Катерина Черинова
Балетная школа
– Ну читай…
Аврора вернулась через полчаса. Если она и добилась чего-то, соседкам по комнате она об этом не рассказала. И Серафима на следующий день вела занятие в том же спокойным состоянии духа, что и накануне. И с теми же требованиями, выполнения которых строго требовала. Даже вне занятия преподавательница могла мимоходом провести пальцем вдоль позвоночника своей ученицы, напоминая этим жестом, что спина должна быть прямая всегда, а не только у станка. Потом она ввела на разминке, казалось бы, простое упражнение: девочки должны были поднять ногу вперед и удержать ее под ровный счет. Первые дни это казалось легчайшим упражнением. Все весело держали ножку, лишь слегка придерживаясь руками за перекладину станка за своей спиной. Но потом счет стал увеличиться в числах. Уже не четыре томительные секунды надо удержаться, а восемь. Уже не держаться за станок, но поднять руки в третью позицию над головой. Уже не абы как поднимать ногу, но вывернуть ее. Потом Серафима прошлась по классу и положила каждой ученице на вывернутую пятку скомканную в шарик бумажку. Чуть повернешь стопу – и бумажка падает. Чуть задрожат мышцы – и снова летит на пол. В один из дней Маркова заглянула в класс как раз в разгар этого воспитания силы ног.
– А, помню-помню! – громко рассмеялась она. – Нас также Горячева муштровала. Только не бумажки на ногу клала, а рюмочку с водкой, – подмигнула она девочкам.
Серафима чуть улыбнулась.
– А еще она нам по ногам тростью била, помните, Анна Павловна?
На лице Эммы отразился ужас, и бумажный шарик дрогнул на ее ноге.
– Теперь медленно опускаем, – велела Серафима. – Считаете про себя до четырех, медленно. Эльза Карловна, помогите нам, пожалуйста, подходящей музыкальной фразой.
Под нисходящую мелодию из четырех спокойных нот ученицы медленно опустили ноги, бумажки скатились на пол.
– А слабо посостязаться, а, Сима? – задорно воскликнула Анна Маркова.
Она вышла на середину класса и деловито подвернула свою длинную репетиционную юбку, заткнув переднее полотнища подолом за поясок. Серафима сверкнула глазами.
– Что, думаешь, не смогу?
Она тоже вышла на середину класса. Девочки повисли на станках, поднырнув под перекладинами к стене.
– Эльза Карловна, будьте любезны, – проговорила Маркова, – что-нибудь на тридцать два такта.
Преподавательницы встали рядом, одинаково закруглив руки в подготовительной позиции. С первой нотой синхронно раскрыли их и приступили к движению. Правая нога поползла вверх по левой, достигла колена, поднялась еще выше. Потом правая начала разгибаться в колене, раскрываясь во всю длину, устремляясь носком в потолок, а руки одновременно с ней поднялись в третью позицию над головой. И балерины замерли, выдерживая позу. Музыка еще и замедлила темп.
– На меня, – спокойно произнесла Маркова, и Серафима послушно начала медленно поворачиваться вокруг своей оси на опорной ноге, не позволяя поднятой хотя бы дрогнуть и придерживаясь той же скорости, с которой поворачивалась Анна. Совершив полный оборот, они вновь замерли.
– Вверх! – предложила Серафима, и Анна хмыкнула. Для нее подняться на полупальцы и удержать равновесие при этом было привычным упражнением, а вот сумеет ли Серафима? Не сумела. Баланс пошатнулся, но Элиза Карловна уже вытягивала финальную ноту фразу, и Серафиме удалось завершить композицию, избежав откровенного падения с вертикали. Маркова фыркнула откуда-то сбоку.
– Неплохо для бывшей балерины, – одобрила она.
– Ты о себе? – вполголоса подцепила ее Серафима и повернулась к ученицам: – Это то, к чему вы должны стремиться, девочки, – произнесла она нравоучительным тоном.
– А я проверю в конце года, – добавила Маркова. – И кто не сдаст – того отчислим.
Лиля ойкнула, а Катька фыркнула.
