Игорь Юрьевич Додонов
Советская микробиология: на страже здоровья народа. История советской микробиологической науки в биографиях некоторых её представителей
Уже 12 июня учёный совет Одесского медицинского института, на основе представления Д.К. Заболотного, принял решение об организации в институте курса эпидемиологии. Создаётся кафедра эпидемиологии, и Даниил Кириллович возглавляет её. Вскоре Заболотного назначают ректором института.
Учёный, по своему обыкновению, не ограничивался преподавательской деятельностью. Он принял активнейшее участие в борьбе с сыпным тифом в Одессе. Возникла угроза заноса чумы из Турции, где вспыхнула эпидемия, и Даниил Кириллович возглавил организацию санитарных застав на Черноморском побережье. В Одессе, по инициативе Заболотного, был открыт Дом санитарного просвещения, в котором он сам читал лекции. Также Даниил Кириллович написал и опубликовал ряд популярных брошюр по вопросам эпидемиологии, санитарии и гигиены.
Пока Д.К. Заболотный жил и работал на Украине, отрезанный от Петрограда превратностями гражданской войны, в Петроград дважды доходили вести о его смерти. Впервые это случилось ещё в 1919 году. О причине смерти тогда не было известно: не то умер от «сыпняка», не то убили бандиты. Второй раз «воскресший» Заболотный «скончался» уже весной 1922 года. На сей раз причина «смерти» была вполне определённа – тиф.
Но эта «определённость» вновь оказалась ошибочной. И Даниил Кириллович «воскрес» второй раз. Вернувшись в Петроград в том же, 1922 году, он не раз язвил по поводу своих «отпеваний» друзьями и коллегами (в случае обеих его «смертей» проводились гражданские панихиды, и в газетах помещались некрологи).
В Петрограде он активно поддерживает идею создания Института имени Пастера. С идеей выступили профессора-микробиологи Г.Д. Белановский, П.П. Маслаковец и Я.Ю. Либерман. Институт предстояло организовать на базе трёх частных микробиологических лабораторий, которые возглавляли эти учёные. 4 апреля 1923 года приказом по Петроградскому губернскому отделу здравоохранения институт был создан, а спустя месяц (5 мая) постановлением Петроградского губисполкома ему присваивается имя Пастера. Официально это научное учреждение стало называться Петроградским бактериологическим и диагностическим институтом имени Пастера. Даниил Кириллович не только помогал в создании института, но и приложил немало усилий для организации и постановки научно-исследовательской работы в нём.
С 1924 года Д.К. Заболотный возглавляет кафедру эпидемиологии Военно-медицинской академии. В этом же году он создаёт кафедру микробиологии и эпидемиологии в 1-ом Ленинградском медицинском институте.
Но основным местом его работы по-прежнему остаётся ГИЭМ. Результаты своих исследований он докладывает на IX (1925 г.) и Х (1926 г.) съездах бактериологов, эпидемиологов и санитарных врачей. Доклады учёного «Угасание эпидемий» и «Эпидемиологическая микрофлора» стали предвестниками его знаменитых «Основ эпидемиологии» (1927 г.).
Знаменательно, что этот основополагающий труд, труд, который, практически, подводил итоги его исследовательской работы за долгие годы, Даниил Кириллович посвятил своим ученикам16. Он имел все основания с гордостью сказать: «У меня теперь сотня рук» [18; 233]. Действительно, воспитание плеяды замечательных русских и советских микробиологов и эпидемиологов – один из главных результатов его научной деятельности.
Другим важнейшим результатом было создание в государственном масштабе эффективной системы санитарно-эпидемического контроля. Возможным оно стало только при Советской власти. В царской России и Заболотному, опиравшемуся на ресурсы привилегированного Императорского Института экспериментальной медицины, и другим учёным и врачам, несмотря на их энтузиазм, самопожертвование и титанический труд, удалось создать лишь отдельные элементы этой системы, которых для такой огромной страны было явно недостаточно.
