Ислам Ибрагимович Ибрагимов
Фабио и Милена
Глава 3.
С благословением своего отца Милена отправилась на очередное задание. Фабио замечал, как тревожные мысли, посещавшие его голову, повергали его в неутолимые переживания причиной которых послужила предыстория преступника, не отличавшаяся особой хладнокровностью, но выделяющаяся беспросветностью этих скверных деяний. Потемкин Леонид был освобожден из тюрьмы, на попечении которой он пребывал долгие годы. Бывший насильник и убийца детей – он вышел на волю как свободный человек не имеющий страшного прошлого за спиной и теперь, когда ему не угрожало пожизненное заточение и смерть в четырех стенах пропитанных общим страданием заключенных вместе с той беспричинной злобой которой они повсеместно руководствуются. Он со всей святостью прирожденного преступника, ограниченного скудным разумом, нарушенным внешним миром и переконструированным внутренним взялся за старое.
У Фабио не оставалось иного выбора, если точнее он должен был согласиться на это дело, но если следовать за истинной, то ответ Фабио не имел никакого значения перед лицом Совета в данном деле. Люди сверху восхищались Миленой, они жаждали ввергнуть ее в затруднительное положение, в котором она смогла бы проявить себя без остатка.
Отвлеченный роем беспрестанных мыслей Фабио мыл посуду и пытался не думать о плохом. Он нисколько не сомневался в том, что Милена не даст себя в обиду, но как отец он все равно волновался, ведь неизвестность – это почва для рассады всевозможных переживаний. Фабио протер посуду и прислушался к странному звуку, исходящему от двери.
Убедившись, что звук исходит за дверью Фабио насторожившись отпер ее. Он опустил голову вниз и пригляделся. На полу у самого порога, опершись на руки об пол, на коленях, истекая кровью едва не лежала Милена. Фабио опустился под весом нагрянувшего на него видения, под тяжестью действительности, не выдержав беспрекословной внезапности происходящего, стрелой, вонзающейся в сердце.
Слезы потекли с его глаз. Удары сердца отбивали грудь – то была приходящая ярость, весь мир мог поплатиться за вред, нанесенный Милене, но гнев отступил со слезами, уступая место чувству вины, пропитанному состраданием и воздвигнутому отцовский любовью.
– Доченька… Милли моя доченька, что же он сотворил с тобой, я…
Фабио захватила гулкая ярость, он выругался на итальянском, что делал лишь в крайних случаях. Сердце его разрывалось, ему хотелось сейчас же отомстить и изничтожить обидчика дочери и, если бы тот был жив ему ни за что бы не удалось избежать наказания.
– Папа… – Прошептала Милена, глядя на Фабио полупустыми глазами, и если бы море было чернилами, то их бы не хватило для того, чтобы описать состояние Фабио. Он понял, что раньше ему было нечего терять и он мог спокойно переносить на себе все тяготы бренного мира, но теперь все сталось иначе. Фабио помог ей встать, Милена держалась за бок, видимо именно там была пуля или порез.
– Ты можешь идти? Иди со мной, аккуратно, вот так… Они пожалеют милая, я убью их за это.
– Нет папа… Они…
Он уложил ее на свою кровать и спросил, где рана. Она подняла футболку, это была рванная рана, нанесенная вскользь. «Хорошо, что не воткнул в нее нож…» – Думал Фабио
– Сейчас я зашью… – Сказал он дрожащим голосом, ему было многим больнее видеть ее рану и когда он зашивал ее то каждый всхлип Милены, каждая слеза и крик, который она пыталась сдержать, но не могла отзывался в его сердце нескончаемой болью. Он и не представлял себе какого это когда твоя дочь так страдает, он хотел бы сейчас поменяться с ней местами, он продал бы свою душу лишь бы она больше не испытывала страданий.
После того как он обработал и зашил рану, то забинтовал ее как следует толстым слоем бинтов и, хотя его руки продолжали непрестанно дрожать он очень хорошо справился с задачей.
– Попозже сходим к нашему врачу, он тебя посмотрит, как ты себя чувствуешь Милли, не кружится голова?