– Да я прям сейчас сдам! – заявила она и поднырнула под станок.
Конечно, у нее не получилось. Нога не хотела подниматься на нужную высоту, а на той, куда поднялась, никак не хотела удерживаться, хотя Катька и предпринимала несколько упрямых попыток.
– А ты молодец, – вполголоса заметила Маркова коллеге. – Я думала, не сможешь.
Серафима не ответила, лишь скользнув взглядом по собеседнице.
– Так, девочки, перерыв закончен. Переходим к рондам. Катя, ты скоро научишься делать эти девелопе, а пока…
– Чего делать? – Катька недовольно прошагала к станку.
– Элемент, который мы с Анной Павловной вам показали, называется «développé», от слова «développer», что означает «строить, развивать». Разве у вас еще не начались уроки иностранного языка?
– Начались, – нестройным хором отчитались ученицы.
– Но мы пока жёмапель какой-то учим, – добавила Катька.
Маркова фыркнула
– Puis-je parler quelques mots a vos élèves, mademoiselle? – на безупречном французском обратилась она к Серафиме.
– Разумеется, – кивнула та, – вы можете сказать несколько слов моим ученицам.
– Благодарю, – царственном наклоне головы Марковой вдруг проскользнули движения Ледяной девы. – Я преподаю у старшего курса, девочки. Как вы уже, наверное, знаете, наша балетная школа не просто учит танцам, но сразу же вводит своих учеников в большой мир. Мы принимаем участие и в постановках театра, к которому, в общем-то, прикреплены. И обязательно готовим концерты и спектакли, которые показываем как в стенах нашей школы, так и ездим с ними по детским домам, домам культуры и обычным школам. Обязательных концертов у нас три: к Октябрьским праздникам, к Новому году и выпускной, в мае. Майский, разумеется, самый важный, но и остальным необходимо посвящать все силы. Ближайший концерт состоится в ноябре, и мы решили, что это будет спектакль «Вечно живые цветы». Он удобен для выступлений тем, что в нем найдутся номера для всех наших классов. Поэтому я попрошу Серафиму Павловну подготовить с вами «Танец поварят». На сольных номерах я не настаиваю. Но если ваш педагог решит, что вам можно доверить серьезный танец, я возражать не буду.
Лиля подняла руку.
– Что? – довольно резко спросила Маркова, отчего девочка испуганно сжалась. – Говори, – чуть мягче добавила балерина.
– А это будет спектакль или просто номера танцевальные? – шепотом проговорила Лиля, по виду которой было ясно, что она уже жалеет о том, что высунулась из молчаливой массы учениц.
– В традициях балетной школы ставить спектакль «Вечно живые цветы». Это повелось с момента ее преобразования, когда…
– Я помню! – перебила Серафима. – Лет пять назад…
– В двадцать втором году, – тут же уточнила Маркова.
– Возможно. В детский дом прислали приглашения детям. Праздник был какой-то…
– Не «какой-то», а Седьмое ноября, – отозвалась из-за пианино Элиза Карловна.
– Я не помню этот спектакль, – заметила Серафима. – Если и видела тогда…
– А вы болели тогда, Серафима Павловна, – сказала Эмма. – Мы без вас тогда ходили, я помню.
– В общем, это уже что-то вроде традиции – готовить к ноябрю «Цветы», – вернулась к теме Маркова. – Я подумала, что вы тут все новенькие, а потому не в курсе. Мои девочки могут показать вам свои номера, которые они танцевали в начальных классах. Вряд ли забыли. А вам будет полезно посмотреть. Так что на следующей неделе мы организуем просмотр, надеюсь, нам выделят сцену.
И Маркова, сверкнув на прощанье улыбкой, удалилась.
– Что, прямо сразу в концерт? – поинтересовалась Катька с фамильярностью, которую позволяла себе ввиду давнего знакомства с педагогом. Но Серафима не одернула ее.
– Элиза Карловна, – повернулась о к концертмейстеру, – вы знакомы с партитурой этих «Цветов»? Не могли бы поиграть нам, чтобы мы получили представление?
Пианистка фыркнула.
