John Hall
На расстоянии вакуума
Это уже моя персональная паранойя! Но вырубать систему поддержания лабораторий ни в коем случае нельзя… чревато большими проблемами! – произношу я и вновь затыкаюсь.
Проходит ещё несколько минут, и мимо меня начинают проплывать исследовательские центры, в которые я не хочу заходить… Во всяком случае, сейчас, с трупом, который держу за ногу и который я тащу по коридору, будучи в невесомости.
– Интересно, есть ли здесь какая-нибудь система утилизации? По идее, может быть… но по-хорошему. Мне бы в грузовой отсек… там-то точно все есть.
Надо хорошо изучить, если не все, то множество материалов про местные исследования. Меня крайне напрягают гниды, которых здесь быть не должно… кстати, это прибавляет ещё один, пускай и маловероятный, но возможный тип смерти, который может настигнуть меня. Пока что выигрывает смерть от голода… Самое смешное, что припасы есть! Просто я их не употребляю, потому что некогда… мне некогда поесть на закате человечества. Когда уже в принципе спешить некуда! В этом есть ирония… человек – существо, которое всегда спешит жить, особенно, перед смертью. И, честное слово, я когда-то слышал легенду о том, как один генерал своей жаждой жить спасся от смерти.
Дело было в том, что император, или царь, не помню, кто именно и где это происходило… короче, этот правитель приговорил полководца к смерти, но дал сутки на то, чтобы тот смог попрощаться с родными. Что сделал военный? Он закатил пир! Он пил, пел и танцевал. Люди вокруг менялись, потому что никто не мог пить, петь и танцевать с ним наравне. И близкие роптали, и друзья неистовствовали, но не могли они остановить празднества генерала. Новости об этом дошли до правителя, и тот сам явился на предсмертную своего полководца и увидел тот праздник, в котором кружился человек, провожая последний день своей жизни. И в тот момент, в ту самую секунду, властитель изменил своё мнение. Он пришёл к подчинённому и спросил:
– Что ты делаешь?
– Я? Я праздную, – ответил полководец.
– Но почему? Ты скоро умрешь!
– Да, но сейчас я жив! И я буду жить заранее, буду доживать сейчас все те празднества, которых буду лишён в будущем! От слез нет ни пользы, ни счастья… а смерть, я её не боюсь! – смеясь, сказал генерал.
– Почему ты не боишься смерти?
– Потому, что я – военный! Мы кружим в этом танце на поле боя. Мы напиваемся до и напиваемся после, чтобы не сожалеть об утерянном времени!
После этих слов генерала правитель взял бокал с алкоголем и осушил его. Потом ещё один и ещё один. Удивлённый генерал поинтересовался:
– Что ты делаешь?
– Я живу! Я хочу попросить тебя стать моим учителем Жизни! Всю жизнь я был слеп и просто существовал, но после твоих слов я прозрел.
– Думаю, у нас слишком мало времени для этого… но это неважно! – сказал генерал и сам осушил свой бокал.
К утру его приговор был отменён, а полководец с правителем стали лучшими друзьями.
А мой приговор… Его нет, я просто обречён на смерть в одиночестве, но я слишком сильно хочу жить! Поэтому я здесь! Поэтому я преодолел космос в поисках живых, но нашёл лишь останки. Да – это самое мое большое разочарование в жизни, второе по счёту. Третье заключается в том, что моя ракета, возможно, но не точно, вообще не должна была достигнуть космоса и я должен был разлететься на практически бесчисленное количество молекул где-то в атмосфере. Остальные разочарования блёкнут на фоне этих трёх. С первым вообще ничто не сможет сравниться. Даже моя персональная смерть, которая наступила в тот момент, когда был найден этот труп, который сейчас я толкаю перед собой, проходя мимо очередной лаборатории. Даже если бы нас осталось двое – парень и девушка, из нас не получилось бы Адама и Евы, и на это есть множество причин, рассуждать о которых нет никакого смысла. И да, ремарка для слушателя предположительно с другой планеты или другой культуры. Адам и Ева – это персонажи религиозных книжек, с которых и началось человечество. Эта парочка соблазнилась обладанием разумом и из-за этого разрушила иллюзию рая, в котором они существовали. В итоге рай остался там же, вокруг, просто эти двое перестали его замечать. И с этого момента все двигалось дальше и становилось все более странным, а местами и страшным. Так что хочу сказать, если бы я оказался на орбите в компании с девушкой и наш дуэт был бы последним оплотом человечества, я бы не хотел примерять на себя роль Адама, потому что это, если хорошо поразмыслить, слишком странно, страшно, а местами и грязно. Никак не сравнится с моим одиночеством и ситуацией, в которой в невесомости я тащу за собой труп, наполненный опарышами, которые появились здесь черт пойми как!