Подлинная забота Советского государства о здоровье народа довольно скоро привела к тому, что эпидемии, столь обычные в царской России, в России Советской очень быстро пошли на убыль, и в начале 30-х годов правительство СССР с полным основанием могло заявить, что эпидемии как системное и постоянное явление в нашей стране ликвидированы.
В полной мере это касалось и такой страшной болезни как чума. И здесь заслуга Даниила Кирилловича заключалась не только в его большой организаторской работе, в непосредственном участии в борьбе с эпидемиями на местах, но и в том, что именно его открытие природного резервуара чумы позволило продумать и наладить борьбу с ней, а главное – предупреждать возникновение чумных эпидемий.
Насколько эффективно молодая Советская республика, опираясь на систему мер Д.К. Заболотного, боролась с чумой, читатель может убедиться из следующих фактов.
В 1920 году вспышка «чёрной смерти» вновь произошла на КВЖД. Загадочного в ней на сей раз ничего уже не было: эпидемия началась с заболеваний охотников за тарбаганами. Гражданская война и разруха помешали предотвратить возникновение эпидемии.
Большие трудности, которые испытывала поднимающаяся из разрухи страна, также не дали пресечь возникновение эпидемии в Заволжских степях в 1923 – 1924 годах. Но реакция правительства была молниеносной: эпидемию удалось «задавить» практически в самом начале. Причём началась эта эпидемия с массовой эпизоотии среди степных грызунов.
Опираясь на опыт борьбы с заволжской эпидемией 1923 – 1924 годов, Д.К. Заболотный опубликовал две статьи: «Организация и результаты обследования эндемических очагов чумы» и «Чума на юго-востоке СССР и причины её эндемичности». Статьи, по сути, содержали программу борьбы с чумой и проведения комплекса мероприятий по предупреждению её возникновения.
Правительство СССР восприняло эти статьи как руководство к действию.
С 1924 года началась отправка в степь множества экспедиций – противочумные отряды вылавливали и уничтожали заболевших грызунов. В эндемичных районах была создана сеть противочумных институтов, лабораторий и научных станций, которые контролировали обстановку на местах. В частности, было налажено наблюдение за грызунами в природных условиях, что позволяло вовремя замечать среди них возникновение эпизоотии.
Данные мероприятия сказались очень быстро.
В 1924 году во всём мире отмечалось свыше 420 000 чумных заболеваний, из них в СССР – 495 случаев.
В следующем году соответственно – 138 000 и 255 случаев.
В 1927 году – 75 000 за границей и всего 77 заболевших у нас.
В 1928, когда чумные эпидемии в других странах унесли почти 250 000 жизней (заболевших было ещё больше), советским медикам уже удалось практически искоренить «чёрную смерть» – всего 32 случая заболевания на всю огромную Советскую Россию.
Можно понять чувства «старого чумагона», как называл себя сам Д.К. Заболотный, когда он в 1928 году в одном из писем к друзьям процитировал слова первого русского «чумагона», своего тёзки Данилы Самойловича:
«Россия, поражающая стремительно многих врагов, поразила также и то страшилище, которое пагубнее было всех бранноносных народов…» [18; 235].
Данила Самойлович писал эти слова, излагая свою мечту.
Даниил Заболотный писал их, констатируя осуществившуюся в Советской России реальность.
Во второй половине 20-х годов Даниил Кириллович – титулованный советский учёный, профессор, ведущий научный сотрудник ГИЭМ, начальник кафедры микробиологии Военно-медицинской академии, академик двух академий (АН Украины и АН СССР).
С Украины ему поступали неоднократные предложения возглавить Академию наук республики. В 1928 году он даёт своё согласие занять должность президента этой Академии и перебирается в Киев.
