Игорь Михайлович Поликарпов
Я не хочу умирать
Внимание!
Данная книга предназначена строго для людей 18+.
Рассказ «Я не хочу умирать» содержит натуралистично описанные сцены смертей, в том числе смертей несовершеннолетних.
Книга не рекомендована к прочтению людям, которые не уверены в своей способности воспринять подобные сцены без вреда для себя.
Содержание данной книги может вызвать у вас чувство страха, тревоги и отторжения.
Все истории, связанные с персонажами данного рассказа, сконструированы автором с целью раскрытия образов главных героев.
Глава 1. Подросток
Я понимал, что мир, окружавший меня, изменился и уже никогда не смог бы стать прежним. Но что же оставалось сейчас рядом со мной? Призраки друзей, которые появлялись лишь на мгновения? На столь ничтожные мгновения, что я едва ли понимал, были ли они действительностью или всего лишь выдумкой в моей больной голове.
Воспоминание об ушедшей любви, в которую я верил. А может быть, просто хотел верить. Верить как в волшебную историю, которую сам же и пытался придумать, с самим собой и объектом моей любви в качестве главных персонажей.
Что еще? Разумеется, ночные кошмары! Кошмары, которые заставляют меня в ужасе вскакивать и с безумными криками носиться по квартире. Нет… это не сны. Я уже не сплю, когда вижу их. Это жутко, когда просыпаешься и видишь, как по стенам твоей комнаты течет кровь, или по полу ползают змеи, или прямо в тебя летит нечто. Да, нечто, олицетворяющее собой смерть. Смерть? Так значит, в моей жизни есть еще и страх смерти, выраженный в такой форме! Как бы то ни было, проходит не меньше десяти секунд, прежде чем я осознаю, что это всего лишь видения.
Еще в моей жизни, пожалуй, есть мечты. Мечты? Я ведь так не люблю это ванильно-слащавое слово. Мечты разрушают человека, не так ли? Надо ставить цели и идти к ним, а не мечтать. Почему же я тогда позволяю мечтам появляться в своей жизни? Я ведь пытался жить без них. Пытался. Искренне. Почему же тогда мои мысли сейчас напоминают нелепое оправдание? Может быть, потому что не бывает никакой искренности? А бывают лишь попытки навязать себе и принять за истину сочиненные для собственного временного удовлетворения те или иные жизнеутверждающие парадигмы. Все так неоднозначно. Я бы сейчас рассмеялся, если бы не физическая усталость.
Что же есть еще в моей вялотекущей жизни? Конечно же, пустота! Серая, непроглядная пустота, которую я не могу ничем заполнить. Она сама заполняет собой все, а я просто не в силах совладать с ней. Да и не пытаюсь особенно. Чтобы начать пытаться что-то делать, нужно, чтобы был стимул. А откуда у меня возьмется стимул? Из попыток пройти весь жизненный путь правильно? Это ведь истинный путь. Я ведь всегда был в этом уверен. Вру. Не всегда. Были и минуты сомнения. Они, конечно же, есть и сейчас. На самом-то деле, все это именно из-за сомнений в том, правильно ли я понимаю такие вещи, в частности – истинный ли тот или иной путь. Хм… Так может быть, хотя бы мои сомнения искренни? Возможно. Да! Точно! Значит, искренние сомнения – еще один предмет интерьера моей жизни.
Пока что, я думаю, на этом хватит. Давайте сейчас попробуем представить все это одним списком. Итак.
Призраки друзей,
любовные воспоминания,
ночные кошмары, они же пресловутый страх смерти,
мечты, которые я так стараюсь превращать в жизнестойкие цели,
серая пустота, ну и в завершение списка
искренние сомнения.
Более-менее понятно. Теперь вопрос. Как мне жить? Что я должен делать? И должен ли? Может быть, просто «что я могу делать?» или «что я имею право делать?». Нет. Вопрос однозначен. Именно «что я должен делать?» Подразумевается, что у меня есть некий долг. Но перед кем? Ну что, господа атеисты? Предлагаю не упоминать Его имя всуе. Единый Бог. Единый создатель всего присущего на этой земле и за ее пределами.