А мы минуем либо совершенно зеленые комнаты, наполненные краплением разных красок фруктов и овощей. И хочется зайти туда и сорвать что-нибудь, и съесть это, но мысль о паразитах мне не даёт теперь покоя. Также я протаскиваю тело мимо белых комнат с разного рода холодильниками. Там много лабораторного оборудования типа микроскопов, центрифуг и прочих машин, названия и назначения которых я не знаю, потому что я не учёный.
Я уже здесь проходил один раз, когда впервые попал на «Галактику». Тогда все это казалось мне местом-обиталищем Миноса, вместе с этим я видел Оазис, который своим существованием подтверждает пространную цивилизацию. Я был полон надежды… А сейчас я тащу последнюю свою надежду и самое большое разочарование туда, где с этим можно будет покончить раз и навсегда, а после, смирившись, приступить к решению насущных вопросов, которые блуждают на остаточном импульсе жизни человечества… на моем существовании.
– Да господи! Где же отсек утилизации отходов?! – начинаю закипать я. – На кой черт ты выбросил все таблички?! – обращаюсь я к голове, завёрнутой в майку, как в мешок.
– Вас приветствует система жизнеобеспечения и поддержки жизни на станции «Галактика». Мы терпим крушение на протяжении девятисот пятидесяти девяти дней. Всему персоналу необходимо пройти медобследование. Просим вас посетить отсек доктора для сдачи анализов. В будущем вам необходимо предоставить информацию на Землю, – произносит электронный голос. К сожалению, каждое слово, которое выплевывают динамики, всего лишь часть бездушной программы… она не осознаёт всего происходящего… даже не понимает того, что Земли больше нет. Есть только космический объект, который внешне напоминает другой – следующий космический объект, расположенный от Солнца несколько дальше.
– Где утилизация? – спрашиваю у системы, одновременно помечая очередной исследовательский пункт маркером. Я делаю это, отталкиваясь от визуально-доступных мне данных. – Хорошо, что все двери прозрачные, – шепчу себе под нос в следующий после моего вопроса миг.
– На станции «Галактика» есть два отсека утилизации отходов: первый – в отсеке склада и второй – в исследовательском крыле, – отвечает мне робот.
– А где именно в исследовательском крыле? – спрашиваю я.
– Вам необходима самая большая лаборатория L13, – говорит робот.
– А это какая? – спрашиваю я, пялясь внутрь уже подписанной комнаты.
– L25, и это последняя лаборатория. Дальше вы сможете найти раздевалку со спецкостюмами.
– Значит, мне в любом случае надо вернуться назад, – понимаю я. – Но есть смысл приодеться… на всякий случай, – продолжаю говорить в микрофон своего космического костюма, не забывая о маленьких личинках мух, которые заполнили труп предпоследнего человека.
Я не могу позволить себе заразиться или позволить каким-то тварям подсадить внутрь меня гнид… специальный костюм должен спасти меня от этого «нечта», что может ожидать меня впереди, – бормочу себе под нос, пока надеваю найденный костюм. Он садится безо всяких проблем… можно даже сказать, что он великоват, даже очень. В любом случае, он плотно облегает шею, к которой ещё крепится аквариум в виде шлема. Сапоги и перчатки, они части самой одежды, поэтому единственный шов, который есть, как раз там, где голова крепится к телу, так что теперь я совершенно уверен в своей безопасности.