Приходя в себя, Милена помотала головой и выпила протягиваемый стакан воды. Дрожащими руками она отдала опустелый стакан и оглядела собственные руки убеждаясь в том, что кровь, застывшая на них, принадлежит ей. Она пошла умываться и когда Милена вернулась то застала Фабио за сборкой оружия.
– Папа, постой, я… Я справилась с заданием.
Он обернулся, взглянув на нее с недоумением.
– Но как все это произошло? – Спросил он. Милена открыла было рот, но он тут же ее перебил. – Тебе пока нельзя, лучше отдохни, если хочешь кушать, то скажи, или что-либо еще, если будет больно я куплю таблетки…, да я схожу пока за таблетками, бинтами и всем остальным, ладно?
Она кивнула и присела на папину кровать, бок ужасно болел, но она убила этого негодяя, в тот момент она даже не заметила проскользнувшего ножа, который бегло и неглубоко поранил ее. Пронизывающая боль утихла лишь тогда, когда Милена оказалась сзади своего обидчика, держа двумя руками стальную веревку, обтянутую за его шею, натягивая ее до самой белизны своих рук она душила своего противника и крик невольно вырвался из ее уст. Всего на мгновение ей показалось что оставшихся сил не хватит для того, чтобы задушить его. Милена чувствовала, как с бока потекла теплая кровь и чем больше усилий она прикладывала, тем сильнее было кровотечение. Маленький ножик выскочил у из рук онемевшего негодяя и тот упал на колени, а затем и лицом в пол, но Милена не отпускала его, она осаждала ударами его бездыханное тело, которое должно было расплатиться за боль, причиненную ей.
Каждый кто видел Милену, истекающую кровью, проходил безучастно мимо. У толпы нельзя было отнять ее повсеместного безразличия. Милена удивлялась человеческому эгоизму, но она не отчаивалась и шла дальше покуда была такая возможность. Каждый шаг давался ей тяжелее, ноги точно увязли в болоте, ей нужно было преодолеть свою боль, идти сквозь немочь, вязкую поступь и всеобщее равнодушие. Теряя сознание, она добралась до дома, Милена хваталась за жизнь, ускользающую из ее рук, горло сжималось, конечности цепенели, надежда гасла последними огнями. Она опускалась все ниже пропорционально приближению к спасению точно нагроможденная непосильной ношей которая давила на нее сверху вниз. Не выдержав громоздкого натиска, повергавшего ее наземь, Милена опустилась на колени у самого порога собственной квартиры, ей казалось, что все осталось позади, что все закончится прямо здесь за закрытой дверью. Из последних сил она пыталась постучать в дверь, но получалось лишь скрести руками по ее холодному покрытию.
Как только отец ушел Милена прилегла на спину и закрыла глаза несмотря на то, что на дворе был ясный день. Ей ужасно захотелось спать. Почувствовав всю тяжесть собственного тела, она не могла сопротивляться этой неведомой силе и лишь надеялась, что не умрет, ведь ей совсем не хотелось умирать, она только сейчас поняла, что видела слезы отца, который был сам на себя не похож. Чуть позже Фабио вернулся и тревожно окликнул Милену, боясь, что она перестала дышать, но Милена издала вопрошающий стон и он понял, что все в порядке. Фабио положил пакет с лекарствами на стол и сел возле нее, не зная, что же делать.
– Все нормально Милли? Ты в порядке?
Она, не открывая глаз кивнула в надежде что он смотрит на нее и не станет переспрашивать. Фабио заметил про себя что не вынесет еще одного такого раза, как же он был беспечен, неужели он не догадывался что в один прекрасный день все обернется именно так? Он был ужасно зол на себя ведь это была полностью его вина, кажется ему просто необходимо найти виновных во всем этом, правда он не знал, как же может наказать самого себя? Также он размышлял что же Милене делать дальше, сердце его гулко билось, когда он представлял, что в последующих ее делах все повторится вновь, нет, он не вынесет этого больше и им нужно что-то придумать, это просто необходимо. Он был невероятно глуп ведь он мог потерять самое ценное в своей жизни, теперь он пересмотрит свои убеждения насчет Милены, ведь необходимо учиться на своих ошибках, либо готовиться к худшему.
