Ирма Гринёва
Кто бы мог подумать? А если это любовь, то…
Весёлое настроение требовало с кем-нибудь им поделиться, и Юлька позвонила Лене:
– Лен, привет! Я вернулась.
– Ой, Юлька! А я думаю – сегодня тебе позвонить или дать отдохнуть до завтра?
– Давай сегодня!
– Ну, тогда рассказывай – как отдохнула? Как отель? Как трассы? Погоду я смотрела, вроде, хорошая была.
– Не-а, по телефону ничего рассказывать не буду. Давай, приезжай. Тут, как говорила моя бабушка, «без поллитры не разберёшься».
– Ты меня интригуешь. Скажи хотя бы, плохого ничего не случилось?
– Да ничего! Приезжай быстрее – узнаешь!
6
Лена прискакала через 2 часа. Юлька уже к её приезду перекачала фотки с телефона на компьютер, чтобы Лена увидела красоту на большом экране. Начала Юлька издалека, с описания отеля, трасс, погоды, природы и так далее по списку. А, чтобы Лене не так было обидно, что пропустила такой замечательный отпуск, Юлька старалась везде находить не только плюсы, но и минусы.
– Слушай, ну, наши туроператоры, и жучилы! Отель наш, вовсе и не отель, а общежитие для обслуживающего персонала. Я когда в номер вошла, прямо ахнула. Одноместный диванчик и столик – вот и вся ширина номера. А в длину – длина дивана, узкий проход, чтобы хватило протиснуться боком, тридцать сантиметров комод, а над ним плазма. Справа от комода – каморка с унитазом. В ней же приходилось хранить лыжи с ботинками. Слева – душевая кабинка. И это всё! Представляешь?! И как бы мы там с тобой вдвоём жили, просто не представляю! Но зато сам отель так хитро построен, что в него, что из него всё время идёшь вниз!
– Это как это? – удивилась Лена.
– А так: чтобы зайти внутрь, идёшь по горке вниз снаружи до своего подъезда, а потом поднимаешься на лифте. А чтобы выйти – идешь по коридору до первого подъезда, а там три ступеньки вниз, и ты на улице. Прикольно, да?
– Здорово! – восхитилась Лена.
– Ещё бы! Особенно если учесть, что хранилищ на горе не было и приходилось всё оборудование на себе таскать взад-вперёд. Знаешь, я думаю, что там все отели так устроены, потому что все на подъёмах-спусках стоят. Ровные площадки только перед подъёмниками.
– Ну, а сами горки как?
– Горки просто супер! Мне кажется, можно месяц кататься и всё равно все не объездишь. Я так на всех синих и не побывала. Только знаешь, что-то у них с маркировкой странное. Еду по синей, а она такая лёгкая, как зелёная. А потом попадаю на другую синюю, а она такой крутяк, что мама не горюй! Так и не поняла, по каким критериям они их маркировали? А ещё такие там прикольные были два места! Я тебе сейчас фотку покажу, а то не поймёшь…
Юлька поклацала мышкой компьютера и показала Лене странную фотографию горы, сплошь состоящей из укатанных холмиков, между которыми спускались лыжники.
– Правда, прикольно?
– А что это? Это тоже трасса?
– Не-а, это уже вне трассы, но так укатана, что выглядит трассой. Если бы мы были с тобой вдвоём, обязательно разочек спустились. Одна я не решилась. Так только, слюни пускала, когда над ней на креселке поднималась… Ну, а погода, сама видишь – солнце, белый снег. Один день только замело, но и то я смогла полдня покататься, а потом спустилась на фуникулёре в городок Бур-Сен-Морис, и гуляла там с Кшиштофом.
– А это кто?
– А вот об этом давай я тебе расскажу по порядку. С этого и начинается то, что нужно разбирать с поллитровкой. Только мы с тобой начнём с французского сидра…
– Оттуда?
– Оттуда-оттуда! А потом будем добавлять из запасов…
И Юлька рассказала Лене в подробностях, как она съездила на экскурсию. И не только рассказала, но и постаралась представить подруге ситуацию в лицах. Поскольку две несчастные бутылочки с сидром – грушевым и из бузины, закончились в полглотка, запасы алкоголя очень быстро пошли в дело. Так что когда Юлька изображала перепуганную француженку, полные презрения к русским лица поляков, истукана-«немца» с остановившимся взглядом и истекающего вожделением Сергея, подруги хохотали до слёз.