«Интересно… а как идёт счёт лабораторий? В обычном порядке или в шахматном, от одной стены к другой?» – появляется вопрос, который ставит в тупик мои последующие действия.
– Как мне попасть в лабораторию L13? – обращаюсь я к алгоритму, управляющему станцией «Галактика».
– Для простоты ориентирования все отсеки станции имеют оригинальные таблички с порядковым номером и названием, – отвечает бездушная машина.
– Ты меня видишь?! – у меня появляется одна мысль.
– Нет. В мою систему не встроена функция распознавания видеопотока.
– Подожди, а каким образом ты определил, что я находился около L25?
– Каждая дверь оснащена инфракрасным датчиком. Так я могу следить за персоналом и в случае необходимости сообщать о возникших проблемах.
«С одной стороны, это хорошо, – размышляю я. – Используя этот метод, я смогу подписать каждую дверь и даже указать направления», – продолжаю мысль.
– С другой стороны, такая прозорливость ставит меня в тупик… Что такого может случиться в лабораториях, или о каких возникших проблемах говорил компьютер, – бубню себе под нос, проходя от одной двери к другой. – Что за дверь? – спрашиваю я, подходя к следующей двери, расположенной на другой стороне коридора.
– L24, – отвечает бот.
– А есть какое-нибудь специальное применение для этой лаборатории?
– L24 – беспозвоночные организмы.
И я пишу «Беспозвоночные организмы» на самой двери и оставляю обозначение L24. Возвращаюсь к предыдущей и спрашиваю:
– А у этой какое применение?
– L25 – подводные растения.
– О как! Ну, интересно-интересно, – озвучиваю свои мысли, подписывая дверь. Потом возвращаюсь к трупу, беру его за ногу и иду к следующей двери.
– Это что за дверь? L23, так?
– Да, – отвечает робот.
– Ну, давай, самостоятельно говори, для каких целей она здесь.
– Здесь хранятся образцы с Земли. Доставлены сюда в состоянии анабиоза.
– Что за образцы? Есть конкретная информация? – спрашиваю я.
– Вам необходим полный перечень данного хранилища?
– Да!
– Вы можете найти его в отчетах капитана, в главном компьютере на мостике.
– Проклятье!.. Ну, ладно… – произношу я, подписывая дверь.
Потом хватаю труп за ногу и иду дальше.
– Вы подошли к отсеку L22. Исследовательская лаборатория вирусологии.
– Чего?!
– Вирусов различных заболеваний. Вход строго в герметичном костюме.
– Кому могло понадобиться изучать болезни в космосе?! – спрашиваю я, но не получаю никакого ответа.
«Хотя, если задуматься, то Земля уже продемонстрировала, кому и в каких целях. Вирус – отличное оружие и отличное коммерческое вложение со стороны здравоохранения… Сами придумали антивирус, вирус, а потом установили ценник на лекарство в рамках монополизированного предприятия. Шикарная схема по заработку денег», – все это мелькает в моей голове, пока я подписываю, а потом перехожу к следующей двери.
Тут мне становится непонятным отсутствие света внутри данной комнаты.
– Что там?
– L21. Микология. Внутри поддерживается необходимый климат. Вход строго в герметичном костюме.
– Что?! Микология?! Это что вообще такое?
– Микология – наука, изучающая грибы. Включить свет?
– Да, включи, посмотрю, что там, – и свет включается, в комнате воцаряется мрачное освещение, и я могу посмотреть сквозь стекло. – А почему так тускло?
– Для поддержания микроклимата, – отвечает робот, а я присматриваюсь к тому, что находится внутри. Плесень плотно обволокла стены.