– Конечно, знакома! Вот под ронды подойдет эта.
И она бравурно взмахнула руками, а вместе с ними взвились в воздух концы вязаной шали. Серафима сосредоточилась, чтобы ознакомиться с новой мелодией, но при первых же тактах изумленно взглянула на пианистку.
– Но это же «Щелкунчик»!
Эльза Карловна расхохоталась.
– Серафима Павловна, милая, там кого только нет! И «Фауст» Гуновский, и «Золотой петушок» Римского, и, как слышите, «Щелкунчик» Чайковского.
– Просто сборка?
– Не совсем. Асафьев все-таки и свою музыку использовал, правда, специально для детского балета не писал, конечно, а взял свою дореволюционную «Белую лилию» и оттуда понадергал. Вот, – пианистка покопалась в пачке нотных тетрадей, что лежали на пианино сверху. – «Балет в трех актах шести картинах с прологом, апофеозом и пением, на сборную музыку из балета Белая лилия» Асафьева, отдельными номерами из балетов «Царь Кандавл» и «Щелкунчик», опер «Фауст» Гуно, «Золотой петушок» Римского-Корсакова», – с выражением прочитала она.
– Благодарю вас, Эльза Карловна. Девочки, вернемся к занятию…
***
Дневник Эммы. 1928, октябрь, 8
Время как будто ускорило свой бег. Я совершенно не имею времени на «каллиграфию», за что, дорогой дневник, ты должен меня простить. Уже месяц прошел, как началась моя школьно-балетная жизнь, а я только сейчас нашла время открыть тебя.
Что произошло да этот месяц? Я окунулась в новую жизнь. С головой. Сейчас уже установился некий ритм, я слегка привыкла, уже не погружаюсь в панику при каждом новом лице. Но в первые дни было очень тяжело. В целом же моя неделя теперь выглядит так:
Подъем в шесть утра под громкий, резкий, пронзительный звонок Сергей Степаныча.
Завтрак в шесть тридцать.
В семь я делаю уроки для школы. Потому что после завтрака нельзя сразу идти на класс.
В восемь мы идем на класс. Четыре часа с одним перерывом мы занимаемся классическим балетом. Сначала у станка, потом в центре. Скорее бы начать танцевать, а не просто разучивать движения. Но Серафима Павловна говорит, что без знания букв нельзя прочитать слова. Вот мы и учим «буквы», только это очень скучно…
После класса обед. В час отправляемся в соседнее здание. Это школа, там у нас обычные уроки – русский язык, математика, история, география. Балетных не очень нагружают, знают, что мы заняты. Но все-таки домашние задания мы получаем. Я их делаю с утра. Или вообще на переменах. Уроки длятся до пяти. Потом мы забегаем в школу, чтобы бросить портфели и мчимся в музыкальную школу – урок фортепиано. Не каждый день, ура! Но все равно приходится играть гаммы ежедневно. Это тоже скучновато, но тут быстрее виден результат. Я уже могу сыграть маленькую пьесу «Жаворонок». А вот Лилька вообще не вылезает из рояльной комнаты! Ей так нравится и барабанить гаммы – туда-сюда по клавишам, и свои пьесы она выучила раньше всех нас. И даже я слышала, как она сама придумывала какие-то мелодии, очень красивые. Но играть их нам, на публику, категорически отказывается!
Уже два раза мы ходили в театр. Мы должны увидеть все балеты, которые у него в репертуаре. Серафима Павловна сказала нам, что потом мы и сами будем принимать в них участие. Скорей бы! Да и видели мы старших, они там танцуют – не отличишь от настоящих балерин и танцовщиков!
В восемь ужин. Теоретически после ужина мы должны заниматься саморазвитием. Но, честно говоря, сил на это у меня нет. Надеюсь, что пока. Старшие девочки убегают на прогулки (на самом деле – на свидания, ха-ха). А я после ужина способна только повалиться на кровать, задрать ноги на спинку и бездумно пялиться в потолок.
Про занятия классом, классическим танцем. Ведь именно ради него я и бросила свою вольную жизнь – чтобы стать балериной. Но прямо сразу это никак не получится! Серафима Павловна неустанно повторяет нам снова и снова:
– Балет – это девяносто девять процентов труда, слез и пота и только один процент таланта и везения.