Разговор с Сергеем, так выбивший Юльку из колеи, уже не казался ей таким душещипательным. А у Лены вызвал только бурный прилив энтузиазма. Она налила по полному бокалу вина и под тост:
– За окончательное выздоровление и стойкий иммунитет от болезни под названием «Сергей Петров»! – заставила Юльку выпить до дна.
Остаток бутылки уговорили под рассказ о Кшиштофе. Здесь у Лены родился коварный план:
– Значит так, подруга! Ты влюбишь в себя этого Кшиштофа так, чтоб он мать свою родную забыл! А потом бросишь его! (Ленка даже показала руками, как Юлька должна его бросить) Ишь, ты, губы они свои паня… пань… пано… пановские, черт их дери, – наконец-то выговорила Лена, – на нас кривят! Мы им губы-то ма-ши-но-за-ка-точ-ной, – старательно выговорила Лена трудное слово по слогам, – машиной, б…, закатаем! Хвост они на нас, мать их, поднимают! Ты им всем отомстишь! Чтоб они со своей сволочной Польшей катились-катились и докатились, как этот, как его там… А! Вот! Колобок!
Колобок вызвал новый взрыв хохота. Выпили за Колобка.
Что уж там Лена поняла из рассказа о «немце», который оказался вовсе не немцем, Юльке было не ведомо, поскольку она больше рассказывала о собственных ощущениях и своём поведении, пытаясь представить себя со стороны, (что там про «немца» рассказывать, если у него ни одной эмоции на лице не отражалось). Она пучила глаза, изображая, как обалдела, когда лишилась шапки. Как скакала вокруг «немца», вызволяя её из плена. Показывала, как тряслась над деньгами, боясь, что их не хватит, чтобы расплатиться в ресторане. Изобразила себя с отвисшей челюстью, это когда немец русским оказался. И, наконец, как величественно и грозно выгнала самопровозглашённого мужа из дома. Так что хохотала над собой до слёз.
Ленка отправилась домой на такси за полночь (завтра понедельник, на работу надо), прижимая к груди, как бесценный груз, очаровательный набор, состоящий из заварного чайника, соусника, кружки и чашки с блюдцем, которые Юлька привезла подруге в качестве утешительного подарка. Все предметы казались вывязанными из шерсти нежно-бежевого цвета. А в сумочке лежали две запавшие в душу Ленки фотографии, не отходя от кассы распечатанные на принтере: розовое облако в форме НЛО над розовыми же верхушками заснеженных гор и великолепный узор, вытоптанный ногами на снегу замёршего озера. И пусть только кто-нибудь попробует не согласиться, что теми, кто это делал, управляли не инопланетяне из космоса!
7
– Что-то, брат, ты мне совсем не нравишься последнее время!
У Веньки было очередное увлечение – культура хиппи из 70-х годов прошлого века. Все люди у него теперь были братьями и сёстрами, а сам он косил под Джона Леннона. Даже подружку себе завёл – вылитая Йоко Оно19.
Володька уже давно не переживал из-за частой смены жизненного курса друга – художник, творческая натура, куда ж без закидонов. А то, что он сказал, было неоспоримым фактом. Сам себе в последнее время Володька тоже не нравился. И кто бы мог подумать, что такая фигня произойдёт из-за безобидной поездки на экскурсию, в которую и попал-то совершенно случайно? Не поехал бы – не встретил бы там Юлю и дальше тоже ничего бы не было. Покатался, подышал свежим воздухом, вернулся на работу посвежевшим, отдохнувшим, в благодушном настроении, готовый к новым трудовым подвигам. Не рычал бы сейчас на подчинённых, как раненый лев. Не обидел бы Маринку хладнокровным разрывом. Не валялся бы часами на диване в мастерской друга, поскольку и дома одному было тошно, и на людях хотелось выть от тоски. А тут вроде и кто-то живой рядом есть, и в тоже время не пристаёт с расспросами, в душу не лезет, так только, иногда, отпускает в пространство реплику, на которую можно не реагировать.