– А там вообще находиться можно? – задаю я больше риторический вопрос, причём не кому-то конкретному, а Вселенной в целом, но система станции «Галактика» не умеет распознавать интонации и эмоции. Она только примерно знает о том, где я нахожусь.
– Да, – сухо начинает она перечислять считываемые показания комнаты. – Температура пятнадцать градусов, выше ноля, влажность выше средней, практически все время сохраняется отсутствие света. С периодичностью в каждые четыре часа, согласно заданной программе, на два часа процент освещенности помещения меняется с одного процента на двадцать пять.
– Кажется, там скоро появится полноценная жизнь… – произношу я с брезгливостью, делаю пометку на двери и отправляюсь к следующей.
– L20. Растения экваториального климатического пояса.
– Что?! Почему экваториального климатического пояса? Есть ли какая-нибудь логика в распределении комнат этого коридора? Почему после экватора грибы и прочая чушь?!
– Я не располагаю такой информацией, – отвечает робот. – L19. Растения субэкваториального климатического пояса.
…L18. Растения материкового тропического климата.
…L17. Растения океанического тропического климата.
…L16. Растения сухих субтропиков.
…L15. Растения средиземноморского климата.
…L14. Растения субтропического климата восточных берегов планеты Земля.
…L13. Главная исследовательская лаборатория. Поддерживаемая температура – двадцать пять градусов Цельсия. Влажность воздуха – шестьдесят пять процентов. Система циркуляции воздуха работает исправно. Посторонних загрязнителей не обнаружено.
– Отлично… значит, мне сюда, – произношу я и нажимаю пальцем на кнопку открытия двери. Она с мягким шипением открывается, и передо мной появляется настоящий оазис.
– Эдем! – произношу я шепотом. – Такое ощущение, что я все же нашёл рай, который находится выше небес, – продолжаю нести чушь. – И в этот рай я привношу из лимба одну капельку смерти… чтобы избавиться от неё, выкинув даже не в ад, а просто в бесконечность, – говорю я, проходя мимо каких-то карликовых деревьев или кустов, но получаю удовольствие от нахождения здесь.
Здесь такой прекрасный воздух!
– Ну что, мой друг, ты готов к вечности? – спрашиваю я труп. – Скоро ты покроешься тонкой корочкой льда, все твои обитатели заснут в анабиозе, и вы все вместе очутитесь там, где вас не постигнет ни время, ни гниение…
Сказав это, я и сам чувствую холод и бесконечность. Не смерть, а именно бесконечность. Она предстаёт передо мной в образе старшей из трёх сестер, и тут я осознал, что Жизнь, она ведь играет со второсортными игрушками… что мы второй сорт самих себя, использованные… Что первое издание нас попадает в руки Бесконечности, и она крутит и вертит нами и нас как ей захочется, и никто… НИКТО не в силах ей противостоять в этом!
Потом она кладёт надоевшую партию игрушек на стол, за которым сидит Жизнь.
В этот момент мне представилась эта картина, и мне стало не по себе. Почему-то две старшие сестры приходят ко мне в облике инвалидов. Самая старшая – слабоумная, именно поэтому она играет с игрушками в её возрасте. Она неразумно обращается с ними, и, в итоге, когда куклы и солдатики попадают на стол к Жизни, они уже потрёпанные, а некоторые сразу обладают недостатками.
Потом Жизнь. Девочка, которая озлоблена на существование… Единственное место, где она может полноценно играть, – за столом. Все потому, что ходить она не может, совсем. По этой причине она издевается практически над всем своим богатством и потом отдаёт самой маленькой из сестёр даже не игрушки, скорее, жалкие останки. Мы проходим через три пары рук, и только последние бережно укладывают на полочку… Все потому, что младшая из сестёр волочит на себе тяжкое бремя заботы о двух старших. У неё нет свободного времени на игры, тем более, в поломанные игрушки.
– Меня окружает зелень живой планеты, меня окружает иллюзия, созданная руками мертвых, меня окружает обреченность… Ко мне подкрадывается тонкая фигура голода… – бормочу себе под нос, подготавливая отсек для выброса мусора.
