Ислам Ибрагимович Ибрагимов
Фабио и Милена
Глава 13.
– Да что с тобой черт побери не так? – Выкрикнул Фабио вламываясь в приоткрытую дверь номера Сергея после того, как все утро потратил на его поиски.
Сергей спокойно возлежал на кровати с задумчивым и потерявшимся видом оглядывая пространство вокруг, он был пьян и поэтому попросту не мог ничего придумать в ответ, в то время как Фабио негодовал, не разумея причины, из-за которой Сергей постоянно напивался и что более всего выводило Фабио из себя так это осознание того, что еще вчера, казалось, дело было решено и забыто.
Сергею конечно же не было известно того, что Фабио приходилось ничуть не легче, на него давила ответственность не только за самого себя, но и за других. Ему было чрезвычайно тяжело нести на себе это бремя и порой все что хотелось Фабио это бросить, забыть, разрушить и то было нестерпимое желание, в котором так рьяно обнаруживается собственная безвыходность. Фабио обезоруживало то, что он не мог совладать с человеком, который казалось и сам не хотел выбираться из собственных проблем пеняя на себя и вверяя себя другим тем самым перекладывая свои нерешенные проблемы на чужие плечи. Сергей терял себя, он и не знал отчего ему было так горько, он видел все по глазам Фабио которые говорили сами за себя. Сергей чувствовал вину и совсем не догадывался как с ней управляться, словно компас что всегда указывал ему путь вдруг сбился и теперь ему некуда было идти. Сергей впервые почувствовал себя обузой для других, но пока семя этой мысли находилось в зачатке и наступал момент, когда судьба либо откидывает тебя со своего пути, либо несет за собой пока в конце концов не настанет долгожданное озарение.
– Второй день подряд, ну сколько можно уже? Ты ведь знаешь день серьезный, знаешь ведь, что все мы все измождены, не ты черт возьми один здесь жертва, посмотри! Взгляни на себя пьяница, разве этого хотел от тебя Наставник? Постыдился бы хоть его!
– Ни к чему здесь Наставник, Фабс! Он здесь не причем! – Подхватил Сергей и моментально принял сидячее положение на постели тут же отрезвев.
– Ни к чему, ни к чему… – Передразнивал Фабио, – думаешь у нас нет проблем, чувств, ни черта? Я спать спокойно не могу, ворочаюсь как утопленник в воде, понимаешь нет? Взгляни на бедную Милли, такое чувство будто она выплакивает всю душу по ночам, разве она сказала хоть слово, разве обмолвилась хоть раз? Черт! – Выкрикнул Фабио теряя контроль. Он не понимал откуда взялась эта неумолимая ярость что силилась овладеть всем его разумом. Он прошелся из стороны в сторону и присел на кровать Сергея, пока тот в свою очередь решительно хранил молчание из-за своего недоумения хотя он вполне и вполне мог на этот счет что-нибудь съязвить. Они оба не понимали, как быть и что делать.
Фабио положил локти на бедра, а ладони запустил в свои волосы вороша их со лба на затылок и обратно, а потом остановился и поддерживал голову руками.
– Ведешь себя как чертов эгоист, – сказал Фабио более мягким тоном, – я ведь стараюсь помочь, но, если ты не хочешь идти навстречу, как ты полагаешь мы поможем тебе? Ты ведь человек духовный, не мы! Ты ученик мудреца, а ведешь себя как обычный нытик. Я считал, что ты способный парень, но никак не полагал, что ты из тех, кто сдался. Мне противно видеть, как ты спускаешься все ниже по наклонной, как теряешь контроль над собой. Где же ты Сергей?
Фабио словно бы проглотил свою ярость и пытался выразиться так чтобы затуманенный эмоциями разум освободился от его оков, но знал бы Сергей как трудно помочь тому, кого не можешь понять и от кого некогда сам ждал поддержки и помощи. Фабио как никогда старался быть отцом и другом для других, но столько всего сваливалось ему на голову что у него просто не хватало былой выдержки.
