Жак Каматт
Русская община и коммунизм
Настало также время, когда старая практика распределения всего по категориям, столь характерная для любого рэкета, должна быть уничтожена раз и навсегда. Мы должны понимать, что новое может появляться в мантиях прошлого; было бы крупной ошибкой рассматривать лишь эти поверхностные сходства с прошлым, исключая всё остальное. Суть не в том, чтобы рассматривать пост-революционное движение как апофеоз немедленного примирения, когда благодаря какому-либо чуду, угнетение прошлого самоупразднится. Поскольку новый образ жизни будет порождён действенной борьбой, вопрос стоит о модальности этой борьбы. Любой дух сектантства или инквизиторства будет смертельным для революции, что становится ещё одной причиной почему классическая диктатура уже невозможна, поскольку она означала бы вид бытия, присущий классовому обществу. Период промежуточных перемен не может быть преодолён кроме как через самые разнообразные выражения освобождения человека. Коммунизм несёт в себе это многообразное давление. Это давление, которое будет осуществляться большинством людей в поисках создания человеческой общности, которая позволит им избавиться от всех препятствий, стоящих на их пути. Именно это утверждение жизни имел в виду Маркс, когда сказал «если мы будем считать человека человеком, а его отношение к миру человеческим, тогда любовью можно воздавать только за любовь, доверием за доверие…» Насилие и стычки станут исключением из правила.
Те, кто уверен, что потребуется диктатура уже пришли в своём сознании к убеждению, что общество никогда не будет способно дорасти до коммунизма. Это долгий, болезненный и трудный путь к экстраординарному осознанию, что мистификации больше нет, что блуждания человечества привели его к самоуничтожению, что это произошло в основном потому, что оно доверило свою судьбу чудовищной, автономной системе капитала49. Мужчины и женщины осознают, что сами являются определяющим элементом, и что им не обязательно уступать свою власть машине и отчуждать своё бытие в ложной вере, что это может привести к счастью.
В тот момент, когда будет достигнута эта точка, всё будет окончено и возвращение назад станет невозможным. Представления капитала будут разрушены как карточный домик. Люди, чьи умы свободны от капитала будут способны вновь обрести самих себя и своих меньших братьев. С этого времени, созидание человеческой общности нельзя будет остановить.
Идеология, наука, искусство и всё остальное, через целый ряд учреждений и организаций действуют вместе, насаждая мнение, что человек не обладает значением или властью действовать50. Более того, все они укрепляют идею о том, что если нам кажется, что мы пришли к определённой стадии социальной эволюции, то это потому что иначе быть не могло с самого начала, когда мы впервые овладели технологией и развили её. Технологию окружает некая фатальность: если мы не примем её, мы не сможем совершить прогресс. Всё что мы можем сделать – это исцелить некоторые недостатки, но мы не можем избежать машины, которой является само общество. Ловушка захлопнулась, люди стали неподвижными, а определяющим фактором стали представления капитала – он представляет самого себя (т.е. капитал) как рациональный социальный процесс, который вызывает чувство, что систему больше нельзя воспринимать как репрессивную. Для того чтобы объяснить какие-либо негативные аспекты, капитал просто использует категории, описываемые как находящиеся «вне капитала».
Надо избавиться от долгих привычек сознания, позволивших человеческому уму стать вместилищем паразитических представлений капитала. Менталитет и поведение слуги (чьим хозяином является капитал) должны быть искоренены. Эта потребность стала сейчас всё более и более насущной, потому что старая диалектика повелителя и раба исчезает в процессе, при котором даже раб – человеческое существо – становится ненужным.
Глобальная перспектива
Борьбу против приручения надо рассматривать на глобальном уровне, на котором начинают появляться важные силы. Априорная универсальная рациональность капитализма может быть демистифицирована только когда мы начнём серьёзно ставить под вопрос линеарную схему человеческой эволюции, а также мнение о том, что капиталистический способ производства был прогрессивным для всех стран.