Фабио не смог сомкнуть глаз этой ночью, он сидел рядом с Миленой на стуле и смотрел в окно временами потирая ее лоб. У нее был жар, а таблетки не действовали вопреки ожиданиям. Фабио заботился о Милене, которая прежде почти никогда не болела и не жаловалась на здоровье.
Изредка Фабио подавлял стон, который намеревался вырваться из него. Мысль о том, что дочь может покинуть его всего в одно мгновение просто не давала ему покоя, лишь ночь своим покрывалом успокаивала его и нежно убаюкивала его тревожные мысли, Фабио забывался, пребывая в очаровательном полусне, но мгновенно просыпался, вспоминая о дочери.
Фабио сильно привязался к Милене, он чувствовал, что не сможет протянуть без нее ни дня, ведь есть в отцовской любви нечто немыслимое, мощное и неосязаемое. Фабио открыл для себя новый вид отцовской любви, он во что бы то ни стало защитит ее от всего мира, от каждого кто посмеет даже пальцем к ней прикоснуться.
На следующий день он приготовил ей кашу, вид у Милены был сонный хотя Фабио это казалось смешным, ведь это она спала всю ночь в отличии от него. Он осмотрел ее рану, та не сильно кровоточила за ночь и после они начали завтракать. Фабио чтобы хоть как-нибудь успокоить себя и Милену начал рассказывать ей о своих шрамах и порезах, о точках на коже от пуль и о беспощадных перестрелках и побоищах, в которых он принял непосредственное участие. Милена немного оживилась и даже пару раз наградила его сонной улыбкой, Фабио думал много ли усилий ей нужно проделать чтобы вот так улыбнуться?
Днем к ним зашел молодой доктор, отец которого раньше лечил Фабио, а теперь, когда сын взялся за дело, отец его вышел на пенсию и лечит разве что простуду и ту коньяком.
– Бог ты мой, ты прямо копия Эрика двадцать лет назад, ну надо же, сколько тебе сынок лет? – Поинтересовался Фабио, открывая дверь.
Тот рассмеялся и стеснительно ответил, что ему двадцать шесть.
– Ну, дела, проходи тогда, у моей дочери порез от ножа, я вчера зашил рану, осмотри ее, пожалуйста.
Эдуард тщательно осмотрел рану Милены и выписал рецепт на несколько лекарств подробно разъясняя как их нужно принимать. Милена чувствовала себя неловко оттого, что ее осматривал незнакомец, но она приняла как должное эту неприятную необходимость. После осмотра Фабио попросил Эдуарда остаться на чай, ему было интересно послушать как поживает отец Эдуарда – Эрик.
Оказалось, что Эрик действительно оставил практику позади предоставляя возможность сыну утвердиться в новом положении. Эдуарду было несколько стыдно рассказывать про отца, который в данное время не занимался ничем полезным, лишь получал свою пенсию да пропивал все деньги – естественно он говорил об отце только хорошее, но Фабио знал своего друга очень хорошо и догадывался чем может быть занят лекарь на пенсии, в особенности старик Эрик.
– Для того, кто залатывает спины убийц, ты как-то стеснителен, будь проще, иначе тяжело тебе будет. – Посоветовал Фабио.
– Спасибо за совет, мне все так говорят, просто так получается. – Отвечал Эдуард, не смотря в глаза Фабио а глядя то в окно, то на пол.
– Ничего, все мы становимся наглецами слишком поздно.
Эдуард кивнул и встал, поблагодарив за гостеприимство. Он напомнил про порядок принятия лекарств, а потом вытащил блокнот из кармана с ручкой и все записал на бумаге чтобы не было путаницы. Они пожали друг другу руки, и Эдуард удалился, обходить раненных убийц.
Фабио заглянул к дочери в комнату и присел рядом с ней. Она сидела на кровати с грустным задумчивым видом напрягая еле заметно свои брови.
– Странный он. – Заметил Фабио глядя на дочку, но та не знала, что ответить и лишь кивнула, не отрывая взгляда от предмета своего внимания.