Я уже давно отложил в сторону попытки понять Его глубже, чем просто как Нечто, придающее моей жизни смысл. Или, может быть, лучше сказать, Нечто, что проявит этот самый смысл, когда я уйду из этого нелепого мира? Нелепого? Но может ли быть нелепым то, что было создано волей или даже просто самой сущностью того самого Бога? А если я ошибаюсь? Да… Что тогда? А ничего! Если я ошибаюсь, то я не потеряю ничего. Я просто уйду и все. Мы все уйдем. Вы меня воспринимаете?! Да! Все вы умрете! Даже не смейте усомниться в этой вечной истине. Наверно, это одна из немногих вечных истин, доступных пониманию человеческого разума. И значит, все, что нам остается, это просто верить в трансцендентную силу. И даже не пытайтесь меня убедить в том, что что-то будет иметь подлинный смысл, если мы уйдем без следа! Не забывайте, что, помимо вас, так же умрут и ваши дети, и дети ваших детей! Ну, и так далее, пока в один прекрасный момент не погибнет и вся наша Вселенная, точно так же как однажды она и возникла. То, что однажды появилось, рано или поздно должно будет исчезнуть. Но в данный момент наша Вселенная пока еще существует, и я все еще живу и воспринимаю реальность этой самой Вселенной. Я просто потерял все опоры. Мне так нужно на кого-то опереться. Но, к сожалению, я понимаю, что реальных людей рядом со мной не осталось, а моя вера уже не настолько искренняя, как мне казалось когда-то, чтобы я мог опираться на того самого Всемогущего Бога. Приходится опираться на каких-то мимолетных попутчиков в моей жизни. Сегодня ты на них опираешься, не держась больше ни за что, а завтра они сбрасывают тебя, и ты падаешь… Падаешь… Падаешь… все глубже и глубже, пока, руководствуясь зерном надежды, собрав остаток сил, не схватишься за подвернувшийся выступ, чем или кем бы он ни был.
Все. Я больше не хочу думать об этом. По крайней мере, сегодня. Я устал. Я хочу уже уснуть в своей жесткой постели на полу. Я уже не помню, для чего я затеял все эти игры с аскетизмом. Наверное, как раз для того, чтобы моя мысль не летела без контроля, как сейчас, и у меня бы получалось замыкать логические цепи, по собственной же глупости начинаемые мной. И вновь, стоило мне подумать об этом, как меня снова лишили покоя искренние сомнения. А нужно ли вообще замыкать эти самые цепи? Истина. Она линейна и безгранична или замкнута в единой системе определений, исчерпывающих себя в своей же собственной полноте? Эти мысли не позволят мне уснуть. Они взяли в заложники мой разум. Разум? Может быть, просто головной мозг? Синонимичны ли эти понятия? Пожалуй, нет. Где тогда грань? Кто даст мне ответ?
– Хватит задавать вопросы, ответы на которые тебе не дадут ничего. – Голос из пустоты прозвучал спокойно и размеренно. Я не испытал ни удивления, ни страха. Его появление показалось мне само собой разумеющимся. Я прекрасно знал, кто это. Я называл его Странник. Обычно он приходил ко мне в те моменты, когда я был совершенно опустошен. Спокойно и не открывая глаз, я ответил:
– Давно не виделись, – произнес я и тут же задал свой наивный уточняющий вопрос: – Почему ты здесь?
– Вопрос звучал бы не менее глупо, если бы его задал я тебе.
Я немного усмехнулся. Мой собеседник подметил это очень точно. И в самом деле, зачем я задал такой вопрос? Тем более ему.
– Прости, я просто не знал, как начать нашу беседу. Но я должен признать, что ты как нельзя более вовремя.
– Что-то случилось?
Я невольно засмеялся. Он только что упрекнул меня в бессмысленных вопросах и тут же задал подобный вопрос сам. Все так же, не открывая глаза, я окинул взором моего гостя. Я слишком хорошо помнил его облик. В нем все было непринужденно-идеально и не было никакой вычурности. Его не слишком длинные и не слишком короткие черные волосы были незначительно покрыты сединой. Ростом он был, как мне казалось, чуть выше меня, хотя это могло быть лишь видимостью. Одет он был довольно просто: свободный балахон темно-бордового цвета с просторным капюшоном, закинутым за спину, аккуратные темные джинсы и выглядящие дорого походные кожаные ботинки. Он являлся ко мне в разных образах, и мне хотелось найти в его внешнем виде хоть какой-нибудь недостаток, но я должен был признать, что он идеален был во всем.
После небольшой паузы я наконец ответил ему, вспомнив Лермонтова:
– Да. Однажды меня угораздило родиться.
– Однажды тебе предстоит и умереть, – подхватив мою мысль, ответил мой гость и продолжил: – Надеюсь, ты не забываешь об этом?