После некоторого молчания Фабио встал и пошел к себе в номер захлопнув за собой дверь. Милена стояла на пороге встречая отца.
– Не стоило так с ним пап… – Промолвила мягко она.
– Знаю, что все это глупо, что мое поведение не соответствует уровню моего достоинства, но и мне трудно… Сегодня очень важный день Милли, можно было хотя бы сегодня притвориться нормальным.
– Что же с нами сделало то место пап?.. – Спросила Милена с дрожью в голосе.
Фабио обнял ее так словно от того, как скоро он заключит ее в свои объятия зависела ее жизнь.
– Тише Милли, не надо, не думай об этом. Я не знаю, не знаю, что же с нами произошло, что за роковые перемены, что за новая жизнь полная боли и отчаяния. Тише Милли, тебе куда тяжелее чем кому-либо из нас, уж я-то знаю, чувствую всем сердцем и это не дает мне покоя, мы даже не догадываемся Милли как же тебе тяжело, а ты и не говоришь нам ни слова и все держишь в себе. Твоя боль такая громкая что я слышу ее стон, слышу, как что-то внутри тебя готово нахлынуть на всех нас, захлестывая нас с собой в неведомую, непроглядную пучину, но не может, нет. Кто же ты как не сильнейшая из нас, моя дорогая Милли, я сделаю все что угодно лишь бы ты больше никогда так не страдала, я вылезу из кожи вон и пойду под пули, но пусть для тебя все будет позади, и никто больше не повредит тебе душа моя! Милли! Когда же ты будешь вновь смеяться, а не плакать, когда же ты наградишь весь мир своим счастьем? Боже, неужели ты заслужила такого отца как я? Я проклинаю тот день, когда ты наградила меня своей опекой и оберегла меня, и как же я отплатил тебе за это? Милли ты нашла меня и подарила мне сказку, а я взамен связал тебя со своим миром и не уберег тебя моя Милли, как же мне отплатить тебе за те страдания что я навлек на тебя? Пусть моя душа будет выкупом за твою, я ужасен, я не выполнил своего долга, как же мне стыдно, что же со мной будет…
Тем временем Сергей негодовал у себя в номере, он ходил по своей комнатке переплетая и связывая одно слово за другим. Он ругался, подпрыгивал, кивал и стонал, иногда падал на кровать, а потом сразу же вставал.
– Я слабак, ничтожество, я никто, тьфу, черт возьми, нельзя уже и стакана выпить, ну и что? Подумаешь этот стакан оказался целой бутылкой, а я виновен, я! Нет безобразие, да что же это такое, что за обвинения, будто сам он не проходил через это, чертов… Ну его! Поделом! Разве я виноват? Ах не все так просто, а все на самом деле очень просто, да, этот мир, с его правилами, правила! Плевать я хотел на правила, наплевать мне на правила, я ведь, я ведь, да ну их всех, да что за вздор, что за…
Вечером они выехали на собрание. Сергею не было известно местопребывание этого собрания, а потому Фабио указывал ему дорогу и обходился с ним весьма хладнокровно.
Остановившись и осмотревшись по сторонам, они вышли из машины и направились в непримечательное пятиэтажное здание, находившееся в глубинах центра города, когда они зашли внутрь их ожидал довольно крупный охранник, завидев Фабио он кивнул им и сказал:
– Четвертый этаж, левая дверь.
Зайдя в левую дверь на четвертом этаже, можно было увидеть сцену и зал, в котором восседали люди. На сцене стоял не кто иной как сам Дмитрий. Кресел и стульев имелось достаточно много и можно было разглядеть некоторых заключенных что за это время успели привести себя в порядок и несколько прийти в себя. Были здесь и люди которых Фабио припоминал лишь на лицо, многие из них тесно связанны одной и той же профессией, все они некогда бывшие и нынешние киллеры и убийцы, которые хотели бы обрести полную свободу.