– Что-то не так?
– Не знаю. – Ответила Милена и голос ее надорвался. Фабио показалась что еще немного, и она заплачет, но уже не так как раньше, а зарыдает как настоящая девушка, ревя и всхлипывая. Она добавила:
– Знаешь папа, иногда в моей жизни чего-то не хватает, а я и не знаю чего. – Ее слова отзывались в Фабио печалью из-за того, что он считал себя повинным в несчастии дочери.
– Я бы отдал все на свете, чтобы ты никогда не грустила Милли.
– Я знаю пап, прости что я вчера заставила тебя волноваться.
– Что же ты говоришь моя голубушка? Это жизнь и от нее не стоит ждать каких-либо подарков. Знаешь… А ведь если бы я не забрал тебя к себе, мне кажется я бы был ужасно несчастен, и я благодарю Бога каждый день за то, что он даровал мне тебя.
– Пап!
Они обняли, друг друга едва сдерживая слезы, чувствуя жар от переполняющей их любви и благодарности. Фабио не намеревался возвещать дочери о своих чувствах, но ее грустное лицо отзывалось горечью в его сердце, и он был готов на все лишь бы она не испытывала той же грусти.
Она отпрянула и положила руку на бок.
– Болит немного.
– Ничего, чувствовать боль – это нормально, все мы носим ее на своих плечах, а люди думают, что мы слабые, не ведая о тяжелой ноше, которая сгибает нас все ниже и ниже.
Взяв небольшую паузу, Фабио хотелось как-нибудь обрадовать Милену и потому он ушел в свою молодость и начал думать, что же приносило ему безмерную радость в ее годы? В свои пятнадцать лет он умирал от любви к одной примечательной девушке, за которой он наивно ухаживал и даже решился однажды пойти к ней домой и сделать предложение, но до свадьбы дело так и не дошло. Фабио умирал от горя, он играл на гитаре находясь посреди узких улиц, порой даже в переулках, а ночью он возвращался в свой мир, в котором была лишь цель и ее устранение. Ему нравилось, что, когда он принимался за дело все его мысли о ней, исчезали. Он оставался наедине с собой, в ладах с собственной головой и цена тому чужие жизни. Когда он жаждал спокойствия, то садился за винтовку на одной из крыш и поджидал подходящего момента, когда же буря эмоций захлестывалась в нем, тогда он прибегал к ближнему бою. Фабио дрался и на кулаках, и на ножах, иногда ярость настолько завладевала им, что он не чувствовал никакой боли, его били и резали, оставляя шрамы на его теле, которые будут напоминать ему о том, как слепо он жил в своей молодости.
– О чем ты задумался папа?
– Я думал о том, что же я творил в твои годы доченька.
– Ты постоянно вспоминаешь о прошлом! Неужели тебе так нравится возвращаться туда куда дороги больше нет?
Фабио взглянул на нее потрясенно.
– А ты не думаешь о прошлом?
– Нет папа, я думаю только о будущем, в прошлом нет ничего светлого.
– Ну как же это? Хочешь сказать, что, когда я закидал тебя помидорами из окна и ты еще испугалась до смерти это не было чем-то светлым?
– Ах так? Что ж, я поняла к чему ты клонишь, значит ты возвращаешься к тем воспоминаниям, когда в гостях напротив ты облил брюки в ванной и тебе пришлось краснеть весь вечер?
– Проказница! – Они посмеялись, почувствовав то тепло которого иногда так не хватает. Их улыбки медленно сходили с их лиц, они вновь о чем-то задумались.
– Как-то даже легче стало, от всего этого. – Заметила Милена.
– От чего же, от воспоминаний?
– И от них тоже, может они и правда иногда освещают тебе путь куда-то туда, дальше?
Фабио закивал головой рассматривая стену и думая на эту тему свой ответ.
– Тебе нравится заниматься нашим делом?
Милена задумалась и не смогла найтись в ответе, кажется, будто от одной мысли об этом ее бок снова заколол, и она положила руку на рану, чувствуя, как та теплеет от воспоминаний. На ум приходила одна и та же картина как она, истекая кровью едва не лежит у собственного порога не зная откроют ли ей или так и придется умереть в одиноком тускло освещенном коридоре под тяжестью своих деяний.
