Игорь Сотников
Номенклатор. Книга первая
В общем, ответил Тиберий всем на свой счёт ожиданиям Аспия – он делает то, что медлит обещать.
И вот этот Аппендицит Полибий, отчасти не зря многого о себе вообразив насчёт собственного величия и значения в освещении сенатских будней, где от его, может не совсем прямого вмешательства зависит столько людских судеб или проектов ими составляемых, – типа случайно пропущу запятую и всё, законопроект обречён на непринятие, а человек поклявшийся, что голову свою отдаст на отсечение, если он не будет положительно принят народом, вот уже и всякой мысли в своей отдельно от туловища голове не ощущает, – посчитал, что он способен на большее и не стал отсиживаться в стороне от всех свершений и событий в Городе, а сам решил принять в них непосредственное участие или в его случае, заняться вмешательством. В результате чего он собирался достичь такого для себя почётного положения, где уже о его деяниях будут вестись летописи (что и говорить, а замыслы у него грандиозные).
А вот тут как раз такое немаловажное событие для Города, как выборы, близится и затем настаёт, где он может раскрыть все свои таланты. Но вот только Аппендицит Полибий не был знаком с Цециной Порцием и по своей излишней самонадеянности несерьёзно отнёсся к этому своему подходу к нему. И как результат… На это и посмотрим.
Так Аппендицит Полибий так и не дождавшись ответа на свой первый вопрос со стороны Цецины Порция, да и не было у него такого в планах, сразу делает свои выводы из такого замалчивания Цециной Порцием своего ответа.
– Или ты только с достойными себя мужами заговариваешь и делишься словом? – с язвительной ухмылкой как бы вопрошает Цецину Порция Аппендицит Полибий. А Цецина Порций может быть всего лишь только во всём основательный муж и для него любая спешка неприемлема, вот он и не торопится заговорить с народом. Пусть народ сперва осмотрится, посмотрит на него и на себя, уразумеет, о чём будет к месту спрашивать, а о чём нет, два раза подумает над тем, что не будет уместно всем тут слышать, а уж затем задастся к нему вопросом-разъяснением его позиции по тому или иному делу. И если гражданин, жаждущий себя выделить из толпы таким вопросительным способом, подойдёт так разумно к этому делу, то Цецина Порций увидит в нём человека здравомыслящего, кто не языком сюда пришёл болтать, чтобы о себе громко заявить, а он выказывает свою гражданскую позицию, с желанием разобраться в деле избрания его, Цецины Порция, своим представителем во властных структурах.
А вот этот Аппендицит Полибий, сразу вызвал у Цецины Порция внутреннее отторжение по причине вот такой своей надоедливости и въедливости. Ему, видите ли, не просто всё хочется оспорить из того, чтобы он не сказал, а в его провокационных вопросах уже прослеживается желательный им ответ, обозначить его, Цецину Порция, человеком несговорчивым и ни с кем не считающимся. Тогда как всё это не так и он сейчас это докажет словом.
И Цецина Порций после небольшой борьбы в своём лице, – уж сильно он непримирим к людской самонадеянности, которую демонстрирует Аппендицит Полибий, кого бы он в другом месте, где бы столько народу не наблюдалось, так бы прижал за его горло, что тот бы и продохнуть больше никогда не смог, – когда уже многим начинает казаться, что Аппендицит Полибий на этот раз вроде как оказался прав насчёт Цецины Порция, кто и не собирается считаться с общественным мнением, кое он готов растоптать при первой возможности своей угрюмостью и игнорированием – вон как он упрям на одной мысли в лице, Цецина Порций вдруг берёт слово.
– Это ты только так считаешь, – ткнув в грудь Аппендицита Полибия пальцем, и как видно шибко значительно для его грудной конституции, отчётливо отбил слова Цецина Порций, – тогда как сам видишь, что я с тобой, меня, даже самую малость не достойным человеком, разговариваю и тем самым опровергаю все эти твои достойные только таких как ты недостойных людей заявления.