Зал был практически полон. Фабио, Милена и Сергей заняли место в последнем ряду попросив при этом подвинуться одного джентльмена, который выделялся седой головой и изысканным видом. Некоторые перешептывались и указывали на Фабио подтверждая свои догадки, которые противоречили всеобщему мнению, гласящему что Фабио находится в тюрьме или что еще хуже, что он давно мертв.
Дмитрий ходил, взад-вперед поглядывая на часы, оставалось немного до начала. Сергей ерзал на стуле, оттого что ему было неудобно сидеть и расстегнул пуговицу рубашки потирая лоб кистью. Казалось, во всем зале лишь ему одному было жарко.
Фабио указал Милене на первый ряд.
– Помнишь Петровну, Милли? Она пыталась нам помочь, когда все началось, видимо теперь и ей самой нужна помощь.
Милена кивнула.
Многие подходили и здоровались с Фабио, подошел и его старый друг Эрик, который некогда зашивал ему рану на плече.
– Эрик!? – Воскликнул Фабио, когда тот подходил.
– Фабио! Боже как же я рад что с тобой все в порядке, ну как плечо? – Со смешком спросил он.
– Как новенькое. Ты один или с сыном?
– Он скоро присоединится, ладно Фабио, пойду сяду, а то скоро уж начнется.
– Конечно Эрик.
Фабио заметил, как Эрик постарел за прошедшее время, но начинавшаяся сутолока и шум переговаривавшихся людей – что свидетельствовало об начале собрания, завладели его вниманием.
Дмитрий начал собрание. Доводы его были весомыми, а слова вызывали у слушателей различные чувства. Он говорил о мести, чести и о свободе что были отняты у каждого из присутствующих. Напоминал о прошлом, что всегда было ярким примером для нынешних дней и пугал будущим, которое наступит если ничего не предпринимать, просто поджидая случая. Каждого касалось то, что было сказано Дмитрием и никто не отрицал своего положения, которое могло разом привести к непоправимым последствиям. Дмитрий пытался достучаться прежде всего до сомневающихся которые боялись предпринимать какие-либо действия, но которых не устраивало рабство, и вечная беготня за Советом ведь именно за рискующими как говорил Дмитрий и была правда.
– Мир всегда рождается из хаоса и пока мы не пройдем сквозь войну мы не обретем мира, нам придется взяться за оружие возможно в последний раз, но это будет тот рывок, который позволит нам встать на ноги и обрести свободу. – Подводил итог Дмитрий.
Каждый внимал Дмитрию по своему, но было кое-что единившее всех вместе, то было стремление обрести свободу и говоря о свободе можно было подразумевать все что угодно, но именно к покою иногда стремится человек когда начинает размышлять о свободе и своих правах и какой бы то ни был век, человек не найдет пристанища более лучшего чем в собственном сердце обретшим истинный покой, но увы существуют и такие понятия как совесть и поступки и сколь бы не стремилась душа к свободе и уединению этого увы невозможно достичь пока совесть будет грязна.
Люди, находящиеся в зале, были запятнаны собственными пороками и не оставалось ничего другого как пробудится ото сна невежества. Впервые убийцы взглянули в глаза друг другу и ужаснулись от увиденного, как новорожденный плачет при виде чужестранного мира, так и человек осознавший весь масштаб своих действий плачет от бессилия.
Многие пришли сюда в надежде обрести покой, не скрывая что свобода – это роскошь чересчур непозволительная. Иных могут поймать и арестовать, других вздернуть или расстрелять, эти люди всегда сознавали на что шли, а тот риск, который никто не предвидел, не освобождает от ужасного наказания. Никто не позволит преступникам вроде них так запросто скитаться безнаказанными, идти против Совета значит заранее вырыть себе яму, в которую непременно придется лечь, это дело решенное, а вердикт не заставит долго поджидать исполнения.
Как же быть людям одумавшимся и тем, кто наконец постигнул сколько крови на его руках? Не иначе как заплатить за это известную цену.