Может именно в тот момент Милена соотнесла и вынесла для себя нечто важное, что засело глубоким корнем и разрослось вместе с подростковой резвостью у нее в голове? Может именно страх перед смертью подтолкнул ее на мысль, которая поджидала своего времени или же кровоточащая рана ныне полученная вдруг выявила перед ней всю правду, показав тем самым какую боль она привносит в жизни других и как мучительны минуты перед смертью?
Действительно было в той минуте нечто существенное для Милены, и открывшаяся воронка правды силилась поглотить свою владелицу. Милена была слишком молодой чтобы не страшиться смерти, но слишком храброй чтобы из-за этого бросать дело всей своей жизни, здесь выявлялось нечто сокрытое и глубинное, но увы недоступное и неведомое для столь юного ума. Милене вспомнилось как Фабио рассказывал ей одну очень своеобразную сказку так тонко граничащую с ее восприятием поставленного вопроса, и чтобы хоть как-то ответить отцу Милена сказала:
– Помнишь, как ты рассказывал мне в детстве сказку про папу умершего от горя? – Спросила она, так и не ответив на его вопрос. Фабио оживился и улыбнувшись кивнул.
– Ну конечно помню, ведь это правдивая история про непослушного мальчишку, который пренебрегая всеми правилами погиб от руки того, кого сам должен был и убить. Правда сказка эта совсем не замыкается на непослушном мальчике, она больше про его старика отца, который потерял сына и до последнего не смог поверить в случившееся. Старик сошел с ума от горя и умер в собственных слезах. Иным людям кажется, что сказка эта не имеет ни смысла, ни морали, но ведь сын пренебрег правилами, пошел по дурному пути и получил по заслугам… Так или иначе дело не только в нем… Трудно понять, что происходит в сердце отца или матери…, может там и начинается великая скорбь за своих отступившихся детей.
– Даже не знаю почему я вспомнила об этой истории.
– Хорошая она, с возрастом совсем по-другому понимаешь те или иные истории доченька.
– Мне нравилось, как ты ее рассказывал ночью.
– Ты упрашивала меня, заставляла, извлекала из меня эту историю, как же я ее не любил в ту пору. – Посмеялся Фабио, заставив улыбнуться и Милену.
– А мне все равно она нравилась.
– Да, детям никогда ничего не надоедает… Давай сегодня поможешь мне с обедом? Приготовим твои любимые пирожки с картошкой, а?
Милена как-то по-особенному с искоркой в глазах посмотрела на него и никаких слов не требовалось более. Они готовили неспеша, Милена сварила картофель, натерла гору сыра, Фабио замесил тесто, изредка кидая горстку муки в дочку и пронзительно смеясь над этим, а Милена оттряхивала прямо на него воду, когда мыла руки. Они постарались на славу и теперь наблюдали как жарятся пирожки на сковородке яростно булькая в масле, которое изредка поплевывало им. Запах стоял чудесный и распространялся по всей квартире. Милена иногда и вовсе забывала о своей ране, но та возвещала о себе резкой болью, пульсирующей и откликающейся по всему животу и спине.
И пока солнце светило им в окно они уже вовсю ели дымящиеся пирожки с чаем, сметаной и вареньем, оба обожгли себе языки и показывали их друг другу, хохоча и наслаждаясь вдвойне оттого, что приготовили их вместе.
Глава 4.
Со временем рана Милены начала проходить, правда иногда кровоточила из-за ее забывчивости. Фабио и Милена коротали время и, кажется, открыли для себя новую жизнь совсем не похожую на старую. Фабио более не чувствовал неудобств от стирки и уборки комнат, от глажки и мытья посуды и Милена, глядя на отца решила во всем ему помогать и, хотя Фабио настаивал на обратном все же ей удалось добиться своего и вскоре она не чуждалась любой работы по дому.