В этот момент перед моими глазами лениво проплывает муха. Она шевелит крыльями, и то, как она передвигается в невесомости, больше напоминает, как рыба работает хвостом под водой.
– Муха? – мой удивленный голос оставляет отпечаток на записи. – Что здесь делает му… точно! L23 – там хранятся какие-то организмы в анабиозе.
Смотрю вверх. Впервые поднимаю взор на потолок и вижу, насколько много всякой мелкой живности было выведено здесь для проведения экспериментов. Все они безвредные, и их очень, их ОЧЕНЬ много, и каждая малявка не понимает происходящего.
– В какой-то мере и степени остались только мы, – начинаю смеяться я. – Я и кучка насекомых! Может быть, конечно, тут есть парочка мелких рептилий, но как же это забавно… я и кучка насекомых! Я тоже насекомое, попавшее в эксперимент… Правда, у этих мелких тварей куда больше вариантов выжить, нежели у меня! – говоря все это, я громко смеюсь и запихиваю труп, заполненный живностью, в отсек утилизации. – А ведь я тоже просто мусор. Конечно, я могу послужить материалом для жизни более мелких форм жизни, но нет… этому не бывать… я буду эгоистом, но не богом, породившим жизнь.
Окончательно запихнув труп в отсек выброса мусора, я в последний раз смотрю на него, даже мысленно прощаюсь с тем парнем, даже несмотря на то, что мы не были знакомы. Смотрю на него, как на своё самое большое разочарование, на несбывшуюся надежду. И нажимаю на кнопку. Ещё через секунду я уже смотрю на то, как он плывет в вязком пространстве открытого космоса.
– …Я буду эгоистом, но не богом, породившим жизнь из собственного тела… и я не позволил окончательно сделать это другому, – произношу я после повисшей в атмосфере этой лаборатории паузы. – Минус одно важное дело, – произношу я. – Теперь необходимо почистить мостик от паразитов и включить гравитацию в целях собственной безопасности.
В моих мыслях воцаряется покой. Я добираюсь до мостика очень быстро. Так же быстро включаю гравитацию обратно и чувствую тяжесть. По пути я вновь нахожу пищеблок на складе, беру там пару каких-то то ли батончиков, то ли чего-то, похожего на батончики, и после активации притяжения долго сижу и ем их, стараясь насладиться. Я чувствую течение этих бесконечных минут, и мне это не нравится. Мой мир вновь поглотила бесконечность… мою игрушечную фигурку вновь использует для игры не Жизнь, а Бесконечность. Смерть же обеспокоена другими заботами, поэтому я заперт в этом дерьмовом плену. Заперт, но не сломаюсь, нет!
Закончив поедать эти, по всей видимости, уже испортившиеся батончики, я начинаю лазать по всему капитанскому мостику и пристально изучать каждый миллиметр пространства в поисках гнид. Находя, я давлю каждую из них. Когда я приканчиваю несколько, ко мне приходит мысль о том, что маленькие раздавленные тельца паразитов надо чем-то убирать или куда-нибудь складывать. Не нахожу ничего лучше, чем отправиться в крыло медицинского обслуживания.
Там я беру несколько пластиковых контейнеров, пинцет или что-то вроде небольших щипцов и медленно, делая долгие перерывы на отдых, отправляюсь обратно на мостик.
«И все же… как внутрь тела попали яйца личинок? Как там появились сами личинки?!» – думаю я во время своего путешествия туда-обратно.
Единственный вывод, к которому я смог прийти: вместе с ним одна муха вырвалась из лаборатории и отправилась вслед. Потом, когда он скончался и уже начал подгнивать, насекомое каким-то образом, скорее всего через рот, проникло внутрь остывшего тела и отложило там яйца. Все остальное – быстро и просто. А я, видимо, опоздал буквально на несколько дней.