В особенности страны, которые, по словам пророков роста и «экономического чуда» являются неразвитыми или находятся на пути к развитию на деле являются странами, где капиталистический способ производства не смог утвердиться. В Азии, Южной Америке и Африке живут миллионы людей, которые ещё не полностью поддались деспотизму капитала. Их сопротивление является негативным в том смысле, что они неспособны выстроить для себя иную общность. Поэтому необходимо поддерживать мировую сеть человеческих дебатов, которую лишь коммунистическая революция сможет преобразовать в движение за установление новой общности. Более того, во время революционного взрыва эта сеть или полюс будут обладать решительным влиянием на работу по уничтожению капитала.
В т.н. развивающихся странах молодёжь восстала (в Цейлоне, на Мадагаскаре в 1972-м, слабее в Сенегале, Тунисе, Заире и т.д…) и выразила различными способами те же потребности, что и молодёжь Запада. В течение более, чем десяти лет восстание молодёжи продемонстрировало, что его фундаментальной характеристикой была направленность против приручения. Не желая делать пророчеств о каком-то точном результате, важно попытаться различить в этом некую перспективу. В мае 68-го мы снова приняли прогноз Бордиги о возрождении революционного движения около 1968-го и революции в период 1975-1980 гг. Мы продолжаем придерживаться этого «предсказания». Недавние социально-политические и экономические события подтверждают это, и различные авторы пришли к этому выводу. Капиталистический способ производства оказывается в кризисе, потрясающем его от самой вершины до самого низа. Это не кризис в стиле 1929-го, хотя определённые аспекты такого кризиса и могут проявиться; это скорее кризис глубоких перемен. Капитал должен пройти через реструктуризацию для того, чтобы замедлить разрушительные последствия его глобального производительного процесса. Все дебаты о росте очень ясно показывают, что это реально. Эксперты полагают, что могут просто привлечь внимание к движению капитала и заявить, что должно произойти ослабление, замедление. Но капитал, в свою очередь может освободиться от человеческого противостояния, совершенствуя своё господство над ними на ещё более высоком уровне. Это господство, простирающееся до горизонта нашей жизни, но против него восстаёт молодёжь в своём широком движении, а растущее число взрослых начинает понимать и поддерживать их.
Революционное возрождение очевидно повсюду, кроме одной огромной страны, СССР, которая запросто может стать сдерживающим фактором, тормозом для революции (в этом случае наш предыдущий прогноз можно сдать в чистилище благих пожеланий). Но события в Чехословакии и Польше, а также постоянное усиление деспотизма в советских республиках стали показателем (негативным), что подрывная деятельность, лишь слабое эхо которой доходит до нас присутствует там. Репрессии в СССР должны ожесточиться, чтобы предотвратить распространение восстания. С другой стороны, процесс де-сталинизации принимает ту же роль (если принять во внимание исторические отличия), что и бунт дворян в 1825-м, который проложил дорогу бунту интеллигенции, а затем и всему народническому движению. Эта идея приводит нас к мысли о том, что в настоящий момент там существует подрывная деятельность, достаточная для выхода за рамки демократической оппозиции, выраженной академиком-диссидентом Сахаровым. Стоит помнить некоторые другие исторические константы: например, общее революционное действие проявилось в самой радикальной форме во Франции и России, зародившись в других странах. Французская революция распространила буржуазную революцию по Европе. Российская революция распространила двойную революцию – пролетарскую и буржуазную – результатом которой стал окончательный триумф капиталистической революции. Студенческий бунт зародился не во Франции, но здесь он приобрёл наиболее обострённую форму; он смог заставить содрогнуться капиталистическое общество, и его последствия всё ещё ощущаются. В СССР не может быть революционного движения, но последствия 1917-го – волна анти-колониальных революций – всё ещё происходят. Самой важной из них стала китайская, и теперь, когда китайская революция подошла к завершению цикла, мы увидим начало нового революционного цикла в СССР.