Приходится полагать, что Д.К. Заболотному было тяжело покидать Ленинград. Около 30 лет его жизни было связано с эти городом. Здесь находился «главный институт его жизни» – ГИЭМ (бывший ИИЭМ), в котором он работал столько же, сколько жил в Ленинграде (Петрограде, Петербурге). Здесь им были созданы микробиологические кафедры в Женском медицинском институте и 1-ом Ленинградском медицинском институте, микробиологические лаборатории и отделы. Здесь была основана научная школа. В Ленинграде проживали многие из его учеников и друзей.
Даниил Кириллович горячо любил свою родную Украину, но и всё же Ленинград он любил не меньше.
Вполне возможно, что наконец принять предложения, поступающие с Украины, побудило Д.К. Заболотного состояние его здоровья.
С осени 1926 года у него обостряется хронический суставный ревматизм (то самое заболевание, которое он «заработал» в молодости, сидя в тюрьме). Болезнь протекала очень тяжело. Она, буквально, приковывает учёного к кровати. Только спустя пять месяцев его состояние несколько нормализуется. Тем не менее, по заключению врачей, имеют место «ограничения движения позвоночника, обоих плечевых суставов, мелких суставов кисти, в последних припухание и болезненность остались» [38; 42]. Заболотного мучает одышка, у него «прихватывает» сердце, подорванное ревматизмом.
При таком заболевании ленинградский климат – далеко не из лучших. Гораздо более тёплый и сухой климат Украины подходит куда как больше.
Но, перебравшись в Киев, Даниил Кириллович отнюдь не собирался почивать на лаврах, отсиживаться в президентском кресле или отлёживаться на одре болезни.
За весьма короткий срок своего «академического президентства» (немногим более года) он создаёт в Киеве микробиологический институт и лично организует его работу. Из-под его пера выходит объёмный труд «Курс микробиологии». Д.К. Заболотный уделяет огромное внимание санитарному просвещению: пишет и издаёт ряд брошюр, публикует статьи в газетах и журнале «Гигиена и здоровье рабочей и крестьянской семьи».
Много сил и времени Д.К. Заболотный потратил на борьбу с явными и тайными украинскими националистами, «окопавшимися» в различных отраслях республиканской науки. Ему, подлинному интернационалисту, были абсолютно чужды националистические тенденции части украинской научной интеллигенции, и он самым решительным образом боролся с ними, стремясь повести украинскую науку по верному, социалистическому, пути. И совсем неспроста донецкие горняки избрали Даниила Кирилловича почётным шахтёром и даже подарили ему полный горняцкий костюм: они видели в нём учёного новой формации, настоящего советского человека.
Поздней осенью 1929 года Д.К. Заболотный ненадолго приехал в Ленинград: требовалось передать некоторые свои дела в ГИЭМ и на кафедрах в ВУЗах.
Находясь в Ленинграде, Даниил Кириллович простудился и заболел воспалением лёгких.
В те времена ещё не было ни антибиотиков, ни сульфаниламидных препаратов. В случае заболевания человека пневмонией полагались, по сути, только на защитные силы его организма. И в 90% случаев «дуэль» между человеком и болезнью оканчивалась смертью.
Организм Д.К. Заболотного, уже весьма пожилого человека, был к тому же ослаблен тяжёлой болезнью – сил победить пневмонию у него не оказалось.
15 декабря 1929 года Даниила Кирилловича Заболотного не стало.
Он был погребён в родной Чеботарке.
Примечательный факт: хоронили Д.К. Заболотного, учёного, врача, штатского человека, с отдачей воинских почестей. Таким образом Советская страна, отдавая дань памяти, почтила его мужество и заслуги в борьбе с чумой.
Село Чеботарка вскоре было переименовано в Заболотное.
«Дети мои, любите науку и правду», – говорил Даниил Кириллович ученикам.
Свою жизнь он так и прожил: любя науку и правду, служа людям.