Первая позиция, вторая позиция, шею тянем, локти округляем, спину держим. Мне ночами снятся наши уроки! Я маленькая, стою у самого зеркала, последней в ряду нашего класса. И я прекрасно вижу своё отражение – никакой грации, никакого изящества. Серафима Павловна часто подходит ко мне и тянет мне носок, поправляет руки. Я не знаю, хорошо это или плохо. Она никогда не ругает, всегда хвалит.
У меня вдруг появились и другие подруги, кроме Катьки. Во-первых, Лиля, наша соседка. С ней весело делать уроки. Она быстро понимает математику, поэтому мы списываем у нее. А я пишу для нее сочинения и эссе по литературе.
Неожиданно подружились с нами и старшие девочки. Особенно Лина. Она часто заглядывает в нашу комнату. Словно взяла над нами шефство. Мы с Катькой и Лилькой как-то заглянула в зал, где занимались старшие. И я видела Лину в танце. Как же она восхитительна! Кажется, я хочу быть похожей на нее! Какой у нее подъем! Ни у кого в нашей школе нет такого подъема! Но и работает Лина так, как никто другой. Сколько раз я видела ее после класса, сидящей на полу без сил! И я слышала, как Фурия похвалила ее! А ведь, говорят, она никогда никого на своих уроках не хвалит (совсем не как Серафима Павловна), а только ругает, делает замечания и даже кричит. Очень боюсь, что в старших классах мы попадем к ней…
По воскресеньям мы не учимся, но все равно занимаемся. Лина сказала, что растягиваться нужно ежедневно и при любом удобном случае. Так что картина в виде сидящей на шпагате Катьки и читающей книгу вполне обычна. Пойду и я посижу…
***
Как Маркова и обещала, она организовала своих учениц для показа номеров из школьного балетного спектакля. Для этого младшие классы собрались в школьном актовом зале, послушно усевшись на стульях зрителей. Следом за классом Серафимы пришел и класс Принца – двадцать мальчиков чинно заняли места за девочками. До сих пор они пересекались только на школьных занятиях и в столовой, а потому не слишком перезнакомились. Это упущение тут же было исправлено: Эмму дернули за косы, а Катерине подули в затылок. Если первая только недоуменно повела плечами, то вторая ждать реакции не заставила – вскочила, гневно развернулась, ткнула пальцем в сидевшего за ее местом мальчика и гневно возопила:
– Дурак!
Недоуменный взгляд был ей ответом, а сдавленное хихиканье соседей подсказали правду.
– Тогда, – сдвинула брови девочка, – дураки – вы!
И она гордо уселась на свое место, притянутая за юбку Эммой. Той было из-за чего беспокоиться: на сцену поднялись Маркова и Принц и оба смотрели в их сторону, сурово сдвинув брови, а оттого похожие друг на друга.
– Серафима Павловна, – спокойно сказал Принц, но от звука его голоса подтянулись не только ученики, но и педагоги, – объясните вашей воспитаннице неуместность употребления вульгарных выражений.
– Обязательно, – спокойно ответила Серафима, не взглянув на Катьку. – Взаимно надеюсь на объяснение правил этикета этим молодым людям из вашей группы, Всеслав Григорьевич.
Она изящным движением опустилась на стул, стоявший сбоку от первого ряда, а Принц направил тяжелый взгляд во второй ряд. Эмма уловила мгновенно воцарившуюся сзади тишину и переглянулась с подругой, подавив смешок. Впрочем, началось все то, ради чего первоклашки были собраны в школьном зале, и все забыли о мелких раздорах.