И какой чёрт его понёс на эту экскурсию? А началось-то всё как весело! Спуск на санках по ночному лесу… Детство вспомнилось… Сосиски, которые он не ел тыщу лет, с этого самого детства. Блин, вкусно-то как было! Аж под ложечкой засосало… Нет, это скорее всего от голода засосало. На работе он хоть обедал на автомате, а по выходным не помнил когда ел, что ел и ел ли вообще…
А потом дегустация сидра. Из яблок. Из груш. Из сливы. Из винограда. Из малины. Из персика. Из рябины. Из имбиря. Из орехов. Из бузины. И даже из еловых шишек и сосновой хвои. И чёрт знает из чего ещё. Как наклюкался, казалось бы, детской газировкой, и сам не заметил. Пришлось сфокусировать взгляд прямо перед собой, выбрав точку на противоположной стене, чтобы не оконфузиться перед иностранцами. Врёшь! Русские не сдаются! И от какой-то там вашей смешной газировки замертво не падают.
А напротив сидит она – Юля. С разрумянившимся лицом, с блестящими голубыми глазами на поллица и старательно запевает высоким чистым голосом русские песни. Хотя сидит, почему-то, среди французов. А рядом с ней прилепился какой-то молодящийся старпёр. Заглядывает ей в глаза осоловевшим взглядом и норовит помять ручку под столом. Фу, противно! А сам-то не один, с молодой девушкой, почти девчонкой. Кто она ему? Дочка? Любовница? Жена? А кто ему Юля?.. И никуда от этой картины не деться, взгляд не отвести. Чуть отпустишь точку на стене, и комната начинает кружиться, а пол так и норовит поздороваться с носом…
На следующий день полдня катания пропало из-за метели. Чтобы не сидеть сычом в номере, Володька решил спуститься на фуникулёре в городок Бур-Сен-Морис. Так решило большинство горнолыжников и, хотя в городке делать было совершенно нечего, абсолютное большинство из этого большинства догуляло там до последнего фуникулёра вверх. На платформе собралась огромная толпа. Яблоку негде было упасть. Вагоны брали штурмом, но, в итоге, все уместились.
Юлю Володька заметил уже в вагоне. Она прижималась к какому-то высокому парню, а тот нежно обнимал её рукой, пытаясь защитить от напирающей толпы. Интересно, а где ухажёр был вчера? Почему позволил своей девушке поехать на экскурсию одной? И она тоже хороша! Вчера одному позволяла себя обнимать, сегодня другому…
Старпёра, того, что с экскурсии, Володька заметил на следующий день в обед. На трассе было только одно место, где можно было быстро, вкусно и недорого пообедать – столовая «Bon appetit!», т.е. «Приятного аппетита!» Старикан маячил около входа на террасу, явно кого-то поджидая. Володе стало любопытно – уж не ветреницу ли Юлю тот ждёт, и он занял место рядом со входом.
И это действительно оказалась Юля. Они недолго поговорили, как старые добрые приятели, и разошлись. Если бы Володька не сидел так близко, он бы и не заметил, какое «перевёрнутое» лицо стало у мужчины (всё-таки не совсем старикан, лет около пятидесяти) после, казалось бы, вполне дружеской беседы. Слов, конечно, Володька не слышал, но тон разговора-то был понятен. Они даже похихикали над чем-то вместе. И такое огорчённое лицо потом. Если в таком состоянии мужик поедет кататься, может костей не собрать. Горы, как капризная женщина, не прощают, если думают не о них.
Юля вышла из дверей столовой с подносом, полным еды, и с лицом бело-зелёного цвета. Ничего себе эти двое «дружески» поговорили! За Юлю Володька реально испугался. Всё то время, что она сидела в дальнем конце террасы, дёргался – подойти, не подойти. Какое у неё там было выражение лица, не видел, но то, что к еде не притронулась – это точно. И где, чёрт побери, её вчерашний ухажер?
Потом Юля вскочила, засуетилась и вышла из столовой. Неужели пойдёт на трассу? Может, всё-таки, догадается спуститься вниз на кабинке? И Володька пошёл за ней. А она попёрлась на подъёмник вверх. Ох, и рассердился он тогда! Это ж надо быть такой дурой!
