Иван Васильевич Шмелев
История села Мотовилово. Тетрадь 16. 1930-1932
Ванька в Арзамасе на учёбе
Услыхал Ванька Савельев, что в Арзамасе открывается новая школа под названием «Стройуч» и подговорив себе товарищей Саньку и Гришку, они втроём пыхнули в город. Их завлекла новая школа тем, что она находится в городе и за ученье платить собираются в виде стипендии в сумме 22 рубля. Документы из Чернухинской школы забраны и ещё кое-какие собраны и поданы по назначению и ребята стали ждать результатов. Наконец, открытки, извещающие о принятии в школу, получены и друзья 13-го апреля 1931 года отбыли в Арзамас на ученье. Школа находилась на улице Урицкого дом №15, а общежитие на улице Володарского, в доме бывшего купца Лихонина. А потом ребят перевели в здание самой школы.
Заделался Ванька Городским жителем, безустанно грызёт гранит науки: «Коль захотел познать азы и буки, бери почаще книгу в руки!» – этот девиз Ванька в ученье своём взял для себя за основу. Здесь он по-особенному полюбил литературу, которую, кстати сказать, преподавал перешедший же в эту школу из Чернухи Александр Сергеевич Алякрижский. Здесь Ванька так же познал законы Паскаля и Архимеда, преподавал здесь физику тоже перешедший из Чернухинской школы Семён Михайлович Суханов, Ванька здесь также научился извлекать квадратный корень, научился доказать задачи по теореме Пифагора и познал синусы-косинусы, тангенсы, котангенсы, секансы-косекансы, преподавал математику знамениты математик Арзамаса, древний старичок Иван Алексеевич Смирнов.
Ванька любил посещать городской кино-парк, с наслаждением любовался развесистыми яблонями с крупными яблоками и с интересом просматривал кинофильмы. Он также с увлечением посещал лекции по астрономии, где познал азы устройства вселенной. И приезжая домой на выходной день, Ванька делился своими познаниями в вопросе мироздания, доказывая, особенно перед бабушкой Евлиньей, что наша Земля – шар.
– Вон до чего доучились, вон до чего допятились! – с возмущением возражала бабушка. – Баишь – наша земля круглая, похожая на яблоко, а почему же наше озеро такое ровное, а море бают, ещё ровнее, если бы Земля была шаром, то наше озеро было бы горбатым, как арбузная корка. И вода из него вся повылилась бы, и мы упали бы. А то шар глобус, ишь чего понавыдумали черти в тартарары! Да и кто такую махину поворотит косолапые! – с негодованием упорствовала бабушка.
Но Ванька не сдавался. Он, раздобывши в школе глобус, показал бабушке земной шар в миниатюре, и вечером при свете лампы показывал, как на земле происходит смена дня и ночи, зимы и лета.
– Всё равно наша Земля Богом создана, и она плоская, как блин, – стояла на своём бабушка. – Мы уж отжили свой век, отвели свою очередь, теперь вам уступаем пожить на вольном свете – живите, мы прожили на плоской земле, а вы живите на шару, а нам и помирать пора, – заключила бабушка Евлинья. – Раньше люди-то были как люди, что ни мужик, то борода, а теперь что, ни мужик – оглобля! – с осуждением добавила она, имея в виду распространённое среди мужиков курение табака.
Они хотели было поехать в Арзамас накануне, но стояла пора самого буйного водополья и переполненная водой Осиновка их на станцию не пропустили. Воды в Осиновке набралось вровень с берегами, и она не помещалась под мост, текла по ту и другую сторону моста. Ребята остановились в нерешительности, переходить бурные потоки было опасно. В это время к Осиновке подошёл Иван Коняхин, житель села Чернухи. Он возвращался из Волчихи, где был в командировке, ребята-то можно денёк подождать, а Ивану положение безвыходное, ему как говорится плыть и дома быть. Иван решился бурный поток позади моста преодолеть вброд. И он вступил в бурлящий водотёк. Сначала вода ему не доходила до колена и в сапоги не заливало. Но потом, он видимо ногами попал в вымоину, где его подхватила стремнина, сбив его с ног. Течение его повалило на бок, и он подхваченный водным потом поплыл по течению, как бревно.
– Лавируй руками-то, а то утонешь! – встревоженно крикнули ребята ему с берега.