Здесь я собираю уже раздавленные и кидаю к ним живых паразитов. Не знаю, почему я сделал именно так. А потом ко мне приходит идея о том, что избавиться от маленьких попутчиков можно, но в этом нет никакого особого смысла. Поэтому я направляюсь в исследовательское крыло станции «Галактика». Там, напротив двери, на которой я написал «L13 – общая и большая», я открываю контейнер с маленькими белыми червячками, потом дверь, а затем кладу эту баночку на бок так, чтобы эти маленькие существа смогли покинуть это временное пристанище, хранящее несколько раздавленных собратьев.
– Живите… – выдыхаю я. – Пока это возможно… – продолжаю я свою фразу, а потом разворачиваюсь и иду на мостик.
Шестнадцатая
Просыпаюсь от непонятного громкого звука, напоминающего сирену. Я уже несколько дней не вёл запись. Слишком сильно устал. Слишком был занят изучением видеоматериалов станции «Галактика». Я увидел, как умерли все члены экипажа. Это произошло практически точно так же, как я увидел тогда, в бреду. Одна девушка действительно шагнула в открытый космос. Парень, тот, который был исследователем, сошёл с ума. Начал слышать голоса, бояться пространства, потом оставшихся выживших, и если бы он последовал бы примеру первой жертвы космоса, то все закончилось бы менее кроваво.
Сумасшедший накинулся из-за угла на единственную оставшуюся в мире девушку и заколол её скальпелем из лаборатории. А потом капитан корабля забил его до смерти. В итоге тот, кого я нашёл здесь, избавился от тел через отсек в багажном отделении и продолжил жить.
Я наблюдал за ним в те моменты, когда мой маленький шаттл стыковался… И, черт возьми, я его понимаю!.. А потом, когда, по идее, все закончилось, он просто уснул и на этом окончил свою партию на столе, за которым играет девочка-инвалид по имени Жизнь. Через несколько дней у меня получилось добраться до него.
Я смотрел за своими действиями, зафиксированными камерами «Галактики». В некоторые моменты в моих мозгах будто бы что-то ломалось, и я останавливался. Проходило несколько часов перед тем, как я возобновлял движение вперёд и свой монолог о вечном. Иногда я говорил в продолжение темы, иногда в моем сознании возникал совершенно отличный от прежнего монолог… Так я и понял, что камеры моего космического корабля исправны, а мой мозг нет…
Сейчас я просыпаюсь от громкого звука, напоминающего сирену. Я продираюсь сквозь сон… или нет… Я стараюсь удержать его обеими руками и делал все для того, чтобы сохранить его, остаться внутри сна, но в итоге все равно покидаю это состояние безмятежности. Меня выдергивает оттуда рука все того же громкого звука, напоминающего мне сирену.
Открываю глаза, которые устали от монитора, от видеозаписей и от просмотра последних моментов жизни человечества. Мои глаза запечатлевают все это в моей памяти. Я сам – лишь плохое хранилище данных, которые сохраняются после прохождения через кучу фильтров, несколько призм типа восприятия, эмоций и прочего. Я осознаю себя и время, в котором я очутился, но это происходит только со мной, а я не могу считаться беспристрастным наблюдателем, учитывая факт моего непосредственного участия во всем происходящем.
Я открываю зрачки, спрятавшиеся за тяжелыми веками, и первые несколько секунд они просто считывают мутную картинку, и только после этого медленно весь аппарат глаза подстраивается под освещение и наводит резкость. Я лежу лицом на клавиатуре и понимаю, что клавиши уже отпечатались на мне сеткой. На мониторе компьютера повисло сообщение о проблеме залипания клавиш и поэтому считывание сигналов, поступающих от нажатия, временно прекращено.
Я с трудом открываю глаза, понимаю, кто я и где я, но этот звук, он бьет по ушам. Он заставляет молоточек бешено лупить по наковальне… Такое ощущение, будто бы в мою голову вбивается длинный гвоздь. Металлический, заострённый тонкий прутик постепенно проникает внутрь, сопровождая своё продвижение дичайшей болью. Все это из-за усталости, голода и этого мерзкого звука.