Вполне ожидаемо Юля упала на крутом склоне. Володька осторожно следовал за ней, попутно удивляясь маркировке трассы, с таким крутым наклоном, как синей. Некоторые её участки ничем не уступали чёрным трассам, по которым он летал, разве что были немного шире. Юлькино падение Володя наблюдал сверху. Её понесло в сторону, она пропустила момент, когда ещё можно было повернуть и погасить скорость, испугалась и плюхнулась в снег. На спине покатилась вниз, смешно дрыгая в воздухе ногами, смогла развернуться и загасить скорость кантами лыж. Потом начала возиться, пытаясь отстегнуть лыжи. Вот дурёха! На таком уклоне надо всем весом тела вжать лыжи в снег и попытаться встать. Лыжи же, если и отстегнуться, то либо уедут, либо ты не сможешь их застегнуть обратно. И что тогда? Вниз в тяжеленных ботах спускаться? Далековато, однако. А она ещё и телом своим владеть не умела. Едва ослабила давление, как её тут же потащило вниз.
Володька спустился до барахтающейся в снегу Юли и подал ей руку. Какой же у неё был несчастный вид! Так её жалко стало. Но всё равно Володя на неё сердился. Попёрлась на горку в расстроенных чувствах, элементарной техникой катания не владеет, а на такую крутую горку полезла, да ещё и без шлема, в смешной вязаной шапочке с помпончиком…
Напоследок Юля Володьку обескуражила, поблагодарив по-немецки. Она, что, немка? Или его приняла за немца? Или так головой ударилась, что родной язык забыла?
Весь вечер Володька гнал мысли о Юле из головы. Но она упрямо туда возвращалась. То с голубыми глазами, полными «задора и огня», когда пела, то с потерянным взглядом, когда смотрела на него снизу вверх, лёжа на снегу. Картину из фуникулёра старался не вспоминать. Развела ухажёров, а позаботиться некому. А он, между прочим, завтра последний… тьфу-тьфу-тьфу, крайний день на горе. И Володька решил купить Юльке шлем.
С каким ужасом она на него посмотрела, когда он ей этот шлем на голову одел! Как будто он ей клубок змей водрузил! Зато в обед она сама его нашла. И обратилась с явно заученными фразами. Стало понятно, что за немца всё-таки его приняла, а не головой ударилась. Говорила с таким смешным акцентом, что Володька еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. А потом и вовсе выдала фразу, состряпанную впопыхах, из которой следовало, что свою шапку она планирует съесть на ужин. Шапку он, в принципе, мог бы отдать ей тут же, в столовой, поскольку машинально сунул её в карман куртки. Но возникла идея провести свой пос… крайний ужин в Лез-Арке вместе с ней, тем более что ни молодого, ни пожилого ухажера на горизонте не было.
Какое же у Юли открытое выразительное лицо! От неё даже не надо было ждать ответа. Всё на нём написано аршинными буквами печатным текстом. Она растерялась, когда он встретил её в холле гостиницы. Смутилась, когда он взял её под ручку. Распереживалась, когда поняла, что он заказал самые дорогие блюда из меню, а не её стандартного цыплёнка. Пришла в восторг от бараньих рёбрышек, махнула рукой на цены и уплетала нежнейший чизкейк, закатывая глаза от удовольствия. Свои небесно-голубые глаза. Кажется, тогда он окончательно влюбился… Или это произошло раньше, ещё на экскурсии? Или, когда, наконец, смог до неё дотронуться, прикоснувшись губами к руке, вдохнув её чарующий запах? Или ещё позже, когда каждый день, каждый час ждал её возвращения из отпуска?