К счастью Ивана, течением подбило к примостовой насыпи, он каким-то чудом зацепившись за землю руками, судорожно вскочил на ноги.
– Ну, как Иван? Испугался?
– Да-а! – только и мог выкрикнуть он, полуотнявшимся от испуга языком, и бегом побежал по направлению к станции.
Как бы не земляной бугор, быть бы Ивану в реке Серёжа, а там не знай, как бы обернулось дело. Иван был на пороге смерти!
Смятение души у Василия Ефимовича
Вступление в колхоз на Василия Ефимовича в его сознании подействовало морально и физически произвело полный переворот хода мыслей по отношению бытия. Весь первый день он себя чувствовал «сам не свой». Первую ночь, когда он узнал, что его приняли в колхоз, он почти не спал, мысли нескончаемым потоком ползли в голову, взбудораживая мозги. «Жил, работал, старался, заботился о благополучии своего хозяйства и семьи, а теперь, всё нажитое кроме дома и коровы, сдал в колхоз, и это всё приобретённое своими трудовыми руками, из-за чего получил грыжу в паху, стало не моё. Вот теперь в колхозе, запряжёт какой-нибудь вахлак из Гольтепы мою «Вертеху» и будет на ней разъезжать, как на своей. Мою крашенную телегу, за которой я так ухаживал, сразу, наверно, испохабят, молотилку изуродуют, на веялках будут веять какие-нибудь взбаламошенные люди не бережа и не ухаживая за этими машинами». Размышляя о судьбе имущества, которое он сдал в колхоз, мысли Василия Ефимовича перебросились на вопросы политики. Душой и сердцем он не был согласен с тем, что власти нарушив веками сложившийся деревенский уклад жизни, вдруг перевернули вверх дном: «Непрошено и так нахально вломились в доверчиво незапертые ворота русского крестьянина – вихрем опустошив двор, забрали лошадь, инвентарь. Выхолостили доверчивую душу мужика, лишив его самостоятельности и заботы о земле! Вместо того, чтобы дать полную волю мужику-крестьянину самому, по своему усмотрению распоряжаться землёй, а её отобрали в колхоз, а ведь мужичок-то, труженик, всю российскую державу хлебом кормил!» Обмозговывая эти тягостью тягучие мысли, Василий Ефимович, всю ночь, почти до самого утра, не мог заснуть. И только под самый рассвет его сморило, он стал забываться, впадая в липучие объятия сна. Но зимовавшая в избе муха, чуя рассвет, взбаламошенно залетала по избе тупо шарахаясь по стенам, а потом, проявив нахальство, внезапно присела на взгорячённый от мыслей его лоб. Судорожно спугнув и обругав злополучную муху, Василий Ефимович повернулся набок, и под мысль сомнения правильно ли он поступил, решив вступить в колхоз: «Не на пагубу ли меня взбаламутила эта дурацкая мысль о вступлении в колхоз, может этот мой шаг оказаться для меня роковым». И мысль: «Если бы знал где упадёшь, соломки бы постлал!» его убаюкала… Сниться Василию Ефимовичу, как будто он в Арзамасе на хлебном базаре, на торговой площади около собора среди многочисленных возов, с рожью, овсом и крупами. На площади людно, во всю ширь идёт торг. Среди делового торгового гама, изредка слышно пронзительное конское ржание… Оставив своего «Серого» с телегой на подворье, Василий Ефимович как будто неторопко разгуливается по базару. С утра, он не спешил закупить хлеба-ржи, а выжидающе обходил воза, приглядывался и приценялся. Подойдя у одному из возов, около которого стоял открытый мешок с добротным зерном. Тут же присутствовал и хозяин воза – мужик опрятный и довольно-таки упитанный, одетый по-простецки и в лаптях. «У добротного хозяина и товар должен быть добротным!» – подумалось Василию. «У приятного продавца и товар купишь за милую душу!» – увещевая хозяина провозгласил он, подходя к мешку и с любопытством стал рассматривать зерно, цедя его сквозь пальцы, определять качество.
– Не зерно, а золото! – отозвался хозяин. – Гляди, щупай, покупай! – добавил он хваля свою рожь.
На возу, на мешках с зерном сидела баба, видимо жена хозяина воза. Она наседкой распласталась среди воза укрыв своим широченным сарафаном с оборками не менее его половины. Она сонно поглядывала на окружающий её мир и безучастно наблюдала за торговлей мужа.