В один из вечеров она гладила постельное белье, а Фабио вывешивал постиранную одежду. В промежутках, когда он ходил в ванную за мокрым бельем, он посмеивался над дочерью, которая неумело гладила одежду и та отвечала отцу на насмешки грозным взглядом, после чего они дружно хихикали, продолжая и дальше заниматься своими делами.
Временами к ним заходил Эдуард проверить самочувствие и рану Милены. Она действительно пила все таблетки в сроки и старалась не делать резких движений чтобы рана не раскрывалась. Эдуард стеснительно улыбнулся Фабио однажды после осмотра и потерев руками сказал, что на днях уже можно будет снять швы. Фабио сияя от радости предложил Эдуарду остаться на чай, но тот поблагодарив за приглашение отказался, ссылаясь на пациентов, которые ожидали его. Он неловко извинился во второй раз при прощании и удалился.
– Что-то с этим пареньком точно не так. – Говорил Фабио каждый раз, когда тот удалялся. Ему захотелось проведать старика Эрика, о котором он сразу же вспоминал, стоило ему увидеть Эдуарда. На следующий день Фабио отправился к своему старому другу без предупреждения, их приятельское прошлое прощало ему такие грешки.
– Боже ты мой, Фабио, собственной персоной! как ты старина? Заходи, заходи немедленно! – Произнес Эрик, как только открыл дверь и увидел старого друга.
– Ну что нового Эрик? Неужто закончил с практикой? – Фабио присел на кресло, обитое качественной кожей и Эрик сел рядом на диван, обитый той же высококлассной кожей.
– Да, да, хватит с меня этих оборванцев, сколько же я тебя не видел!
– Время летит, к нам заходил твой сынишка, мою дочь осматривал.
– Он мне рассказывал. О, боже Фабио, она ведь такая молодая, о чем же ты думал? – Спросил он, глядя на него так словно почувствовал боль при одной только мысли о страдающей девочке.
– Эрик, у меня и в мыслях не было такого исхода, она ведь никогда не промахивалась, делала свою работу безупречно.
– Она же твоя дочь Фабио.
– Знаешь, я и не думал, что все может так обернуться, мне и в голову не приходило что однажды это все-таки произойдет.
– Ничего друг, ничего, разве кто-либо обвиняет тебя? Ты и сам рос убивая, поэтому-то ей ничего не осталось кроме как стать похожей на отца. Вон мой сын тоже не далеко ушел как видишь, весь в меня.
– Верно, все мы, кажется, думаем лишь о хорошем исходе, забывая, что у жизни другие планы, какая же она коварная штука эта жизнь, еще недавно я был лучшим в своем деле, а сейчас я отец и домосед.
– И не говори, я вон хлестал водку все свободное время как на пенсию ушел, чем я хуже пьянчуг что живут на улице? Жизни переворачиваются, недавно мы показывали пальцем смеясь над кем то, а теперь смеются над нами.
– Я слышал у тебя мать умерла год назад?
– Да, так оно и есть, не сочувствуй мне, я не сильно-то расстроен, все-таки не думал я что она так долго проживет и сумел уже усомниться в том, а переживу ли я ее? – Он расхохотался и его большой живот начал колыхаться от смеха, Фабио улыбнулся не зная, как реагировать на это, он не понимал Эрика.
– Все равно сочувствую Эрик.
– Что ж, в смерти нет ничего дурного, сколько мы живем сорок-пятьдесят лет? Кто живет семьдесят и сто живут. В молодости о смерти почти не думаешь, думаешь лишь о том или этом, «вот бы поскорее» и так далее. В средние года обзаводишься с семьей и живешь скорей ради них, тут тоже не до смерти, ну вот я выполнил долг перед жизнью, вырастил сына, построил дом, Бог с ним, дерево я не сажал, ну а дальше мне простите что делать? Тебе повезло Фабио, твоя еще не повзрослела, да и кто знает, чем же ей заниматься если не убийством? Все-таки здесь нужно подумать, как-никак чего она сама хочет? Страшное это дело Фабио, лишать других людей жизни, я учился только лечить их, поэтому-то не понимал никогда вас, своих пациентов.