– Стараюсь ни на мгновение не забывать. Но мне страшно. Ты же знаешь, что я всегда боялся всего, что связано со смертью. Раньше я был хоть в чем-то уверен, а сейчас же вокруг меня один только бред. Бред и сомнения в этом же бреде.
Усмехнувшись, Странник ответил мне:
– Мне кажется, ты сейчас излишне категоричен, к тому же напрашиваешься на жалость к себе.
– Но разве я не имею права на жалость к себе? – начал было отвечать я, но тут же прервался и через секунду понуро добавил: – Хотя… Ты, как всегда, прав.
Я не мог не признать этого. Он был неизменно точен, и казалось, что эта точность была естественна для него. Морщины на его лице невольно наводили на мысль о множестве жизненных перипетий, через которые он, вероятно, прошел за годы своей жизни. Сколько ему было лет? Я не знал достоверно. Но всяко больше, чем мне. Выглядел он лет на сорок пять.
Я решил сформулировать свою проблему как можно более точно:
– Я не знаю, зачем мне жить дальше, и не знаю, где взять уверенности, что хотя бы какой-то путь правильный.
– Искренности больше. Тем не менее вопрос был банален, а значит, мой ответ будет таким же. Жить дальше, просто потому что у тебя нет права отказываться от жизни. А уверенность придет тогда, когда ты не оставишь места для сомнений и прочего вздора в своей голове.
Наконец я открыл глаза и, глядя в потолок, довольно резко прокомментировал его мысль:
– Ого! Признаюсь, я немного удивлен таким ответом. Мне не кажется, что сомнения – это бред. И почему это у меня нет права отказываться от жизни?
– А вот сейчас не верю. Ты все прекрасно понимаешь. Я в принципе не могу сказать тебе больше, чем ты можешь узнать или понять сам по себе.
Признаться, я был немного разочарован. Хотя я и знал, что мой собеседник не из тех, беседы с кем приносят мгновенное просветление или хотя бы некое облегчение, все же я надеялся на нечто вразумительное. Думать самому уже не очень-то хотелось, да к тому же не очень-то и моглось.
– Ты меня утомляешь, если честно, своей холодностью. Я, как обычно, ждал от тебя чего-то большего, – проговорил я.
– Зря.
Он посмотрел на меня несвойственным ему взглядом, в котором проглядывало сочувствие. Быть может, мне это просто так показалось или он намеренно изобразил это.
– Я хочу тебе кое-что показать, – улыбнувшись, сказал мой собеседник.
Внезапно я перестал ощущать какую-либо опору под собой, глаза окутала как бы мутная пелена. Я потерял ощущение притяжения к земле и от неожиданности вскрикнул, однако собственного крика я не услышал. Меня как будто бы перевернуло, я почувствовал ногами опору и снова ощутил свой вес. Меня окружала непроглядная темнота. Через секунду в метре от меня появился свет. Пелена пропала, и я ясно увидел перед собой светящуюся стену, высотой от уровня моих коленей и тянущеюся на несколько метров вверх. Свет был неяркий. Создавалось освещение, в котором я едва ли мог разглядеть собственные ноги. Казалось, что мы находились в неком пузыре тихого света, вокруг которого была кромешная темнота. Под ногами ощущалась некая опора. Почти сразу же рядом со мной появился Странник, возникнув из ниоткуда. Я старался сохранять спокойствие, потому что понимал: пока он рядом со мной, мне не стоит бояться чего-то еще стороннего. Когда я попытался заговорить, мой голос задрожал. Он как бы отразился у меня в голове эхом.
– Что ты затеял?
– Смотри.
Я посмотрел на стену, на которую кивком указал мне Странник. Собственно, кроме как на эту стену, от которой исходил ровный и тусклый свет, смотреть тут больше было не на что. Постепенно стена начинала проясняться и становиться прозрачной, будто стекло, через которое открывался вид, который я не сразу смог идентифицировать, несмотря на то что он постепенно стал абсолютно четким. Я находился в ступоре несколько секунд и постепенно начинал понимать, что за этим стеклом виден тихий дворик возле какого-то девятиэтажного здания. Однако это было скорее фоном того действа, которое и повергло меня в ступор. В полуметре от асфальта, распластав свое тело в воздухе почти параллельно земле, головой чуть ближе к ней, завис какой-то совсем молодой парень. С искренним непониманием глядя на него, я задал вполне закономерный вопрос:
– Что это за постановка?
– Это финал постановки, – ответил Странник и добавил развернутое пояснение: – Это конец жизни созерцаемого тобой подростка. Вернее, стоп-момент за три сотых доли секунды до точки невозврата.