Анна Маркова подошла к авансцене и заговорила:
– Я прекрасно помню, с чего все начиналось, – четко произнесла она, обведя два класса строгим взором. – Именно здесь, в здании этой школы, пять лет назад собрались нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, композитор Борис Владимирович Асафьев и директор нашей школы Олег Васильевич Щепетильников. Последний и обратился к нам, педагогам и ученикам. Он сказал, что хочет поговорить о спектакле, который будет создан силами именно учеников балетной школы. Либретто для спектакля создал лично Анатолий Васильевич, несмотря на свою занятость. Он даже сочинил текст «Детского гимна» к пьесе. Поэтому это получился совершенно новый балетный спектакль, в котором участники не только танцевали, но и пели, и разговаривали. Надо сказать, что спектакль этот прошел с большим успехом на сцене театра, а Олег Васильевич предложил ставить «Вечно живые цветы» к выпускным экзаменам нашей школы, чтобы показать, чего ученики достигли за год. К маю 1929 года и мы будем готовить этот спектакль. Для вас это станет программным экзаменом.
Эмма, не отрываясь, смотрела на Принца. Тот внимательно слушал Маркову, но лицо его оставалось совершенно неподвижным. Он словно надел маску заинтересованного слушателя и замер в этом положении, мыслями пребывая совсем в иных мирах. И даже как будто удивился, когда педагог закончился свою речь и пригласила его самого:
– А сейчас Вячеслав Григорьевич прочитает нам либретто пьесы.
Эмма внутренне задрала нос – ведь она знала, что означает слово «либретто»! Принц же вышел к ожидавшей его публике, взял листы бумаги у Фурии и без всякого выражения, едва соблюдая паузы на знаках препинания, прочитал:
– «Живые цветы» (либретто) – пьеса в шести картинах с прологом и апофеозом. Герои – Мальчик и Девочка – ищут «вечно живые цветы». Добрый волшебник награждает ребят талисманом, который должен им помочь найти задуманное. Множество приключений переживают юные путешественники. В дремучем лесу встречаются им друзья – звери и букашки; в прекрасном цветущем саду – цветы, игрушки, герои волшебных сказок. Но «вечно живых цветов» они не находят. Нет их и в поле, где пашут, сеют, жнут крестьяне. Ребята попадают на мельницу: хлеб обмолочен, пекари пекут на сковородках самые настоящие лепешки и пирожки. Путешественники со своим талисманом приходят в кузницу, затем на сцене появляются горнопроходцы, строители, столяры, плотники, художники. Они складывают из больших букв слово «Интернационал», и тут вещий талисман загорается всеми цветами радуги: «вечно живые цветы» найдены! Это дети рабочих!
– Какая удивительная смесь, – прошептала Серафиме на ухо Фурия, усевшаяся рядом с ней на время выступления педагога. – Но для постановки сборного концерта – весьма удобный спектакль.
Принц словно услышал ее, бросив взгляд в сторону педагогов. Опустил текст и продолжил:
– Специально для этого спектакля музыка не писалась. Борис Владимирович Асафьев использовал свои произведения из балета «Белая лилия», который вы, конечно же, не знаете. Также он добавил музыку Петра Ильича Чайковского – танец «Иван-да-Марья» идет на мелодию «Трепака» из балета «Щелкунчик». Можно также услышать и произведения Грига, Шопена, – Принц глянул на учеников, чьи лица выражали лишь внимание, но не знания. – Заодно и вы познакомитесь с этими величайшими композиторами.
– Да, мы с девочками уже начали готовить «Мазурку», – вставила с места Маркова. – Вы, Вячеслав Григорьевич, уже выбрали, кто из ваших мальчиков будет солировать?
Принц не ответил на этот вопрос, а невозмутимо продолжил свою речь:
– Из песен прозвучит, как вы уже поняли, «Детский гимн», песня «Мы – кузнецы» и что еще?.. Кто внимательно слушал либретто, тот ответит на этот вопрос. Ну?
Ученики неловко заерзали, переглядываясь. Только одна рука уверенно взметнулась над головами, чему удивился, похоже, даже сам Принц.
– Да?
Аврора поднялась со своего места и победно оглядела учеников и педагогов.
– Разумеется, прозвучит «Интернационал», – звонко сказала она. – Раз там будет складываться это слово из букв.
Лишь усилием воли она удержала триумфальное выражение лица – настолько бесстрастным был ответ Принца:
– Именно.