– Мы и сами не понимали, что ж сказать, если умеешь только убивать, так никуда от этого не денешься, по крайней мере мы не могли от этого отречься, как ни пытались.
– Клеймо на всю жизнь, кем родился тем и пригодился.
– Как-никак, не число убитых терзают нас, убивают нас наши же собственные мысли, в один момент, мы и сами не замечаем, как война внутри нас заканчивается и когда мы проигрываем самим себе тогда-то и наступает смерть.
– Самообладание, дисциплина, правила, вы как хирурги, ну а как по-другому действительно? Не следуешь правилам, не держишь себя в руках рано или поздно это погубит тебя, исход не изменится пока мы сами не изменим его.
– Чего ж ты так завязал с практикой? – Спросил Фабио смотря на Эрика и замечая, как он стал неряшлив и полон, как оброс седой бородкой какая бывает у бродяг на улице. Штаны на размер больше, футболка, натягиваемая большим животом, и даже видно было, как он вдыхает и пузо выпячивается вперед и выдыхает пузо углубляется назад.
Эрик и сам не знал отчего все сложилось именно так, всю жизнь он следовал правилам: хорошему мальчику нужно учиться, хорошему мальчику нужно воевать, хорошему мальчику нужно идти в университет, а потом работать, жениться, растить детей, «теперь то хорошему мальчику что прикажете делать?» – Думал он. Осточертела ему жизнь, которую он пожертвовал ради кого-то другого, живя по общепринятым правилам, хоть и не переставал мечтать стать кем-то совсем другим, уехать подальше от всех забот и ограничений, где не будет всяческих причуд, стесняющих жизнь. Жизнью он был недоволен, но решил, что отдохнет от нее хотя бы в старости и перестанет идти на поводу у общества.
– Решил пожить для себя старик, слишком много я отдал непонятно кому, а остался ни с чем. Прискорбно не так ли?
– Мы всегда мечтаем о чем-то великом, но в итоге так и остаемся простыми людьми, сводящими концы с концами.
– Ох! – Эрик встал и подошел к столу за водкой и двумя рюмками. Старые друзья начали пить, за дружбу, за любовь, за семью, за детей, за будущее и списку этому не было конца. Фабио опьянел и не узнавал себя, он не был любителем выпить, пил он, кажется, тогда же в последний раз, когда виделся с Эриком, тот держался молодцом и несмотря на покрасневшие пухлые щеки был вполне еще трезв в отличии от Фабио. Оба молчали, точно думали о чем-то своем.
– Мой пацан сказал, что твоя дочка красивая.
– Ах, точно, а чего ж он у тебя такой стеснительный, ты его ремнем небось наказывал часто?
– Да нет, куда уж там, видимо такой вот он, получился.
– Милли ему понравилась говоришь?
– Да, вроде бы, ты бы отдал ее за простого смертного а, Фабио?
– Я бы ее никому не отдал.
Эрик хрипло рассмеялся, а Фабио сидел, смотря на пол и что-то припоминая из прошлого.
– Знаешь, я бы на твоем месте не отпускал бы больше Милену на это дело.
– На дело-то?
– Ага.
– Когда мой отец увидел, как я еле полз до дома истекая кровью, он и глазом не моргнул, мне казалось, я буду таким же отцом, но, с другой стороны, она ведь девочка, скоро уж совсем вырастит да сбежит из дому, как же я не хочу оставаться один в этой коморке Эрик.
– Может тебе жениться надо, а?
– Куда уж там, моя песенка спета, мне бы на ферму в деревню, в Италии замечательные фермы старик, просто прекрасные.
– Верю, хорошо все-таки что у меня пацан, тяжело наверно с дочерью-то, как я вижу.
– Совсем нет, просто зря я ее обучил своему делу, не могу я ей ни в чем отказывать, знала бы она как я дорожу ей, особенно теперь, мне остается только удивляться как жизнь закрутила меня так.
– Да, дети, они меняют все.
– Кто же знал, что я так привяжусь к ней? Когда я в первый раз увидел эту бедную девчушку, в руках плюшевая игрушка, напоминающая зайца, щеки в грязи, я присел на корточки и гляжу на нее, она мне сказала через слезы что мамы больше нет и что живет она теперь с кошечками на улице, до чего искренне она выражала свои чувства и плакала, совсем не так как бродячие цыгане, я и предположить не мог сколько дней она уже скитается.