И Цецина Порций этим своим заявлением, с небольшими огрехами, в момент завоевал симпатию у народа, увидевшего в нём в самый для себя раз ораторский талант, не слишком высокопарный, где ничего из сказанного и не поймёшь, и не слишком уж приземлённый, основанный на туалетных и плоских шутках, отчего только смех берёт при виде этого оратора и нет к нему никакого уважения.
– Умел-таки Цецина Порций на демагогию. – В восхищении смотрит народ на Цецину Порция, к кому непроизвольно тянуться руки, чтобы рукопожаться с ним и выразить ему свою поддержку. А вот на Аппендицита Полибия никто смотреть не хочет без злобного пренебрежения, и оттого он быстро затирается в толпу, чтобы не вызвать у избирателя Цецины Порция с этого момента, куда как более негативные мысли и физические осуществления в его сторону.
А между тем для Цецины Порция этот его ознакомительный выход в гущу народа на этом не закончился, и его здесь поджидали другого рода препятствия и сложности в деле продвижения своей кандидатуры на выборы.
И если с простыми вопросами, бросаемыми ему со всех сторон людьми, жаждущими умерить своё любопытство, больших проблем не возникало у Цецины Порция, уже себя зарекомендовавшего блестящим оратором и острословом после ответа Аппендициту Полибию (теперь все на него только так предубеждённо смотрели, через призму этого его ответа (вот что значит первое завоёванное впечатление)), – Цецина Порций, что ты нам дашь?! Цецина Порций, как будешь судить?! – звучали вопросы, – Что заслужил, то и получишь. Как тому быть. – Отвечал Цецина Порций, – то это как оказалось не всё, что приготовили для него его противники и враги.
И вот когда Цецина Порций уже начал себя чувствовать победителем и слегка успокоился и даже расслабился, как перед ним вдруг появляется человек резко контрастирующий с людьми только что жавшими ему руку и заверяющих его в своей поддержке, – Цецина Порций, воры хотят видеть тебя судьёй, – и этот человек с нескрываемым недовольством и чуть ли не с придирчивой претензией смотрит на Цецину Порция.
Отчего Цецина Порций даже невольно затревожился в себе, ощутив холодок в желудке и начав подозревать, что за этим человеком стоят его враги, со своей новой хитрой задумкой в его сторону в самом лучшем случае. А так как у страха глаза велики, то Цецина Порций, а если вернее, то мим Генезий под его личиной, в холодном ознобе начал подозревать и нервно думать, что его настоящая личность каким-то образом раскрыта и сейчас этот, с таким пристрастием и присмотром к каждому движению его лицевых нервов глядящий на него недовольный чем-то сверх меры человек, сорвёт с него наложенную на лицо с таким искусством и изяществом, и что главное, с большим трудом, косметическую маску.
– Ага, вот и ты! – громоподобным голосом оглушит всю округу вокруг себя этот человек претензия и недовольство одно в одном лице, чем осадит в колени самого Цецину Порция, а точнее мима Генезия, пугливо и резко реагирующего на неожиданные выкрики в свою сторону, а также теперь все люди вокруг по новому и с новым любопытством смотрят на происходящее вокруг Цецины Порция, кто опять начал выказывать несвоевременность своей мысли и ответа.
– Думал, что тебе удастся меня стороной обойти и на глаза не попасться. Как видишь, у тебя ничего из этого не вышло. И знаешь почему? – вопрошает этот дерзкий гражданин.
– Почему? – вместе со всеми людьми вокруг, но только вслух, задаётся вопросом Цецина Порций, всё-таки не поняв, как он поддался на такую ответную реакцию с этим вопросом.