Дмитрий же, сияя на сцене возвещал людям о том, что у них все еще есть все шансы обрести свободу, словно какой-нибудь депутат что говорит людям лишь то, что им более всего надобно слышать. Но Дмитрий не был лицемерным лжецом коим нужно являться чтобы выступать перед публикой, одним своим видом он внушал остальным свою досаду и несправедливость коснувшуюся его ничуть не меньше чем кого бы то ни было еще и поистине требуется невероятное усилие чтобы на протяжении длительных минут вещать о волнующем что укоризненно отдается в сердце, о том, что пылает и разносится в груди не оставляя бывалого покоя, что тревожит и лишает сладкого сна, что пугает и кидается всякий раз как только мышцы начинают расслабляться. Всякий заметил за Дмитрием тот жар, пыл которого возносил искры, гнев от несправедливости – это пожарище, которое тушат ничем иным кроме крови, и Дмитрий жаждал обрести свободу даже яростнее самого отчаянного заключенного.
Далее Дмитрий незамедлительно перешел к вопросу о наступлении и решил напомнить о времени, когда Совет не назывался Советом и прошлое отличалось от настоящего тем, что раньше не было третьего лица, именуемого Советом, а были лишь две стороны: заказчик и убийца. Минус же такого тет-а-тета заключался в том, что не было правил, которые могли бы ограничить ту или иную сторону, в результате чего начинались войны между стороной убитого и стороной убийцы. Не имея необходимого свода правил люди превращаются в дикарей и начинают вести между собой нескончаемые войны, которые в один момент изничтожают ценность самой жизни сводя на нет все то, что приобреталось многочисленными годами развития и цивилизации. Именно поэтому появился некий Совет или если его можно так назвать посредник, защищающий сторону не только заказчика, но и убийцы, и единственное и самое значимое правило для киллеров гласило о том, что те обязуются служить Совету до конца дней своей жизни и не имеют права на освобождение от этой службы, иными словами киллеры, соглашались на добровольное рабство, тем не менее поощряемое немалыми деньгами.
Не все принимали всерьез это правило, что подобно веревке на шее змеилось, принимаясь к удушью, и мало кому удавалось выйти сухим из трясины, в которую рано или поздно погружается каждый киллер соглашавшийся и подписывавший сам себе смертный приговор.
Все же это была необходимая мера предосторожности, продуманная до мелочей, благодаря этому маленькому пункту выстраивался баланс и это обстоятельство выделяло Совет не как преступную организацию или же рабовладельческую, а как иную структуру закона, не сообразованную разве что на бумаге и в официальном формате. Как некогда упоминалось, Совет выбирал и собирал те или иные заказы согласовывая их с органами власти, тем самым практически невозможно было убить невинного человека.
И перед тем, как приступить непосредственно к самому опросу о наступлении Дмитрий решил вновь подбодрить присутствующих, дабы те не отчаивались и сделали решительный шаг, благодаря которому все могло бы закончиться. Дмитрий начал повествовать о том, что людям ранее доводилось, ниспровергнуть Совет с престола который воздвигли некогда сами киллеры. Первый случай произошел во Флоренции. Дмитрий не стал вдаваться в подробности и лишь упомянул что обошлось без лишних жертв. Впрочем, они были единственными кому удалось договориться и условиться в несколько мирных тонах.
В Болгарии, в городе София увы не повторили того опыта коим обладала Флоренция и практически все члены Совета были мало того что свергнуты с насиженного престола так еще и жестоко убиты, полиция арестовала большое количество причастных к этому событию но дело было свершено а Совет уничтожен, и несмотря на тюремный срок полученный уже путем настоящего приговора суда и несмотря на потери и последствия результат стоил того чтобы пойти на такой риск и оправдал все ожидания.