Я мог всякого ожидать от Странника, но признаюсь, что подобное мне даже в голову прийти не могло. Приблизившись к стеклу, я попытался разглядеть лицо подростка. Однако он был повернут ко мне в профиль. Как будто следуя моим мыслям, панорама прокрутилась. Я оказался прямо перед ним. На вид ему было лет пятнадцать. Я смог отчетливо разглядеть его перекосившееся лицо. Его рот и глаза были широко раскрыты и, как мне показалось, они были полны ужаса. Я резко отвернулся, не желая смотреть на это, но вид на парня остался передо мной.
– Я так понимаю, я не смогу на это не смотреть?
– Ты ведь хотел смотреть? Смотри.
– Я посмотрел. Довольно.
– Не выйдет. На самом деле это еще не все. Хочешь поговорить с ним?
– Поговорить?
– Я недостаточно разборчиво говорю?
– Прости. Я не совсем понимаю, что именно ты задумал.
– Тогда просто согласись с тем, что я предлагаю.
Я уже было приоткрыл рот, желая возразить, но поняв, что Странник затеял что-то, что пропустить было бы большой ошибкой, я молча кивнул.
В то же мгновение перед нами, по нашу сторону стекла, предстал тот самый подросток. Он смотрел на нас абсолютно пустыми глазами. Выражение его лица было совсем не таким, как за стеклянным барьером. Несмотря на то что в данный момент он совершал самое отчаянное падение в своей жизни, здесь он был совершенно спокоен. Даже как-то неестественно спокоен.
– Шестьдесят секунд, – проговорил Странник.
Парень посмотрел в нашу сторону и, немного помедлив, пробормотал:
– Я умер?
– Нет. Умрешь через пятьдесят семь секунд, – холодно ответил Странник.
Я невольно взглянул на своего неподвижного компаньона. Я кивнул парню в направлении стекла. Тот растерянно обернулся и посмотрел в ту сторону, где за пределами этого загадочного пространства в воздухе находилось его тело. Он подошел вплотную к рубежу и протянул руку по направлению к нему, однако рука уперлась в невидимую преграду. Переведя свой пустой взгляд на нас, парень спросил:
– Что это значит?
– Я не знаю, что это значит. Для меня, например, ничего. Осталось сорок пять секунд, – немного усмехнувшись, ответил Странник.
– А что будет через сорок пять секунд? – растерянно спросил подросток.
– Мне казалось, я уже об этом сказал. Ты умрешь. Говоря более точно, ты вернешься по ту сторону барьера.
По лицу парня было ясно, что он пытался до чего-то додуматься, и его следующий вопрос прозвучал вполне искренне:
– Как? А что будет потом?
Я с любопытством посмотрел на Странника, где-то в глубине души надеясь, что услышу ответ на этот вопрос, который волновал и меня. Однако он ответил в присущей ему манере:
– Откуда мне знать?
– Но… но…
По лицу парня было видно, что он вот-вот заплачет. Я тихо, почти шепотом спросил у Странника:
– А-а-а… Что с ним произошло?
– Он свалился с карниза.
Ответ прозвучал намного громче, чем мой вопрос. Тело паренька обмякло, и он сполз на колени. Растерянно устремив свой взгляд на нас, он начал бормотать как оправдание:
– Я не знал, что мне еще было делать! Она… Она…
– Она?! Так ты спрыгнул с крыши из-за девчонки?! – прокричал я, не в силах скрыть возникшее чувство негодования.
– Нет. Он упал с восьмого этажа, а не с крыши. Пятнадцать секунд.
– Простите меня… Простите меня! Я не хотел прыгать, я просто оступился! – прокричал он и с какой-то непонятной надеждой спросил нас: – Вы можете дать мне второй шанс? Прошу вас…
Я вопросительно посмотрел на того, кто управлял всем этим процессом. И Странник с ледяным спокойствием в голосе ответил парню:
– Ничего мы не можем. И не надо нас просить ни о прощении, ни о вторых шансах.
– Но… Но это ведь она во всем виновата! Она предала мою любовь! Я любил ее! А она…
Лепет парня прервал громкий крик Странника:
– Время!
Парень исчез. За стеклом все оставалось без движения. Мне было жалко парня, и одновременно меня раздражал тот факт, что он вывалился из окна из-за девчонки.
– Минуты все же маловато, – обратился я к Страннику.
– Это не маловато и не многовато. Это столько, сколько было.
Он как будто бы прочел мои мысли и спросил:
– Тебя подробности интересуют?
– Ну, вообще-то, да. И кстати, все придет в движение?