– Сирота встретила свою сироту.
– Мне ведь тогда было тридцать лет, дела шли, заказы, убийства, мне пришлось действовать вдвое осторожней, иногда всяких нянек нанимал, но так чтобы она не привязывалась к ним, период в моей жизни тогда шел не сладкий, можно сказать, что жил я просто так, чтобы убивать, но, когда она появилась в моей жизни, все поменялось, Эрик, все стало по-другому.
– Я сейчас расплачусь старик ей богу! – Говорил он без тени притворства, но Фабио словно и не слушал его, прошлое хоть и прошло но не оставляло Фабио, конечно оно не тяготило его душу и не повергало его в сожаления, напротив, ему нравилось переживать те моменты которые отпечатались в памяти, он словно смотрел любимое кино, каждый раз чувствуя себя по разному, находя что-то новое во все тех же местах и моментах.
Эрик вместе с Фабио предался воспоминаниям, они помянули прошлое, оценили настоящее и обсудили будущее. Времена меняются – именно так они охарактеризовали настоящее и в самом деле Фабио и Эрик увы потерпели колоссальные перемены в чем бы то ни было и для них это была очевидная истинна. Эрик всегда зашивал раны Фабио, а тот в свою очередь рассказывал, как же глупо он эти раны приобрел, они смеялись и совсем не догадывались тогда, что вскоре по прошествии многих лет будут скучать, вспоминая те моменты.
Фабио знал себе меру и больше не пил, а Эрик пил и не пьянел совсем, скорее выглядел лишь более усталым от жизни. Глаза его были полуоткрыты, а мечты, кажется, все так же витали вокруг головы, напоминая о том, что они все еще не воплотились в реальность. Эрик считал, что Фабио повезло с дочкой, он даже несколько завидовал ему, он не видел Милену очень давно, но даже тогда она была очень милой маленькой девочкой и не могла не пленить его сердца.
Дело близилось к вечеру и Фабио почувствовал, что ему пора домой. Он волновался за Милену и его воображение этим воспользовалось. Фабио тепло попрощался с Эриком, они даже не поскупились на объятия и договорились что это далеко не последняя их встреча. Фабио пошел домой. Солнце прощалось, окрашивая небо в оранжевый, а небеса в малиновый. Фабио не спеша и, к удивлению, не шатаясь шел домой, вдыхая свежий ветерок что дул прямо на него. Всюду сновали люди, плененные собственными мыслями, кто-то ходил парами, другие довольствовались своей компанией, так и неспеша Фабио добрался до дома надеясь, что все в порядке и с Миленой все хорошо.
Когда он поднялся на этаж, то дверь отворилась ему навстречу. Милена встретила его и обняла, напоминая Фабио своей улыбкой о тающем солнце на облаках.
– Я приготовила нам ужин.
– Не может быть! Чем же ты меня удивишь сегодня?
Милена отвела отца на кухню и показала ему приготовленную ею пиццу.
– Ну надо же Милли, она просто потрясающая! Когда же ты научилась так вкусно и красиво готовить?
Милена покраснела, улыбнулась и пожала плечами, смотря как ее отец съедает кусок пиццы.
– Нам с тобой можно открывать собственную лавку с пиццей, ей Богу, мы подарим эту пиццу всему свету! – Оживился Фабио, восторженный и радостный, а Милена даже рассмеялась и тут же ухватилась за бок, но боль быстро унялась, и улыбка все еще освещала ее лицо. Фабио был на седьмом небе и день этот все более наполнялся беззаботной радостью непривычной для их маленькой семьи.
– Я рада что тебе нравится папа, ешь, я уже одну такую съела.
Он выпучил глаза, и она широко улыбнулась, радуясь тому какой он сегодня странный и забавный. Милена приготовила отцу чай, и не позабыла о себе. Она стала смотреть в окно ожидая, когда остынет чай и задумалась о чем-то своем.