Дмитрий дал присутствующим право на выбор и перешел непосредственно к обсуждению дальнейших действий, собственно, здесь этот выбор и имел свою прерогативу и каждый по возможности излагал свои мысли насчет наступления и обороны, которая может понадобиться. Так же были обсуждены более подробнее те идеи которые находились на поверхности, а именно: нападение из подтяжка застав весь Совет; но столь опрометчивый и примитивный ход был сразу же опровергнут весьма значительной критикой со стороны истинных стратегов своего ремесла, а именно тем что так поступил бы каждый у кого не хватило бы ума для более разумного плана, к тому же было слишком много необоснованного риска, который сводил все пути отступления либо в темницу либо в могилу.
Можно было прибегнуть к другому методу: убивать по отдельности, что необходимо делать либо быстро и скрытно, либо с чрезмерной медлительностью, которой не располагал никто, так как медлительность в произведении убийства целой группы людей по отдельности требует большей информации о каждом из этой группы, которую никто не имел, собственно, как и временем необходимым для непосредственных действий.
Таким образом были обсуждены многие идеи, но все сводилось к одному и тому же вследствие чего было решено взять перерыв.
Каждому было очень нелегко принимать какое-либо решение относительно того, как именно нужно со всем разбираться, эти люди не таковые, они привыкли получать имя, информацию, место, и работать, не решая судьбы, тем более собственные, а устраняя их. Конечно, оба варианта нападения не были единственным выходом из положения, скорее эти идеи оттого и были оглашены что лежали на поверхности.
Люди повылезали с насиженных мест, зал был накален до предела, а все, потому что у каждого из присутствующих поднялся жар от нестерпимых и гласящих мыслей, устанавливающихся и обрушивающих свой суровый приговор. Из двух зол человек всегда выбирает ошибочную, но мало кто понимает, что правильных путей не бывает. Таким образом каждому предстала настоящая картина того, что называется общим положением, которое к слову было одной лишь гибелью. Бывает минута, когда дальнейшая судьба решается прямо на глазах, а выбор становится роковым, в такие минуты человеку характерно терять над собой контроль то ли от вмешательства провидения то ли от буйства собственной глупости, впрочем, нельзя забывать, что самые глупые решения как правило самые верные из принятых. Увы чем дольше думали киллеры, тем больше они подвергали сомнению собственные силы, так фигляр на вопрос как он вытворяет свои трюки в ответ задумывается и падает на голову. Настал момент, когда накаленные умы перестали что-либо мыслить и не оставалось иного правильного решения кроме переноса собрания.
– Пусть каждый изложит свои версии того, как именно следует поступить, – объявил Дмитрий сразу же после перерыва, – можно в письменном виде, дабы через четыре дня, мы все обговорили и приступили к нападению. – Закончил он и объявил собрание закрытым.
Вероятно, в ту секунду выдохнул каждый. Всех одолевал трепет, и все в один момент стали до родства близки, никто не испытывал большего облегчения чем эти бедолаги. Словно солдаты, готовящиеся к войне, они вышли из здания и почувствовали, что война отсрочена и уже совсем далеко, но не позади, а так, затаилась поджидая своего часа.
Пока Сергей вел машину Фабио показалось словно что-то беспокоило его, что непосредственно отражалось у него на лице. После всего того, что произошло сегодня Фабио не мог позволить обиде, которую завидел во взгляде Сергея что-либо внушить ему и тем более вынуждать его чувствовать себя одиноким даже среди новообретенной семьи.
– Послушай, если это из-за того, что было утром, – начал Фабио, – то не держи на меня зла, я просто не знаю, что на меня нашло. Пойми, я не желаю тебе ничего плохого, мы в одной лодке, мы семья и должны заботиться друг о друге.
– Все нормально Фабс, да и не хотел я из тебя извинения выпрашивать, просто странное ощущение внутри, ничего серьезного.
– У меня тоже есть нечто подобное пап, но я знаю почему, – и прежде, чем Фабио спросил она ответила: – потому что спустя долгое время мы забыли о том человеке на сцене, о Дмитрии, это его я тогда не смогла убить папа, помнишь тот что в отставке, я вспомнила его только сейчас, а он даже не говорил нам о том, какую же услугу он оказал нам освободив нас, он словно и сам забыл о том кто мы.