* * *
Рассказ о жизни Даниила Кирилловича Заболотного будет не полным, если не упомянуть об одном событии. И хотя событие это, на первый взгляд, не имеет к биографии учёного никакого отношения, но это только на первый…
До 1945 года не было известно ни одного случая излечения человека от лёгочной чумы. Эта, наиболее тяжёлая, форма болезни «сжигала» человека в два – три дня, и редко когда удавалось отвоевать хотя бы ещё один день жизни для заболевшего.
Только однажды именно Д.К. Заболотному удалось «вытягивать» человека из лап «чёрной смерти» на протяжении девяти дней! Но, увы, итог оказался тот же: смерть победила… Это было в 1911 году в Маньчжурии. А заболевшим был военврач Илья Мамонтов.
После многих лет поисков и опасных опытов группе советских учёных во главе с профессором Н.Н. Жуковым-Вережниковым удалось, наконец, найти надёжную защиту и от лёгочной чумы.
И помогли им в этом открытия, сделанные Заболотным за полвека до того, во время его первой схватки с чумой в Бомбее.
Ещё тогда учёный заметил, какое громадное значение для спасения больного имеют защитные силы его собственного организма. «Ход выздоровления при чуме, – писал он, – может служить блестящим примером важной роли, которую играют фагоциты в подобных случаях» [18; 246].
Именно в этом направлении повели поиск советские учёные. Оказалось, что при лёгочной форме чумы патоген так агрессивен, что поражает все жизненно важные центры до того, как человеческий организм сможет мобилизовать все свои силы на защиту от него. В частности, не успевают выработаться специфические антитела.
Отсюда последовал вывод: надо дать организму время, задержать «чёрную смерть» в её победном шествии по организму. На сколько? В своё время девять дней, «вырванных» Заболотным у чумы, оказалось мало. Значит, надо больше.
В конечном итоге, наши учёные установили – необходимо две – три недели.
К 1945 году средства обеспечить этот временной интервал в распоряжении исследователей уже были: появились сульфаниламидные препараты и антибиотики.
Вот именно с их помощью на пути «чёрной смерти» в человеческом организме и выстраивали заслон за заслоном, ослабляя болезнь. Но убить её даже всем комплексом этих препаратов не удавалось: так мощен и агрессивен был патоген, такие благоприятные условия для себя находил он, входя в человеческий организм через лёгкие.
Тем не менее время выигрывалось, и успевший мобилизоваться организм добивал врага.
Способ победить лёгочную чуму был найден!
Николай Васильевич Заозёрский, один из персонажей «Открытой книги», прототипом которого был Даниил Кириллович Заболотный, дожил в романе до конца Великой Отечественной войны. Очевидно, В.А. Каверин неспроста так «продлил жизнь» своего героя (в сравнении с его прототипом).
И если бы Даниил Кириллович Заболотный дожил в реальности до 1945 года, то он был бы неизмеримо счастлив, что человечество, наконец-то, поставило точку в борьбе с «чёрной смертью», и горд тем, что эту точку поставили именно его соотечественники.
А ещё можно почти со стопроцентной уверенностью утверждать, что поучаствовал бы учёный в этой завершающей фазе борьбы не только своими прошлыми открытиями, но и самой активной настоящей работой. Ведь это было вполне в характере «старого чумагона»…
ГЛАВА V
ЛЕВ АЛЕКСАНДРОВИЧ
ЗИЛЬБЕР
(1894 – 1966)
«…Николай Васильевич… объявил, что слово имеет приват-доцент Дмитрий Дмитриевич Львов. […]
Митя был немного бледен – волновался. Широко раскинув руки, он взялся за кафедру и долго не отпускал её, точно боялся, что отпустит и за тридевять земель улетит от “Симбиоза при вирусных инфекциях”– так сложно назывался его доклад. Он начал медленно, неуверенно, стараясь привыкнуть к огромному залу, в котором ещё слышался сдержанный шум голосов. Редкий свет лампочки, вставленной куда-то в самую кафедру, снизу падавший на лицо, раздражал его. Но с каждой минутой голос становился спокойнее, фразы – короче.