Переношу свой взгляд на монитор. Там горит какая-то красная табличка с белыми буквами, с большими белыми восклицательными знаками. Уже только по самому звуку я делаю вывод о том, что все плохо, но вот эта табличка на мониторе окончательно укрепляет это ощущение надвигающейся беды. Стараюсь заново навести фокус, чтобы прочесть причину, что терзает космическую крепость, дополненную моим шаттлом.
– Внимание! Опасность столкновения! Смените курс!.. Ну, хорошо, – произношу я, как бы отвечая сообщению, и в этот же миг начинаю постигать сложную науку управления своим домом. – Сколько у меня есть времени? Надо посмотреть, сколько времени у меня осталось! – выпаливаю вслух. – До этого момента я боялся любых упоминаний о времени, но сейчас… в связи с последними событиями… согласно бортовому искусственному интеллекту, что талдычит мне несколько раз в день о продолжительности чрезвычайного положения… теперь уже плевать… – хмуро, уставши, нервозно и сбиваясь, нашептываю в микрофон моего скафандра. – А ещё я не могу выключить эту систему! Я отчетливо знаю, что потратил несколько бесконечно долгих часов на попытки отказаться от времени, но на этот раз мне это не удалось… сколько же до столкновения?! Ты можешь ответить мне на этот вопрос?! – срываюсь я на компьютер, который или не хочет делать прогноз, или просто не оснащён функцией подсчета оставшегося до столкновения времени.
Мне все это не нравится.
– Ты можешь хотя бы показать то, с какой стороны ждать удар?! – уже полностью проснувшись, уже осознав приближающийся финал, кричу я. – Что, если я смогу отвести станцию в сторону?!
Стучу пальцами по клавишам в поиске необходимой мне функции запуска двигателей. Перед глазами мелькают массивы данных. Они спускаются вниз разной длины строками. Они выглядят так до входа в компилятор. Я же вижу их в облике графической оболочки, созданной из классов, из численно-буквенных переменных, из человеко-часов, потраченных в уже несуществующем мире.
– Я же знаю, что могу отвести тебя в сторону. Хотя бы чуть-чуть в сторону!.. Откуда приближается и что именно приближается?! Покажи мне!
Бросаю главный компьютер и подхожу к другому. Открываю систему управления камерами наблюдения. Выбираю все те, которые фиксируют события вне стекла, пластика и металла. Листаю, переходя от одной к другой. Пролистываю первый круг и ничего не замечаю.
– Может быть, ошибка или ложная, типа учебная, тревога? – проморгавшись, продолжаю смотреть в монитор с камерами наблюдения.
Начинаю прогонять ещё один круг просмотра, затем ещё один и с каждым разом всматриваюсь в картину все более пристально.
– Стоп! Вижу! Что-то действительно приближается, но это что-то как-то слишком далеко… есть немного времени, чтобы попробовать вывести «Галактику» из-под удара.
Возвращаюсь за главный компьютер и делаю все возможное, чтобы запустить двигатели и сдвинуть космическую крепость в сторону. По моим ощущениям проходит что-то около часа, как я нахожу тот самый интерфейс, необходимый мне, но от этого легче не становится. На экране повисает жирное сообщение «Запас топлива используется для поддержания жизнеобеспечения. Если вы планируете начать передвижение, сперва дождитесь дозаправки следующим космическим модулем».
«Подстава!.. Ладно, но с этим все равно надо что-то делать… Я не хочу кануть в бесконечности… хорошо, что ещё есть мой небольшой космический корабль! Он спасёт меня ещё раз».
– Так… так-так-так-так… если пойду пешком, могу не успеть удалиться отсюда. Сначала отключить гравитацию, а потом валить отсюда, – произношу я в микрофон, и пальцы начинают бешено прыгать по клавиатуре.
В скором времени все мое тело ощущает легкость и вязкость космоса.