– Невероятно, Милли! Это и вправду он! Как же он изменился за все это время.
– Так вы знакомы? – Спросил Сергей немного взбодрившись.
Милена рассказала Сергею по дороге всю историю, что связывала Дмитрия и ее, Сергей был поражен и после короткого повествования наступила значительная пауза, которая запела облегчающей тишиной.
Глава 14.
К полуночи того же дня Фабио застал Сергея в баре, но в этот раз он не стал делать назиданий и лишь присел рядом. Сергей восседал за отдельным столиком пребывая в одиночестве и иногда наливал в граненный стакан водки из красивой красной бутылки. Он взглянул на Фабио, когда тот присел, и заметил его проницательное и разумеющее выражение лица, в котором не проявлялось ни доли упрека. Фабио понял наконец, что все оказалось куда более серьезнее чем выглядело на первый взгляд и слова Сергея после минутного молчания лишь подтвердили это.
– Я хочу сдохнуть Фабс… – Вымолвил Сергей, заполняя очередной стакан водкой. Глаза его были красными, но без слез.
Фабио не находил нужных слов и едва ли мог разобрать всю суть сказанного. Он растерялся поняв, что вступает на тонкий лед. В свою очередь Сергей понял, что Фабио нечего сказать и поэтому продолжил:
– Да, Фабс ты не ослышался. В коем-то веке я сказал это и не пошел против истины. Не хочу я больше мать его жить, не хочу и все тут. Знаешь, если бы не Наставник и не его путь, я просто бы пустил себе пулю в лоб, да не могу понимаешь? А черта с два! Кто меня поймет Фабс? Поломанная душа, сломленный человек, видел ли ты таких? Возможно, и видел, но что толку если они уже покоятся в земле, а я здесь как червяк на сковородке, потерянная душа! Куда делось мое благоразумие? Пройти сквозь тюрьму, сквозь смерть, сквозь пытку и оказавшись меж всем дерьмом понять наконец, что ничего не стоит эта жизнь. Что делать, когда не хочется мне жить, а? Куда мне прыгнуть чтоб все закончилось? Чертово представление, не правда ли? Все мне осточертело, все мне противно, дышать, есть, слушать, глянь на человека, который хоть что-либо потерял, глаз, например, или ногу, взгляни ему как-нибудь в лицо, думаешь он черт его несчастен? Ну а как же, он всегда найдет радость, больной найдет радость, потерявший найдет радость. Какого же черта я тогда ничего не потерял, абсолютно ничего Фабс, какого черта я так мучаюсь-то, а? Твою мать, все бы ничего, куда катится мир в моей голове, почему все проходит сквозь призму серости и небытия, почему все такое страшное и безобразное, что это за одиночество среди людей? Что за отчужденность заставляющая усомниться в том, что жизнь станет, когда-нибудь, чем-то сказочным и приятным, где тот черт что нашептывает мне эту чертову антиутопию? Где тот, кто надел мне на глаза серые очки и заставляет меня смотреть свозь них на каждую вещь? Куда спряталась красота, тишина, покой? Что со мной Фаби, Фабио! Да даже если ты знаешь, как меня вылечить, даже если знаешь все ответы, помогут ли они мне? Станет-ли лучше? Или мне уже ничего не поможет? Может быть, может быть… Где тот утопленник что вчера смеялся и радовался жизни? Сегодня он мокрый труп, которого вытаскивают со дна Невы! Что это за мир, в котором мне хочется всего кроме жизни, скажи мне мой дорогой друг? Может я просто жертва провидения? Или так все должно было быть? Не отрицаю, да, я знаю всем нам тяжело, не только одному мне Фабс, я даже представить