Важные исторические изменения между французской и российской революцией отчётливо видны в подъёме нового революционного цикла. Сегодня деспотизм капитала более мощен, чем тот, что был при царе, а священный союз между СССР и США оказался более эффективным, чем англо-русский альянс 19 века. Итог может откладываться, но его нельзя остановить: можно ожидать, что «общинное» измерение революции в СССР проявится яснее, чем на Западе и что оно пойдёт гигантскими шагами.
Революция и будущее
Во время периода полной контрреволюции, Бордига был способен выстоять его расщепляющий эффект, сохраняя видение будущей революции, но особенно, потому что он смог сместить свой фокус мышления о борьбе. Он не смотрел только лишь в прошлое, которое в поддонный период становится лишь мёртвым грузом, и не участвовал в настоящем, полностью покорённом установленным порядком, но жил в будущем51. Настроенность на волну будущего позволила ему воспринимать революционное движение таким, каким оно было на самом деле, а не в соответствии с его собственными характеристиками. С тех пор, «индустрия будущего» приобрела невиданный размах. Капитал вторгся в эту новую сферу и начал эксплуатировать её, что ведёт к дальнейшей экспроприации людей и усилению их приручения. Эта хватка за будущее отличает капитал от прочих способов производства. Отношение капитала к прошлому и настоящему с самых его истоков всегда значило для него меньше, чем его отношение к будущему. Единственным жизненным соком капитала является обмен, который он осуществляет с рабочей силой. Так, когда создаётся прибавочная стоимость, это, в непосредственном смысле, лишь потенциальный капитал; он может стать действующим исключительно через обмен с будущим трудом. Иными словами, когда прибавочная стоимость создаётся в настоящем, она обретает реальность только если рабочая сила может оказаться готовой и доступной в будущем (в будущем, которое может быть только гипотетическим, а не обязательно ближайшим). Если этого будущего нет, тогда настоящее (а значит и прошлое) упраздняются: это падение стоимости капитала через полную утрату субстанции. Ясно, что первым начинанием капитала должно стать доминирование над будущим, чтобы гарантировать завершение производительного процесса. (Это завоевание удалось кредитной системе). Так капитал экспроприирует время, которое он оформляет по своему подобию, как количественное время. Однако, настоящая прибавочная стоимость была реализована и прошла через процесс самовозрастания через обмен с будущим трудом, но теперь, с развитием «индустрии будущего», нынешняя прибавочная стоимость сама стала открытой для капитализации. Эта капитализация требует программируемости времени, и эта потребность выражается в научной моде на футурологию. Следовательно, капитал производит время52. С этих пор, где люди смогут размещать свои утопии и ухронии?
Установленные общества, существовавшие в прежние времена, господствовали над настоящим и в меньшей степени над будущим, в то время как революционное движение оккупировало будущее. Буржуазный и пролетарские революции должны были гарантировать прогресс, но этот прогресс зависел от существования будущего, обладавшего ценностью по отношению к настоящему и прошлому, которые должны были быть упразднены. В каждом случае, в более или менее чёткой степени, в зависимости от типа революции, прошлое представало облачённым во тьму, а будущее в сиянии лучей света. Капитал завоевал будущее. Капитал не боится утопий, поскольку он даже производит их. Будущее является полем для производства прибыли. Для того, чтобы породить будущее, привести его к бытию, люди должны быть теперь обусловлены функцией строго предопределённого процесса производства: это высшая ступень программирования. Человек, которого Маркс некогда называл «оболочкой времени» теперь исключён из времени. Вместе с господством над прошлым, настоящим и будущим это порождает структурное представление, в котором всё сводится к комбинации социальных отношений, производительных сил, или мифем и т.д., составленных так, что они кажутся последовательной тотальностью. Структура, совершенствуясь, уничтожает историю. Но историю сотворили люди.