– Почём, говоришь, пуд-то? – спросил Василий.
– Рупь двадцать! – ответил хозяин ржи.
– А ты не дорожись, уступай, скости пятачок и вся недолга! Я сразу пудов с десяток куплю у тебя.
– И так не дорого, ведь у меня не зерно, а золото! Сам видишь, – без намерения уступать, гнул свою линию хозяин воза.
– Ну тогда как хошь! – неспеша отваливаясь от мешка и направляясь к другому возу, сказал Василий, имея намерение купить именно эту добротную рожь, так как она ему очень понравилась, но ради наваждения времени он не спеша стал удаляться от этого воза.
– Ну, как баб? – обратился мужик к жене за советом. – Будем уступать-то, ай нет?!
– Конечно уступи! – встрепенувшись и шурша сарафаном зашевелилась на мешках хозяйка воза. – А то сиди вот тут на возу-то и гляди, как остальные-то, почти всё распродали, давай скащивай пятак-то, да давай скорее продадим, да по магазинам пройдёмся, себе и ребятишкам кое-чего накупим, да и домой покатим! – с улыбкой на лице советовала она мужу. – А ты Филипп, окликни этого мужика приятной наружности, который так цепко приценялся к нашей ржи, он у нас сразу полвоза закупить обещался, – с деловитостью добавила она своему хозяину.
– Эй, мужик! Вернись-ка! – выкрикнул Филипп.
– Что?! – отозвался, остановившись Василий, и как бы нехотя подходя к возу Филиппа.
– Бери по рупь пятнадцать! Я решил скостить.
– Так-то оно так! – снова процеживая сквозь пальцы добротное зерно, словно он его осматривает впервые, с выдержкой проговорил Василий, а вон у того воза, ты слышишь почём хозяин торгует, по рубль десять! Зато вон гляди, он свой воз за полчаса раскатает! – добавил Василий, страстно желая, чтобы Филипп сбросил с цены ещё пятачок. – Ты вот что, давай скащивай ещё пятак и по рубль десять у тебя четыре мешка закупаю! Давай по рукам, подставляй свою ладонь пятишницу и дело с концом! – входя в торговый раж улыбаясь изрёк своё желание Василий.
– Да уступать-то бы не хотелось, – упрямился Филипп, – вопросительно поглядывая на жену.
А та желая поскорее распродаться, тайно подмигнула мужу, мол «скащивай, не отпускай такого оптового покупателя, распродавай скорее!»
– Ну ладно, бери по рупь десять. Ты баишь четыре мешка возьмёшь? – дозновательно спросил Филипп.
– Ну да, а то и пять заберу, если вот в кармане денег хватит! – лезя рукой в карман с довольством отозвался Василий.
И дав червонец Филиппу в задаток, Василий поспешно направился на подворье к Курочкину за лошадью, где поджидал его сытно наевшийся овса «Серый». Василий, попоив лошадь запряг, и выехав со двора направился на площадь за закупленным хлебом… Подъезжая к тому месту, где только что Василий Ефимович закупил пять мешков ржи, где стоял воз, оказалось пустым ни возу, ни мужика с бабой. Он только было хотел спросить мужика, соседствующего с пропавшим возом, куда мол подевался воз с хлебом и его хозяевами, и с ними его червонец задатка. Как этот мужик стал от него как-то таинственно удаляться и исчез, Василий было, хотел торкнуться с вопросами к остальному люду, как и все присутствующие на площади стали так же уплывать в даль, с возами, с лошадьми и телегами, с поднятыми вверх оглоблями, вся площадь пустела. От растерянности и тревоги Василий Ефимович так перепугался, хлеба не закупил и червонца денег лишился, он во сне застонал и проснулся.
Дуня и Федька Лабин
Весь Великий пост, Дуня просидела дома мало выходила на улицу. На страстной неделе отговела, в Великую субботу ходила причащаться. Федька давно не видел Дуню и на Пасхе решил во что бы то ни стало повидаться с ней. Он в дело и без дела вертелся около дома, где живёт Дуня. Дуня заметила Федьку и вышла на улицу.
– Эх, ты, домоседка! – видно редко на улицу-то выглядываешь, наверно всё одна на печи отсиживаешься, – с укорительной незлобивой насмешливостью начал разговор Федька с Дуней заметив её.
– Вовсе не на печке, а на лавке сижу, чулки вяжу, да в окошечко поглядываю, – весело улыбаясь ответила Дуня.