себе не могу какие проблемы кроются у вас в головах, точно так же, как и вы не можете понять моих. Мы все говорим, кричим, а такое чувство, знаешь Фабс, словно мы и не слышим никого, мы иногда чего таить и зова собственного сердца не в силах расслышать что уж говорить о других душах и чужих сердцах? Больно, это больно да, но здесь ничего не поделаешь, слова лишь звуки, птички, которые улетят и больше не вернутся, а мы осознаем ту боль, тот крик, лишь спустя долгое время, когда сами спустимся в ту же бездну что и вопящий. Тяжело людям живущим, тяжело Фабс, вот мне и хочется иногда снять с себя эту ношу, это ведь так легко, не правда ли, так заманчиво и просто, но нельзя, и от этого кажется еще сильнее хочется туда в эту погибель окунутся. Неужели эти едва слышимые мысли подталкивают нас на это? Разве не удивительно? Все это черт возьми лишь голос, наш собственный голосок тянет нас в пучину беспросветной тьмы дабы мы обрели покой, и надвинули на себя муки, агонию следующей обители, в конечном счете мы сами убиваем себя, не так ли? Сначала идея, мысль, голосок, затем и претворение приговора, зачем мне решать проблемы Совета, быть ему или не быть, когда я и сам не понимаю, быть ли мне, или все-таки поддаться, рвануть туда, без обратного билета, без какого-либо чуда, какой-либо помощи? Другие скажут: только глупцы способны на это, не так ли? Лишь те, кто сам проходил через это с грустной миной, кивнут, и скажут, что мол, у него был выбор, у него был шанс, поддержка, помощь, надежда, да все что угодно, да у него это было, черт возьми, тьфу на него. А он! А что он? Когда у него не было жизни… Вот как выходит, таков приговор мой дружочек, не хочу я жить Фабс и не смотри на мое настроение, которое как и погода здесь в этом городе, нескончаемо меняется с солнца на дождь, не смотри на слова мои, которые взяли вверх надо мной, взгляни Фабс мне в глаза в которых отражается душа, взгляни ты наконец мне в душу и там ты увидишь все и даже больше, увидишь пустоту которая будет прекрасным ответом тебе, на все вопросы, о душа! Та самая которая вроде бы и есть у многих, а вроде бы и нет, как может быть у такого как я душа, да Фабс? Если бы только украл у кого, согласен, согласен, хотя ты молчишь, ты знаешь ведь, слова здесь излишни, они ни к чему здесь Фабс, ты можешь мне и не говорить ничего, я все вижу, я слышу тебя, ведь ты говоришь сейчас, как и я, но ровно не произносишь ни слова, душа твоя кричит так же как и моя, но есть там толстый и надежный стержень – Любовь, или семья, не знаю, но что-то надежное, что никогда не подведет. Люди одиноки, вот где опасность, не правда ли? Лишь одиночки знают то, чего не знают те, у кого есть другие, одинокие сердца страшны, они могут быть беспощадными, но могут и понимать тебя с полу слова, они и ангелы, и демоны и кто преобладает из них тот и правит, понимаешь, Фабс? Я постараюсь ради вас с Миленой, и я сделаю все для вас, честно, вы это все для меня, а также стержень которого у меня никогда не было и этого достаточно чтобы задержаться здесь еще ненадолго, не правда ли, Фабс? Ну тебя, расчувствовался старик, а ну вытри слезы, ну иди сюда, я тоже, тоже люблю тебя Фабс, эх ты…
Они крепко обнялись и этого в достаточной мере хватило обоим. Они поднялись наверх в своих номера чувствуя нечто прекрасное в своих сердцах, а именно братскую любовь.