И, кстати, совсем не собирался налетать на неё коршуном и пугать своим грозным видом. Но в толпе встречающих заметил старпёра с цветами в здоровой руке (вторая была на перевязи – сломал, всё-таки! Пусть радуется, что не ногу или шею!). Пришлось отсекать его от Юли и быстро уводить её из аэропорта. А ещё дать понять, что девушка уже занята и тебе здесь ловить нечего!…
(Сергей тоже понял, что всё, он потерял Юльку навсегда. Мужчина, который так властно и с полным осознанием своего права обнял Юлю, и был, видимо, тот самый Кшиштоф, о котором она говорила ему на горке. Такой своего не упустит… А у него тогда создалось впечатление, что она врёт. Что ж, «прощай навеки, последняя любовь, прощай навеки – и нет печальней слов…»20)
Володьку трясло от желания обнять Юлю и крепко и долго-долго целовать, а она впала в ступор и держалась на расстоянии, хотя и покорно выполняла все его команды, как загипнотизированная. В её квартире у Володьки поплыла голова от призрачной возможности остаться здесь на день, на ночь, навсегда, и он брякнул то, что говорить не планировал. Про замужество. Выставил себя полным дураком. И это он?! Почти сорокалетний мужик с богатым опытом общения с женщинами. Самодостаточный, бизнесмен, богач и сердцеед. А с какой-то голубоглазой девчонкой чувствовал себя влюблённым пацаном в пубертатном периоде.
И тут «спящая красавица» проснулась, остудила пыл ледяными глазами «снежной королевы» (кто бы мог подумать, что голубое может быть таким колючим?) и с позором выгнала «будущего мужа» вон.
И что теперь со всем этим делать Володька не знал. Как исправить ситуацию тоже. Как выкинуть Юлю из головы, вырвать из сердца тоже не знал. И как жить дальше не понимал…
– Надо всё начать сначала! – ворвался в его сознание голос «Йоко Оно», – Как будто ты совсем другой человек и она тебя не знает. И вы друг с другом не знакомы.
Володя недоумённо уставился на пару голубков, которые только что, не стесняясь, смачно целовались, не обращая внимания на гостя, а теперь смотрели на него с сочувствием в четыре глаза. Он что, всё, о чём думал, вспоминал, – вслух говорил?!? Похоже на то… Вокруг парочки валялась куча зарисовок, сделанных на скорую руку. Венька так работал, когда на него налетало вдохновение. На этот случай на мольберте стояла пачка листов. Он быстро водил карандашом по листу и сбрасывал его на пол, чтобы успеть на новом зарисовать то, что пришло ему в голову в следующее мгновение. А потом из этого хаоса возникало его очередное творение.
Володя, не слезая с дивана, дотянулся до листов, упавших близко к его лежбищу. На первом была нарисована Юля с блестящими голубыми глазами. Володька даже поморгал специально, чтобы
снять наваждение. Ведь рисунок был черно-белым. Как Венька умудрился передать цвет и блеск -
уму непостижимо. А ещё Юля была абсолютно узнаваема. Он что так подробно её описал? Вряд ли. Во всяком случае, сейчас он бы не знал, какими словами описывать её губы, нос, щёки. Юля воспринималась целиком, а не отдельными частями лица, о которых выспрашивают следователи, составляя фоторобот преступника.
На следующем рисунке Юля жалобно смотрела снизу вверх и протягивала кому-то руку. От этого «кого-то» на рисунке была только кисть. Поразительно было то, что кисти рук были тщательно прорисованы (когда Венька успел?), а в их расположении угадывалось что-то удивительно знакомое. Ну, конечно! – вспомнил Володя, – Сикстинская капелла21!
На третьем рисунке, который попался Володе под руку, был изображён он сам. С черными холодными глазами, плотно сжатыми губами и сдвинутыми к переносице бровями. А ещё с двухнедельной щетиной на подбородке, из-за чего казался похожим на сурового викинга. Ну, хоть не фрицем нарисовал, – облегчённо выдохнул Володя.
Он встал с дивана, сгрёб валявшиеся на полу листы с рисунками и потом долго сидел, раскладывая их, составляя последовательную историю их с Юлей «романа». Венька и «Йоко Оно» молча наблюдали за сильным человеком, который так, со всего маху, расшибся о любовь. И сейчас как огромный парусник, в тумане налетевший на скалу, бултыхается в открытом море без руля, без ветрил.
– Так что ты там говорила про «начать сначала»? – наконец, подал голос Володька, с какой-то обречённостью взглянув на друзей.
Надя, а именно так звали «в миру» Йоко Оно, оживилась. За время обоюдного молчания она уже успела придумать целый план для Володьки:
– Значит, так: представишься ей братом-близнецом. Про брата ты ничего знать – не знаешь, поскольку вы в ссоре. И начнёшь ухаживать с чистого листа. Только тебя для этого надо немного подкорректировать. Сменишь одежду… Она тебя в чём видела? В горнолыжном костюме. Ну, ты в нём в Москве же не ходишь. А когда в аэропорту встречал – в чем был?