С некоторым чувством неловкости Аврора села, ни на кого не глядя. Очевидно, она ожидала более бурной реакции на свой правильный ответ.
– А кто будет исполнять песни? – спросила с места Серафима.
– Участники спектакля, – с преувеличенной любезностью ответил Принц.
Но молодая женщина не обратила внимания на его снисходительный тон.
– Я предлагаю, раздать слова произведений всем классам, – подошла она к краю сцены и взглянула снизу вверх на Принца. – Пусть и зрители, и педагоги, все приглашенные – пусть все тоже исполняют эти произведения.
Принц чуть приподнял одну бровь, но Серафима легким шагом поднялась по ступенькам на сцену и увлеченно повернулась к ученицам.
– Ведь вы же пригласите на наш выпускной концерт своих друзей и родных. Я предлагаю вместе с приглашениями передать слова и им. Если «Интернационал» знают все, то «Детский гимн» стоит разучить заранее.
Анна Маркова присоединилась к педагогам на сцене.
– Что ж, считаю, хорошая идея. Благодарю вас, Серафима Павловна, за нее. А вас, Вячеслав Григорьевич, я благодарю за содержательное выступление. Но мы должны придерживаться регламента, а то скоро всем по классам пора расходиться. Я хотела, чтобы мои девушки показали вам некоторые танцевальные номера из этого спектакля. Чтобы у вас сложился перед глазами некий образ.
Взгляд Анны Павловны устремился к входной двери, и все сидевшие в зрительном зале ученики дружно повернули головы туда же. Эмма узнала в вошедших Лину, Варвару и Аню – девочек-покровительниц, как прозвали их подружки-первоклассницы. Вслед за ними вошли три мальчика, и юные ученицы разом вздохнули, настолько красивыми показались им эти молодые люди в сценических костюмах – одинаково высокие, стройные, мускулистые, но не чрезмерно, и одеты были одинаково в черные бриджи, черные жилетки и пышные белые рубашки, подпоясанные красными поясами-шарфами. Даже воздушные голубые и розовые пачки девушек – мечта всех юных балерин – не столь поразили их воображение. Впрочем, покорены были сердца лишь романтических натур, вроде Лили и Эммы. Катька же оставалась независимо равнодушной, а Аврора сосредоточилась исключительно на танцевальной стороне представленного их вниманию номера.
Это был «Норвежский танец» на музыку Эдварда Грига, как немедленно известила классы Маркова – живая, задорная музыка, помогающая танцорам своим ритмом, акцентами. Катька внимательно следила за танцем, разбирая его по элементам. Вот начали девочки, слаженно подскакивая и демонстрируя ножки в остром пике. Вот вступили мальчики, чеканя ритм. Вот девочки посмеялись, вот мальчики обиделись, вот девочки извиняются – Катька старательно запоминала средства, которыми настроения, действия передавались через танец.
Эмма же забыла обо всем на свете. Она не следила за танцем, она не считывала знакомые элементы, она практически не слышала музыку. Ее воображение поразил один из мальчиков, шедший в паре с Линой. Эмме он показался невероятно красивым: высокий блондин с подтянутой фигурой, с живым улыбающимся лицом, столь далекий в своем совершенстве от той неказистой девочки, которой себя ощущала Эмма. Сердце ее стучало с невероятной силой, ей даже казалось, что окружающие слышат этот стук. Один лишь взгляд на юного красавца – и девочка пропала… Две минуты танца растянулись на невероятно долго время – и в то же время закончились слишком быстро. Элегантный поклон зрителям – и вот уже старшеклассники будничным шагом удалились из зала, негромко переговариваясь, а перед глазами Эммы все стоял образ прекрасного принца. Она уже не слышала, что говорила Анна Маркова, не видела следующего танца, который исполнили два второклассника – танец лисички и зайчика. Даже громкий хохот Катьки не вывел Эмму из одурманивающего транса. В своем воображении она видела себя в паре с этим неизвестным мальчиком, танцующей этот же «Норвежский танец», но делающей это столь совершенно, что мальчик навеки отказывается танцевать с другими партнершами, а лишь с ней, с ней одной…
***
Как ни странно, но эта внезапная влюбленность не нашла отражения на страницах дневника Эммы. Они по-прежнему были заполнены рутинными заметками: список пьес для изучения в музыкалке, расписание уроков, график дежурств по комнате – все это тщательно записывалось с целью тренировки каллиграфического почерка, но ни единого слова о внезапно поразившем ее чувству. Крошечные предложения, вроде: «Сегодня встретила Его около столовой» или «Пересеклась с Ним три (!) раза сегодня» лишь скупо высвечивали магию первой влюбленности девочки. Случайно услышанное выкрикнутое в его сторону имя – «Игорь» – вдохновило разве что на выцарапывание буквы «И» на деревянной поверхности школьной парты, а в дневнике об этом не было ни слова. Высчитывание класса, в котором Игорь учился, подглядывание за уроками танцев у мальчиков – это проходило мимо страниц дневника. Но заполняло все мысли девочки в ее первую осень учебы в балетной школе в 1928 году.