Ночь хоть и была довольно спокойной, но все равно не давала Фабио должного покоя, все эти недуги, проблемы, боль, что является в разных обличиях к каждому из них не отпускала его. Фабио не жаловался, он лежал на правом боку в своей кровати, а рядом на другой спала Милена и он слышал ее дыхание которое было для него ангельской песней, ему никто не был нужен, ведь его сердце принадлежало его дочери и видит Бог, он любит ее и бережет как может, он волнуется за нее больше, чем за себя и боится, что она утаивает от него свою боль. У Фабио стынет кровь от одной мысли, что есть нечто терзающее ее. «Что, если она тоже хочет умереть, как и Сергей?» – думал Фабио, и от таких мыслей ему хотелось провалиться сквозь землю. Ему хотелось бы отмотать время немногим назад, чтобы не пытаться убивать Сергея, а взять его под свое крыло, как и Милену и они росли бы у него на глазах. Тогда он бы все поменял и жизнь пошла бы другим чередом, хотя он понимал, что счастья там было бы не больше, чем здесь, ведь нам всегда кажется, что будь так-то и так все было бы иначе и счастливее, но в конечном счете, все сводится к одному и тому же и это не всегда можно назвать счастливым концом. Фабио много думал пока пытался уснуть, он представил на секунду, что Милены нет рядом, что она больше не с ним, а осталась в прошлом со своей семьей, Фабио представил, что он теперь один в этой комнате и нет ни отцовской любви ни каких-либо переживаний и Фабио понял, что без нее, нет смысла в его жизни, он знал это итак, но иногда лишь потеряв что-то можно осознать всю ценность того что потерял, рано или поздно человек прощается со всем что имеет. Нежное дыхание Милены возвестило о себе, ведь Фабио задумался и перестал его замечать, он радовался ей и тому, что она сейчас спит и отдыхает от жизни с ее проблемами, он уверен что она счастлива так же как и он сейчас, но в другом месте, в собственной голове, в беззаботном мире, который иногда не возвращает людей обратно, забирая их в вечный сон, освобождая от оков жизни.
Глава 15.
Следующим утром Фабио не стал тревожить Сергея и позволил ему отдохнуть от былого натиска с его стороны. Он отчетливо помнил вчерашний разговор, если монолог Сергея можно было назвать разговором. В очередной раз Фабио почувствовал непреодолимое беспокойство, собственное бессилие в делах друга, невозможность достучаться до него, помочь ему, вызволить его из ямы, в которой он оказался. Лицезреть как человек медленно падает и сдается, видеть, как его задевает бездна, как она поглощает его и при этом сознавать что ничего не можешь с этим поделать есть самое безвыходное, самое несправедливое положение. Иногда немочь передается как болезнь, но Фабио не опускал рук и не намеревался сдаваться, ему нужно было время не меньше, чем Сергею, дабы разрешить сложившуюся проблему, найти корень зла и вырвать его с потрохами.
Фабио и Милена отправились завтракать, не беспокоя Сергея. Столовая блестела яркостью своих блюд. То, что каждое утро накрывалось на стол называлось «шведским столом» и из-за неустанных поисков Сергея по утрам они обычно пропускали столь многообразное сочетание всевозможных яств что несомненно являлось величайшей небрежностью. Еду закрывали металлические блюдца и тем не менее пища все равно пускала нежнейший и приятнейший аромат, который охватывал собою весь первый этаж.
Довольно немало людей подоспело к завтраку улыбаясь еде сонными и даже унылыми лицами и вскоре наевшись аппетитных кушаний они выглядели уже совсем по-другому, как некоторое цветы наполнившись солнечным светом выпрямляются и словно бы удерживают в себе восхитительный свет, так и они утаивали глубоко внутри таинственное светило, которым озаряли других.
Соки торжественно стояли на столах, их разные цвета разукрашивали и украшали стол, каши дымились в кастрюлях, гречневая, рисовая, манная, геркулесовая, свежеиспеченный хлеб мимо которого нельзя было пройти мимо, не взяв буханку другую даже если хлеб вы есть и не собирались. Оладьи с разными сиропами уже были разложены по тарелочкам и порциям, также стояли полные тарелки с сыром и колбасой нарезанные красивыми овалами и квадратиками покоившимися на дополнительном столе. Самые разные виды выпечки и булочки красиво выделялись своим притягательным оттенком.