– А потому, что я тебя как облупленного знаю и насквозь вижу. – А вот это заявление этого дерзкого и такого самонадеянного гражданина, столь много и самоуверенно утверждающего, приводит к дисбалансу внутри Цецины Порция – мим Генезий, кто собой представляет его сущность, находится теперь на грани желания сейчас же выйти из внешних характеристик Цецины Порция, мужественного и беспощадного ко всякой трусости человека, и бежать отсюда вместе с ним, сломя голову. И единственное, что его сейчас сдерживает от этого побега от Цецины Порция, то это сплочённость людей вокруг, с жестоким и требовательным интересом сейчас смотрящих на него и сильно желающих знать, что всё это значит, и чем тот проницательный человек их всех порадует в деле раскрытия того, что он насквозь видит в Цецине Порции.
А что всеми этими людьми предполагается увидеть и услышать о Цецине Порции, ясно что только на основе того, что они в себе подчас и чуть ли не всегда видят – одну темноту отвратных и похотливых мыслей, то это совсем не трудно догадаться что – они сейчас так требовательно ожидают услышать о внутренней и скрытной жизни Цецины Порция. Только с виду человека такого благопристойного, а так-то он ничем их всех не лучше, и такой же как они пакостник и прелюбодей в деле своего жизненного обустройства. Так что вот тебе, проницательный человек в их лицах, подсказка – не скрывай ничего и не вздумай римский народ разочаровывать скушным на подробности рассказом о неправедной жизни Цецины Порция, в ком римский народ уже ощутил духовную близость и ему одного лишь не хватает – знать, что Цецина Порций такой же как они человек со своими страстями и превратностями мыслей.
Правда, мим Генезий всего этого за людьми вокруг не подозревает даже увидеть, а он чуть ли уже не уверен в том, что его раскрыли, как самозванца, и сейчас его ждёт жестокая расплата за такое его самоуправство в деле подмены собой Цецины Порция. И как мимом Генезием начинает в его испуганной и неразумной от природы, а не от страха только голове думаться, то за всем этим его раскрытием стоит сам Цецина Порций, человек на свой счёт крайне привередливый и неповоротливый на мысли. Где из-за своего собственного упрямства, он, не желая прислушиваться к здравым увещеваниям людей, кто стоял за его выдвижением на эту судебную должность, заявил, что он непременно должен и просто обязан на месте убедиться в том, как его представляет мим Генезий. Кто может оказаться большим спекулянтом на их ожиданиях и сыграть его неправдоподобно.
– Это всё-таки я подвергаюсь такой насмешке и оскорблению величия римского гражданина. И я должен убедиться в том, что эта паскуда, мим Генезий, – Цецина Порций здесь не сдержался от выражения своего отношения к тем людям, кто смеет, хоть и по разрешению, демонстрировать в себе подобие других людей, – не слишком много себе позволяет и смеет во мне показывать из того, что во мне нет. Где он может даже допустить для себя кощунственную мысль, отдохнуть посредством меня во мне, схалтурив, или того для него хуже, от себя добавить в меня чего-то. – Бесспорно верно и вполне убедительно для всех обосновал своё стремление прибыть на городскую площадь Цецина Порций тогда, когда там за него и в его виде покажется мим Генезий.
И вот Цецина Порций, прикрываясь капюшоном своего плаща, в обществе своего товарища Аврелия Вера, оказывается на городской площади в тоже время, когда на ней появляется мим Генезий в его образе. И что Цецина Порций, обронив сразу челюсть и начав тереть свои глаза видит? А видит он то, что даже в самом страшном своём сне представить себе увидеть не мог – себя со стороны.