Детский дом и жизнь в нем внезапно осталась в прошлом и не вспоминалась. Мысли были заняты настоящим, помогая строить новую жизнь, привыкая к ней. Достаточно быстро сошла на нет болезненность изменяемого тело, нагрузки на ноги, спину, руки стали привычными, и девочка начала замечать красоту движения за механической перестановкой позиций. Вместе с движениями в сознание входила и мелодика названий. Сочетание звуков в названии «attitude en avant» уже не казалась непонятной абракадаброй, а означало весьма прозаичное «поднять ногу вперед». Французский язык стал для юных учениц языком танцевального движения, а для Эммы неразрывно ассоциировался с предметом ее немого обожания. Впрочем, она все события своей новой жизни теперь связывала с Игорем. Балетный класс – в первую очередь, конечно, – приближал ее к нему, но и любые другие скучные в своей рутинности дела вдохновлялись для девочки ее прекрасным блондином. Гаммы играть? Ради него, чтобы потом на выпускном экзамене исполнить крошечный этюд Черни так, чтобы ахнул весь зал, и Он в том числе. Изучать книгу для чтения Фанни Фридлянд? Чтобы потом Он поразился ее начитанности и эрудированности. Гладить платье? Чтобы Он восхитился ее элегантностью и красотой… И так во всем. Словно освещалось внутренним светом любое действие дня. С именем Игоря Эмма засыпала, с ним же просыпалась. Не слишком замечая того, что происходило вокруг нее.
На обычную школу у учеников балетного училища не хватало ни запала, ни желания, ни времени. Ежедневные занятия у станка казались им несравненно более важными, чем изучение законов физики или написание сочинений. Катька и вовсе откровенно наплевала на учебу, что вызывало искреннее негодование Эммы. А вот Лиля с увлечением решала задачки и читала классиков, вкратце пересказывая соседкам по комнате содержание, отчего те могли вполне осмысленно работать на уроках литературы.
Дневник Эммы. 1928, октябрь, 30
Сегодня начали работать над концертом. И это было одновременно похоже и непохоже на то, как Серафима Павловна готовила со мной танец снежинки в «Снежной королеве». Тогда она просто показывала мне движения и потом не очень придиралась к чистоте исполнения. Сейчас же мы были в другой «весовой категории»: она – педагог-балерина, мы – ученицы балетной школы. И к нам предъявлялись серьезные требования (подозреваю, что и к Серафиме Павловне тоже). И вот сегодня мы начали готовить танец бабочек. Мы – это я и Лиля. Именно нас отобрала Серафима для этого номера. Очень волнующе, когда педагог вдруг говорит:
– Эмма, Лиля, подойдите ко мне. Сегодня останетесь после класса на дополнительное занятие. Мы будем работать над танцем.
Ух, как я взволновалась! А Лилька покраснела. Мы с ней радостно обменялись улыбками. Боюсь, что в этот момент я совершенно забыла о Катьке! С каким трепетом мы проводили взглядами уходивших после класса девчонок, с какой робостью мы повернулись к Серафиме, оставшись с ней наедине!