Это приводит нас к пониманию, что революция должна не только породить иную концепцию времени, но также ассимилировать её с пространством в новом синтезе. Они будут созданы одновременно, будучи порождёнными новыми отношениями между человеком и природой: отношениями примирения. Ранее мы говорили, что всё фрагментированное является зерном для мельницы контрреволюции. Но революция значит больше, чем просто возвращение себе тотальности; это интеграция всего, что было разделено, слияние будущего бытия, индивидуальности и Gemeinwesen. Это будущее бытие уже существует как тотальная и страстно ощущаемая необходимость; оно лучше всего выражает истинный революционный характер движения мая-68 и лицейских студентов весны 1973-го.
Революционная борьба – это борьба против власти, какой она была во все времена и во всех странах, как и во всех аспектах жизни. В течение пяти лет эта борьба захватила все сферы жизни капитала. Теперь революция вышла на настоящую арену своей борьбы, чей центр находится повсюду, но чьё место – нигде. В этом смысле её задача бесконечна: уничтожить приручение и породить бесконечное проявление человека в будущем. У нас есть ощущение, основанное не просто на оптимизме, что в течение следующих пяти лет мы увидим начало революции и уничтожения капиталистического способа производства53.
Жак Каматт, 1 мая 1973
Блуждания человечества
I
. Блуждания человечества – Репрессивное сознание – Коммунизм
1. Деспотизм капитала
Когда капитал достигает реального господства над обществом, он становится материальной общностью, преодолевая стоимость и закон стоимости, которые выживают лишь как нечто «преодолённое». Капитал выполняет это двумя способами: 1) количество труда, включенное в продукт-капитал, значительно снижается (падение стоимости капитала); 2) отношения обмена всё больше исчезают, сначала из наёмного труда, потом из всех экономических транзакций. Капитал, который изначально зависел от наёмного труда, становится деспотом. Когда есть стоимость, она назначается капиталом.
Капитал – это капитал в процессе. Он начинает становиться таковым с восхождением фиктивного капитала, когда противостояние между самовозрастанием и падением стоимости капитала всё ещё обладает значением, когда капитал ещё не преодолел закон стоимости.
Капитал в процессе – это капитал в постоянном движении; он капитализирует всё, ассимилирует всё и превращает всё в собственную субстанцию. Становясь автономным, он является «овеществлённой формой» в движении. Он становится неосязаемым. Он вдыхает новую энергию в своё бытие – это огромный обмен веществ, поглощающий старый обмен, сводящий его к обмену биологического типа – грабя человеческое существо и всякую его деятельность, какой бы фрагментарной она ни была (вот почему капитал вынуждает человеческие существа заниматься самой разнообразной деятельностью). В качестве эксплуатируемого субъекта выступает человечество. Более чем когда-либо, отвратительно звучит выражение «эксплуатация человека человеком».
В своём идеальном состоянии капитал является представлением. Он обязан своим подъёмом до этого состояния своей антропоморфизации, а именно капитализации всех человеческих существ54 и преодолению старого, всеобщего эквивалента, золота. Капитал нуждается в идеальном представительстве, поскольку представительство без субстанции мешает его процессу. Золото, если оно не демонетизировано полностью, больше не может играть роль стандарта. Капитализированная человеческая деятельность становится стандартом капитала, до тех пор, пока даже эта зависимость от стоимости и её закона не начинает полностью исчезать. Это предполагает интеграцию человека в процесс капитала и интеграцию капитала в сознание человека.
Капитал становится представлением, продвигаясь следующим историческим путём: меновая стоимость становится автономной, человек экспроприируется, человеческая деятельность сводится к труду, а труд сводится к абстрактному труду. Это происходит, когда капитал возрастает на основании закона стоимости. Капитал становится автономным, приручая человека. Анализируя-фрагментируя-препарируя человека, капитал воссоздаёт человека как функцию своего процесса. Отделение тела от сознания позволило преобразовать сознание в компьютер, который можно программировать законами капитала. Именно из-за своих ментальных способностей, люди не просто порабощаются, но превращаются в добровольных рабов капитала. Самым большим парадоксом кажется то, что сам капитал вновь вводит в обращение субъективность, уничтоженную во время подъёма меновой стоимости. Вся человеческая деятельность порабощается капиталом. Мы можем перефразировать утверждение Маркса, «живой труд не только добавляет новую стоимость, но самым актом добавления новой стоимости к старой стоимости сохраняет и увековечивает последнюю [т.е. капитал]»55 и сказать: вся человеческая деятельность «увековечивает» капитал.