В сущности говоря, главная Митина мысль была очень простой: нет никаких сомнений в том, что вирусы, попадая в организм человека, неизбежно встречаются с микробами. Каков же результат встречи, повторяющийся в течение тысячелетий? И на основе опытов, сведённых в таблицы, которые он последовательно развешивал одну за другой на доске, он доказал, что вирус, который по своей природе в сотни раз меньше бактерий, выработал способность размножаться в бактериальной клетке.
[…]
Митя говорил, и что-то поэтическое было в этом стройном течении мыслей. Он привёл последние слова Мечникова: “Будущее принадлежит бактериологии невидимых микробов”. Он заявил, что здравоохранение зайдёт в тупик, если изучение вирусов не станет делом государственного значения.
– Вспомните послевоенную эпидемию гриппа, погубившую более двадцати миллионов человеческих жизней! – сказал он. – И остановитесь хоть на мгновение перед этой чудовищной цифрой! Сравните с этим бедствием мировую войну, унёсшую девять миллионов! И подумайте, какое значение в жизни человечества приобретает та скромная профессия, которой мы отдаём наши силы.
Я слушала с увлечением и не заметила, когда и почему в зале стало заметно меняться настроение, – кажется, в ту минуту, когда Митя поставил точку на стоявшей позади кафедры школьной доске и объявил, что эта точка – то, что мы знаем о вирусах, а вся доска – это то, чего мы не знаем. Чуть слышный смешок раздался здесь и там, когда он сказал, что загадку многих неизлечимых болезней следует искать в направлении, указанном вирусной теорией, и чей-то голос на хорах иронически протянул:
– Не-у-же-ли?
Митя побледнел. […]
– Болезнь, которую трудно распознать и легко спутать с другими, – сказал он, – которая подкрадывается незаметно, от которой умирает каждый десятый; болезнь загадочная и беспощадная – вы узнали, я полагаю, о какой болезни я говорю? Так вот, для меня и моих сотрудников вирусная природа рака не вызывает ни малейших сомнений…
Вот когда в зале раздался уже не прежний, сдержанный, а оглушительный шум! Напрасно мы с Машкой шипели и шикали, напрасно Николай Васильевич ударял по звонку. Шум вперемежку с возмущёнными возгласами становился всё громче:
– Соблюдайте регламент!
– Время!
Старичок, сердившийся на меня и Машку, долго оглядывался с изумлением, как бы не веря ушам, и вдруг сам закричал оглушительно:
– Вздор!» [27; 286 – 288].
Так в своём романе «Открытая книга» Вениамин Каверин описал выступление вирусолога Дмитрия Дмитриевича Львова на микробиологическом съезде, проходившем в Ленинграде в конце 20-х годов прошлого века.
И данный съезд был вымышленным В. Кавериным событием, и доктор Д.Д. Львов был всего лишь вымышленным персонажем.
Однако и в реальности (правда, несколько позже, чем в романе, – в 1935 году) имело место собрание, на котором прозвучал доклад по вирусологической тематике, в частности о вирусной теории происхождения рака, и реакция на эту теорию была примерно такой же, как описал романист, т.е. весьма негативной.
А докладчиком, на реальном совещании озвучившим вирусную теорию рака, выступил Лев Александрович Зильбер, ставший прототипом Дмитри Дмитриевича Львова в «Открытой книге» В. Каверина17.
* * *
Лев Александрович Зильбер родился 15 марта (по старому стилю, т.е. 27 марта по новому) 1894 года в селе Медведь Медведской волости Новгородского уезда Новгородской губернии.
Его отец, Абель Абрамович Зильбер, был офицером, служил капельмейстером в 96-м Омском пехотном полку.
Мать, Анна Григорьевна (урождённая Хана Гиршевна Дессон), дочь инженера-мостовика, также была связана с миром музыки – закончила консерваторию по классу фортепьяно. По воспоминаниям детей и друзей семьи, она, великолепная пианистка, вполне могла сделать музыкальную карьеру. Но замужество, рождение детей направили её судьбу в русло семейной жизни, а связь с музыкой, помимо домашнего музицирования, стала выражаться в том, что Анна Григорьевна являлась владелицей нескольких музыкальных магазинов.