– Бл*! Как похож! – сказать, что Цецина Порций потрясён, будет мало сказать. Вот и Аврелий Вера, его самый близкий товарищ, кто всегда находил, что ему сказать, ничего не говорит, потому что не сообразит никак, что сейчас можно сказать, когда такое необъяснимое зрелище с его точки зрения видит. И он для начала для себя должен понять, как такое вообще быть может, чтобы Цецина Порций одновременно здесь и там находился. И Аврелий Вера, всегда отличавшийся большим мужеством и большой стойкостью ко всякому неприятелю, а также его вообще сбить с ног ничем было невозможно, ни вражеской, вероломной с подкупом мыслью, ни мечом недруга и врага, а тем более крепкой настойкой, хоть на голодный желудок, на этот раз начал терять правильные ориентиры в жизни и взгляды на друга до гроба, Цецину Порция, кто вот какие хитрые фокусы выкидывает и заставляет его на него косо смотреть.
При этом Аврелий Вера ничем не выказывает в себе всё это замешательство мыслей и взглядов на Цецину Порция, а он к нему приглядывается, стараясь выяснить, что сам Цецина Порций на этот счёт думает и скажет. А Цецина Порций больше ничего на этот счёт не говорит, а только в лице темнеет и хмурится. И Аврелий Вера из этого его вида делает следующий вывод – совсем не нравится Цецине Порцию такая рассеянность себя в двух лицах. И он даже готов на одну часть себя поднять руку с мечом, чтобы привести себя к единоначалию в единственном лице. И Аврелий Вера решает для начала подставить плечо своему другу Цецине Порцию.
– Как ты может такое говорить и судить, Цецина Порций, когда ты себя никогда в лицо не видел. – Очень обоснованно подходит Аврелий Вера к приведению в чувства Цецину Порция. А этот Цецина Порций, к полной неожиданности Аврелия Веры начинает себя вести не так достойно, как от него, римского военно-начальника, ожидал Аврелий Вера. И Цецина Порций вместо того, чтобы стиснуть зубы в угрозы, а в лице сомкнуть брови во взгляд беспощадности, как-то приуныл в лице и с желанием самого непотребного для римского воина – вызвать у него чувства милосердия и сострадания, с этим призывом посмотрел на Аврелия Вера.
При виде чего Аврелий Вера и сам в лице потерялся и начал еле с бледностью на нём справляться, только успевая сглатывать набегавшие слюни. А такая растерянность духа и потеря мужественности ни к чему храброму не ведёт. Что так и вышло. И Аврелий Вера дал понять Цецине Порцию, что он готов его выслушать и даже понять то, что нельзя никак понять римским легионером.
И как выясняется буквально сейчас же, то тревоги Аврелия Веры были не напрасны – Цецина Порций с глубоким презрением к себе и своему эгоцентризму признался, что ни раз на себя смотрелся в отражении своего меча. – Сам знаешь, какой он у меня блестящий. – Присовокупил Цецина Порций.
– Это верно. – Согласился Аврелий Вера, прищурив свои глаза, как только вспомнил яркость блеска меча Цецины Порция.
– Вот я и не устоял против его блеска, и начал заглядываться в его отражение на самого себя. – С тяжёлым вздохом и презрением к самому себе и этой своей слабости, произнёс вслух это откровение Цецина Порций. А вот Аврелий Вера на это сейчас смотрит не с укоризной и с беспощадным презрением к такой мелкотравчатой любознательности и любвеобильности самого себя Цецины Порция, а для него всё это видится по другому.
– А знаешь, Цецина Порций, что я в этом всё вижу? – заявляет Аврелий Вера.
– Что? – несколько удивлённый спрашивает Цецина Порций.
– Твоё стремление выглядеть в своих глазах мужественным и блестящим воином, кто верен своему гражданскому долгу, не отворачивает лицо и всегда смотрит в глаза любой опасности. В том числе и самой большой опасности – стоящего тщеславия и лицемерия в своих глазах. – Делает вот такое эпическое заявление Аврелий Вера. И Цецина Порций, до этого момента незамечающий такой своей склонности так насчёт себя думать и на себя с такими мыслями смотреть, был изумлён умением Аврелия Веры так всё верно за ним заметить и истолковать.
– Всё так, Аврелий Вера. Я, глядя на своё отражение в мече, стремился укрепить в себе гражданский долг и мужество. – Согласился Цецина Порций.
