его по-прежнему оставалось мрачным.
– Он у первоклассников мальчиков классику провел, – прошептала Маркова. – Видно, не задался урок, раз такой хмурый. – И уже громче обратилась к самому Всеславу, подошедшему к учительским столам: – Забыл, поди, как с младенцами работать?
Принц скользнул взглядом по Анне и Серафиме.
– Научатся, – буркнул он и уселся за отдельный стол.
***
Как выяснилось в первую же неделю, на первом занятии, после которых девочки ног не чуяли под собой, Серафима совершенно не нагружала их. Уже на следующий день требования ее ужесточились.
– В классическом балете важна сила. А ее не развить без нагрузок, девочки. Так что держим ногу, не опускаем. И не корчим гримасы! Вы наслаждаетесь процессом, а не под пытками находитесь. Руки не бросаем! Они – продолжение вашей улыбки! Красиво держим! И не размахивайте ими, у вас нет флагов.
С первого же занятия она добивалась идеально правильного исполнения элемента, пресекая любое отклонение от канона. И сентябрь еще не успел закончиться, когда в спальне Эммы и Катьки разразился бунт.
– Она не смеет! – кричала Аврора, с ожесточением выдирая из кудрей многочленные заколки. – Я не должна быть такой же как все! Мой папа не для этого отдал меня в эту школу! Я должна быть примой, а они никогда не должны танцевать в ногу со всеми! Я не безмозглая кукла, подчиняющаяся только своему хозяину…
– Да из-за чего сыр-бор? – раздраженно спросила Катька, когда соседка в сердцах швырнула через всю комнату свое репетиционное платье.
Аврора ничего не ответила, рухнув на свою кровать. Информацию озвучила Эмма, сидевшая на коврике возле своей кровати в попытках растянуть мышцы для продольного шпагата.
– Ей Серафима сегодня много замечаний сделала, помнишь?
– Ну и что? – фыркнула Катька. – Мне она постоянно замечания делает. Я же не швыряюсь предметами гардероба.
– Меня папочка не для того в балетную школу отдал! – повторила Аврора.
– А для чего же? – снова подала голос Эмма, с кряхтением сменив ногу.
– Я должна танцевать! – Аврора стукнула кулаком по подушке. – Мы уже месяц занимаемся, голова пухнет от всех этих «écartée» и «en dedans». А на сцену до сих пор не вышли.
– Ты что же, хочешь уже через неделю стать балериной? – удивилась Лиля. – У тебя нога выше колена не поднимается.
В нее полетела подушка. Лиля успешно ее поймала, но больше возражать не рискнула, сделав большие глаза в сторону Катьки и Эммы.
– Серафима же Павловна говорит… – начала было Эмма, но Аврора перебила ее:
– И слышать не хочу о вашей Серафиме Павловне! Она… Она только и хочет, чтобы мы тут умерли за ее дурацким станком! Мне надоело одно и то же каждый день! У меня ноги болят! У меня руки дрожат! Я не могу лежать на спине или на боку. Я вообще не знаю, отдохну ли я когда-нибудь!
– Ну и катись тогда отсюда, – пожала плечами Катька и вернулась к тетрадке по математике. – Собирай свои красивые чемоданчики и дуй домой, к папе.
Если Аврора и ожидала реакции на свои возмущения, то явно не такой. Она не нашлась, что ответить на столь прямое предложение одноклассницы. С минуту сидела на своей кровати, беззвучно шевеля губами. Лиля бочком отодвинулась от нее.
– Да ты… Да как… Что ты такое говоришь?! – наконец выпалила она.
Катька дернула плечом.
– Что говорю? Правду говорю. Ты видела, сколько на экзаменах было людей? Скольких девочек отказались принимать в балетную школу? И сколько их плакало потом?
Эмма бросила взгляд на подругу, припомнив, с каким презрением та тогда отзывалась о «распустивших нюни» из-за провала. Катька раздраженно покрутила кистью, заметив взгляд Эммы.
– А тебя приняли. Ты, что, не знала, что пришла учиться, а не нарядами щеголять?
Все дружно посмотрели в угол комнаты, где комом лежало отшвырнутое Авророй платье.
– Так, значит, да? Против меня, значит, да?
Эмма вздохнула.
– Мы не против тебя. Мы все тебя понимаем. Я тоже уже не помню, когда у меня ничего не болело. Но я не сдамся. Мы научимся, и наши тела перестанут сопротивляться нагрузкам.
– Ну да! А они тогда нагрузки увеличат.
Хлопнув дверью, Аврора удалилась. Оставшиеся в комнате девочки переглянулись.
– Думаете, вправду побежала жаловаться? – спросила Лиля.
Катька демонстративно послюнявила карандаш, прицеливаясь к новой порции задач. Эмма со стоном собрала ноги и разложила их в поперечный шпагат.
– Вот как у тебя так получается, Кать? – прокряхтела она. – Тебе и растягиваться не надо, уже во всех шпагатах сидишь.
– Ты же слышала: природные данные. Серафима говорила, – отмахнулась Катька. – Лучше помоги задачу решить.