– А, как увидала тебя, вот и на улицу вышла, ведь на улице-то весна, вон кругом какая красота и благодать, – восторженно добавила она. – А вообще-то мне сеструха, зря и часто не велит на улицу-то выходить, говорит парней надо опасаться! – по-девичьи, с наивностью добавила она.
– А чего нас бояться-то, чай мы не кусаемся! – скаля зубы в смехе, оправдывал парней вообще и сам себя в частности. Вот я стою невдалеке от тебя и ни разу не укусил тебя!
Дуне, эти Федькины слова показались смешными, она усмехнулась, рассмеялся и Федька.
– Давай на бревно присядем, что ль? – предложил Федька.
– Давай! – согласилась Дуня.
Они оба уселись на лежащем у мазанки бревне и завели разговор уже на любезную тему.
– Да у меня и выйти то не в чем, вот донашиваю старенькое платьице, и оно уж стало мне мало, – проговорила Дуня.
– Вот есть о чём горевать, я завтра же дам тебе денег, сходи в лавочку и купи ситцу, вот тебе и платье, а там рассчитаемся, – по-деловому предложил свою услугу Федька Дуне.
Услышав из уст Федьки о таком любезном внимании, Дуня в приливе радости безмятежно распахнула свои прекрасные очи у неё взволнованно затрепыхались малюсенькие груди, под кофточкой явственно топырились пуговички сосочков.
– Подожди тут, я пойду няни спрошусь, – проговорила Дуня Федьке и ушла в избу и больше не вышла на улицу…
Федька пождал, пождал и ушёл, он с точностью решил выполнить своё обещание, данное Дуни, дать ей денег на платье, но у него у самого в наличии денег не оказалось, он решил перезанять у кого-нибудь. И Федька за деньгами решил обратиться к Серёге Федотову, надеясь на его наивность он попросил у него денег в долг, но нарвавшись на Серёгину расчётливость получил отказ.
– Вот ты, Федьк, просишь у меня денег в долг, а платить-то будет волк?! – грубовато обрезал Серёга Федьку зная, что Федькину ухарскому поведению наступает закат, так как отца его стали притеснять и вот, вот совсем раскулачут и сошлют куда-нибудь.
Но так или иначе Федька всё же раздобыл где-то нужную сумму денег и отдал их Дуне, чтобы та купила себе материала на платье… В селе Дуню знали, как самую красивую девушку. Бабы, собравшиеся на озере, в беседах случало вели разговор и о Дуне.
– Уж, что красива девка, то красива! – с похвалой о Дунькиной красоте отзывались бабы.
– Да уж Дуня своим красивым лицом, кого хошь завлечёт! – вторили бабам и мужики.
– Недаром около её Федька Лабин вьюном увивается.
– Она круглая сиротка и пожалеть её некому!
– Да у неё давно уж нет и кормилица, ни поилицы! И Анисьи с ней склока одна!
– Про неё бают, уже больно она смелая и дерзкая на язык!
– Это верно, она без стука к царю войдёт! Смелая-то, это не плохо, а бают уж больно она верчёная, с парнями по вечерам ходит!
– Сломит себе голову и больше хорошего от этого не жди! – торочили на озере, на мостках бабы.
Бабьи толки о Дуне дошли до её двоюродной сестры Анисьи, которые озабоченно обеспокоили её. Особенно Анисья забеспокоилась о Дуне, когда узнала, что она наедине встречается с Федькой, она выговаривал Дуне:
– Мне из-за тебя слушать неприятные людские наговоры не больно по душе, из-за тебя мне и стыди глаза-то! – упрекала её Анисья. – Веди себя поскромнее, а то сломишь себе башку-то до поры до времени! – назидательно предупреждала Анисья. – Одно горе мне с тобой! В случае чего, я тебе подол-то подниму да завяжу над головой. Крапивой высеку, да в таком-то виде по селу проведу! – грозилась Анисья. – Заплати дыру-то, что растрёпой ходишь, ведь кофта-то давно на груди-то прохудилась, или парни тебя за эти места захватали, а тебе хоть бы что?! – И не стыдно тебе ходить в этом узеньком платьице? Всё тело в обтяжку, как у русалки, ж…а выпятилась и весь перед выщелкнулся, прикрой свою рекламу, – продолжала укоризненно увещевать Дуню Анисья.