Но если с этим вопросом более-менее разорались, то нерешённым остался вопрос с мимом Генезием. Кто пока они тут приходили к общему пониманию, вполне уже мог по-всякому ославить Цецину Порция. После чего Цецине Порцию и на людях уже нельзя будет показаться, так его репутацию своим паскудным поведением подпортил мим Генезий. И теперь каждый встречный Цецине Порцию прохожий, будет с насмешкой на лице в его сторону пальцем тыкать, на всю улицу задаваясь вопросом: «А не ты ли тот самый, с некоторых пор всем известный Цецина Порций?!».
А Цецина Порций, улавливая проскальзывающую иронию и насмешку в этом вопросе, да и поведение прохожего никак не отнесёшь к уважительному, начинает уже в себе сомневаться, не зная как ответить на этот поставленный ему вопрос – признать себя за Цецину Порция, или же пока что обождать с этим признанием и походить Инкогнито, пока не выясниться, чтобы это всё могло значить.
И Цецина Порций из-за соображения безопасности и осторожности, не давая возможности как-то на него насесть этому прохожему, кто вполне может представлять собой легата преторианской гвардии, Квинта Цециллия, кто известен своей жестокостью и подозрительностью к людям, вызывающим вопросы своим вызывающим поведением, не признавая себя ни тем, кто он есть на самом деле – Цециной Порцием, ни тем кем он не является на самом деле, но на время может себя за него выдавать – Инкогнито, вопросом на вопрос отвечает этому слишком дерзко себя ведущему для простого гражданина прохожему. – А чем всем известен с этого некоторого времени Цецина Порций?
– А разве ты не знаешь? – с неподдельным изумлением, при этом со своей хитростью задаёт встречно вопрос этот шпион легата Квинта Цециллия.
– И даже представить себе не могу. – Уже со своей стороны с искренним недоумением отвечает Цецина Порций, кому вон как приходиться изловчаться и изворачиваться, чтобы быть на самого себя, человека с одной мыслью на лице – следованию своему гражданскому долгу, не похожего.
– Ну тогда ты идиот. – Прямо ввергает в пустошь своих мыслей Цецину Порция своим ответом этот жук навозный и как понимается Цециной Порцием, он никакой ни верный человек легату Квинту Цециллию, а он прокравшийся в цитадель республики, Рим, шпион из одного из греческих полисов, где как раз и ходят в обращении друг к друг вот такие местоимения.
Но пока ещё есть время и возможность не допустить мима Генезия до такого ославления Цецины Порция. И Аврелий Вера берётся за это дело – удержать мима Генезия в рамках допустимого.
– А это мы сейчас проверим, так же он хорош, как похож. – С жёсткостью в лице заявляет Аврелий Вера, не менее требовательный, чем Цецина Порций к гражданскому долгу гражданина гражданин – должно представлять себя, как гражданина. А в данном случае и самого себя. С чем Аврелий Вера, заверив Цецину Порция в том, что он его в обиду не даст, – сам понимаешь, тебе лично с этим вопросом на глазах столького народу будет сложно разобраться, – выдвигается в сторону мима Генезия, чтобы попридержать его в пределах своего ролевого самозванства и не дать ему слишком вжиться в роль Цецины Порция. Кто у него, и Аврелий Вера должен честно себе признаться, вышел очень похоже, и он даже себя поймал на мысли, что готов при неудачном стечении обстоятельств для Цецины Порция, если он проявит в одном деле упрямство и неуступчивость, его перепутать с мимом Генезием.