В некоторых публикациях можно встретить утверждение, что Лев Зильбер родился в Пскове. Это ошибка. Село Медведь, где появился на свет будущий известный учёный, располагалось всего в 60 километрах от Новгорода, а вот от Пскова было далековато.
Возникновение ошибки объясняется, очевидно, тем, что чуть больше, чем через год после рождения Льва семейство Зильберов перебралось в Псков.
Переезд был вызван сменой дислокации 96-го Омского пехотного полка, в котором служил Абель Абрамович.
В село Медведь полк перевели из Финляндии в 1892 году, а в июне 1895 года местом нового базирования части определили Псков.
В этом городе А.А. Зильбер стал совмещать военную службу с преподаванием музыки в Псковской православной духовной семинарии. С течением времени Абель Абрамович стал в Пскове уважаемым человеком и даже получил звание почётного гражданина города.
Лев был третьим ребёнком в семье, но оказался старшим среди мальчиков. Старшие сёстры – Мирьям (Мира) и Лея (Елена). Младшие братья – Давид, Александр, Вениамин.
Поскольку и мать, и отец были музыкантами, то в доме всегда царила атмосфера почитания искусства: звучала музыка, читались стихи, ставились домашние спектакли. Поэтому нет ничего удивительного, что большинство детей Абеля Абрамовича и Анны Григорьевны так или иначе оказались связаны с миром искусства и литературы.
Мира, старшая из сестёр, не раз отмечалась в гимназических театральных постановках, да и после завершения среднего образования участвовала в спектаклях любительских театров. Уже в советское время она познакомилась с Исааком Михайловичем Руммелем, первым директором Народного дома им. А.С. Пушкина, и стала его женой.
Лея (Елена) пошла по стопам матери – поступила в Петербургскую консерваторию (только не по классу фортепьяно, а по классу виолончели). Её преподавателем был известный педагог и композитор И.И. Зейферт. Девушка подавала большие надежды, но на последнем курсе повредила руку. С карьерой виолончелистки пришлось проститься. В 1916 году Елена вышла замуж за гимназического друга своего брата Льва Юрия Тынянова, будущего известного писателя и литературоведа.
Музыкой увлёкся и Александр Александрович Зильбер, став композитором (известен в советское время под фамилией Ручьёв).
Наконец, младший из братьев, Вениамин Александрович, больше тяготел не к музыке, а к литературе, и все мы знаем его как писателя Вениамина Каверина, автора «Двух капитанов» и «Открытой книги».
Так что, увлечение старшего из сыновей Абеля Абрамовича и Анны Григорьевны, Льва, наукой, биологией и медициной, оказалось в семье исключением. Правда, очевидно, вдохновленный примером старшего брата и второй из сыновей, Давид, стал медиком – военным врачом.
Учился Лев в Псковской губернской гимназии, учился очень хорошо: в 1912 году окончил гимназию с серебряной медалью. Золотую помешала получить одна-единственная «четвёрка» (по латыни). Тем не менее его дважды чуть не исключили (уже в старших классах). Причиной было поведение – Лев отнюдь не был пай-мальчиком.
Вот что вспоминает о характере своего старшего брата Вениамин Каверин:
«Уже и тогда я знал или неопределённо чувствовал, что он хвастлив (так же как и я), воинствующе благороден, спокойно честолюбив и опасно вспыльчив. Любовь к риску соединилась в нём с трезвостью» [35; 1].
Друг с гимназических лет и на всю жизнь Юрий Тынянов сказал короче: «Лёвушка – гусар».
И В. Каверин подтвердил эту характеристику:
«… И действительно что-то гусарское было в его природной весёлости, в его жизнелюбии, в лихости, которой подчас были отмечены его речи, поступки, решения» [28; 1].