Капитал как представление преодолевает старое противоречие между монополией и конкуренцией. Каждый квант капитала стремится стать тотальностью; конкуренция функционирует между различными капиталами, каждый из которых стремится стать тотальностью. Производство и обращение объединяются; старое противоречие между потребительной и меновой стоимостью теряет свой смысл существования. Кроме того, потребление – это использование не только материальных продуктов, но, в основном, представлений, всё больше структурирующих человека, как существо капитала, и оживляющих капитал, как общее представление. Цены больше не обладают функцией, которой они обладали в период формального господства капитала, когда они были представлением стоимости; они становились простыми показателями или знаками представлений капитала. Бесплатные товары не являются невозможностью. Капитал мог бы назначать специфическое количество своих продуктов каждому запрограммированному индивиду; это количество могло бы зависеть от деятельности, навязанной этому индивиду. Такой деспотизм был бы сильнее, чем нынешний. Люди хотели бы обладать деньгами, которые «дали» бы им свободный доступ ко всему разнообразию товаров.
В ходе своего развития, капитал всегда стремился к отрицанию классов. Это было, в конце концов, достигнуто через универсализацию наёмного труда и формирование – в качестве переходной стадии – универсального класса, простого собрания пролетаризированных мужчин и женщин, собрание рабов капитала. Капитал достиг полного господства, мистифицируя требования классического пролетариата, доминируя над пролетарием, как над производительным работником. Но, достигнув господства через посредство труда, капитал принёс исчезновение классов, поскольку капиталист, как лицо, был уничтожен56. Государство становится обществом, когда наёмный труд преобразуется в отношения принуждения, в государственнические отношения. В то же время государство становится предприятием или рэкетиром, посредничающим между различными бандами капитала.
Буржуазное общество было уничтожено, и пришёл деспотизм капитала. Классовые конфликты были подменены борьбой между организациями гангстерского типа, которые являются варьирующимися способами бытия капитала. Как результат господства представления, все организации, которые хотят противостоять капиталу, поглощаются им; их пожирают паразитические микроорганизмы.
Это реальный конец демократии. Нельзя более считать, что существует класс, представляющий собой будущее человечество, и тем более не существует такой партии, группы; делегирование власти невозможно.
Реклама элементарно отражает тот факт, что капитал является представлением, что он выживает, потому что является представлением в сознании каждого человека (заставляя его усваивать внутри себя то, что навязывается ему извне). Реклама является дискурсом капитала57: всё возможно, все нормы исчезли. Реклама организует диверсии против настоящего, ради будущего, которое явно должно стать совсем иным.
«Теперь мы столкнулись с той проблемой, что средний американец должен чувствовать себя моральным, когда он флиртует, когда он тратит деньги, даже когда он покупает вторую или третью машину. Одной из основных проблем этого процветания является санкционирование и оправдание этого, убеждение в том, что удовольствие, получаемое от этого морально, а не аморально. Это разрешение даётся потребителю для того, чтобы он свободно наслаждался жизнью, ему показывают, что у него есть право окружать себя товарами, обогащающими его существование, это должно стать одной из основных тем в рекламе и в любом другом проекте, направленном на увеличение продаж».