– Отлично! Теперь можно валить отсюда так быстро, как только получится! – терроризирую я микрофон. – На всякий случай надо забрать остатки припасов… я в любом случае сдохну, но… но не сейчас! Буду назло жить так долго, как только получится! – мой голос записывается на один из множества жёстких дисков в моем шаттле.
Пока я добираюсь до грузового отсека космической станции «Галактика», меня мучает лишь один вопрос – какое количество данных может сохраниться… сколько памяти, какой объём был внедрен в шаттл?! Или же какой-то алгоритм компрессии позволяет хранить видеопоток с момента моего полёта по настоящее время – и ещё в придачу весь мой словесный понос… И какое же в таком случае хранилище у «Галактики»?
Там, уже на складе, собираю все, что связано с продовольствием, в большой ящик. Отсутствие гравитации сильно облегчает мою задачу. Ещё я прекрасно понимаю, что в нормальных условиях я даже не смог бы сдвинуть с места такое количество всего! Здесь я просто хватаюсь за небольшие перила, которыми снабжены коридоры и комнаты, и подтягиваюсь от одного к другому, продолжая второй рукой удерживать бесценный груз.
Сирена продолжает неистовствовать, и это давит на меня тисками. Я изо всех сил стараюсь расслабиться, стараюсь не паниковать и не спешить. Мне особо нечего терять, даже мой выбор построен на упрямстве и на принципах, которые просто не дают мне вот так просто сдаться сейчас. Я в любом случае хочу ещё немного потащить по просторам холодного космоса своё жалкое существование, и именно поэтому я буду делать все, что смогу.
Останавливаюсь на перекрёстке. Мысли наполняют голову злым роем пчёл, которые жалят меня, наполняют ядом, болью.
– Если я пойду налево – попаду в свой шаттл и смогу свалить отсюда. Пути направо у меня теперь нет, на мостике Галактики мне больше нечего делать. Если пойду прямо… смогу найти обезболивающее и… антидепрессанты, – произношу я вслух.
В следующий миг мягко толкаю ящик налево, а сам направляюсь прямо, в лабораторное крыло, в пункт первой помощи.
Я дохожу до начала исследовательского крыла и там поворачиваю налево. Здесь располагается небольшой аппендикс медицинского пункта. Здесь я начинаю искать какие-нибудь таблетки или капсулы, которые помогут избавиться от головной боли. В поисках я вспоминаю, что есть ещё двенадцать лабораторных отсеков, которые я так и не исследовал из-за отсутствия таковой необходимости. Это большая проблема для меня. Мое любопытство не даст мне спокойно существовать, и это проблема… одни проблемы… они мой мир.
Мой Мир – проблема… мне кажется, что те три сестры сейчас дерутся за мою фигурку, стоящую на столе. Бесконечность принципиально не хочет отдавать меня Жизни. Она держится за верхнюю часть фигурки, похожей на меня. Жизнь держит нижнюю часть и тянет на себя последнюю оставшуюся игрушку, так как Смерть, устав от шума и гама, устав от постоянных споров и ссор двух старших сестёр, сгребает все игрушки в большой чёрный целлофановый пакет и утилизирует их. Несколько последних, в том числе и меня, девочки находят под старым диваном. Бесконечность довольствуется той, за которую сейчас идёт борьба. Средняя сестра тогда забрала себе оставшиеся четыре фигурки и давно превратила их в ничто. Ведь Жизнь – очень активная, несмотря на своё инвалидное кресло… Бесконечности достаточно просто созерцать. Вся игра происходит внутри её мыслей, где она свободна, где она полноценна, где нет диагноза – слабоумие…
И вот две девочки перетягивают последнюю оставшуюся игрушку, и так до того момента, пока младшая не хватает за центр и не тянет на себя. За счёт постоянной работы и ухаживания за старшими сёстрами её ручки пускай маленькие, но очень сильные. Она крепко вцепиляется одной рукой за туловище фигурки, похожей на меня, в другой руке она держит чёрный пакет…