Дуня, без согласованности с Анисией, заложила подол своего платья, подшила его, оно стало ей коротко и в нём она стала казаться совсем девчонкой и ещё пригляднее.
– Как завидно, у Наташки кофта с кисеёй есть! – как бы между прочим сказала Дуня, слушая назидательные речи Анисьи.
– А завидно, так купи, только на что ты купишь, у нас с тобой денег-то, как у бедного латыша, нет ни гроша! – отозвалась Анисья.
При очередной встрече на улице, Федька вручил Дуне деньги на покупку платья. Дуня не отказалась, деньги взяла… Сходила Дуня в лавку, купила себе канифасу не на платье, а на кофту, отнесла материал к портнихе Пенкрихе, чтобы та сшила ей кофту. Через три дня, Дуня вышла гулять в новой кофте. Подруги были в восторге от Дуниной обновки, они дознавались от неё, откуда и как
эта кофта приобретена Дуней, а Дуня по простоте своей тайну раскрыла перед подружками, а они, не стерпев доложили об этом Анисье. Анисья узнав об истории с кофтой ещё пуще возмутилась и обеспокоилась, снова обрушилась с выговорами на Дуню.
– Гляди Дуньк, не связывайся с Федькой, он много таких дур, как ты, обламывал, сломишь и ты свою башку, связавшись с ним. Ты думаешь он тебя замуж возьмёт? Он тебе только глаза отводит! – дельно предупреждала Анисья Дуню.
– Он обещает меня замуж взять! – как-то нечаянно вырвались слова у Дуни.
– А не рановато тебе выскакивать замуж-то? Тебе всего 16 годков, – и чтобы убедительно урезонить Дуню, Анисья пошла с последнего козыря. – Да у тебя и титек-то нет. Выйдешь замуж, родишь, чем ребёнка-то кормить будешь?
– К тому времени подрастут! – нисколько не смущаясь горделиво отчеканила Дуня.
– Ну чёрт с тобой, выходи, удерживать я тебя не стану, силушки моей нету валандаться-то мне с тобой! – раздражённо закончила разговор Анисья…
Вечером, при встрече, Федька будучи наедине с Дуней похвалил её новую кофту, и глядя в её прелестные глаза, которые в ночной теми блистали светляками, нарочито ведя разговор о кофте, напоминая Дуне о деньгах, сколько она их потратила на кофту, и как-бы в невзначай спросил её?
– А ты мне взамен чего дашь? – лезя целоваться к Дуне, и давай волю своим рукам, как бы гладя кофту намеревался полезть ей в груди.
– А по-каковски я тебе отчёт должна давать? – бойко отрезала Дуня разгорячённому Федьке. – И руки свои баловные не запускай туда, куда не следует, а то я их тебе отобью. Понял? Издеваться над собой я никому не позволю! – укротила Дуня Федьку.
– А ты погоди-ка!
– Ну, гожу, а дальше что?
– Я к тебе всей душой, а ты от меня лицо воротишь! Я ведь у тебя не даром прошу, а по взаимной любезности!
– А ты потерпи, или женись! Чем зариться-то на меня! – урезонивала Дуня.
– Я бы рад потерпеть, да не ждётся и не терпится! Невтерпёж поцеловать тебя хочется.
– Хочется да колется! – отпарировала Дуня. – Женись коль хочется!
– Я бы женился, да тятька ни туда впряжён!
– Так ты что же, измором хочешь взять? Заруби себе на носу, этого не бывать, чтоб я тебе подвалила. Вам парням только поддайся, изнахрачите до крайности! И ты, больно-то своим рукам волю не давай, не хватай там, где ты ничего не клал, вишь у меня всю новую кофту замусолил! Уж замарать себя не позволю! И вообще Федь брось эти свои замашки, это тебе не Наташка! И отстань с этим от меня, а то по роже съезжу! А если насильничать вздумаешь, закричу, народ созову! – строго предупредила Дуня.
– Не беспокойся, не обману, таких красоток не обманывают! – с чувством побеждённого, упавшим голосом проговорил Федька.
А Дуня продолжала своё:
– Да и вообще, меня сеструха Анисья отругала за тебя, совсем запрещает встречаться с тобой, и мне пригрозила, в случае чего, она пообещала мне завязать над головой подол и провести в таком виде, меня по селу, на стыдовищный позор перед народом.