– Элиза Карловна, прошу вас, сыграйте нам наш танец бабочек, – вежливо попросила Серафима, слегка поклонившись Карлуше. Та потерла ладошки, потрясла кистями руки, словно напоминая, что только что отыграла полтора часа без передыха для нашего класса. Но мелодия, полившаяся из-под её ладоней, очаровала меня.
– Эдвард Григ, «Бабочка», – Элиза Карловна была довольна моим восхищенным взглядом. Даже моих едва начавшихся занятий по классу фортепиано в музыкальной школе было достаточно, чтобы понять, насколько виртуозно наш концертмейстер исполнила эту короткую пьесу с бесконечными переливами нот.
– Ваш танец будет частью общего действия, которое называется «Поле», – проговорила Серафима Павловна, поднимаясь с места и выходя на середину зала. – Завтра мы начнем работать уже со всем классом, нам предстоит много работы. По замыслу создателя этого балета, Асафа Михайловича Мессерера, девочки выстроятся в две линии – и корпусом, руками они будут создавать картину колосьев в поле. Поначалу вас не будет видно зрителям, но в определенный момент вы бабочками выпорхните на первую линию и станцуете этих легких, воздушных созданий.
Она жестами показала, где будут стоять «колосья», и сама встала в этом воображаемом ряду. Элиза Карловна вновь положила пальцы на клавиши и извлекла первую ноту. Серафима нервно вскинула руки. Мелодия вновь полилась из недр пианино, а учительница продолжала говорить:
– Вы видели летом в поле бабочек? Пытались уследить за ее полетом? Сбивались? Они нежные, легкие, быстрые. Мы – люди, мы не можем стать бабочками. Но мы можем убедить зрителя увидеть в нас бабочек! Полет этого прелестного создания можно передать прыжками, взмахами рук, движениями корпуса – вот так, вот так!
Широкими прыжками Серафима Павловна пересекла весь зал, на мгновение замирая в арабеске при приземлении, но ни на секунду не переставая дрожать кончиками пальцев. Под бесконечные переливы музыкальных фраз она кружилась, едва касаясь пола, воссоздавая иллюзию безостановочного движения бабочек. Мелодия закончилась слишком быстро, по моему мнению!
Однако это мнение довольно скоро я изменила! Очень легко порхать на сцене, когда порхаешь не ты! И очень сложно оказалось самой исполнить все эти движения, четкость и простота которых – лишь видимость со стороны! Наша репетиция заняла не тридцать минут, а целый час. И закончилась лишь потому, что класс потребовался мальчикам для их занятий с Принцем. Мы же с Лилей чуть ли не вприпрыжку отправились переодеваться, чтобы успеть пообедать перед школой. Интересно, что в столовой мы потом пересеклись с Элизой Карловной, и она похвалила нас с Лилей. А попутно рассказала, что наша А.Маркова когда-то танцевала целый балет, который так и назывался – «Бабочка». И Серафима Павловна использовала движения из той партии Бабочки.
– А вообще этот балет впервые исполняла итальянская балерина Мария Тальони. Вы знаете такую?
– Нет, – дружно ответили мы с Лилей.
– А ведь именно она когда-то, сто лет назад, впервые вышла на сцену в пышной воздушной юбке и в туфлях с жестким носком…
А сейчас уже поздний вечер, все девчонки улеглись спать и, возможно, даже спят, а у меня в голове до сих пор звучит музыка и роятся мысли о выученных сегодня движениях. Мне даже хочется зарисовать здесь бабочек на залитом солнцем лугу. Но рисовать я не умею, и совсем не хочу портить дневник неуклюжими каракулями.
***
За хлопотами учебных дней осень промчалась незаметно. Серафима с головой ушла в новую работу и, как и предсказывала Маркова, на прежнюю времени и сил не осталось: продолжать работать в школе, давая уроки родного языка и литературы, молодая женщина уже не смогла. Чем сильно расстроила своих бывших воспитанников. В первые дни сентября бывшие однокашники Эммы и Катьки несколько раз появились у порога балетной школы, но подругам каждый раз было некогда вести с ними беседы, не говоря уж о том, чтобы пойти куда-то.