– В пальто, – начал вспоминать Володька, постепенно включаясь в игру, – и костюме.
– Значит так, пальто – в дальний ящик, купишь куртку. Костюмы в сторону, перейдёшь на свитера и джинсы. Даже на работу в них. Или у вас там какой-нибудь дресс-код обязателен?
– Я сам себе начальник, – усмехнулся Володька, – в чём захочу, в том и буду ходить.
– Вот-вот! А это самое главное – улыбка! Ну-ка, улыбнись!
– Нет настроения, – возразил Володька.
– Ну, хоть, «чи-и-из» скажи…
– Ну, вот! Совсем другое дело! – экзальтированно воскликнула Надя-Йоко, когда Володька растянул губы «чизом», – На человека похож. Причёску другую сделаем, побреешься, улыбнёшься, да тебя родная мать не узнает!
Дальше Надя-Йоко оставила Володьку в покое. Они с Венькой увлечённо спорили над его будущим обликом, как будто объекта спора в комнате не было. Венька рисовал, Надя-Йоко вносила коррективы, Венька стирал и предлагал другое, потом опять стирал и так далее, пока портрет не удовлетворил обоих.
Володька со скептицизмом посмотрел на свой будущий облик. На него, действительно, смотрел с рисунка совершенно другой человек. Узнаваемый, конечно. Он, он сам, но такой, каким он был когда-то, лет, этак, пятнадцать назад.
– Ничего не получится, – кисло высказался Володька, который пришёл именно к такому выводу, пока друзья трудились над портретом.
– Это почему же? – темпераментно откликнулась Надя-Йоко.
– Невозможно вести двойную жизнь. Обязательно где-нибудь проколешься. Да и не артист я, чтобы играть кого-то другого.
– Не надо вести никакую двойную жизнь. Живи, как жил. Что она о тебе знает? То, что ты на лыжах катаешься? Так мало ли людей на них катается? Судя по твоему рассказу, она даже имени твоего не знает. Ведь так? – уточнила Надя-Йоко.
Володька задумался. А ведь, похоже, Йоко права. Он не помнил, чтобы он в ресторане или в аэропорту представлялся. Видя тень сомнений на лице Володьки, Надя-Йоко продолжила наседать:
– А что касается артиста – ничего себе «не артист»! А кто дурил девушке голову весь отпуск? То-то! Играть и не понадобится! Так, чуть-чуть потренируешь улыбку и всё! Вот увидишь, как начнёт всё вокруг тебя меняться, когда изменишься внешне. А потом и сам не заметишь, как изменишься внутренне. Даже ломать себя не придётся!
Когда Володя шёл домой, он думал о том, что впервые понимает Веньку в его любви к Йоко. С такой энергетикой, как у неё, можно горами ворочать, а не только влюбить в себя тонко чувствующего, увлекающегося человека. И каково же было Джону Леннону выдерживать натиск настоящей Йоко Оно22, если даже её бледная копия смогла за один вечер втянуть его, взрослого, отнюдь не романтичного мужчину, реалиста и циника в какую-то детскую авантюру, запихнуть внутрь сюжета женского бульварного романа?
Без напора Йоко к Володе опять вернулся его скептицизм. Но другого плана завоевания любви Юльки всё равно не было, так что пришлось следовать этому…
19 – Джон Леннон – британский рок-музыкант, певец, поэт, композитор, художник, писатель и активист. Один из основателей и участник группы The Beatles, один из самых популярных музыкантов XX века. Йоко Оно – японская авангардная художница, певица и деятель искусства, жена, а затем вдова Джона Леннона (из Википедии).
20 – строфа из песни группы Фристайл «Прощай навеки, последняя любовь!»
В город приходит вечер,
За окном уже третий день ноября.
Я зажигаю свечи,
Предо мной фотография твоя.
Снова и снова память
Возвращает меня в те дни, в те дни,
Снова и снова я грущу о них.
Припев:
Прощай навеки, последняя любовь!