Именно это «гусарство» два раза приводило к тому, что вопрос о пребывании Льва Зильбера в гимназии стоял очень остро.
Как-то гимназисты-старшеклассники провожали на вокзал известную актрису, бывшую в Пскове на гастролях. Когда поезд тронулся, Лев заскочил в вагон и уехал в Петербург. Естественным следствием выходки явились пропуски занятий. Спасло заступничество матери и тот факт, что Лев был из очень уважаемой в городе семьи.
В другой раз исключение грозило за то, что он прилюдно поцеловал гимназистку. На сей раз хлопотала не только мать, но и гимназические друзья – Юрий Тынянов и Август Летавет. (Дружеские отношения с последним, так же как и с Тыняновым, Л.А. Зильбер сохранил на всю жизнь; Август Летавет станет известным советским врачом-гигиенистом, академиком АМН СССР, лауреатом Ленинской и Государственной премий.) Тынянов и Летавет обошли всех учителей гимназии и смогли убедить их не исключать Льва.
Нечего и говорить, что и драк Лев Зильбер не боялся. Вениамин Каверин вспоминает, что однажды Лев спокойно, со словами «Вас-то мне и надо», загородил дорогу компании из шести человек, чем-то «насолившей» его друзьям. И эти шестеро не посмели тронуть одного. Факт очень яркий и показательный.
Как бы там ни было, но гимназию Лев Зильбер окончил, несмотря на свои проблемы с поведением.
В студенческом деле Л.А. Зильбера сохранилась характеристика, данная ему директором Псковской губернской гимназии:
«Бывший ученик Псковской гимназии Лев Зильбер, ныне студент Петербургского университета по естественному отделению, окончил гимназию с серебряной медалью. Будучи преподавателем и классным наставником этого молодого человека, я убедился, что он обладает выдающимися умственными способностями и добросовестностью в исполнении обязанностей. Если этому молодому человеку удастся поступить на медицинский факультет, что составляет его заветную мечту, он, без всякого сомнения, станет отличным врачом, полезным деятелем государства и общества» [24; 2].
В 1912 году Лев поступает на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. Другими словами, он изучает биологию. Вышеприведённая характеристика написана директором Псковской гимназии в 1913 году, т.е. спустя год учёбы Льва в университете. Очевидно, целью этой характеристики было помочь ему либо перевестись на медицинский факультет, либо совмещать учёбу на медицинском и физико-математическом факультетах.
Последнего Л.А. Зильберу удалось добиться только в 1915 году. Он сдал экзамены за четыре курса естественного отделения физико-математического факультета Петербургского университета и перевёлся на медицинский факультет Московского университета, получив разрешение одновременно посещать занятия на естественном отделении.
И в университете Лев остаётся верен себе: несмотря на большую учебную нагрузку, на успехи в учёбе, его энергии, лихости и «гусарства» хватает и на работу, и на приключения (по-другому и не скажешь).
Позволить себе «тянуть» деньги из матери, которой приходилось одной заботится о всех детях, о всей семье, он не мог. С самого начала учёбы в университете Лев подрабатывает: в Петербурге работает санитаром в сыпнотифозном отделении одной из больниц (не отсюда интерес к микробиологии), в Москве устраивается «нянькой» к душевнобольному старику.
Старик, кстати, оказался весьма бодрым и прытким и, случалось, удирал от Л.А. Зильбера. Так что, приходилось гоняться за ним по всей Москве (чем не приключение).
Случались и события, к которым термин «приключение» подходит в большей степени. Например, выигрыш в карты крупной суммы (5 000 рублей) в одном из клубов, что позволило Льву безбедно жить и учиться, не тратя время на подработки. А 12 апреля 1915 года состоялась дуэль: Лев Зильбер стрелялся с неким поручиком Лалетиным. Стрелялся из-за дамы. Дуэль закончилась лёгкими ранениями обоих дуэлянтов (Зильбер был ранен в кисть правой руки).