Разложение сознания, которое можно видеть в таких проявлениях, как движения за освобождение женщин, геев и против психиатрии (которые стали возможными только после работ Фрейда, Райха и феминистского движения начала века) не является частью спонтанного зарождения революционной сознательности, но лишь отражает конец буржуазного общества, основанного на стоимости, на закреплённом стандарте, воздействующем на все уровни человеческой жизни. Разложение началось, когда общий эквивалент вступил в конфликт с обращением. Если прошлый общий эквивалент уступает, он утрачивается. Государству пришлось заставить все субъекты уважать нормальность, основанную на стандарте, устанавливающем общественные ценности. Закон стоимости заключал в несвободу людей, заставляя их соответствовать стереотипам, устоявшемуся образу жизни. Высшая точка развития моральности проявилась в Кантовом категорическом императиве. Поглощая общий эквивалент, становясь своим собственным представлением, капитал упразднил все запреты и жёсткие схемы. На этом уровне люди прикрепляются к его движению, которое может отталкиваться от нормального или аномального, морального или аморального человека.
Конечный, ограниченный человек, индивид буржуазного общества, исчезает. Люди страстно призывают к освобождению человека, существа, которое является заодно социальным и Gemeinwesen (бытием-вместе, примеч. пер.). Но в настоящее время именно капитал видоизменяет человека, придаёт ему форму и материю; и общинное бытие реализуется в форме коллективного рабочего, а индивидуальность в форме потребителя капитала. Поскольку капитал является неопределённостью, он предоставляет человеку доступ к состоянию по ту сторону конечного, в бесконечном становлении овладения, которое никогда не реализуется, в каждый момент обновляя иллюзию всеобщего процветания.
Человек по образу капитала перестаёт рассматривать любое событие как ключевое, он видит его как момент в бесконечном процессе. Удовольствие дозволено, но не бывает возможным. Человек становится чувственным и пассивным вуайеристом, а капитал чувственным и сверхчувственным существом. Человеческая жизнь перестаёт быть процессом и становится линейной. Вдохновляясь процессом капитала, люди уже не могут быть «самими собой». Эта вдохновлённость опустошает его, создаёт вакуум, который он должен постоянно удовлетворять представлениями (капитала). В общем, капитал в процессе гарантирует себе господство, делая линейным любой процесс. Так он нарушает движение природы, что ведёт его к её уничтожению. Но если это уничтожение ставит в опасность его собственный процесс, капитал адаптируется к природе (через экологов, например).
Неживое становится автономным – и одерживает триумф. Смерть в жизни: Гегель интуитивно чувствовал её, Ницше описал её, Райнер Мария Рильке воспевал её, Фрейд практически сделал её официальной истиной (инстинкт смерти), дадаисты изобразили её в шутовском искусстве, а «фашисты» поклонялись ей: «Да здравствует смерть!». Американское феминистское движение индивидуализировало её :
«Мужчина любит смерть – она сексуально возбуждает его и, уже мёртвый внутри, он хочет смерти». (Valérie Solanas : Scum, изд-во Olympia, 1971 г.)
Автономия формы воздействует на все аспекты жизни, над которыми господствует капитал. Знание обладает ценностью только если оно формализовано, опустошено, освобождено от содержания. Абсолютное знание – это реализованная тавтология; это мёртвая форма, используемая для всех знаний. Наука – это его систематизация; эпистемология – его избыток.
В эпоху своего реального господства, капитал предпринял «run away» (как говорят кибернетики)58 , бежал от человека. Люди уже не контролируют его. (Люди в форме пролетариев могут, по крайней мере, пассивно, представлять собой барьер для развития капитала). Он больше не ограничен природой. Некоторые производительные процессы, осуществлявшиеся в течение долгого времени, привели к столкновениям с природными барьерами: численное увеличение человечества, разрушение природы, загрязнение окружающей среды. Но эти барьеры нельзя теоретически рассматривать как барьеры, которые капитал не может преодолеть. В настоящее время для капиталистического способа производства есть три возможных курса (в дополнение к уничтожению человечества – гипотеза, которую нельзя сбрасывать со счетов):
полная автономия капитала: механистическая утопия, в которой люди становятся простыми дополнениями к автоматической системе, хотя всё ещё выполняют исполнительную роль;
мутация человека, или видоизменение человеческого рода: производство абсолютно программируемого существа, утратившего все характеристики вида Homo sapiens. Для этого не потребуется автоматизированная система, поскольку подобный совершенный человек будет делать всё, что потребуется;
всеобщее помешательство: вместо человека, на основе его современных ограничений, капитал реализует всё, чего он не пожелает (нормальное и ненормальное), но человек не может найти сам себя, и удовольствие постоянно лежит в будущем. Бегство капитала увлекает за собой человека, который поддерживает его функционирование59.