– Чуть попозже. Тебе не терпится поглядеть на то, как он умрет?
Я хотел было возразить, но понял, что лукавить было нецелесообразно. Ну да… Я действительно хотел посмотреть, как человек разбивается.
– Ну так что там в его жизни-то несчастной произошло? – немного оживленно спросил я после короткой задумчивости.
– Обычный подросток, не успел понять еще, что к чему в жизни. В его душе образовалась пустота. Пустота заполнилась тем, что называют любовью. И он упрямо, до конца и через край верил в свою любовь, даже когда та, которую он как бы любил и с которой, надо сказать, некоторое время благополучно был в близких отношениях, перестала отвечать ему взаимностью, он все равно отказывался заполнять пустоту чем-то иным, кроме своей так называемой любви. Вот и оступился в истерике с карниза.
– Наверно, не с кем ему поговорить было?
– Было ему с кем поговорить. Слушать он просто не хотел, что ему другие говорят.
– А как отреагирует на его смерть, ну… та девчонка?
– Видимо, ей будет все равно. У нее уже есть другой.
Мой собеседник посмотрел на меня весьма мрачным взглядом. Меня передернуло. Он добавил:
– Вы всегда воспринимаете как подарок судьбы смерть людей, докучающих вам. Забавнее всего, когда при этом вы прикрываетесь лицемерными масками траура. Однако этот парень ей стал настолько безразличен, что она даже изображать скорбь не будет.
Я даже не успел обдумать последнюю услышанную фразу, как меня резко приблизило к стеклу (или стекло резко приблизилось ко мне), и несчастный подросток с глухим ударом влетел в асфальт, и от его головы как бы под напором брызнула кровь. От неожиданности я отпрянул. Барьер со всей темнотой, его наполняющей, исчез. Мы стояли посреди двора возле тела несчастного подростка.
– Так удобнее, – коротко пояснил Странник.
Подросток упал лицом вниз. Мне показалось, что видимых повреждений на его теле почти не было. Превозмогая чувство отвращения, я не мог оторвать взгляд от него.
Насколько же хрупко и ничтожно наше тело. И ведь если вдуматься, то, чтобы его разрушить, достаточно было лишь нескольких душевных неувязок. Так может быть, дело не в хрупкости тела, а в непреодолимой власти над ним того, что происходит внутри? Мой собеседник молчал, как бы давая мне время для собственных размышлений. Да я и сам не хотел сейчас задавать ему вопросы. Я все понимал и сам. Бессмысленная смерть. Бессмысленная, глупая смерть. Да, несмотря на презрение, мне было по-настоящему жалко парня. Наверное, потому что я понимал его. Ну, только гипотетически, конечно. Я бы никогда не пошел на подобное. Я сдерживал себя, даже когда мне было очень плохо, вероятно, из-за надежды на тот самый истинный путь, к которому самоубийство явно не относилось.
– Тут что-то еще будет?
– Зеваки, скорая, милиция, родственники. Интересно?
– Если честно, не очень. Ммм… Но я кое-что у тебя уточнить хотел.
– Уточняй.
– Почему ты остановил его именно за три сотых доли секунды до смерти? И… почему шестьдесят секунд на общение с нами?
– Не пытайся все время искать в числах какой-то скрытый смысл. Его часто в них попросту нет.
– То есть ты мог остановить его, ну, скажем, в пяти метрах от земли?
– Наверное, мог. Но я сделал так, как сделал.
Предвкушая мой следующий вопрос, Странник добавил:
– А дать второй шанс я ему не мог. Вот ты мог?
– Ну… нет. Но я ведь не ты.
– А я не ты. Все сходится.
– Да, но ты смог все это затеять. Значит, у тебя и были какие-то варианты, как действовать.
– Ты прекрасно понимаешь, что я мог управлять лишь тем, что происходило по нашу сторону барьера.
– Но сейчас ведь барьера нет.
– Это лишь форма. Мы все еще за барьером, за тем, что ты предпочитаешь считать стеклом. Это в любом случае просто форма, которую ты смог легко воспринять.
Я посмотрел на небо. Солнце медленно выползло из-за большого тяжелого облака и с надменным цинизмом осветило тело. Где-то рядом чирикали какие-то птички. Жизнь беспечно продолжалась.
– Уйдем отсюда, – все так же завороженно глядя на тело, проговорил я.
– Уверен?
Я не был уверен, но я был крайне подавлен, и находиться тут далее для меня было тяжело, поэтому, немного помедлив, я ответил:
– Как никогда.
Невесомость. Постель.