На медицинском факультете одним из учителей Льва становится известный профессор-медик Дмитрий Дмитриевич Плетнёв. Он быстро оценил задатки талантливого студента, что, однако, не мешало ученику и учителю постоянно спорить и даже ссориться («гусарство» Зильбера сказывалось и здесь).
Учёба на медицинском факультете Московского университета долгой не была – уже в 1915 году Лев уходит на фронт.
Судьба хранила Льва Александровича, и в 1917 году он демобилизовался живой и здоровый (правда, не известно, была ли это демобилизация «законным порядком» или «самодемобилизация» в связи с охватившими Россию революционными событиями).
Л.А. Зильбер возвращается к занятиям в университете. Уже в 1917 году сдаёт государственные экзамены по естественному отделению и получает диплом биолога. Дальнейшая учёба в Московском университете – учёба на медицинском факультете.
В 1918 году он оканчивает бактериологические курсы (сказался интерес к микробиологии), а в 1919 году заканчивает и медицинский факультет.
В конце 1918 года Лев Александрович привёз из Пскова в Петроград всю свою семью. Псков только что пережил немецкую оккупацию, кругом бушевала гражданская война, поэтому стремление Зильбера собрать всю семью к себе поближе вполне понятно. Вскоре семейство Зильберов перебралось в Москву.
Но сам Лев Александрович в 1919 году Москву покинул – получив диплом врача, он сначала работал в больнице Звенигорода, а затем попросился добровольцем на фронт.
1919 год был крайне тяжёлым для молодой Советской республики. Белые армии и интервенты наступали по всем фронтам: с востока (из Сибири) – Колчак, с юга (с Кубани и Дона) – Деникин, с северо-запада на Петроград – Юденич, с севера (от Мурманска и Архангельска) – Миллер и английские интервенты.
Военврачу РККА Льву Зильберу пришлось побывать в различных переделках.
Сам Лев Александрович так описывает одну из критических ситуаций:
«Спасаясь с двумя медсёстрами во время наступления белых, я подбежал к телеге и просил крестьянина подвезти нас до ближайшей деревни. Вместо ответа он ударил меня так, что я упал, и погнал лошадёнку. Быстро вскочив, я побежал изо всех сил, вскочил на ходу в телегу и попытался отнять вожжи. Завязалась борьба. Хотя крестьянину было уже под пятьдесят, но он оказался очень сильным, и под градом кулачных ударов я еле удерживался в телеге. Совершенно озверев, я схватил его за горло. Что-то хрустнуло, он сразу весь обмяк, и я сбросил его с телеги» [35; 1].
Вениамин Каверин писал по поводу этого эпизода, что его брат был «вынужден в первый и последний раз в своей жизни убить человека» [35; 1].
Но всё же избегнуть белого плена не удалось.
21 июля 1919 года Революционным Военным Советом 9-й армии ему была поручена эвакуация из города Балашова (на Дону) больных и раненых красноармейцев и сопровождение эшелона с ними до станции назначения, т.е. до ближайшего занятого красными населённого пункта, находившегося на достаточном удалении от линии фронта.
Этот-то санитарный эшелон и попал в руки белых.
По свидетельству члена Реввоенсовета 9-й армии Б. Михайлова, «попав в плен к белым, Зильбер спас там от гибели двух наших товарищей: выправив им подложные документы, он скрыл их в санпоезде, затем организовал побег» [24; 3].
Лев Александрович «организовал побег» всего санитарного поезда. Данный эпизод упоминается В. Кавериным в «Открытой книге» как случай, произошедший на гражданской войне с Дмитрием Львовым.
Вырвавшись из белого плена, Л.А. Зильбер продолжал службу в строевых частях РККА. Однажды часть, в которой он находился, попала в окружение. Все командиры были убиты или тяжело ранены. Тогда военврач Зильбер встал во главе части и вывел бойцов из вражеского кольца.