Конечный результат будет одним и тем же во всех случаях: эволюция человека замораживается, в одном случае раньше, чем в другом. Эти возможности – абстрактные ограничения; в реальности они разворачиваются одновременно и противоречивым образом. Для того, чтобы продолжать свой бесконечный курс, капитал вынужден обращаться к человеческой деятельности, восхвалять человеческое творчество. А для того, чтобы гарантировать себе вечную жизнь, капитал должен действовать быстро. Он натыкается на препятствия во времени и пространстве, связанные с уменьшением природных ресурсов, (которые нельзя подменить синтетическими заменителями) и безумным увеличением человечества (которое вызывает исчезновение многочисленных форм жизни).
Становится ясно, что те, кто поднимает знамя труда или его упразднения, остаются на территории капитала, в рамках его эволюции. Даже движение к безграничному обобществлению желания изоморфно по отношению к бесконечному движению капитала.
Капиталистический способ производства не является упадочным и не может прийти в упадок. Буржуазное общество расщепляется, это верно, но это не ведёт к коммунизму. В лучшем случае мы можем сказать, что коммунизм утверждался в оппозиции к буржуазному обществу, но не в оппозиции к капиталу. Бегство капитала было неразличимым; фактически это бегство было реализовано только с подъёмом фашистских, нацистских движений, народных фронтов, Новой Сделки и т.д., т.е. движений, которые стали переходом от формального к реальному господству капитала. Считалось, что из обобществления человеческой деятельности, а, следовательно, из уничтожения частной собственности появляется коммунизм, в то время как на деле, в виде материальной общности, появился капитал.
2. Рост производительных сил; Приручение человека
Капиталистический способ производства приходит в упадок только с началом успешной революции против капитала. На данный момент, в течение века загнивают скорее люди, прирученные капиталом. Эта прирученность проистекает из неспособности пролетариата освободить человечество. Производительные силы продолжают расти, но это силы капитала.
«Капиталистическое производство, следовательно, развивает технику и комбинацию общественного процесса производства лишь таким путем, что оно подрывает в то же самое время источники всякого богатства: землю и рабочего». («Капитал», книга первая, Маркс и Энгельс, М: ПСС, т.23, стр.315, 1960)
Не имеет смысла заявлять, что производительные силы человечества перестали расти, что капиталистический способ производства начал загнивать. Подобные взгляды выказывают неспособность многих теоретиков распознать бегство капитала и через него понять коммунизм и коммунистическую революцию. Парадоксальным образом, Маркс анализировал разложение буржуазного общества и условия для развития капиталистического способа производства: общество, при котором производительные силы развивались бы свободно. То, что он представлял как проект коммунизма, было реализовано капиталом.
Человек выработал диалектику развития производительных сил60. Он считал, что освобождение человечества зависит от их полнейшего развития. Коммунистическая революция – а, следовательно, конец капиталистического способа производства – должна была произойти, когда этот способ производства уже не был бы «достаточно большим» для того, чтобы содержать в себе производительные силы. Но Маркс попал в ловушку двусмысленности. Он считает, что человек является препятствием для капитала и что капитал уничтожает человека как препятствие для своего развития, как производительной силы. Маркс также предполагает, что капитал может преодолеть человеческое препятствие. Это ведёт его к постулированию самоотрицания капитала. Это самоотрицание принимает форму кризисов, которые он воспринимает либо как моменты реструктуризации капитала (обновление через уничтожение продуктов, задерживающих процесс: ещё одна причина, по которой капитализм должен исчезнуть), или как сам момент уничтожения капитала.