Прощай навеки – и нет печальней слов…
Июльский вечер, любимые глаза
И нашу встречу вернуть уже нельзя.
Нас познакомил случай,
И я думал, что он счастливым был.
Мне бы не верить лучше,
А я встретил тебя и полюбил.
Сказочный праздник лета
Был прекрасен и чист, как ты, как ты
Яркое солнце, травы и цветы.
21 – фреска Микеланджело «Сотворение Адама» на куполе Сикстинской капеллы Папского дворца в Ватикане
22 – история любви Джона Леннона и Йоко Оно безнадёжно далека от классических нежных романов. Неожиданное знакомство, бесчисленные попытки завоевать любовь при помощи настойчивых ухаживаний, не менее эффектные попытки самоубийства, дикая страсть – всё это со стороны Йоко к Джону, а не наоборот. Затем – они вместе, влюблены и без ума друг от друга. Совместная жизнь – самоубийственна, жизнь порознь – невозможна…
8
Лена с Юлькой на этот раз договорились встретиться в баре Night train. Бар был ночной, в
полном соответствии со своим названием – Ночной поезд. Открывался в 17 часов, и до семи, когда
туда начинали съезжаться байкеры, у подруг было полно времени, чтобы пообщаться.
Юлька бы с большим удовольствием посидела с Ленкой у неё или у себя дома, но Лена настояла на баре, потому что хотела познакомить подругу со своим парнем – Кириллом, намекнув на переход их отношений в серьёзную стадию.
На самом деле выходить за Кирилла замуж Ленка не собиралась. Некоторые Харлеи стоили, конечно, не меньше Мерсов, но замуж она собиралась выходить за владельца удобной машины, а не крутого мотоцикла. Кирилл был отличным парнем и вполне удовлетворял Ленку в постели, но он ещё был… маленький, что ли. В общем, на каменную стену не тянул. Намёк на серьёзные отношения с ним был со стороны Лены маленькой хитростью, чтобы затащить Юльку в бар. Очень уж ей не нравилось, что подруга зачастила в Польшу. Так ведь и уедет, в конце концов. Байкеры были крутыми парнями, настоящими мужиками, и Лена надеялась, что подруга кем-нибудь из них увлечётся, и перебьёт свою влюблённость в Кшиштофа.
Но оказалось, что она зря беспокоилась. Последняя поездка в Польшу, отчёт о которой и был формальным поводом для встречи, окончательно убедила Юльку, что жить там она не сможет. Ну, не настолько она любит Кшиштофа, чтобы замкнуть всю свою жизнь на нём одном, терпеть косые взгляды его матери, у которой к традиционной нелюбви свекрови к невестке добавлялось ещё и всем известное отношение поляков к русским. А в Россию не хотел ехать Кшиштоф. Так что по-любому эти отношения должны вскоре сойти на «нет». Юльке было странно, что осознание этой мысли, не приносило ей боли, только грусть. Значит, она Кшиштофа просто не любила. И вот это тревожило её сильнее – а вдруг она не сможет никого больше полюбить, как Серёжу?
После семи байкеры стали заполнять зал, входя небольшими группами. Ленка начала дёргаться на каждый стук входной двери, ожидая компании Кирилла. Наконец, увидела его, расцвела и замахала поднятой рукой. Юлька обернулась, рассмотрела подходящую к их столику компанию и больно сжала Ленкину руку.
– Ты чего? – удивилась Лена.
– Твой Кирилл это, случайно, не тот высокий мужчина справа?
– Нет, а что?
– А то! – заговорщицки прошипела Юлька подруге, поскольку компания уже была на полпути к их столу, – Это же тот «немец», ну, тот, которого я приняла за немца. Помнишь, я тебе рассказывала? Который ещё замуж меня звал, не смотря на то, что я кататься не умею.
– Иди ты! Володька? Никогда бы не подумала!
– Почём я знаю, Володька он или не Володька. Он мне имени своего не называл…
Это, действительно, был Володя.