И вот когда Аврелий Вера, движимый такими благими намерениями, оказывается лицом к лицу с мимом Генезием, то он вдруг понимает, что он прямо в лицо миму Генезию, выдающему себя за Цецину Порция, всё, что надумал сказать, вслух сейчас сказать не может, – Цецина Порций, не забывай, что ты прежде всего мим Генезий! – и он начинает вот так дёргаться в словах, вызывая вначале недоумение в лицам римского народа. А когда он ничего их ожидаемого народом не сказал, а народ начал догадываться о том, что он есть подосланный врагами Цецины Порция провокатор, – это мы тебя, враг всякого достойного мужа и его дел, насквозь видим! – то Аврелий Вера уже сам должен благодарить богов за то, что он остался целым, хоть и чуть-чуть помятым Аврелием Верой. Где у него были большие шансы оказаться неизвестной подробностью, вначале втоптанной, а затем размазанной по земле возмущённым народом.
А между тем все эти наисложнейшие для разума мима Генезия ожидания не подтвердились. И вышедший ему навстречу человек придирчивой и кляузной наружности, совсем не похожий на Аврелия Вера, кто его знает, обратился к нему с совсем другим заявлением.
– Рассуди нас, Цецина Порций. – Пожалуй, вполне резонно, хоть и несколько поспешно, – Цецина Порций ещё не занял место судьи, – с таким обращением подходит к Цецине Порцию этот человек кляузного и недовольного вида, разумно посчитавшего можно подумать, что раз Цецина Порций претендует на должность судьи, то он должен всем тут продемонстрировать свои знания и умение разбираться во всех хитросплетениях юридического права и судейского дела.
Правда, это только поверхностный взгляд на такие целеустремления этого человека с видом человека вредного и склочного от природы, где ему желается с помощью юридического делопроизводства и может быть даже его казуса, убедиться в правомочии потуг Цецины Порция претендовать на столь важную для вершения суда должность. А так-то этот склочный человек решил воспользоваться благоприятным для себя моментом, – Цецина Порций, когда так зависим от его избирательного голоса, поддержит любые его исковые требования к ответчику, – и в свою пользу решить одно спорное дело.
А Цецина Порций сразу смекнул ловкость этого человека, но вида не подал, решив для начала выслушать, что он предложит рассудить.
– Я слушаю тебя… – Обратился Цецина Порций к этому непочтительному гражданину, кто не утрудился сперва представиться, а сразу полез к нему с вопросами. А Цецина Порций в отличие от него имеет воспитанность в себе и к людям, и он ему даёт таким образом шанс себя назвать и представиться.
И почему-то Публий совсем не удивлён, когда услышал, как себя назвал этот склочный гражданин. А вот почему он его сразу не узнал, то Публий над этим вопросом не задумывался. – Аппий Визалий. – Представляется сей достойный своего вида и характера муж, кого Публий уже раз встречал при похожих обстоятельствах, когда он с жалобами на своего соседа подходил к Цинциннату. И как догадливо понимается Публию, то этот Аппий будет и сейчас верен себе, начав озвучивать какую-нибудь претензию в сторону людей с ним сталкивающимся в жизни, или рядом с ними живущим. Что так и оказалось.
– Выслушай, Цецина Порций, меня со всем вниманием и без того предубеждения, которое себя позволяют люди своевольные и самонадеянные, и рассуди моё дело по правоте и справедливости, с коей судят нас боги. – Уж с явной претензии к Цецине Порцию начал своё к нему обращение Аппий Визалий, видно человек слишком колкий и самонадеянный в отстаивании своей правоты. Но Цецина Порций пока что придерживается невозмутимости своего взгляда на Аппия Визалия, не срываясь на него криком за такое его неуважение к суду в его лице, а он, хоть и скрепя зубами (он всё-таки человек и не чужд эмоций), считает за нужное выслушать суть представленного Аппием Визалием дела.
И он пускается в сбивчивое объяснение слабых и противоправных с его слов позиций ответчика, тогда как его позиция в этом деле самая правомерная и убедительная. И вот как суть всего этого дела выглядит с объективной, сжатой до фактажа позиции, которую Аппий Визалий во время своего разъяснения только своей позиции, пытался замылить и затереть субъективностью своего взгляда:
Так Гай Семпроний, до нервного тика Аппия Визалия его сосед, взял на себя право пользоваться его, Аппия Визалия, трудами. А именно тем, что он во время солнечной погоды пользуется тенью, бросаемой на его участок от дерева, посаженного им, Аппием Визалием, на своём земельном участке, в самой близи от разделительной межи их участков.
– Вот я и хочу, чтобы ты, Цецина Порций, рассудил и принял верное решение по этому вопросу. Разве в нашем республиканском правовом поле допустимо, чтобы чужими трудами так цинично пользовался не имеющий никакого отношения к делам и трудам твоим, человек сторонний? – Аппий Визалий так в итоге был эмоционален в лице и в руках, воздетых к небесам, что всеми тут предположилось, что он призвал также к ответу и всесильных богов. А кого он там, в небесах, призвал к ответу, то всего вероятней, Марса. Кто всегда заинтересован в человеческой разноголосице и спорах.
Но сейчас все смотрят не в сторону небес, которые призвал в свидетели Аппий Визалий, а всех сейчас интересует Ценцина Порций и то, как он на всё это дело посмотрит, в том числе и на самого Аппия Визалия, чья настырная и склочная видимость самовыражения не сыскала себе больших людских симпатий.
Ну а Цецина Порций не спешит демонстрировать себя человеком без серьёзного раздумья выносящего суждения и тем более решения, и он углубляется в свои мысли, чтобы на всё это дело посмотреть не с позиции силы, как на том настаивает весь бодливый вид Аппия Визалия, а справедливость требует для себя применения силы разумной мысли, кто сама, без давления на себя со стороны, разберётся, что правомерно, а что требует осуждения.
И вот на лице Цецины Порция, через вполне разумное время, которое было незатянуто до того момента, что все вокруг начинают терять интерес к этому делу и переключаются на более для себя насущные дела – зевать и ловить мух, появляется искра живости, и все, понимая, что он что-то там про себя надумал, обращаются всё своё внимание на его рот, ожидая, когда он раскроется и озвучит то, что он там решил надумать.
– Вижу твою, Аппий Визалий, самонадеянность и ловкость ума. – С первых своих слов Цецина Порций вгоняет в ступор ума Аппия Визалия, а собравшихся вокруг людей в лёгкую насчёт себя тревогу перед лицом такой строгости и дальнозоркости ума Цецины Порция, о ком ходили слухи, что он недалёкий тугодум, а он всё это сейчас оспорил, своим проницательным умом поразив всех здесь людей.
– Где ты падающую от твоего дерева тень возжелал выдать за отдельный объект юридического права. – Цецина Порций этим своим познанием юридического права и его применения во всех и в вот таких казусных случаях жизни, ещё сильнее нагнетает тревогу на свой счёт среди сограждан. – Тогда как тень дерева есть всего лишь производная от твоих поступков, в частности от твоей посадки этого дерева вблизи от участка твоего соседа, Гая Семпрония, за которые ты и только ты полностью несёшь любого рода ответственность. – Цецина Порций сделал паузу, бросив непримиримый взгляд с вот такой действительностью Аппия Визалия, человека с ловкой позицией на законное и юридическое право, поступающему, как ему заблагорассудится и как будет ему выгодно.
И Цецина Порций, не дождавшись от того возражений, продолжил доводить до его и всех тут собравшихся людей дальнейшие сведения по этому делу.