План, придуманный Надей-Йоко, по превращению Владимира в другого человека сработал на все сто. Сделать другую стрижку и переодеться из строгих костюмов в демократичные джинсы, было не трудно. С освоением улыбки оказалось сложнее. Подчинённые с опаской поглядывали на шефа, который в одночасье преобразился столь кардинальным образом. А уж когда он стал добавлять к своему образу ещё и улыбку, первое время даже шарахались. Поскольку про улыбку Володя вспоминал в самый неподходящий момент. Но потом всё-таки сумел синхронизировать её появление и внешние обстоятельства, и стал, по мнению женской половины своих сотрудников, просто душкой.
И, кстати, оказалось, что для того, чтобы поддерживать трудовую дисциплину, рычать и вечно хмуриться совсем не обязательно. Фирма от перевоплощения шефа из вечно нахмуренного зануды в обаяшку никоим образом не пострадала.
Пока Володька осваивался со своим новым обликом, Венька с Йоко с детским энтузиазмом играли в детективов. Правда, добытая ими информация о Юле, Володю к ней не приближала ни на шаг. Наоборот, отдаляла. Все эти её поездки в Польшу… И никаких пересечений интересов, кроме горных лыж…
И тогда Йоко придумала подобраться к Юльке с «бокового входа» – со стороны её подружки Лены. И Володька купил себе крутой байк и без проблем затесался в компанию байкеров, где тусовался Кирилл – парень Лены. О крутом мотоцикле Володька мечтал в юности, но к тому времени, когда смог его себе финансово позволить, мечты уже изменились. И он вместо крутого Харлея гонял на Шевроле Камаро – быстром и дорогом авто для настоящих мужчин.
Байкерская тусовка неожиданно Володьке понравилась и он с удовольствием гонял теперь на Харлее, в ожидании когда Йоко своим хитрым женским умом предложит следующий поворот сюжета. Главное, чтобы это было не поздно. Из-за этой самой Польши.
А тут такая удача сама приплыла в руки! Юлины голубые глаза Володя заметил ещё от входа, и пока их компания пробиралась между столиков в угол, откуда приветливо махала рукой Лена, сумел справиться со своим лицом. Он сотни раз представлял себе, как произойдёт их встреча, заготовил кучу фраз на каждый случай, но сейчас у него всё вылетело из головы, и он просто улыбался, поскольку улыбка за последнее время стала его второй натурой.
Кирилл расцеловался с Леной, и та представила свою подругу:
– Ребята! Это Юля! Юля, это Кирилл, Макс, Светик, Володя и Гоша!
– Ну, привет! – сказала с ехидством Юля, пожимая протянутую руку Володи, – Тебя, оказывается, Володей зовут! Докладываю – к экзамену я ещё не готова!
– Не знаю, о каком экзамене идёт речь, прекрасная сеньорита, – ответил Володя, галантно целуя протянутую руку, – но, если бы я был Вашим экзаменатором, поставил бы «отлично» за один только взгляд Ваших очаровательных глаз!
Юлька смутилась и замолчала – не говорить же при всех, что ещё и замуж звал. А Володька наслаждался моментом. Юля – вот она, рядом, такая трогательно смущённая, родная, и он уже с ней «познакомился», и всё прошло гладко. Он сразу поймал верный тон, а потому чувствовал себя легко, свободно, радостно. Совпадать какими-то действиями или словами с самим собой из Лез-Арка не боялся. Йоко убедила его, что этим он себя заранее не выдаст – не смотря на специально созданную внешним видом между ними дистанцию, должны же братья-близнецы быть хоть в чём-то схожи? И она оказалась права! Впрочем, как и всегда. Володьке уже начинало нравиться дразнить Юлю напоминанием некоторых моментов из их общего отдыха.
Лена с Кириллом были поглощены друг другом, а остальные за столом вели себя непринужденно. Все, кроме Юльки. Мало того, что она была новенькая в этой компании, так ещё и этот Володька уселся рядом. Юлька пока даже не могла определиться, как его про себя называть. «Володька» звучало слишком по-дружески, «Владимир» – претенциозно, «Володя» – интимно. Вова? Вован? Вовчик? Так и не придумав ещё имён, Юлька решила звать Володьку Володькой, так, как его называли в компании. И вообще, пора ей сосредоточиться на парне подруги – Кирилле. Её, в конце концов, из-за него сюда затащили. А Володька пусть продолжает делать вид, что они не знакомы. Она всё равно выведет его на чистую воду!