– А бросаемая твоими поступками тень, – вот явно не зря Цецина Порций сделал это обобщение, он давал всем понять, что более чем уверен в том, что Аппий Визалий во всём вот такой предприимчивый человек, слишком ретиво использующий юридическое право в свою сторону, и если его, а ещё лучше будет его соседей хорошенько спросить, то за ним вскроется масса вот такого рода хитроумных поступков, – как их следствие, падает не только на одного тебя, – за что ты опять же ответственен, – но и на людей тебя окружающих. В результате чего, их репутация безупречных граждан, теперь не так уже блестяще выглядит, когда на них падает тень чужих поступков. И в этом случае только они в праве оценивать и как им будет потребно использовать то, что несёт в себе отбрасываемая твоим поступком тень. – С той самой жёсткостью и бесспорностью, которую несёт в себя всякий приговор суда, проговорил Цецина Порций. Затем сделал моментальную паузу и вынес свой вердикт по этому делу:
– Так что я не только отказываю в твоём иске, Аппий Визалий, но и повелеваю тебе оплатить понесённые твоим соседом, Гаем Сепронием, расходы в результате твоей бесконечной глупости, скупости и не образованности. Неужели ты при посадке дерева не мог рассчитать такие самые простые вещи, как нахождение солнца на небосклоне и каким образом оно будет падать на твоё дерево.
Что и говорить, а Цецина Порций своей неожиданной быть может мудростью, и знаниями логических связок юридического права, которые собой соображают и создают судопроизводство, изумил, потряс и кого-то даже огорошил в этой всё слышавшей и собравшейся здесь массе народа. И даже Аппий Визалий, самый, наверное, недовольный этим вынесенным им решением человек, кто, скорей всего, и не согласен с этими выводами Цецины Порция и видит во всём этом деле предвзятость подхода Цецины Порция, не решается затевать по новому спор и грубить Цецине Порцию. А он, демонстративно сплюнув себе под ноги, типа вот я где видал твоё решение, Цецина Порций, и бросив неоднозначно понимаемую фразу, несущую в себе угрозу и тревогу для Цецины Порция: «Я за топором», резко развернулся и затем скрылся в гуще народа.
А Цецина Порций хоть и слегка напрягся в себе, сглотнув от тревоги за свою жизнь набежавшую слюну, – вон как оказывается сложно разговаривать со своим избирателем, где обязательно найдутся недовольные твоими решениями люди, – но вида не показал, что он боится этих угроз этого тщедушного Аппия Визалия, кто не посмеет замахнуться рукой с топором на такого видного мужа как он. А когда кто-то из толпы выказал догадку, что Аппий Визалий настолько взбешён вынесенным им, Цециной Порцием, решением, что решил пойти для себя на имущественные потери, порубив то самое дерево на своём участке, кое стало преткновением этих спорных мнений, то Цецина Порций и вовсе успокоился.
И как видит по нему Публий, сейчас прямо на него спокойными глазами смотрящему, то за всей этой его мудростью стоял никто иной как Этоʹт, а не какой-то там мим Генезий. Кто может быть и гениальный лицедей, и декламировать других людей и их мысли он умеет блестяще, но вот на мудрость, рождённую экспромтом, он не способен.
А между тем Этоʹт вышел из представляемого им же образа Цецины Порция, и неожиданно для Публия буквально близко к нему оказался, и не для того, чтобы перестать не чётко в его глазах выглядеть посредством дальнего расстояния, а он протягивает ему руку и кивком даёт понять Публию, что ему можно взять в руки то, что он ему протягивает.
А Публий, застанный врасплох таким резким переходом себя из состояния наблюдателя в действующее лицо, рефлекторно берёт протянутую ему вещь Этоʹтом, а уже после посмотрев на золотую прядь в своих руках, спрашивает. – И что это?
– Этот знак родового отличия, который получил в свои руки мим Генезий от того человека, с кем он встречался. – Дал ответ Этоʹт.
– Но как он оказался у тебя? – пока что ничего не понимает Публий.
– Всё очень просто. – С усмешкой говорит Этоʹт. – Он его обронил, когда поспешно убирал себе в одежды. А я, будучи ближе к месту всякого падения вещей, у земли, его и обнаружил, когда он упал перед моим носом. А теперь Генезий, – Этоʹт кивнул в сторону Генезия, – как только обнаружил эту пропажу, грозящую ему самыми сложными последствиями, себе места не находит.
